Биомедицинское право в России и за рубежом

Романовский Г.Б.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 01.05.2015 ISBN: 9785392175987 Язык: Объем текста: 395 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Мохов А. А. "Понятие биомедицинского права и его место в системе отраслевых юридических наук"

Романовский Г. Б., Романовская О. В. "Правовое регулирование биомедицинских технологий в Российской Федерации"

Салагай О. О. "Биомедицина в праве Европейского союза"

Лакеев А. Е. "Проблемы законодательного закрепления порядка проведения неклинических биомедицинских исследований в Российской Федерации"

Стефанчук Р. А. "К вопросу о легализации эвтаназии в странах СНГ"

Слободян Е. Н. "Общая характеристика принципов этической экспертизы проведения биомедицинских исследований"

Стеценко С. Г. "Донорство органов (тканей) человека: правовые аспекты"

Романовская О. В., Романовский Г. Б., Безрукова О. В. "Право и генетика"

Романовский Г. Б. "Правовое регулирование вспомогательных репродуктивных технологий"

Тарусина Н. Н. "Биомедицинские аспекты семейного законодательства: традиции и новации"

Лихолая В. А. "Проблемы соотношения биомедицинской этики и правового регулирования в области защиты неродившейся жизни"

Сенюта И. Я. "Право на гендерную идентичность: этико-правовые аспекты"

Седова Н. Н., Бударин Г. Ю. "Концептуальные основы защиты прав человека в медицине"

Мохов А. А. "Защита прав человека при осуществлении биомедицинских технологий"

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Тарусина Н. Н.
"Биомедицинские аспекты семейного законодательства: традиции и новации"

Современное и одновременно ставшее традиционным представление о взаимодействии биомедицинского и семейно-правового контекстов пространства брака, семьи, родительства и попечительства сводится в основном к регулированию и применению ВРТ. Между тем под этим явным «красочным слоем» скрываются и другие слои, а соответственно и смыслы, и контексты. В институте брака эта многослойность складывается из проблем допущения супружеского союза с недееспособным, конкретизации условия о медицинском предбрачном освидетельствовании, углубления запрета супружества по родству, судьбы брака при сокрытии факта смены пола, а также вследствие смены пола после регистрации союза и, наконец, легализации однополых браков. Институты родительства и попечительства (в широком смысле) предполагают корректировку или эволюцию решений по вопросам проведения генетической экспертизы при судебном установлении отцовства, применения ВРТ в браке и вне брака, статуса суррогатной матери, взаимодействия биологического и социального отцовства, позиций супругов при прерывании беременности, медицинских показаний к опекунству и усыновлению, допущения суррогатного родительства, опекунства (попечительства, приемного родительства, патроната и т. п.) и усыновления участниками однополых союзов. В институте, ориентированном на статус несовершеннолетнего, высвечиваются проблемы охраны интересов проточеловека, права ребенка знать своих родителей или сохранения тайны донорства и суррогатного материнства, корректировки дееспособности (социально-психологической зрелости) ребенка в связи с не вполне обоснованным различием соответствующих решений в семейном, гражданском, образовательном и медицинском законодательстве. Попытаемся исследовать эти малые и большие пространства под заявленным углом зрения.

