Преступное действие, по внешней своей стороне, является или в форме положительного действия в тесном смысле, delictum commissionis, или в форме простого неисполнения, опущения, delictum omissionis (см. выше). Независимо от этого различия, внешняя сторона преступного действия видоизменяется, смотря по тому, выполняется ли законный состав преступного деяния исключительно самыми поступками лица и его недеятельностью, опущением, или он требует для своей полноты (т. е. для окончания преступного деяния) известных результатов, известного изменения во внешнем мире, отдельно от деятельности лица стоящего, действиями этого лица причиненного или им не отклоненного. Далее, внешняя сторона преступного действия заключает в себе основания к расширению наказуемости на сферу так называемой предварительной деятельности, то есть деятельности, направленной к совершению преступного деяния, но не достигшей своего результата. Наконец, условия внешней стороны преступного действия определяют собой ответственность многих лиц за одно последствие, воспроизведенное их совместной деятельностью.

III. Совершение преступного деяния

1. Выполнение преступного деяния

Преступное деяние, является ли оно в форме delictum commissionis или delictum omissionis, одинаково требует для бытия своего действительного, реального воспроизведения тех явлений во внешнем мире, которые указаны в диспозитивной части соответствующего уголовного закона. Явления, реально не возникшие, а существующие лишь в воображении действующего лица, не могут образовать собой состава преступного деяния и не могут служить основанием уголовной ответственности, хотя бы деятельность лица сознательно к ним направлялась. Такого рода деятельность лица носит название мнимого преступного деяния, delictum putativum. Отсечение головы animo necandi человеку уже умершему, трупу; похищение собственной вещи, которую действующий считает чужой, — не будут ни убийством, ни кражей. Равным образом, убеждение лица, что последствия его деятельности возникли, когда они в действительности не возникали, хотя вообще и могли бы возникнуть, точно так же не может образовать собой состава соответствующего преступного деяния. Так, убеждение лица, что раненый им человек умер, когда он остался жив, не может придать его деятельности значения убийства как совершившегося преступного деяния. Теория права ставит общее, не допускающее никаких изъятий, положение: преступное деяние считается совершившимся только тогда, когда действительно возникли те явления, которые образуют собой определенный в уголовном законе состав преступного деяния в качестве элементов этого состава; другими словами — когда действительно выполнены все элементы специального состава известного преступного деяния.

Это положение, строго говоря, не нуждается вовсе в особом законодательном определении; это есть общий вывод из всех статей особенной части каждого уголовного уложения. Но, тем не менее, составители Свода Законов 1832 года сочли нужным внести его в текст закона; оттуда оно перешло в Уложение и сохраняется поныне, хотя в измененной редакции. Как определения Свода, так и определения Уложения касаются лишь умышленных преступных деяний.

Уложение в статье 10 говорит: «преступление почитается совершившимся, когда в самом деле последовало преднамеренное виновным или же иное от его действий зло». Нельзя не обратить внимания на крайнюю неточность такого определения: иное зло может не иметь никакой связи с преднамеренным — например, неосторожный поджог при попытке совершить кражу. Свод Законов в 10 статье 1 части XV тома, замененной статьей 10 Уложения, требовал, наоборот, полного тождества совершившегося с задуманным: «преступление почитается совершившимся, когда оное по предположенному замыслу, с предположенным вредом исполнено». Это последнее определение есть не что иное, как неудачное воспроизведение доктринальной формулы одной из школ старой немецкой литературы. Ныне действующее определение вызвано лишь желанием устранить этот признак тождества.

