|
|
ОглавлениеГлава I. Светотени закона: пространство мифа («Пещера»). 1. «Платонова пещера»: свет и тень 3. Рождение Закона из мифа: судьба и «искусство» 5. Театр Закона: греческая трагедия 6. Восток на Западе: Рим и мистерии 7. Восток на Западе: Империя и религиозный синкретизм 8. Господство или «телесность» Закона 9. «Телесность» и формализм права 10. «О противоречиях у стоиков»: «неживое право» и фикция 11. «О противоречиях у стоиков»: «естественное» право и справедливость 12. «Свет» и «тьма» у гностиков: второе рождение нигилизма 13. Антиномии Закона (юридическая мистика апостола Павла) 14. Грех и закон: тайные связи Глава II. «Зеркала и отражения»: мистические аспекты закона («Зеркало»). 1. «Свет» и отражения 2. Символ и аллегория: зеркальный мир Закона 3. Материя и форма: мистика Закона 4. Природа и Закон в зеркале мистики 5. Природа и зло: зеркальное искажение 6. Грех и преступление: два кривых зеркала 7. «Предварительное наказание»: Чистилище между Адом и Раем 8. У первоистоков вечного Закона: благодать и миропорядок 9. Закон и свобода воли: единство и множественность 10. Право «естественное» и право государственное: «зеркало в зеркале» 11. Два отображения «лестницы чинов»: ангелы и монахи 12. Блуждающий Град и его отражения 13. Отражение во времени: две империи 14. Взаимопроникновение «светил»: два града 15. «Свет с Востока»: раскол Небесного града 2. Наследие римской идеи и Макиавелли 3. «Зеркало» как самоощущение закона 4. Угроза «Ничто» и приход барокко 5. За гранью закона: демоны и монстры 6. «Корабль уплывает...»: безумие и исключение как политическая реальность 7. Государственный интерес и чрезвычайное положение: диктатура как искусство управления 8. Суверенитет и аномия, насилие, право и исключение 9. Магический язык права: легализм и статуарность 11. Антиномии «естественного» закона и синдром «естественной» религии 12. Иррациональное в рациональном: приход «современного» права 13. Два разделенных мира: закон внешний и закон внутренний Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу11. Два отображения «лестницы чинов»: ангелы и монахиНаиболее характерными чертами средневекового европейского мышления были символизм и иерархичность. С этим было связано приписывание всякой абстрактной идее предметного существования, своеобразная вещность, а также бессознательное смешение символа с символизируемым. Все жизненные явления в сопоставлении соотносились не друг с другом, а непосредственно с их центром — Богом. Мир представлялся набором сгруппированных по обязательному иерархическому принципу, неизменно повторяющихся символов, неподвластным времени и «неподвижным в своем устремлении к Богу»: его архитектурным символом стал готический собор. Средневековое мышление тяготело к универсальности, стремясь охватить весь мир в целом, как единство. Вся история мира представлялась ему единой историей, историей одного всемирного царства, и мир являл собой целое лишь потому, что он целиком зависел от Бога, будучи его творением и отображением. Статус всякого объекта, его достоинство и место определялись этим отношением к Богу. Эрвин Панофский очень удачно подчеркнул аналогии, существующие между архитектурной структурой готических соборов и логической структурой схоластических доктрин («сумм»). Первым руководящим принципом схоластики было истолкование, прояснение, который соответствовал прозрачности как сущности восприятия храма; второй принцип — это гармония, согласованность — был вполне аналогичен системе соподчиненности архитектурного целого собора, тотальности и классификации согласно единообразию частей. Метафоры, применяемые к собору многообразны: корабль, ларец, тело, органическое целое, лес. Это и небесный град, небесный замок, небесный тронный зал. Он — олицетворение философии целостности и формы, стремление к формообразованию. Подобно «сумме» высокой схоластики, собор высокой готики был ориентирован на тотальность, стремясь путем синтеза и отсечения всего лишнего, прийти в своей устремленности к единому и окончательному решению. В структуре плана он также стремился синтезировать все главные мотивы самого разного происхождения и в итоге достигал смыслового равновесия: «Благодаря такой унификации мы постигаем, как структура здания соотносится с иерархией логических уравнений, блестяще выстроенного схоластического трактата». Этот метод стал по-настоящему универсальным в эпоху высокого Средневековья. Тяготение к систематизации затронуло все сферы мыслительного творчества, и каждое из «зерцал» стремилось стать всеохватывающей энциклопедией знания. Из этого идейного источника вырастали и как политические доктрины, так и техника юридической кодификации. Виктор Гюго соотносил романский стиль с символикой политической теократии, единовластия, догмата, мифа и божеством. Основные черты всякого теократического зодчества — это косность, ужас перед прогрессом, сохранение традиционных линий, канонизирование первоначальных образцов, неизменное подчинение всех форм. непостижимой прихоти символа. Это темные «книги, разобрать которые в силах только посвященный» (Собор Парижской Богоматери). Однако единственной областью средневековой культуры, где субъект не был связан объективно значимыми и уже сформированным материалом и подавляющим многообразием окружающих его объектов, все же оставалась архитектура. Здесь человек не сталкивался с затруднением согласовывать и приводить в некое единство великое разнообразие объектов. Здесь находила проявление его «тоска по вполне однородному и законченному космосу, в котором каждая часть точнейшим образом воспроизводит целое и все части связаны вместе началом господства и подчинения». Именно предметность наиболее рельефно позволяла выразить универсальную идею иерархии, и лучше всего это удавалось архитектуре. Но и любая область, где господствовали нормированность и нормативность, могла быть достаточно успешно перестроена по иерархическому принципу. Персонифицированные или воплощенные силы формировали строгую «вертикаль власти», выстраиваясь в соответствии с определенным уровнем сакральности и «чином» каждой из фигур. Иерархия норм совпадала с иерархией небесных или земных «властей», «престолов», «сил» и т. п. (Дионисий Ареопагит). Уже у схоластов было отмечено перемещение правового центра со святости, в смысле потусторонности, на воплощение священного, под которым подразумевалось его уже вполне ощутимое проявление в политической и социальной жизни. (Такой перенос центра внимания на воплощение станет особенно характерным для протестантской правовой мысли и реформатской философии права вообще.) Правовые метафоры, лежащие в основании правовых аналогий и понятий и заимствованные из сферы теологии, сгруппировались вокруг проблемы воплощения, — это были метафоры Страшного суда, Чистилища, грехопадения и пр., превратив правовую науку в констелляцию религиозных воззрений и представлений или в «правовую теологию». Внимание! Авторские права на книгу "Теневая сторона закона. Иррациональное в праве" (Исаев И.А.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