Институт брака. Казалось бы, недееспособность гражданина вследствие слабоумия или душевного заболевания является классическим запретом на вступление в брак, а при его несоблюдении безусловным основанием признания супружества недействительным. И для значительного числа семейно-правовых систем это действительно так. В то же время, например, норма ст. 506–1 Французского гражданского кодекса не объявляет данное обстоятельство абсолютным препятствием к браку — оно преодолевается совокупным согласием лечащего врача и родителей, а при отсутствии последних — семейного совета. (При этом находящиеся под опекой недееспособные лица не вправе заключать договор о совместной жизни, альтернативный брачному союзу, что не вполне логично.) На сходную по уникальности норму законодательства ряда ближневосточных стран обращает наше внимание И. А. Трофимец: договор о браке с недееспособным субъектом может заключить его попечитель. «По наблюдениям медиков, — пишет автор, — в некоторых случаях вступление в брак лиц, страдающих душевными болезнями или слабоумием, может оказать благотворное влияние на состояние их здоровья, а также большинство умственно неполноценных людей осознают сущность брака, вследствие чего считается, что несправедливо лишать их права на пребывание в супружестве». И. А. Трофимец далее полагает, что целесообразно и нашему семейному законодательству пойти по аналогичному пути, допустив возможность заключения брака недееспособному гражданину, страдающему таким психическим расстройством здоровья, которое не представляет опасности для окружающих, при наличии трех условий: состояние в супружестве может способствовать его выздоровлению или хотя бы улучшению душевного здоровья (1), на брак дано согласие опекуна недееспособного (2) и разрешение лечащего врача-психиатра (3).

На наш взгляд, данное предложение является весьма и весьма спорным. Во-первых, это противоречит классической цивилистике — и сразу по двум причинам: соглашение о заключении брака (даже если не полагать договором сам брак) относится к числу строго личных, где «представительство воли» подопечного путем восполнения его дееспособности неприемлемо. Во-вторых, брак — суперзначимый юридический факт, весьма сложное общественное отношение, порождающее массу юридических последствий, включая разнообразные семейные, гражданско-правовые и другие юридические связи. В этой ситуации фигура третьего лица (представителя) не может быть универсальной, хотя в отдельных случаях и неизбежна (в отличие от иных, житейских, «треугольников»). В-третьих, само утверждение о том, что «большинство умственно неполноценных людей осознают сущность брака» содержит в себе очевидное противоречие с конструкцией недееспособности. В-четвертых, преодоление абсолютности рассматриваемого запрета противоречит также рассуждениям (в том числе и И. А. Трофимец) о необходимости по биомедицинским соображениям углубления запрета брака по родству, так как оба они как следствие имеют одну общую причину — генетическую опасность для возможного потомства. (Разумеется, существуют и иные причины — этического, культурологического, формально-юридического порядка.) Что касается приведенных законодательных образцов, то они, с чем соглашается и критикуемый автор, являются эксклюзивными, а мусульманские еще и «ортодоксальными». Это соображение не исключает принципиальной возможности следования таким образцам, но требует, однако, системного осмысления.

Безусловное биомедицинское обоснование (в совокупности с обоснованиями и иного порядка) имеет традиционный запрет по родству, глубина которого, впрочем, существенно различна — и в историческом, и в сравнительно-правовом контексте. Так, российское церковное законодательство исключало супружеские союзы между лицами до четвертой степени родства, имея в виду, однако, не всякое кровное родство, а только из законных уз, оставляя открытым вопрос о возможности брака между родственниками внебрачными. Для священника, отмечал Г. Ф. Шершеневич, отказавшегося венчать по подозрению в родственной близости, не основанной на законном браке, могла возникнуть даже опасность подвергнуться ответственности за клевету. После 1917 г. в четырех российских семейных кодексах, включая действующий, запрет — максимально либеральный (по прямой восходящей и нисходящей линиям и боковой первой степени). Во многих государствах постсоветского пространства приняты аналогичные решения (Республика Беларусь, Грузия, Казахстан и др.). Однако установлены и более глубокие запреты: на Украине, в Литве — дополнительно между двоюродными братьями и сестрами, дядей, тетей, племянником, племянницей; Армении, Молдове — двоюродными братьями и сестрами. В странах Восточной и Западной Европы, во многих штатах США, в КНР, Индии и других странах запреты также обширнее, нежели в российском варианте. Более либеральные решения (сходные с СК РФ) предусмотрены в Германии, Швеции, Норвегии, Нидерландах. По замечанию О. А. Хазовой, Великобритания, напротив, характеризуется весьма широким кругом лиц, между которыми исключается законное супружество по данному основанию. (Впрочем, с юридическим признанием брачного статуса за однополыми союзами ее позиция становится противоречивой.)