2. Связь последствия с действием

Сергеевский. О значении причинной связи. Легонин. Причинение смерти психическими средствами. Юрид. вестн. 1879, I. Таганцев: 1) Преступление против жизни, 2) Курс, II. Lammasch. Handlung und Erfolg. Grünhut‘s Zeitschrift, 1882. Horn. Der Causalitätsbegriff in der Philosophie und im Strafrecht. Mayer. Der Causalzusammenhang im Strafrecht. Rohland. Die strafbare Unterlassung.

a) Понятие причинения

Кроме субъективной виновности в установленном выше смысле, вменение предполагает наличность известной объективной связи между явлением, образующим собой нарушение нормы, и деятельностью лица, которому это нарушение вменяется, именно, связи причинной. Современное уголовное право не признает человека ответственным за простое допущение известного явления, если закон и устанавливает иногда обязанность препятствовать возникновению тех или других явлений, то за неисполнение этой обязанности он наказывает как за таковое, то есть как за delictum omissionis, преступное опущение, а не как за причинение этого явления.

Всякое явление в области внешнего мира возникает от действия сил, заключающихся частью в предметах неодушевленных, частью принадлежащих живым существам исключительно. Очевидно, что соответствующая каждому явлению комбинация сил и предметов составляет его необходимое предыдущее; исключив одну из сил, удалив один из предметов, мы не получим явления или, иначе говоря, произойдет другое явление, отличное от первого или по своему содержанию, или по условиям времени. Каждый элемент предыдущего является, таким образом, безусловно необходимым для последующего; каждый из них есть необходимое условие последующего и может рассматриваться с одинаковым основанием как причины его. Преступная деятельность человека, направляющаяся к воспроизведению известного последствия, точно так же никогда не действует одна исключительно; преступный результат всегда вызывается совместной деятельностью сил человека и многообразных сил природы. Для того чтобы совершить самомалейшее действие, необходимо привести в движение массу сил природы, и вне этих последних никакое действие не произведет результата. Когда мы говорим, что человек причинил известное преступное последствие, то этим мы утверждаем лишь одно, именно, что деятельность его является одним из условий этого последствия.

Что касается до конкретного содержания причиняющей деятельности, то очевидно, что значение предшествующего факта как условие последующего явления не зависит от способа действия силы; другими словами — каким бы путем ни проявлялась сила, какие бы средства ни были ее формой, значение ее как условия останется всегда одно и то же. Для предметов неодушевленной природы положение это не имеет особого значения; иначе для человека. В деятельности последнего, именно, в его отношениях к другим людям встречаются такие моменты, в которых воздействие на окружающих производится такими средствами, которые, по крайней мере в наше время, весьма мало поддаются физическому измерению и оценке. В возможности производить такими нематериальными, психическими средствами известные физические явления, то есть в возможности таких физических явлений, в причинной цепи которых оказываются в качестве условий психические действия, никто сомневаться не может — стоит только представить себе слезы или обморок, вызванные сообщением горестного известия, падение при испуге и т. п. Вопрос может заключаться лишь в том, может ли последствие, вызванное этим путем, быть вменено как преступное деяние.

Вопрос этот для более полного разрешения может быть обобщен: всякие ли средства, послужившие к воспроизведению запрещенного результата, имеют одинаковое значение; нет ли такого разряда средств, который делал бы запрещенный законом результат ненаказуемым, непреступным? — Нет сомнения, что законодатель может признать известное последствие наказуемым только при употреблении известных средств — этого, очевидно, отрицать нельзя, и мы можем найти этому некоторые, хотя и необильные, примеры. Для разрешения поставленного вопроса важна другая сторона: может ли существовать деление средств на преступные и непреступные вообще, помимо исключительных определений законодателя? Иначе говоря: возможно ли, при общей формуле законодательного запрета — не убей, не укради — без всяких из него исключений по вопросу о средствах выделить известный разряд средств как вообще негодный к совершению преступных деяний.

