|
|
ОглавлениеЧасть I. Феноменология культуры. Глава 1. Злободневность культурологии Глава 2. Культурология и философия культуры Глава 4. Происхождение культуры Глава 6. Культура — великая неудача Часть II. Народы и культуры. Глава 7. Ядро европейской культуры Глава 8. Запад, Восток, Африка и другие миры Глава 9. Множество культурных миров Глава 10. Партикуляризм и универсализм Часть III. Социальные проблемы культуры. Глава 11. Культура как регулятор социальных отношений Глава 12. Культурная идентичность Глава 13. Культура и цивилизация Глава 14. Культура в ракурсе символов и знаков Часть IV. Исторические судьбы культуры. Глава 15. Оппозиции культуры Глава 16. Цивилизация и варварство Часть V. Культурно-исторический процесс. Глава 19. Варианты культурного процесса Глава 20. Культурные ориентации Глава 21. Религия как феномен культуры Глава 22. Кризис религии или религиозное возрождение? Глава 23. Наука в системе культуры Глава 24. Нравственное измерение культуры Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуЧАСТЬ III. СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРЫГлава 11. КУЛЬТУРА КАК РЕГУЛЯТОР СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ11.1. Культура и обществоТолкование культуры как формы регуляции социальных отношений находим, к примеру, в работе американского социолога Д. Белла «Культурные противоречия капитализма». Белл считал, что общество представляет собой относительно целостный феномен, но состоит из трех независимых друг от друга сфер: социальной структуры, которая создается на технико-экономической основе, политической системы и культуры. Эти сферы управляются разными «осевыми принципами»: экономика — принципом эффективности, политическая система — принципом равенства, культура — принципом реализации личности. В культуре, по мнению Д. Белла, произошло движение от протестантизма, толкуемого фундаменталистски, к модернизму. Старые духовные опоры общества уже не существуют, а новые, основанные на вере в исторический прогресс, рациональность, утратили свою утопичность. Революционная идеология, по словам Д. Белла, — это всего лишь моральная абстракция, неспособная решить проблемы, возникающие на следующий день после революции. Духовный кризис усиливает тенденцию к нигилизму, но в отличие от прогрессивного нигилизма «базаровского» типа он бесперспективен, ибо в современных условиях нет ни подлежащего разрушению прошлого, ни надежды на будущее. Столь же бесперспективна и присущая модернизму попытка найти утерянный смысл существования в литературе и искусстве, заменить ими религию. Культурный кризис лишает общество жизненной силы, дезорганизует индивидуальную мотивацию, насаждает культ сиюминутного удовольствия, ослабляет гражданские чувства и волю. В модернизме культура обретает роль инициатора изменений. Она осуществляет поиск новых способов чувственного восприятия и новых стилей поведения. Современное общество, безраздельно преданное идее обновления, институционализировало культурный авангард и признало примат культуры в процессе социальных изменений. Белл показал, что рыночные отношения в конечном счете направлены на крушение традиционных способов конструирования социальности. «С того времени противоречия между культурой и капитализмом только обострились, дело дошло до того, что встал вопрос об утрате самой "социальности" как формы жизни людей». 11.2. Атомизация как реальностьСуществует известная притча: три английских ткача, обращаясь к британскому королю, начали свое послание словами: «Мы, английский народ...» Разумеется, три простых человека не могут представлять нацию. Но кроме этой наивности есть здесь и нечто иное — чувство поразительной общности, которая рождена образом жизни, совместным ощущением единения, слитностью народа. С этим можно сравнить, пожалуй, только реплику персонажа из Андрея Платонова: «Без меня народ неполный... » Писатель Анатолий Приставкин несколько лет руководил комиссией по помилованию преступников. Потом комиссию ликвидировали. Понятно, вор должен сидеть в тюрьме, а убийцу следует заточить или расстрелять. Андрей Дементьев написал жгучие строчки: «Нелюдь не имеет права жить на земле». И все правильно, потому что подсказано злобой дня. Только Приставкин, оставшись не у дел, задается вопросом: отчего исчезло у нас то самое сострадание, которое всегда отличало русскую культуру? Среднестатистический англичанин, чьи, казалось бы, недавние предки казнили голодных детей за украденные булки, вряд ли мог понять, почему сердобольные русские крестьяне потчевали чем бог послал закоренелых преступников по арестантским трактам. Каторжникам несли еду, а за убийц молились. Не понять европейцу, отчего на Руси издревле почитались юродивые. Почему же теперь наше общество в целом стало более жестоким? Как случилось, что в нынешней безжалостной и технологичной среде каждый усвоил простой урок: «Курицу есть одному веселее»? Вот