Оправданность тех или иных решений не очевидна. «Либералы», видимо, руководствуются (в том числе) соображением о необходимости соблюдения меры в вопросе вмешательства права в семейные отношения, о неэффективности запретительных норм в данной сфере, где de facto интимные связи могут возникнуть вопреки юридическим угрозам. «Консерваторы» же опираются на опыт и обоснованные традиции поколений, генетические предпосылки и соображения этического порядка. Так или иначе вопрос о целесообразности углубления действующего российского правила в науке семейного права находится в дискуссионном поле.

Следующий шаг в пространство сомнений высвечивает проблему семейно-правового значения смены пола. Первый тип ситуации связан с фактом сокрытия соответствующим субъектом указанного обстоятельства при заключении брака. В принципе она может квалифицироваться как сделка, совершенная под влиянием заблуждения в субъекте (п. 4 ч. 1 ст. 178 ГК РФ является новеллой гражданского законодательства, к которой, впрочем, настойчиво призывали цивилисты), а при преднамеренности действий контрагента по введению лица в заблуждение, включая умолчание о значимых обстоятельствах, — как сделка, совершенная под влиянием обмана (абз. 2 ч. 2 ст. 179 ГК РФ). Обман, как известно, может относиться не только к элементам самой сделки, но и к обстоятельствам, сопутствующим ее совершению, включая мотивы, влияющие на формирование воли обманутого лица. «В тесном смысле, — отмечал И. Б. Новицкий, — термин “заблуждение” имеет место тогда, когда лицо ненамеренно и помимо чьего-либо воздействия (в противоположность, например, случаям совершения сделок под влиянием обмана) составляет себе неправильные представления или остается в неведении относительно тех или иных обстоятельств и под влиянием этих ошибочных представлений или неведения делает такое выражение воли, какого оно не сделало бы, если бы не было заблуждения».

Советские семейноведы к возможности использования данных конструкций в институте брака относились с большой осторожностью. Так, Г. М. Свердлов писал, что заблуждение при заключении брака может иметь две формы — заблуждение в тождестве и заблуждение в свойствах лица. Если квалификация первой ситуации представлялась автору бесспорной, то второй — весьма сомнительной. Когда в гражданском праве, продолжал автор, речь идет о заблуждении в качестве полученной вещи или в свойствах лица, мы всегда имеем дело со свойствами легко определимыми и сопоставимыми; при заключении же брака речь идет о двух субъектах, которые выступают друг перед другом во всей сложности и неповторимости своих личных качеств — физических, нравственных, психических, интеллектуальных, и тщетно было бы пытаться установить в конкретном случае заблуждение в каком-либо одном или даже нескольких свойствах другого лица, поскольку за пределами этих свойств, относительно которых имело место заблуждение, остается еще много других свойств и качеств, которые в достаточной мере могут обосновать необходимость сохранения брака. А. М. Белякова подчеркивала, что значимыми представляются заблуждение и обман относительно юридической сущности брака (в частности, условий его заключения), заблуждение же иного рода, в том числе в отношении состояния здоровья и т.п., не являются значимыми. (Следует заметить, что советские авторы даже не предполагали, что речь может пойти о фактах перемены пола посредством медицинских манипуляций, которые вполне доказуемы.) М. В. Антокольская отмечает, что заблуждение является понятием более широким, нежели обман, оно может возникнуть и в результате не зависящих от сторон причин или даже вины самого заблуждающегося супруга; существенным может быть признано и заблуждение относительно моральных качеств одного из супругов, например, брак с проституткой, лицом, осужденным за преступление; в практике ряда стран существенным считается заблуждение относительно способности супруга к брачной жизни, к производству потомства, гомосексуализм.