Приступая к разрешению этого вопроса, мы прямо и непосредственно усматриваем отсутствие каких бы то ни было руководящих моментов для деления средств: все средства одинаковы, если они производят свое действие; все условия явления равны между собой. У нас нет никакой точки опоры для подобного деления, и если закон запрещает известное последствие как таковое, без всяких оговорок, которые касались бы средств, то мы должны признать все средства одинаково годными: запрещаются не средства, а именно и исключительно последствие как таковое. Если я объявлю кому-либо, что при первой попытке его выйти из комнаты я прострелю ему голову и если подобное заявление состоялось при обстоятельствах, побуждающих верить ему вполне, то это будет точно так же лишение свободы, как и то, которое достигается посредством замка и веревок. В частности, относительно психических средств мы должны прямо признать, что «ни свойство изменений, производимых в организме психическим воздействием, ни сам механизм образования этих изменений не имеют ничего такого, чем бы психический способ насилия выделялся из группы всех других способов насилия… Механизм смерти от психических потрясений тот же самый, который наблюдается нередко при повешении, утоплении и т. п. Психический способ ничем существенным не отличается от механических способов насилия; другими словами, все способы насилия, если только они в состоянии вызвать материальные изменения в организме, сводятся к одному и тому же началу, то есть механическому» (Легонин, Юрид. вестн. 1879. I).

Современные уложения, по общему правилу, не дают никаких прямых определений по вопросу о средствах. Наоборот, кодексы старой эпохи заключают в себе нередко самые точные предписания судье не делать никакого различия относительно средств совершения преступного дяния. Предписания эти мы встречаем, именно, при определении тех преступных деяний, относительно которых преимущественно может возникать вопрос о средствах, — при вытравлении плода и при убийстве. Таким образом, если в законе прямо и определительно не установлено исключения, то причиной, с точки зрения уголовного права, может быть всякое действие человека, в какую бы форму оно ни облекалось.

Затем, по содержанию своему, эти причиняющие действия могут быть двух родов. Во-первых, человек своим действием создает положительные условия для возникновения последствия, вызывая к действию новые силы или усиливая наличные силы, если они существуют и действуют в известном направлении, или, наконец, создавая такую обстановку, которая влечет за собой присоединение посторонних сил. Во-вторых, он может направить свою дятельность к тому, чтобы дать возможность проявить свое действие силам уже существующим, но нейтрализованным в своем стремлении к произведению последствия какими-либо противодействующими силами; иначе говоря, он устраняет условия препятствующие или отрицательные и тем дает возможность действовать существующим уже условиям положительным.

Вопрос о значении причинной связи возник первоначально в приме-нении к преступным деяниям против жизни и здоровья. Первоначальная теория причинной связи, выработанная еще средневековыми итальянскими юристами, сводится к следующим положениям: 1) Если рана сама по себе не смертельна, не такова, ut ex eo ictu certum esse moriturum, a получивший рану находился в болезненном состоянии, то смерть его не вменяется нанесшему рану, и этот последний отвечает лишь за нанесение раны. 2) Равным образом, если рана сама по себе была не смертельна, а смертельный исход обусловлен был negligentia самого раненого или врача. 3) Причинная связь смерти с телесным повреждением признавалась лишь тогда, когда смерть наступала до истечения известного определенного срока, так называемых «критических» дней, большинство признавало сорок дней, многие — год с днем, другие — двадцать дней и, наконец, некоторые — семь дней. 4) Проводится различие между повреждениями безусловно смертельными, повреждениями излечимыми и такими, которые повлекли за собой смерть лишь благодаря случайным обстоятельствам. Эти положения принимаются в западно-европейской доктрине и практике и развиваются множеством дальнейших делений и подробностей, построенных точно так же на различении повреждений смертельных вообще, или безусловно смертельных, от таких, которые повлекли за собой смерть лишь благодаря особенностям данного случая или особенностям данного лица. Такой порядок продолжался до конца XVIII столетия. Для вменения смертельного исхода требовалось, чтобы повреждение, взятое вообще, то есть помимо индивидуальных особенностей данного лица и данного случая, влекло за собой смерть с необходимостью и без возможности излечения. Если повреждение, за которым последовала смерть, не удовлетворяло этим условиям; если медицинская помощь могла отклонить роковое последствие; если оно возникло лишь благодаря каким-либо особенностям случая или болезненному состоянию пострадавшего, — то смерть раненого не могла быть вменена лицу, нанесшему рану, и судья не мог назначать ординарного за убийство наказания. Равным образом сохраняла свою силу и теория критических дней.

