|
|
ОглавлениеВведение. Интеллектуальный армрестлинг:«видимая рука» права и «невидимая рука» рыночной экономики 1. Основания и пределы взаимодействия права и экономики 2. Человеческий потенциал или «человеческий капитал»: спор не только о терминах 3. О вкусах спорят: право и экономика в зеркале институтов, математики и прогнозирования 4. «Экономический анализ права» и юриспруденция: различия и общие подходы 5. Методологические заметки об «экономическом анализе права» 6. «Экономический империализм» без границ, дна и берегов 8. «Экономический анализ права»: исторический экскурс от А. Смита и далее 9. Сторонники и оппоненты «экономического анализа права»: краткий обзор 10. Экономисты пишут всемирную историю: много институтов и немного права 11. Прикладной аспект «экономического анализа права» история и современность 12. «Теорема Коуза»: множественность вариаций 13. «Экономика преступлений и наказаний»: Г. Беккер против Ф. М. Достоевского 14. Вместо заключения: в «две руки» или «с двух рук» Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу10. Экономисты пишут всемирную историю: много институтов и немного праваДостаточно странно, что, по верному замечанию отечественного исследователя: «Экономисты бросились писать историю. Причем нередко не историю какого–либо государства или уж тем более не историю какого-то периода в жизни государства. Экономистов привлекает ни больше ни меньше вся история человечества». При этом они усиленно вычисляют исторические процессы, и все больше упирают на абстрактные институты, порой забывая, что основными из них являлись именно государство и право. В русле «экономического империализма» они активно занялись историческими исследованиями, основанными на эконометрических методах и неоклассических моделях, а затем и исследованиями с использованием неоинституционального подхода. Естественно, мы только приветствуем появление новых исследований по истории экономики. Более проблемной нам представляется «экономика истории», предполагающая использование экономической теории в качестве инструмента изучения истории, причем не только экономической. В этот ряд вписывается и новое «неоинституциональное» объяснение, почему одни страны богатые, а другие бедные. Традиционно богатство связывалось с теорией эндогенного экономического роста при ведущей роли внешних эффектов от возрастания совокупного запаса капитала. Богатство давало экономический рост, сопровождавшийся ростом производительности труда. Новизна заключалась в том, что, кто бы мог подумать, все зависит от институтов. Напомним, что под институтами экономисты традиционно понимают некую совокупность социальных норм, способ мышления или действия, закрепленный в стандартах поведения значительного числа людей. В обыденной речи это сходно с «процедурой», «стандартом», «общим согласием», «договоренностью», в конце концов, с социальными нормами. В более упрощенном варианте под институтами понимается «совокупность, состоящая из правила или нескольких правил и внешнего механизма принуждения индивидов к исполнению этого правила». Для юристов это близко к определению социальных норм в совокупности с государственными органами и общественными организациями, их поддерживающими и обеспечивающими. В общем, речь идет, с одной стороны, о нормах права, морали, культурных и религиозных нормах и др. С другой стороны, выступает государство, политические партии и общественные организации, церковь, система образования и др., как органы и организации, осуществляющие контроль за исполнением этих норм, а от части и их генерирование. В этой связи возникает резонный вопрос: а почему институты у разных государств разные? Как с институтами связана география, демография, религия, природные ресурсы, биологическое разнообразие территории, инфекционные заболевания и здоровье нации и др.? В общем, заявить о том, что богатство и бедность государств зависят от институтов — это все равно, что заявить, что они зависят от всей совокупности общественных отношений, их регуляторов и органов с организациями, это регулирование поддерживающих и обеспечивающих. То есть, зависят, по сути, от всего (права, экономики, религии, культуры, науки, образования и др.). А это «все» от чего зависит? Вероятно, опять от всего. Круг замкнулся. Списывать же все на игру случайностей как раз и представляет собой крайнее проявление постмодернизма, оставляющее крайне малое место для любой науки. Рассмотрим такой подход на примере относительно нового исследования американских экономистов Д. Аджемоглу и Д. Робинсона. Начнем с того, что они вообще не объясняют, что такое в их представлении институты, вероятно, за очевидностью. Между тем, их трактовка весьма разнообразна и нуждается в авторском определении. Более того, авторы не проводят различий между институтами, с одной стороны, а также органами и организациями, с другой стороны. Так, если право — это институт, то государственными органами будут суды, прокуратура, полиция и др., а к учреждениям, независимым от государства относятся политические партии, церковь, профсоюзы, объединения работодателей и др. Между тем, такое разграничение проводил в своих поздних исследованиях Д. Норт (1920–2015) (нобелевский лауреат по экономике и наиболее известный на сегодняшний день экономист-историк) и его соавторы. В целом, все последующие историки-неоинституционалисты, используя различные термины, не ушли дальше Д. Норта и его последователей. Между тем, институциональный подход в любом случае лучше односторонней клиометрики, с которой связаны ранние работы Д. Норта. Отметим, что те же Д. Аджемоглу и Д. Робинсон делят институты на «хорошие» (инклюзивные) и «плохие» (экстрактивные). Что здесь нового, не понятно, так как в других терминах это делали все неоинституционалисты, начиная с Д. Норта. При этом последний отошел от неоинституционального утверждения о рациональности человеческого поведения и признал важнейшую роль права и государства, а также идеологии. Наравне с неформальными ограничениями главными в теории Д. Норта были формальные правила (собственно, право) и механизмы давления, принуждающие к соблюдению правил (собственно, государственные органы в лице судов, полиции и др.). Например, главным при переходе к капитализму он считал создание национальных государства с соответствующими правовыми системами. Однако вернемся к книге Д. Аджемоглу и Д. Робинсона. Иные теории, в т. ч. географическая (природно-климатическая) теория, преобладающее влияние культуры (хотя культура — также институт), «теория о невежестве» (некомпетентность управленческой элиты) ими отвергаются при весьма слабой аргументации. Часть теорий вообще не рассматривается (например, собственно экономический детерминизм или близкий исторический материализм, различные историко-социологические и природно-климатические подходы (теория этногенеза, гидравлическая теория и др.), цивилизационный подход, выдвижение на первый план роли науки, религии, теория насилия и др.). Так, в подтверждение экономического детерминизма можно привести достаточно много исторических фактов. Например, гибель князя Валахии Влада II Дракула (ок. 1400–1447) (отца печально известного Влада III Дракулы (ок. 1430–1476), ставшего прообразом героев нескончаемой «вампириады») связана с проведенной им финансовой реформой. Он постарался прекратить экспорт монет и драгоценных металлов, запретил массовый выпуск «смешанных» монет. Вследствие этого он спровоцировал конфликт сначала с торговцами Брашова и Сибиу (преимущественно, с немецкими купцами), а затем и с венгерским королем Яношем Хуньяди, поддержавшим последних. В итоге Влад II Дракула прекратил хождение в Валахии венгерских монет, что стало его роковой ошибкой. В отместку Хуньяди развязал вооруженное столкновение на юге Карпат, а Влад Дракула и его сын Мирча были схвачены и казнены. Кстати, и Влад III Дракула многие свои поступки совершал по вполне экономическим мотивам. Внимание! Авторские права на книгу "Право и экономика. Монография" ( Лушников А. М. ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