На возможность подобных квалификаций нас ориентирует не только стратегическая норма ст. 4 СК РФ о субсидиарном применении гражданского законодательства, но и специальная норма абз. 2 ч. 1 ст. 28 СК РФ. Другое дело, что последняя упоминает об этом как бы мимоходом, отвечая на совершенно другой вопрос: о лицах, имеющих право требовать признания брака недействительным. Это, конечно, некорректно с точки зрения обыкновений законодательной техники и должно быть исправлено путем переноса сентенции о заблуждении и обмане, например, в ст. 27, но, однако, не отменяет самой обсуждаемой возможности. Более того, в связи с тем что и заблуждение, и обман как основания признания сделки недействительной имеют весьма специфическую подоплеку и жизненные вариации, полагаем уместным и оправданным дать в ст. 27 СК РФ неисчерпывающий перечень ситуаций, в том числе указав и на факт сокрытия (преднамеренного либо непреднамеренного) смены пола.

Второй тип ситуации связан с переменой пола лица, уже состоящего в браке. Случай не слишком распространенный. Однако, как совершенно справедливо замечает М. Н. Малеина, чтобы сделать определенные выводы, для юристов (в отличие от специалистов многих других наук) количественные показатели отнюдь не обязательны: даже единичные ситуации требуют своего решения. Проблема коррекции пола порождает различные правовые вопросы: основания данного изменения в смысле юридико-фактическом (медицинские показания, решение врачебной комиссии, дееспособность транссексуала, акт волеизъявления); порядок осуществления коррекции; правовой статус лиц, подвергшихся указанной процедуре (в том числе изменение загс, выдача нового документа, удостоверяющего личность, пенсионные аспекты, связанные, в частности, с достижением пенсионного возраста, который у нас гендерно дифференцирован и т. д., а также семейно-правовое положение).

В контексте институтов брака и семьи правовые последствия до сих пор не определены. Так, например, Д. И. Степановым высказана идея о квалификации изменения пола как «социальной смерти» — с объявлением такого гражданина умершим по правилам ст. 45 ГК РФ и прекращением брака. М. Н. Малеина и Л. А. Смолина подчеркивают, что изменение пола не должно приравниваться к биологической смерти: не открывается наследство, не прекращаются права и обязанности (в том числе алиментные, совместной собственности, относительно семейного жилища и т. п.), не возникает ситуации явки гражданина, объявленного умершим (ст. 46 ГК РФ). Л. А. Смолина предлагает новеллировать не гражданское, а семейное законодательство путем дополнения нормы п. 1 ст. 16 СК РФ: «Брак прекращается… также при изменении пола одним из супругов». Таким образом как бы фиксируется юридическая смерть возникшего (но не допускаемого законом) однополого супружества, союз аннулируется автоматически, без расторжения (видимо, по факту регистрации органов ЗАГС смены пола). М. Н. Малеина считает целесообразным, во-первых, внести дополнение в законодательство об охране здоровья граждан об обязанности врача сообщать о состоявшейся операции и ее последствиях другому супругу, во-вторых, предусмотреть аналогичную обязанность по информированию заинтересованных лиц об успешно проведенной операции в письменном договоре между пациентом и медицинским учреждением, в-третьих, прекратить брак путем его расторжения по причине невозможности сохранения семьи. Автор не исключает (по крайней мере категорически) и другую возможность — сохранение «брака» на основе кардинального изменения семейного законодательства — при трансформации традиционного супружества «в иной союз между однополыми людьми, ведущими общее хозяйство, воспитывающими общих детей, но не выполняющими ролей мужа и жены по отношению друг к другу». В связи с этим также возникает проблема изменения записи о родительстве и смены отчества ребенка. Однако, полагает Н. А. Темникова, последнее действие не отвечает интересам ребенка, поэтому производиться не должно; для исключения различного толкования ситуации в СК РФ следует предусмотреть прямое о том указание. (Поскольку речь о допущении однополых браков и семейных союзов с детьми впереди, ограничимся рассматриваемым частным случаем.)