Поворот в истории вопроса произвели в начали XIX столетия работы Штюбеля и Фейербаха (Stübel, Ueber den Thatbestand der Verbrechen. 1805. Feuerbach, Lehrbuch des gemeinen peinlichen Rechts). Первому из них принадлежит глубокая и смелая критика старых приемов и самостоятельное установление основной идеи новой конструкции, второму — ближайшая ее обработка и перенесение на практическую почву мыслей первого. Всякое нарушение, говорит Фейербах, предполагает существование известного лица как действующей причины (wirkende Ursache), и лицо, в воле и действии которого заключается достаточная причина (hinreichende Ursache), произведшая преступное деяние как свое последствие, называется виновником (Urheber), auctor delicti. Под убийством, например, разумеется противоправное действие, которое есть достаточная причина воспоследовавшей смерти человека. При этом безразлично, было ли повреждение таково, что должно было во всех случаях причинить смерть, или таково, что причинило смерть лишь в настоящем случае по исключению; равным образом безразлично, мог ли быть смертельный исход отклонен помощью и лечением, или повреждение было неизлечимо смертельным; была ли смерть произведена самим повреждением непосредственно, или другими силами, которые оно привело в действие. Таким образом, Фейербах самым решительным и определенным образом отбрасывает все старые деления повреждений и все искусственные ограничения понятия причины в уголовном праве. Затем, Круг и Глазер, дополняя отрицательно критические соображения Штюбеля — Фейербаха положительной формулой, установляют общее как для содеяния, так и для преступного бездействия правило, что причиной известного последствия должно считаться такое действие человека, которое является одним из условий его в том смысле, как было установлено нами выше.

Казалось бы, на этом могла быть закончена литературная история вопроса о причинной связи как объективном отношении последствия к действию; могла быть выставлена бесспорная формула: все то подлежит вменению, чего условием-причиной являются действия человека, если имеются необходимые для вменения элементы субъективной виновности — сознание совершаемого, предвидение последствий. Таким образом, центр тяжести всего вопроса об объеме подлежащих вменению последствий деяния перенесен был бы, совершенно правильно, на анализ этих элементов, а не полагался бы в попытках различения самих последствий по их отношениям к причиняющей деятельности, или различения условий последствия между собой по их объективному значению, как то делала старая итальянская до-Штюбелевская школа. Так именно и поступаем мы в изложенных выше учениях о причинении и об элементах субъективной виновности. К сожалению, литература немецкая, а за ней и наша русская, пошла по другому направлению и создала из учения о причинной связи одно из самых осложненных и запутанных учений общей части уголовного права (см., например, сочинение Buri). Весьма многие писатели исходят из того положения, что не все условия, результатом которых было наступление известного явления, по своему объективному значению, одинаковы: одни из этих условий суть главные и служат причиной явления; другие же суть второстепенные и могут считаться лишь поводом его. Если действие человека есть главное условие последствия, то причинная связь между ними существует и ответственность возможна; если же оно есть условие второстепенное и является лишь поводом его, то причинной связи между ними и наступившим явлением с точки зрения уголовного права, а следовательно и вменения, нет. Вопрос, таким образом, сводится к тому, чтобы различить случаи, когда действие человека является причиной произведенного им последствия и когда только поводом.

