|
|
ОглавлениеЧасть 1. Восстановительное правосудие: контексты формирования и содержание понятия Глава 1. Парадигмальные сдвиги в уголовной юстиции 1.1. Современное уголовное правосудие Глава 2. Концепция восстановительного правосудия 2.1. Критика карательного способа реагирования на преступления 2.2. «Восстановительное» в правосудии: ценности и прототипы 2.3. Категориальный аппарат восстановительного правосудия 2.4. Критика реабилитационного подхода и восстановительная ювенальная юстиция Часть 2. Медиация: характеристики метода 3.2. Медиация по уголовным делам 3.3. Восстановительная медиация: позиция медиатора Часть 3. Восстановительное правосудие в России 4.2. Практика прекращения уголовных дел за примирением сторон 4.3. Примирение сторон и посредничество: важность институционализации медиации по уголовным делам Глава 6. Ответ на критику и шаги по направлению к будущему 6.1. Методологическая ситуация 6.2. Практика сотрудничества и неизбежные вопросы Приложение 2. Описание программы по заглаживанию вреда Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу3.2. Медиация по уголовным деламОсобенности медиативной процедуры, которые диктуются ситуацией преступленияВ главе 2 мы выделили основные черты восстановительного правосудия. А в качестве образца процедуры восстановительное правосудие опирается (наряду с общинными формами разрешения конфликтов) на медиацию, которая в 1970-е гг. стала широко использоваться как альтернативный способ разрешения правовых споров. Такая медиация исходно выстраивалась для урегулирования гражданских споров и предполагала «равных» субъектов. Однако в криминальном конфликте у участников совсем другие роли — правонарушителя и жертвы, что привело к некоторой трансформации целей, принципов и устройства медиации по уголовным делам. Если говорить о процедурных особенностях медиации как таковой, сегодня мы имеем дело с достаточно большим разнообразием моделей: одни из них являются вариациями классической модели, другие предлагают иные процедуры, техники и категориальный аппарат, опираясь на соответствующие теоретические представления о том, что такое человек, почему происходят конфликты и что значит, что конфликт разрешен, отличные от гипотез, лежащих в основе классической медиации. Практика медиации по уголовным делам тоже предлагает разные модели. Но ее единство задается не столько теориями человека и конкретным инструментарием программ, сколько представлением о том, каким должно быть правосудие, каким должен быть ответ на преступление. При этом конструкция «должного правосудия» опирается как на представления о справедливости, так и на доминирующие теории относительно природы человека. Медиация в целом довольно чувствительна к восприятию понятийного аппарата гуманитарных областей знания, в первую очередь психологических и психотерапевтических, теории коммуникации и практических приемов, используемых в помогающих профессиях в работе с людьми. Мы видели, что классическая медиация строится на категории потребностей. Понятие потребности, заимствованное из психологии и психотерапии, оказалось в центре представлений о конфликте. До сих пор доминирует точка зрения, что медиация — «мощный элемент удовлетворения человеческих потребностей», и технология процесса строится как последовательность шагов по выявлению «подлинных» потребностей, стоящих за декларируемыми позициями конфликтующих сторон. В изданной в 1990 г. книге Х. Зера — одной из ключевых концептуальных работ в области восстановительного правосудия — современное карательное правосудие критикуется с точки зрения игнорирования потребностей жертвы и преступника. Идея потребностей оказалась в формировании программ примирения правонарушителя и жертвы очень продуктивной. С использованием этого понятия и на основе полученных в виктимологических исследованиях знаний о переживаниях пострадавших от преступлений выделены основные потребности жертв, на которые должно отвечать правосудие: — признание, что по отношению к ней произошла несправедливость; — возможность рассказать о своих чувствах; — информированность о процессе судопроизводства; — ответы на вопросы, которые может дать только обидчик, («почему я?» и проч.); — преодоление страха перед обидчиком; — компенсация ущерба; — восстановление доверия к окружающим; — возвращение уверенности в себе, ощущения контроля по отношению к собственной жизни и др. В современных социальных дискурсах жертва всегда упоминается, когда речь идет о наказании преступника, однако ее реальные потребности и чувства игнорируются нынешним правосудием. Так что восстановительное правосудие исходит из приоритета цели исцеления жертв — медиация жертвы и правонарушителя должна ориентироваться на то, чтобы возникшие в результате преступления потребности пострадавшего были удовлетворены. Однако самый общий и главный вопрос, который должно решать правосудие, — это восстановление справедливости, поскольку «стремление к справедливости принадлежит к основным потребностям человека». «Если преступление наносит людям вред, правосудие должно ставить целью восстановление справедливости, добрых отношений. Когда совершается зло, основным вопросом должно быть не “Как следует поступить с преступником?” или “Что преступник заслуживает?”