Прекращение брака путем его расторжения, конечно, отвечает современной либеральной модели правового регулирования отношений с семейным элементом. Можно, например, предусмотреть право второго супруга обратиться в орган загс с завлением о разводе в бесспорном порядке (по типу правила п. 2 ст. 19 СК РФ). А если этого не произойдет? Предоставить указанному органу право прекращения брака в уведомительном порядке? Возможно также превентировать конфликтную ситуацию: установить согласованные правила медицинского и семейного законов о принятии лицом, претендующим на официальную смену пола и состоящим в браке, обязательства о бесспорном прекращении брачного союза одновременно с заявлением о регистрации смены пола. В этом случае безразличной законодателю становится позиция другого супруга. Впрочем, подобный вариант существует в связи с безвестным отсутствием, объявлением лица недееспособным или осуждением его к лишению свободы на срок свыше трех лет. Так или иначе на реакцию следует решиться. Возможно, в самостоятельной главе СК РФ, посвященной всем аспектам семейно-правовой природы, связанным с изменением пола, применением ВРТ, включая семейно-правовые последствия указанных актов.

Многие годы обсуждается и вопрос об ином подходе к медицинскому освидетельствованию брачующихся, расширении запрета брака по медицинским показаниям. Об обязательных медико-генетических консультациях еще в 1970 г. писали В. П. Шахматов и Б. Л. Хаскельберг и другие авторы, однако дискуссия не получила сколько-нибудь ощутимого правового результата: в следующем кодексе (СК РФ 1995 г.) за основу было принято компромиссное решение о добровольном и бесплатном медицинском обследовании брачующихся и их консультировании по медико-генетическим вопросам и вопросам планирования семьи при соблюдении врачебной тайны, с информированием одним будущим супругом другого на добровольной основе (п. 1, 2 ст. 15 СК РФ).

Между тем зарубежное семейное законодательство, как правило, не столь либерально-диспозитивно. Так, нормой п. 3 ч. 1 ст. 7 Семейного кодекса Болгарии (2009) в качестве препятствия к заключению брака установлено наличие заболевания, представляющего серьезную опасность жизни или здоровью потомства или другого супруга (кроме случая, когда последний осведомлен о данном заболевании), п. 2 ч. 1 ст. 9 предусмотрено представление должностному лицу, осуществляющему регистрацию гражданского состояния, соответствующего медицинского свидетельства. По законодательству США, Финляндии, Франции, Латвии, Молдовы, Украины и других стран медицинское освидетельствование обязательно, однако не во всех из них предусмотрено императивное правило о взаимном осведомлении брачующихся по вопросам состояния здоровья. Но встречаются и довольно жесткие нормативно-правовые решения. Например, нормы ст. 30 Семейного кодекса Украины (в ред. 2006 г.) устанавливают обязанность жениха и невесты сообщить друг другу о состоянии своего здоровья (при соблюдении тайны медицинского обследования для третьих лиц), а при сокрытии таких сведений, следствием чего могло стать нарушение физического или психического здоровья одного из них или их потомков, может последовать признание брака недействительным. Наличие психического или физического недуга (по определенному перечню) считается препятствием к заключению брака в ряде штатов США, в Китае и др., в Индии — основанием для оспаривания союза.

С одной стороны, предельная аккуратность в формулировании правил медицинского характера, могущих влиять на заключение брака, понятна: эта область жизни человека интимна, право на врачебную конфиденциальность и тайну личной жизни неоспоримо. С другой стороны, даже при оформлении на многие виды работ в обязательном порядке требуются медицинские документы, для получения водительских прав — «шоферская справка». Значит, к котлу с борщом или за руль нельзя, в брак же можно (а тут тебе и борщ, и уход за больными членами семьи, и рождение детей с последующей заботой о них). Очевидно, что квалификация post factum сокрытия ВИЧ-инфекции или вензаболевания в качестве основания признания брака недействительным (ч. 3 ст. 15 СК РФ) проблемы далеко не исчерпывает и даже не приближает нас к ее решению. И столь же очевидно, что подобное правило не предотвратит беды и не устранит причиненного ущерба.