Прежде всего для различия причины и повода выдвинуты были следующие соображения: если какое-либо условие вызывает последствие непосредственно или вызывает другие силы, которые производят последствие, или направляет их, тогда говорят, оно есть причина его; если же последствие возникло при содействии посторонних, самостоятельно действующих, невызванных сил, то оно есть повод; если, однако, последствие, хотя и вызвано самостоятельными, независимыми силами, но действия человка облегчили его возникновение настолько, что независимость этих сил является не действительной, а лишь мнимой, то действия сохраняют значение причины и т. д. Например, А отсекает Б голову, здесь действие А (отсечение головы) непосредственно вызывает явление (смерть Б) и есть, следовательно, причина его. Наоборот, А причинил Б рану: раненый остался на улице и замерз; действие А есть лишь повод и не может быть причиной явления (смерти Б), потому что посторонняя сила (холод) вовсе им не вызвана и присоединилась совершенно самостоятельно. Разделяют, иначе выражаясь, действующие силы на agens — причины и accidens — повод. Допустим даже, что действие имело характер только accidens, но если на этот ход развития явления именно рассчитывали, то, очевидно, результат, тем не менее, должен подлежать вменению: это признают и сами представители разбираемой теории. А если так, то нетрудно видеть, что все различие причины и повода, проводимое этими теориями, не имеет никакого реального значения: автор повода должен быть признан ответственным точно так же, как и автор причины, если только относительно его установлены будут все условия субъективной виновности. Разница от изложенного нами выше учения в действительности заключается лишь в том, что для ответственности в большинстве случаев приходится устанавливать фикцию — признавать повод равнозначительным, с точки зрения уголовного права, с причиной. Нетрудно видеть, что для учения о вменении эти теории совершенно бесполезны, хотя, может быть, с точки зрения формально-диалектической они и могут казаться стройными; все старания привести различие между причиной и поводом оказываются ненужными, так как автор повода, при наличности предвидения, точно так же признается ответственным за последствие, как и автор причины. В нашей литературе представителем этого направления является Таганцев.

Другая группа теорий вводит для различения причины и повода новый признак — преступность средств, утверждая, что причинная связь, с точки зрения уголовного права, существует лишь в том случае, когда последствие вызвано преступными средствами. Очевидно, что если бы такое деление средств на преступные и непреступные было установлено в законе (см. об этом выше), тогда только оно могло бы иметь значение для суда, как признак различия между причиной и поводом; без указания же закона оно является чисто произвольным. Независимо от того нельзя не заметить, что ни одна из теорий этого направления не дает никаких определенных признаков для объективного различения средств преступных и непреступных.

В нашем праве определения, касающиеся вопроса о причинной связи, появились впервые в XVIII веке, в законодательстве Петра Великого, и так же, как на Западе, специально по отношению к убийству. В этих постановлениях учение о причинной связи было построено по той же системе, какая господствовала и в Западной Европе до Штюбеля, то есть для вменения требовалось, чтобы действия виновного были непосредственно причиной результата, чтобы не было присоединения каких-либо иных причин и проч. Эти положения в 1828 году были заменены наставлениями врачам при судебных осмотрах и вскрытиях тел, вошедшими в XIII т. Св. Зак. (Уст. Судебной Медицины) и по содержанию своему имеющими значение исключительно отрицательных правил, совершенно аналогичное с теми определениями в западном праве, которые возникли под влиянием критических исследований Штюбеля и Фейербаха. Никаких дальнейших определений о причинной связи наше Уложение, равно как и все новейшие законодательства Европы, в себе не заключают. Прием совершенно правильный, так как вопрос о причинной связи действия с последствием есть такой вопрос, который в специальных законодательных определениях не нуждается.

б) Формы преступного действия

Нередко причинение скрывается под внешним видом бездействия, недеятельности — обстоятельство, создавшее немало затруднений в литературе по вопросу об ограничении простого, ненаказуемого по началам права, допущения или неотклонения последствий от их наказуемого причинения. Рассмотрим эти формы преступного действия: причинение, облеченное в форму бездействия, — преступное бездействие (Таганцев называет: невмешательство), сравнительно с причинением, облеченным в форму положительного действия, — содеяние.

