|
|
ОглавлениеЧасть I. Феноменология культуры. Глава 1. Злободневность культурологии Глава 2. Культурология и философия культуры Глава 4. Происхождение культуры Глава 6. Культура — великая неудача Часть II. Народы и культуры. Глава 7. Ядро европейской культуры Глава 8. Запад, Восток, Африка и другие миры Глава 9. Множество культурных миров Глава 10. Партикуляризм и универсализм Часть III. Социальные проблемы культуры. Глава 11. Культура как регулятор социальных отношений Глава 12. Культурная идентичность Глава 13. Культура и цивилизация Глава 14. Культура в ракурсе символов и знаков Часть IV. Исторические судьбы культуры. Глава 15. Оппозиции культуры Глава 16. Цивилизация и варварство Часть V. Культурно-исторический процесс. Глава 19. Варианты культурного процесса Глава 20. Культурные ориентации Глава 21. Религия как феномен культуры Глава 22. Кризис религии или религиозное возрождение? Глава 23. Наука в системе культуры Глава 24. Нравственное измерение культуры Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава 18. ТЕХНИКА И КУЛЬТУРА18.1. Оживить машину?На протяжении многих десятилетий техника рассматривалась как продолжение биологических возможностей человека. В числе предшественников современного философского анализа техники можно назвать Э. Каппа, Ф. Дессауэра, М. Хайдеггера и К. Шиллинга. Основная идея Э. Каппа заключается в стремлении понять феномен техники на базе «органопроекции», т.е. путем выведения ее из развития самой природы. Техника представляет собой некую искусственную среду, но она идет от природы, а вовсе не является творением иного субстрата. Машина, по мнению первых технофилософов, не что иное, как проекция органов человека на природный материал. В ходе эволюции живой природы, по мнению Каппа, возникает новый феномен, истоки которого в «природной душе», т.е. в целостности живого организма, управляющего материальным телом. «И социальная техника — это результат разрешения противоречий между органами тела и их функциями, проекция анатомических и физиологических особенностей органов человеческого существа. Такая проекция детерминирует становление сознания, которое своеобразно детерминирует "природную душу"». С этой концепцией, по существу, вел полемику известный философ-неотомист Ф. Дессауэр. Его также интересовала проблема происхождения техники, раскрытия ее сущности. Однако общая ссылка на «природную душу» не удовлетворяла неотомиста, он не соглашался с тем, чтобы рассматривать технику как простое применение законов природы. Разумеется, данный феномен (техника), связанный с законами природы, не может не считаться с ними, т.е. выйти за их пределы. Но указание на эту связь еще ничего не проясняет. В технике обнаруживается какой-то автономный смысл. Она служит воплощением иных установлений. В соответствии со своими установками Дессауэр постулировал существование неких верховных, предустановленных технических идей, которые не рождаются в человеческом разуме, а лишь улавливаются им. Технические идеи, по его мнению, не что иное, как мысли Бога, проявления светлого разума творца. Предмет техники может существовать материально, но он может обнаруживать себя и в мире идей, в области «возможного бытия». «Первоначальным бытием» предмета техники является его «возможное бытие» как идея Бога, а конечной ступенью — познанное бытие. Признавая обусловленность техники природными предпосылками, Дессауэр, по сути дела, отвергал существование исторических, общественных факторов в оценке генезиса и развертывания техники. Они рассматривались им как самостоятельный феномен, имеющий неизменную специфику. «Когда мы говорим о технике, — писал он, — как о целостности... то имеем в виду нечто постоянное, непреходящее, небренное, находящееся вне течения времени... Если уж говорить о прогрессе, то только относительно единичных объектов техники». Дессауэр не считал автоматизацию новым явлением технического прогресса. Напротив, он полагал, что она планомерно развивается с древнейших времен, будучи неизбежным результатом действия вечных законов самой техники. Значительный вклад в философию техники внес и Н.А. Бердяев. Он отмечал, что не будет преувеличением сказать: вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. Мы, по мнению Н.А. Бердяева, стоим перед основным парадоксом: без техники невозможна культура, с нею связано само возникновение культуры, и окончательная победа техники в культуре, вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели. В культуре всегда есть два элемента — элемент технический и элемент природно-органический. И окончательная победа элемента технического над элементом природно-органическим означает перерождение культуры во что-то иное, на культуру уже не похожее. Н.А. Бердяев подчеркивает, что «возврат к природе есть вечный мотив в истории культуры, в нем чувствуется страх гибели культуры от власти техники, гибели целостной человеческой природы». Русский философ называет три стадии в истории человечества: природно-органическую, культурную в собственном смысле этого слова и технически-машинную. Этому соответствует различное отношение духа к природе — погруженность духа в природу; выделение духа из природы и образование особой сферы духовности; активное овладение духом природы, господство над ней. Культуру, государство, быт любили понимать органически, по аналогии с живыми организмами. Процветание культур и государств представлялось как бы растительно-животным процессом. Культура была полна символов, в ней было отображение неба в земных формах, были знаки иного мира в этом мире. Техника же, по Бердяеву, чужда символике, она реалистична, она ничего не отображает, она создает новую действительность, в ней все присутствует тут. Она отрывает человека и от природы, и от миров иных. Главенствующий вывод Н.