|
|
ОглавлениеГлава I. Светотени закона: пространство мифа («Пещера»). 1. «Платонова пещера»: свет и тень 3. Рождение Закона из мифа: судьба и «искусство» 5. Театр Закона: греческая трагедия 6. Восток на Западе: Рим и мистерии 7. Восток на Западе: Империя и религиозный синкретизм 8. Господство или «телесность» Закона 9. «Телесность» и формализм права 10. «О противоречиях у стоиков»: «неживое право» и фикция 11. «О противоречиях у стоиков»: «естественное» право и справедливость 12. «Свет» и «тьма» у гностиков: второе рождение нигилизма 13. Антиномии Закона (юридическая мистика апостола Павла) 14. Грех и закон: тайные связи Глава II. «Зеркала и отражения»: мистические аспекты закона («Зеркало»). 1. «Свет» и отражения 2. Символ и аллегория: зеркальный мир Закона 3. Материя и форма: мистика Закона 4. Природа и Закон в зеркале мистики 5. Природа и зло: зеркальное искажение 6. Грех и преступление: два кривых зеркала 7. «Предварительное наказание»: Чистилище между Адом и Раем 8. У первоистоков вечного Закона: благодать и миропорядок 9. Закон и свобода воли: единство и множественность 10. Право «естественное» и право государственное: «зеркало в зеркале» 11. Два отображения «лестницы чинов»: ангелы и монахи 12. Блуждающий Град и его отражения 13. Отражение во времени: две империи 14. Взаимопроникновение «светил»: два града 15. «Свет с Востока»: раскол Небесного града 2. Наследие римской идеи и Макиавелли 3. «Зеркало» как самоощущение закона 4. Угроза «Ничто» и приход барокко 5. За гранью закона: демоны и монстры 6. «Корабль уплывает...»: безумие и исключение как политическая реальность 7. Государственный интерес и чрезвычайное положение: диктатура как искусство управления 8. Суверенитет и аномия, насилие, право и исключение 9. Магический язык права: легализм и статуарность 11. Антиномии «естественного» закона и синдром «естественной» религии 12. Иррациональное в рациональном: приход «современного» права 13. Два разделенных мира: закон внешний и закон внутренний Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу2. Наследие римской идеи и МакиавеллиПодражание природе никогда не было конечной целью средневековой культуры; тайную формирующую силу искусственных геометрических пропорций и умозрительных абстрактных конструкций тогда еще не знали и не умели применять. Общее и единое в мышлении противостояло природной естественной множественности, которая осуждалась как отделение от принципа, будь то в природе или обществе. Приход Ренессанса означал ослабление и утрату этих навыков. Вместо солидарных устремлений общины в жизнь вторгаются индивидуальные устремления личности: натурализм и индивидуализм (как признанные характерные черты Ренессанса) суть лишь болезненные символы грандиозного процесса возрождения. (Лампрехт говорил, что человек Средневековья замечал только некое типическое, всеобщее, то, что объединяет, но не специфическое с его отличительными особенностями.) Искать истину и приобретать знания означало для средневекового мышления лишь процесс подтверждения логическими доказательствами уже заданных, независимых истин: «Относительно каждой вещи вся истина должна была выражаться всего лишь в нескольких логических формулах и их удачно находили в Писании или у древних». Но и Ренессанс как целое все еще придерживался старых подходов и верил в авторитеты и не случайно он помещает землю и человека в самый центр мироздания (гносеологический поворот начался только с Декарта), — в целом Ренессанс представляется картиной перехода и колебания, перехода и смешения элементов. Метод аналогии, в герметизме выраженный в отношениях «симпатии вещей друг к другу», уверенно вошел в область юриспруденции. Он начинался с простого приближения фактов и явлений друг к другу, а заканчивался интуитивным пониманием связей, существующих между крайними реальностями. Критерием истины оставалась ясная и четкая идея, которая становилась экзистенциальной иллюстрацией. Аналогия не выдавала окончательной истины, эта истина оставалась символической и могла бесконечно обогащаться. В отличие от детерминизма аналогия включала каждый фрагмент реальности в целое, частью которого он являлся. В социальном плане, считал И. Хейзинга, он был особенно бесплодным и неподвижным, в противоположность Средневековью с его религиозным социальным сознанием он кажется, скорее, застоем, нежели возрождением. (В своей работе «Конец Ренессанса» Николай Бердяев говорил о том, что Ренессанс стал началом исканий свободно играющих человеком сил. Человек повернулся лицом к той природе, которую в Средние века он ощущал как лежащую во зле. Он перестал бояться ее демонов, духовно подчинился ее материальности. Ренессанс таил в себе семя смерти, потому что в его основе лежало истребляющее противоречие гуманизма; возвеличивая человека и приписывая ему непомерные силы, он видел в нем только ограниченное и зависимое существо.) Как ни странно, но возрожденческий гуманизм не вел прямой дорогой к рационализму, его знаменем всегда оставалась непредсказуемая история, сводившаяся к древностям и филологии; рационализм же априори пренебрегал историей, занимаясь все тем же конструированием идей и геометрических образов: гуманизм не любил математики, а рационализм не мог без нее обойтись. (Николай Куданский верил в «творение из ничего». Такое представление подтверждало абсолютную трансценденцию Бога и необходимую множественность сотворенного. В нем же божественная трансценденция постигается положительно, Бог мыслится как противоположность множественно-мировому сущему. И это происходит на фоне вечного становления и бесконечности (в которой даже геометрические фигуры — символы, которыми оперирует Кузанец, — прямая линия, треугольник, круг и шар совпадут в одно нераздельное тождество). Все мифы и символы, составляющие догматическое богословие, также обязательно и субстанциональны, объективны и реальны. Однако бесконечность для него только фигурная конструкция, подчиненная принципу упорядочения. И это уже характерно для Ренессанса, стремящегося представить все существующее — конечное и бесконечное, абсолютное и относительное — наглядно и потому вполне имманентно человеческому субъекту и личности). Римское право носило афористический и формулярный характер. Этим же путем праву эпохи Возрождения удалось преодолеть хаотичность и расплывчатость нормативных сводов и положений феодального периода; обычай и прецедент стали тяготеть к более точному артикулированию, а строгий судебный ритуал приобретал черты драматической инсценировки. Красочность ренессанского судебного разбирательства, дополненная теологическими элементами процедуры, вполне соответствовала духу эпохи. Позже барочная драма перенесет в политику и юриспруденцию многие свои наработки, и это позволит уже непосредственно сравнивать мир с театром. Но уже у Макиавелли имеется множество сугубо театральных и мелодраматических жестов, которыми он обосновывает правоту своих максим: закон кажется лишь той завесой, за которой разворачивается действительность, он только веха на пути политической драмы, разделяющий действие на отдельные акты. Аналитические и одновременно афористические склонности возрожденческой правовой мысли питались римской классической традицией. Новое время добавило сюда только большей красочности и вычурности. Суверенная воля законодателя вставала в один ряд с волей богов и природы. Внимание! Авторские права на книгу "Теневая сторона закона. Иррациональное в праве" (Исаев И.А.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