. Вместо этого следует спросить “Что надо сделать для восстановления справедливости?”». «Конечно, — продолжает Зер, — мы не можем гарантировать полное восстановление, но подлинное правосудие должно поставить себе целью создание условий, в которых этот процесс мог бы начаться». Само собой разумеющаяся и одновременно сложная цель. Понятие справедливости имеет разные трактовки, оно не специфично для восстановительного правосудия. Право и мыслит себя как справедливость, хотя в обыденных представлениях эти понятия различаются. Парадигма карательного реагирования на преступление имеет древние корни и кажется нам бесспорной — «око за око...»: закон талиона (эквивалентного возмездия) до сих пор лежит в основе уголовного права и остается архетипом и житейского, и юридического представления о справедливости. Но восстановительное правосудие дает собственный ответ. Справедливость рассматривается как восстановление добрых отношений, что предполагает: — исцеление жертвы (и правонарушителя); — ответственность правонарушителя и возмещение ущерба; — восстановление мира в общине; — восстановление или преобразование отношений, чтобы насилие больше не повторялось. Все это трактуется в языке потребностей, но в центре стоит образ правосудия: оно «должно начинаться с выявления человеческих потребностей и попытки их удовлетворить». Современные гуманитарные теории вводят в проблематику медиации и другие понятия. Так, в постмодернистских теориях идее выявления «подлинных», априорно присущих человеку потребностей, противостоит концепция медиации как процесса смыслообразования, который при определенной организации диалога между сторонами открывает новые пространства размышлений, смыслов, приоритетов. «Вместо того чтобы искать решение за счет выражения “истинных” чувств, обращения к “подлинным интересам” или удовлетворения “неудовлетворенных потребностей”, постмодернистский проект ориентирован на раскрытие доселе неизвестных сфер смысла». В эмпирических исследованиях программ восстановительного правосудия выявлен ряд любопытных феноменов. Например, нередко нематериальная компенсация представляется потерпевшим даже более значимой, чем материальная. В ряде работ показано, что основными мотивами контакта (прямого или опосредованного) потерпевшего с правонарушителем являются, во-первых, потребность в получении большей информации о правонарушении и его причинах и, во-вторых, потребность донести до правонарушителя, к каким последствиям привело преступление. «Потребность в денежной компенсации обычно не является первоочередным приоритетом, хотя ее нельзя сбрасывать со счетов». Большое значение придается исследователями символическому возмещению, которое, «в отличие от соглашения по возмещению ущерба, полностью зависит от динамики эмоций участников и отношений между ними». При этом отмечается, что вероятность символического возмещения напрямую зависит от того, насколько стыд и связанные с ним чувства признаются участниками. Медиация жертвы и правонарушителя имеет дело с тонкой материей «восстановительных действий», которые возникают «здесь и теперь» в ситуации взаимодействия. Эмоции и процессы смыслопорождения — это то, что пробуждает внутренние силы участников программы для восстановительных действий (желания услышать друг друга, взаимопонимания, принесения извинений, прощения и пр.). А что имеется в виду, когда мы говорим о потребностях правонарушителя? Мы уже отмечали, что исходно процедура медиации для разрешения правовых споров конструировалась в предположении об участии в ней равных субъектов, а в уголовных делах мы имеем дело с другой конфигурацией ролей — в криминологической терминологии «преступника» и «жертвы». И здесь исходным пунктом для конструкции процедуры является идея ответственности и заглаживания вреда. Тема ответственности лица, совершившего преступление, оказывается не менее сложной, чем проблематика жертвы. Казалось бы, суд — это пространство, где внимание фокусируется на индивиде, который обвиняется в совершении преступления, на личной ответственности; здесь не работает ссылка, что «он был только маленьким винтиком большой машины». Однако пассивный залог ответственности, когда «отвечать» означает «претерпевать», не прилагая никаких усилий к тому, чтобы осознать и исправить то зло, которое ты причинил, — это, как мы показали в главе 2, важнейший пункт критики по отношению к сегодняшней системе уголовной юстиции. Но сознание причиненного вреда — это ведь не просто объективная оценка некоего ущерба. Это осознание собственной вины, понимание, что это вред, причиненный тобой, исходящий от твоего поступка. Действительное осознание вины — невыносимый груз, и преступник по-своему нуждается в исцелении, но в состязательном процессе он оказывается в условиях, препятствующих этому. Поэтому естественный психологический выход из ситуации, чтобы как-то справиться с ней, т. е. освободиться от груза, — это самооправдание. Мы всегда ищем причины, почему вынуждены были поступить именно так, а не иначе, даже если со стороны наш поступок выглядит дурно. А тюрьма только способствует тому, чтобы заключенный выстроил целую систему аргументации для оправдания своих поступков. «Они [заключенные] начинают верить, что совершенное ими не так серьезно, что жертва “заслужила” это, что все так делают и что страховка возместит любой ущерб. Они стараются свалить вину на других и обстоятельства». Самооправдание и необходимость защищаться блокируют чувство стыда, которое, как показано в ряде криминологических исследований, обладает большим сдерживающим потенциалом по отношению к совершению преступлений; блокируют способности к пониманию Другого и сочувствию. А если правонарушитель действительно испытывает раскаяние, пытается принести извинения, это воспринимается, будто он просто стремится избежать наказания. Вообще для судебной процедуры область эмоций и переживаний, личностного смыслообразования и рефлексии является не только излишней, но и препятствующей нормальному течению судебного процесса, тогда как для программ восстановительного правосудия достижение соглашения, удовлетворяющего всех участников, следует, как правило, за примирением на эмоциональном уровне. Внимание! Авторские права на книгу "Введение в восстановительное правосудие (медиация в ответ на преступление)" (Карнозова Л.М.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