А. Бердяева: господство техники и машины есть прежде всего переход от органической жизни к организованной жизни, от растительности к конструктивности. С точки зрения органической жизни техника означает развоплощение, разрыв в органических телах истории, разрыв плоти и духа. Техника раскрывает новую ступень действительности, и эта действительность есть создание человека, результат прорыва духа в природу и внедрение разума в стихийные процессы. Техника разрушает старые тела и создает новые, совсем не похожие на тела органические, создает тела организованные. Обратный процесс — от техники к органике, к природе — русский философ не рассматривал. Прометеевский дух человека, отмечает Н.А. Бердяев, не в силах овладеть созданной им техникой, справиться с раскованными, небывалыми энергиями. Мы это видим во всех процессах рационализации в техническую эпоху, когда человек заменяется машиной. Техника замещает органически-иррациональное организованно-рациональным, но она порождает новые иррациональные последствия в социальной жизни. Так, рационализация промышленности порождает безработицу, величайшее бедствие нашего времени. Труд человека заменяется машиной, что является положительным завоеваним, которое должно было бы уничтожить рабство и нищету. Но машина совсем не подчиняется тому, что требуют от нее, она диктует свои законы. По мнению Бердяева, самый дух, создавший технику и машину, не может быть технизирован и рационализирован без остатка. В нем всегда остается иррациональное начало. Но техника хочет овладеть духом и рационализировать его, превратить в автомат, поработить его. И это есть титаническая борьба человека и технизируемой им природы. Сначала человек зависел от природы только как живое существо от живой природы. Но вот начинается технически-машинная зависимость. В этом, по Бердяеву, мучительность проблемы. Организм человека, психофизический организм его, сложился в другом мире и приспособлен к старой природе. Это приспособление растительно-животное. Но человек совсем еще не приспособился к той новой действительности, которая раскрывается через технику и машину, он не знает, в состоянии ли будет дышать в новой электрической и радиоактивной атмосфере, в новой, холодной, металлической действительности, лишенной живой теплоты. Мы, считает Бердяев, еще не знаем, насколько разрушительна для человека та атмосфера, которая создается его собственными техническими изобретениями и открытиями. Человеческий организм оказывается беззащитным перед изобретениями человека. Открытия, связанные с органической жизнью, гораздо более трудны, чем открытия, связанные с миром неорганическим, где мы вступаем в мир чудес. Итак, техника может рассматриваться как продолжение антропологических качеств человека. Она способна интерпретироваться и как автономный мир, выражающий, скорее всего, идею деантропологизации человека. В этом случае речь идет о том, как техника диктует человеку свои императивы, и, по сути дела, порабощает. Однако сегодня в философии техники обозначилась новая тенденция. Смысл ее состоит в том, что техника, будучи порождением биоса, сама по себе способна преобразовать и биос. Иначе говоря, биологическое все чаще становится конструируемым, в то время как машины приобретают природные свойства. Здесь основной мотив — не порабощение человека, а синтез двух феноменов: логики биоса и мозга машины. 18.2. Жизнь как первичная реальностьВозможно ли преобразование природы по законам техники? Как в этом случае провести демаркацию между живым веществом и техническим, искусственным миром? Понятно, что жизнь — это первичная реальность, целостный органический процесс, предшествующий разделению материи и духа, бытия и сознания. Она развивается спонтанно, непредсказуемо, нередко не совпадая с установленными правилами. Как только жизнь возвысилась над чисто животным состоянием до некоторой духовности, а дух, в свою очередь, поднялся до состояния культуры, в ней обнаружился внутренний конфликт, нарастание и разрешение которого есть путь обновления всей культуры. О культуре мы можем говорить только тогда, когда творческая стихия жизни создаст известные явления, находя в них формы своего воплощения; явления эти принимают в себя набегающие волны жизненной стихии, придавая им содержание и форму, порядок и предоставляя им известный простор. Таковы общественное устройство, художественные произведения, религии, научные познания, техника, гражданские законы и многое другое. Но все эти порождения жизненных процессов имеют ту особенность, что уже в момент их возникновения они обретают некую устойчивость в беспокойном ритме жизни, ее приливах и отливах, постоянном обновлении, неизменном расщеплении и воссоединении, начинают существовать сами по себе, независимо от нее. Она лишь оболочка, скорлупа для творческой стихии и для ее набегающих потоков. Но жизнь быстро выходит из этих поставленных ей пределов, не находя в них достаточного простора. Явления, о которых идет