Мы видели, что причинение заключается или в поставлении положительных условий для последствия, или в уничтожении отрицательных (препятствующих) условий в тех случаях, когда это последнее возможно. Как первый способ — поставление положительных условий, так и второй — уничтожение существующих отрицательных — оба они представляют собой в обыкновенных случаях простое положительное действие, заключающееся в приложении тех или других сил к предметам внешней природы. Однако нетрудно видеть, что причиняющая деятельность может иногда весьма осложниться и распасться на несколько актов. Такому осложнению подлежит именно второй способ, так как он, как мы видели, имеет место только тогда, когда обстоятельства сложились предварительно таким образом, что положительные условия уже существуют, но нейтрализуются в своем действии теми или другими отрицательными условиями; например, камень готов свалиться с обрыва, но его задерживает корень дерева. Действующий может здесь перерубить корень, и соответствующее последствие произойдет точно так же, как если бы он собственными силами опрокинул камень. Когда такого рода предварительное распределение взаимно друг друга нейтрализующих условий производится не самим действующим лицом, а другими лицами и силами природы, то внешний вид его деятельности нисколько не изменяется — она остается таким же простым положительным действием, содеянием, как и при первом способе причинения. Но весьма нередки случаи, в которых эта предварительная деятельность, вполне или отчасти, принадлежит тому же лицу. Так, представим себе, во-первых, что заведующий порохострельными работами на руднике подготовляет взрыв горной породы (положительное условие) и во избежание опасности для прохожих выставляет предупреждающее объявление (отрицательное условие), но затем, руководствуясь теми или другими соображениями, снимает объявление (уничтожение отрицательных условий), и прохожий погибает (последствие) при взрыве. Здесь деятельность человека представляется уже в трех актах, из которых первый и второй друг друга нейтрализуют, а третий, уничтожая действие второго, возвращает первому его активную силу.

Во-вторых, представим себе, что относительно какого-либо последствия обстоятельства или другие люди устроили равновесие положительных и отрицательных условий; например, камень лежит на обрыве и задерживается от падения корнем дерева. Кто-либо, для тех или других целей, уничтожает существующее отрицательное условие (подрубает корень дерева), но заменяет его другим — делает искусственную подставку и этим путем восстановляет прежнее равновесие; затем он уничтожает и это препятствие. Здесь, как и в вышеприведенном случае, первый акт нейтрализуется вторым, а третий уничтожает действие второго и возвращает первому его значение простого уничтожения отрицательных условий. Наконец, в-третьих, предположив, что кто-либо находит положительные условия известного последствия уже поставленными; пользуясь удобными обстоятельствами, он успевает поставить своевременно условия отрицательные и, таким образом, нейтрализует действия первых; затем настроение его изменяется, и он уничтожает сделанное. Например, кто-либо тонет в реке (положительные условия), другой бросает ему веревку (отрицательные условия), но затем, под влиянием тех или других чувств, отнимает обратно (уничтожение отрицательных условий), и тот утопает (последствие). В этих случаях деятельность лица распадается на два акта: поставление отрицательных условий и уничтожение их.