и приспели стихотворные строчки: «Какое злобное лицо у прежде доброго народа!» (Николай Зиновьев). Где бескорыстная дружба, предпринимательская взаимопомощь, «милость к падшим», социальная солидарность, корпоративный этос? Куда делось в нашей стране поразительное переживание общей судьбы? Отчего народ атомизирован? Почему распались элементарные социальные связи, разрушились общественные скрепы? Как случилось, что отныне каждый выживает в одиночку, изолированно, не рассчитывая на других, утратив чувство локтя? Может быть, это и есть торжество принципов свободы и индивидуализма? В этом случае мы пожинаем плоды многовековой либеральной тенденции. Тогда что сулит в перспективе этот социологический факт? Давно известно, что общество — это не скопище людей. Вероятно, английскому писателю Даниэлю Дефо представлялось, что возможна некая сумма людей, из которой вырастает сообщество. Но знаменитая «Робинзонада» подверглась критике уже во времена К. Маркса. Герой романа Дефо изолирован. Но он не утратил социальных уз. Хотя «другие» в его окружении отсутствуют, но они в этом качестве все-таки бытийствуют. Робинзон вовсе не одиночка, а человек, имеющий огромный социальный опыт. Он просто реализует его в диких условиях. Если пользоваться понятиями современного философского модернизма, то «другие» сохраняют свой «след» (последним термином часто пользуются сегодня постмодернисты). «Другие» присутствуют, даже если они отсутствуют, ибо символизируют, согласно французскому философу Ж. Дерриде, социальные отношения. Тех, кого уже нет, мы храним в нашем социальном контексте. Это и есть их наличие. Так вот что происходит, если «другие», мертвые и живые, покидают социальное окружение и мы перестаем чувствовать их и считаться с их наличием, — от них остается только «след». Питирим Сорокин ввел понятие «социальное пространство», которое быстро получило хождение. Вот разные формы социальных отношений: покупатель и продавец, поставщик и получатель, работодатель и наемник, властитель и подданный. Отечественный философ В.А. Кутырев отмечает, что в условиях, когда властвуют социальные разломы, не грех вспомнить кое-что из марксизма. Конкретный труд хлебопашца, станочника, учителя, программиста требует разных способностей, навыков и товаров, создает неодинаковые продукты, отличные друг от друга потребительные стоимости. Но на рынке труда и товаров они как-то сравниваются, получают абстрактную количественную меру. Разумеется, не только экономические отношения обеспечивают фундамент общества. Не менее важны культурные, духовные связи. Классическая «социальная физика» не ошибалась, когда зафиксировала феномен атомизации общества. Но она оказалась несостоятельной в другом, утверждая, что атомизация — «естественное состояние общества», как полагал, к примеру, Т. Гоббс. Но это не так. Социетальность — сущностное определение человека. Что же касается атомизации, то это скорее исторический эпизод, вынужденный ответ на ущербность сообщества, захваченного социальным хаосом, феноменом тотального отпадения жизненно важных скреп общества. Социальный хаос — особый способ организации сверхсложных систем, которые находятся в далеких от равновесия состояниях. Порой общество действительно рассыпается, дезинтегрируется. Но это вовсе не закон социальной истории. Есть и социальная сплотка, и чувство оправданного единения, и рождение новых социальных смыслов, воссоздающих целостность общества. Известно, что Ж.-Ж. Руссо пытался понять, как существование множества личных воль может составить общую волю? Он полагал, что расслоение на богатых и бедных — это первая ступень неравенства. Вместе с тем он думал над тем, сохраняется ли индивидуальная воля в «общей воле» или она исчезает в социальном растворе? Логичным завершением поступательного развития неравенства Руссо считал превращение государственной власти в деспотизм, чреватый общественным напряжением и хаосом. В современной социальной философии не случайно возникло разделение понятий «общество» и «социум». Нередко они кажутся синонимами. Но теперь часто говорят о терминологическом различии слов «общество» и «социум». Обычно под обществом разумеется идеальное социальное устроение. Социум как социологическое понятие выражает обычно нестабильные общественные отношения, переходные состояния, неполные связи. Высшая форма социума — общество как целостная социальная система. Понятие социума служит обозначением неупорядоченной, неорганизованной и неиерархизированной совокупности социальных структур. Социум — не целостность, а некий конгломерат, диффузное образование, интересное именно своими социальными руинами (или «осадками», как их называет Б. Вальденфельд). Превращаясь в социум, общество утрачивает центрацию и обретает мозаичность. Внимание! Авторские права на книгу "Культурология. 5-е издание. Учебник" (Гуревич П.С.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