здесь речь, имеют свою особую логику и закономерность, особый смысл и способность сопротивления в своей разобщенности и самостоятельности по отношению к духовной динамике, их создавшей. В момент своего возникновения они, может быть, соответствуют жизни, но по мере раскрытия последней постепенно застывают, становятся ей чуждыми и даже враждебными. Действительно, жизненная стихия, беспокойная в своем вечном движении, ведет постоянную борьбу с тем, что она сама и породила. Ей уже тесно в прежних пределах. Непрерывную изменчивость форм культуры можно рассматривать как результат бесконечной плодовитости жизни. Только творческая жизнь возвышается над чисто животным существованием. Она стремится выразить и воплотить себя в формах духовности и культуры, например в наскальных рисунках или поклонении огню. Однако эти формы, складывающиеся в религию, искусство, нравственность, науку и т.д., со временем входят в противоречие с породившей их жизнью. Они только леса для творческой стихии жизни, для ее набегающих потоков. Жизнь быстро выходит из этих поставленных ей пределов, не находя в них достаточного простора. В момент творчества формы культуры, возможно, и соответствуют жизни, но по мере ее раскрытия они становятся чуждыми и даже враждебными ей. Так, астрономия, первоначально служившая интересам жизни — потребностям земледелия и мореплавания, — начинает развиваться ради «себя самой», становится значимой только для узкого круга посвященных или ученых. Таким образом, жизнь стремится выразить себя в культуре. Культура же, объективируясь, становится преградой на пути выражения жизненных импульсов. Так возникает конфликт между культурой и жизнью, между духом и жизнью. Все достижения культуры символичны, а не реалистичны. Они как бы надстраиваются над жизнью, но не осуществляют требований самой жизни. 18.3. Новый образ природыМы называем природой окружающий нас мир во всем бесконечном многообразии его обнаружений. Это все существующее во Вселенной, живой и неживой мир. Природа — то, что не создано руками человека. Она напоена ароматами. Запах источают каждый камень, каждая травинка, каждый кустик и цветок. Напомним: природа — тот язык, на котором Бог разговаривает с человеком. Природа удивляет нас разнообразными загадками, мы восхищаемся ею, открывая ее тайны. Человек присматривался к образам природы и пытался воссоздать их. При раскопках мы нередко обнаруживаем выцарапанные на слоновой кости изображения головы носорога, оленя, коня, мамонта. Эти рисунки как бы дышат той таинственной силой природы, которую боготворили древние люди. Человек видел природу в непрерывном движении: солнце всходит, идет по небосводу и как бы проваливается за «край земли»; движутся по небу звезды и луна, меняющая свою форму. Ясное небо сменялось тучами и облаками, гремел гром и сверкали молнии. Небо осыпало людей кометами. Недра Земли извергали огненные лавы. Землетрясения меняли лик окружающей природы. Рождались и умирали люди и все живые существа... Все — от смены времен года до сновидений — было полно таинственности. Первобытным людям казалось, что вся природа одушевлена, наполнена невидимыми то добрыми, то злыми духами. Считалось, что каждое дерево, каждый источник, каждая река, каждый холм имели своего духа-хранителя. Прежде чем срубить дерево, разрыть гору, перегородить ручей, человек обязан был попросить об этом природу, принести жертвоприношение, получить согласие божества. Когда наши предки начали приручать детенышей диких животных, сами выращивать растения, они стали поклоняться новым таинственным силам. Прошли тысячелетия. Люди многому научились у природы, смогли использовать ее прежде таинственные для них силы в своих интересах. Человек почувствовал силу своего разума, накапливал знания о природе и заставлял ее служить его интересам. Природа, таким образом, нечто большее, чем генофонд, хранящий неоткрытые травяные лекарственные средства от будущих болезней. Хотя она, конечно, в первую очередь генофонд. Природа — также «банк памяти», фабрика идей. Жизненные, постиндустриальные парадигмы скрыты в каждом муравейнике джунглей. Миллиардноногий зверь существующих насекомых, травы и аборигенные человеческие культуры, извлекающие смысл из этой жизни, достойны защиты, даже если все еще не обнаружены иные основания, чем метафоры постмодерна. Разрушение прерии уничтожает не только бассейн генов, но и сокровища будущих метафор, понимание и модели необиологической цивилизации. Крупномасштабный перенос биологического в машины рождает трепет. Когда союз рожденного и сотворенного будет завершен, наши создания будут учиться, приспосабливаться, излечивать себя и развиваться. Совокупная способность миллионов биологических машин когда-нибудь сможет быть равной по силе нашему собственному искусству инновации. Разделяя этот энтузиазм, нельзя все же обойтись и без философских предостережений. Развязывая живые силы в созданных нами машинах, мы способны потерять контроль над ними. Они приобретают необузданность и некоторую непредсказуемость, которые влекут за собой неуправляемость. Мир, созданный Богом, может быть, и заложил общий фундамент для биоса и техники. Но смогут ли небесные силы оставаться повелителями своих прекраснейших созданий? Внимание! Авторские права на книгу "Культурология. 5-е издание. Учебник" (Гуревич П.С.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