Во всех этих трех случаях уничтожаемые препятствующие условия могут образовываться или какими-либо фактами, силами и средствами, созданными действующим лицом, но тем не менее существующими вне его личности, каковы, например, внешние орудия, задерживавшие камень от падения, условные знаки, выставляемые для предупреждения прохожих, наконец, тот факт, что утопающий получил брошенную с берега веревку; или отрицательные условия могут образоваться деятельностью лица непосредственно — человек собственными руками задерживает падающий камень, сам караулит у опасного места, плывет рядом с утопающим и поддерживает его своей рукой. При первом условии человек, уничтожая им самим поставленные отрицательные условия, должен, например, вынуть подставку, поддерживающую камень, снять выставленное им предупреждающее объявление, наконец, вырвать веревку из рук утопающего; при последнем — перестать держать камень, пропустить безмолвно прохожего за черту, отнять поддерживающую руку от утопающего. Различие сказывается весьма резко; уничтожение чего-либо сделанного есть всегда положительное действие — содеяние; прекращение же своей личной деятельности есть замена деятельности недеятельностью и представляет собой именно ту форму причинения, которая имеет внешний вид бездействия. Так, например, кто-либо уговаривает другого плыть через широкую реку, обещая свою помощь в случае необходимости; отправляются вместе; некоторое время он исполняет обещание и поддерживает своего сотоварища, но затем изменяет намерение и прекращает свою спасательную деятельность; тот погибает. Приготовляя взрыв горной породы, заведывающий работами выставляет объявление, воспрещающее посторонним лицам переход за черту; некто снимает объявление и становится сам караулить, но в критическую минуту, злоумышленно или по небрежности, пропускает кого-либо за черту, и тот погибает. В том и другом случае поведение действующего лица во время возникновения явления представляет собой состояние полной недеятельности — то, что мы привыкли называть бездействием: плывущий по реке бездействует и только не препятствует тонуть своему товарищу, караульный у черты тоже только бездействует — он молчит, и проезжий сам идет к своей погибели. С другой стороны, и предшествующая деятельность этих лиц не заключает в себе ничего такого, что, взятое в отдельности, могло бы быть признано причиной преступного последствия; один берется помогать неумелому пловцу и действительно помогает ему некоторое время; другой караулит у опасного места и предупреждает проезжих. Однако первый и второй акты нейтрализуют друг друга; третий возвращает активную силу первому, этот же первый акт есть в первом примере поставление положительных условий, во втором — уничтожение отрицательных; поэтому третий акт — какова бы ни была его внешность, положительное действие или бездействие — является при таких обстоятельствах всегда причиняющим действием. Если он имеет форму бездействия, то это только потому, что роль отрицательных условий исполняется здесь личной деятельностью человека, уничтожение которой заключается в ее прекращении.

Затем, иногда внешний вид бездействия придается причиняющей деятельности особенностями субъективной стороны. Когда субъективные условия вменения возникают во время самого действования, преступная деятельность лица представляет одно равномерно развивающееся целое, начиная с того момента во времени, в который возникает субъективная виновность, и кончая возникновением самого последствия. Но когда субъективные условия вменения возникают уже по окончании действования, то первая стадия в развитии явления представляет собой полную противоположность второй: первая состоит из активной деятельности, но лишена субъективной виновности; вторая состоит из недеятельности, но охвачена субъективной виновностью. Таким образом, весь факт представляется по внешности как бы состоящим из соединения положительного действия и бездействия, из которых первое является непреступным, а второе, наоборот, преступным. Кто-либо случайно столкнул другого в воду, он может его вытащить, но сознательно не делает этого, так как этот другой есть его враг. Эти случаи образуют собой другую группу кажущегося бездействия, за которым скрывается причинение; группа эта отличается от предыдущей тем, что там бездействие является как необходимая форма прекращения собственной деятельности, здесь же все дело заключается в том, что характер преступности получается деянием не во время положительного действования, а тогда, когда действующему остается только ждать и не препятствовать — бездействовать.

Купить

Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Профессор Н. Д. Сергеевский (1849—1908) известен как криминалист, много и плодотворно занимавшийся вопросами уголовного процесса и уголовного права, общественный и государственный деятель, активно защищавший интересы России (статс-секретарь Государственного Совета, управляющий Отделением Свода Законов, член Государственного Совета, председатель уголовного отделения С.-Петербургского юридического общества), организатор высшей школы и педагог (декан юридического факультета С.-Петербургского университета). В работе показан его жизненный путь, исследуются уголовно-правовые взгляды ученого. В приложении дано его учебное пособие по Общей части уголовного права. Для студентов, аспирантов, преподавателей, всех, кто интересуется историей российской науки. <br><br> <h3><a href="https://litgid.com/read/ugolovno_pravovye_vzglyady_n_d_sergeevskogo/page-1.php">Читать фрагмент...</a></h3>

249

Внимание! Авторские права на книгу "Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского" (Чучаев А.И.) охраняются законодательством!

Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Оглавление

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Отделение второе. Внешняя сторона

III. Совершение преступного деяния

1. Выполнение преступного деяния

2. Связь последствия с действием

ЛитГид

Помощь

Книги

ЛитГид в соцсетях