|
|
ОглавлениеГлава I. Светотени закона: пространство мифа («Пещера»). 1. «Платонова пещера»: свет и тень 3. Рождение Закона из мифа: судьба и «искусство» 5. Театр Закона: греческая трагедия 6. Восток на Западе: Рим и мистерии 7. Восток на Западе: Империя и религиозный синкретизм 8. Господство или «телесность» Закона 9. «Телесность» и формализм права 10. «О противоречиях у стоиков»: «неживое право» и фикция 11. «О противоречиях у стоиков»: «естественное» право и справедливость 12. «Свет» и «тьма» у гностиков: второе рождение нигилизма 13. Антиномии Закона (юридическая мистика апостола Павла) 14. Грех и закон: тайные связи Глава II. «Зеркала и отражения»: мистические аспекты закона («Зеркало»). 1. «Свет» и отражения 2. Символ и аллегория: зеркальный мир Закона 3. Материя и форма: мистика Закона 4. Природа и Закон в зеркале мистики 5. Природа и зло: зеркальное искажение 6. Грех и преступление: два кривых зеркала 7. «Предварительное наказание»: Чистилище между Адом и Раем 8. У первоистоков вечного Закона: благодать и миропорядок 9. Закон и свобода воли: единство и множественность 10. Право «естественное» и право государственное: «зеркало в зеркале» 11. Два отображения «лестницы чинов»: ангелы и монахи 12. Блуждающий Град и его отражения 13. Отражение во времени: две империи 14. Взаимопроникновение «светил»: два града 15. «Свет с Востока»: раскол Небесного града 2. Наследие римской идеи и Макиавелли 3. «Зеркало» как самоощущение закона 4. Угроза «Ничто» и приход барокко 5. За гранью закона: демоны и монстры 6. «Корабль уплывает...»: безумие и исключение как политическая реальность 7. Государственный интерес и чрезвычайное положение: диктатура как искусство управления 8. Суверенитет и аномия, насилие, право и исключение 9. Магический язык права: легализм и статуарность 11. Антиномии «естественного» закона и синдром «естественной» религии 12. Иррациональное в рациональном: приход «современного» права 13. Два разделенных мира: закон внешний и закон внутренний Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу4. Угроза «Ничто» и приход бароккоЮлиус Эвола цитирует один герметический текст, в котором описывается функция зеркала; здесь оно представляет собой божественный дух: когда душа видит себя в нем, она наблюдает постыдные вещи в себе и отвергает их. Став свободной от «тени», она избавляется от собственных цепей и того, что связывает ее с телом. Когда человек видит себя в «зеркале закона», он отворачивается от всего, что несет имена богов и демонов, и соединяясь со светлым духом, становится совершенным человеком: «Он видит Бога, который в нем». При этом все «тела», в смысле предметов, над которыми осуществляются «операции делания», обладают «тенью» и черной субстанцией, которую необходимо выделить, — это и есть зло, пороки и грехи: «Тело же суть тяжелая и землистая вещь, несущая тьму». Барокко было не способно понять ценность и индивидуальный смысл отдельных форм. Оно ценит лишь общее неопределимое впечатление от целого. Работа здесь идет с эффектами масс. Его пафос — восхождение к бесконечному, растворение в ощущении высшего могущества и непостижимости. Иезуитская религиозность настраивалась на молитву посредством представления безграничных небесных пространств и несчетных хоров святых. Люди упиваются, воображая невообразимое (Генрих Вёльфлин). Мир как «ограниченная бесконечность» возможен только благодаря своему приобщению к абсолютной и безграничной бесконечности. В трактате «О даре отца светов» Н. Кузанского все невидимое в Боге и все немыслимое в нем трактуется как вполне видимое, мыслимое и осязаемое сотворенными существами. Геометрия дала вещам формы, как устойчивые, так и изменяющиеся. Отношение Бога к миру есть не что иное, как отношение двух крайних элементов — огня и земли. Огонь все освещает, все согревает, всему дает возможность познавать и быть познаваемым, всему существовать и жить. Но тот же огонь все пожирает и уничтожает, подобно тому как «абсолютная бесконечность божественного существа поглощает в своем сверхумном свете все отдельные освещенные предметы, являясь их принципом и творцом» (Об ученом неведении). Магия Ренессанса желала поднять человека до уровня божества: «Станем как боги». Мир формируется как «произведение искусства», создается человеком как бы заново, пусть пока еще и при помощи богов. Вместе с ним рождается новый «фаустовский» человек. Теперь высшей ценностью наделяется не неподвижный аристотелев «перводвигатель», который покоится в своей самодостаточности, а, скорее, «принцип активности», проявляющийся в движении, становлении и разнообразии. Роберт Флудд полагал, что как в божественной сущности начало «темноты и потенциальности» есть изнанка и противоположность началу актуальной эманации «светового принципа», так и каждый из них в этом мире порождает два результата, одинаково враждебных друг другу. «Свойством темного Ничто, бездонного знания, является от природы пребывать в покое, а не действовать или влиять на что-либо; и основание этому — его стремление «сосредотачиваться в центре, где нет движения и действия». Атрибут божественной сущности, проявленный как «холод», выступает источником «отсутствия, смерти, пустоты, бесформенности и причиной сгущения, неподвижности, тяжести, покоя, отсутствия и тьмы». Флудд удивляется, что у единства по своей сущности и природе возникают две столь разные тенденции — «тьма» как сосредоточие заблуждения, бесформенности и раздора, и «свет», который несет с собой истину, красоту и любовь: оба атрибута наделяются ролью, соответствующей Богу и дьяволу. «От Иова мы знаем, что лишенность, отсутствие и тьма есть одно и то же», — подлинное сосредоточие покоя оказывается пристанищем тьмы и смерти, а то, что существует, сосредотачиваясь в центре, — отрицанием всякого блага. Человек Ренессанса — человек деятельный, т. е. живущий преимущественно в потоке времени и стремлении преодолеть его. Поэтому практика, деятельность куда важнее созерцания и констатирования, телесность активизируется духом, а применение закона и оперативность в политике кажутся важнее статичности законоположений. По замечанию Рене Генона, «пространство пожирает время», что и выражено в библейском символизме Каина и Авеля; принцип сжатия, представленный временем, и принцип расширения, представленный пространством, парадоксальным образом ведут к формированию соответствующих противоположных этосов: «Те, кто работает для времени, стабилизированы в пространстве (“оседлые и лесные” этосы), те, кто бродил в пространстве, без конца изменяются во времени (“степные и кочевые” этосы». Только движение соединяет обе противоположные тенденции, и хотя само по себе оно есть лишь серия нарушений равновесия, однако их сумма в итоге образует некое относительное равновесие, соответствующее становлению или случайному существованию. Генон подчеркивает, что обмен «принципов, символов и даров» и есть основание истинной традиционной истории человечества, на котором покоится «мистерия договоров, союзов и благословений», т. е. распределение духовных влияний (У Гоббса личность становится преимущественно действующим лицом, а олицетворение — только действием или представлением. Лицо предполагает представленость во внешнем пространстве действия, лицо отделяется от ипостаси (чего не могла допустить восточная христианская мистика). Единство людей мыслится как внешнее единство, как представленное в пространстве действие, выраженное в единстве искусственного или вымышленного мира: «Мир — театр» есть наиболее адекватное выражение такого пространства.) Внимание! Авторские права на книгу "Теневая сторона закона. Иррациональное в праве" (Исаев И.А.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