М. В. Антокольская совершенно справедливо подчеркивает всевозрастающую актуальность данного аспекта законности брачного союза. Незнание о наличии у будущего супруга неизлечимого заболевания, передающегося по наследству, например, гемофилии или опасных инфекционных заболеваний, продолжает автор, может привести к непоправимым последствиям, коллизия интересов должна вести к компромиссу: обязательное медицинское обследование, сообщение его результатов второй стороне, принятие ею осознанного решения о заключении брака (если только сам носитель заболевания не откажется от союза, узнав о наличии у себя столь серьезной болезни). В связи с возможным внедрением в практику генетического скрининга, замечает Г. Б. Романовский, неизбежно также встанет вопрос, является ли генетическая несовместимость основанием для отказа в регистрации брака.

Л. Е. Чичерова предлагает следующую редакцию ст. 15 СК РФ: «1. Лица, вступающие в брак, обязаны пройти медицинское обследование, а при необходимости и консультирование по медико-генетическим вопросам и вопросам планирования семьи, результаты которых обязательно сообщаются только лицам, подавшим заявление о регистрации брака. 2. Сокрытие тяжелой болезни, а равно болезни, опасной для другого супруга, их потомков, является основанием для признания брака недействительным по требованию другого супруга». Солидарную позицию занимает и О. Г. Куриленко, полагая необходимым дополнить перечень соответствующих оснований фактами сокрытия одним из партнеров неспособности иметь детей, диабета и ряда других заболеваний. О. Ю. Ильина выстраивает свой вариант комплексного решения проблемы: 1) установить обязательное медицинское обследование лиц, вступающих в брак; 2) предоставить право каждому из них сообщать или не сообщать о результатах партнеру; 3) ввиду неанонимности обследования в случае обнаружения ВИЧ-инфекции либо венерического заболевания каждого из них предупреждать об уголовной ответственности за распространение и заражение соответствующего заболевания. И. А. Трофимец вносит уточнение: обязательное медицинское обследование должно производиться не ранее, чем за месяц до подачи заявления о регистрации брака (или в иной разумный срок). В контексте данных рассуждений уместны также соображения Е. Л. Невзгодиной о «биологической защите» брака: осознанное решение на вступление в брак должно сопровождаться не только отсутствием давления на волю со стороны третьих лиц, но и осведомленностью о партнере — его тяжелых хронических заболеваниях, иной патологии, препятствующей созданию полноценной семьи. Иначе складывается парадоксальная ситуация, продолжает автор: любая сделка, даже незначительная, заключенная под влиянием обмана, является оспоримой, а намеренное сокрытие тяжелой болезни, алкоголизма, бесплодия (добавим от себя обсужденное ранее — сокрытие факта смены пола) и т. п. не ведет ни к каким правовым последствиям, кроме как к праву на развод. (Притом, что последнее и признание брака недействительным, как говорят в одном известном городе, «две большие разницы».)

Юридическая Романовский Г.Б. Биомедицинское право в России и за рубежом

Юридическая Романовский Г.Б. Биомедицинское право в России и за рубежом

Работа имеет целью определить правовые основы биомедицинских исследований в Российской Федерации и за рубежом. Выделено понятие биомедицинского права и его место в системе отраслевых юридических наук. Самостоятельными объектами исследования стали: правовые основы донорства органов (тканей) человека, генетических и вспомогательных репродуктивных технологий, этической экспертизы биомедицинских исследований и др. Работа включает в себя анализ российского законодательства, международных правовых актов, директив Европейского союза, этических документов профессиональных медицинских организаций.<br /> Монография рассчитана на преподавателей, студентов, аспирантов юридических учебных заведений, практикующих юристов, должностных лиц органов государственной власти, а также научных работников и специалистов по организации здравоохранения.