|
|
ОглавлениеДля бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуVIIIЧасы на стене показывали девять утра. Ирина, укрытая пледом, стояла на заснеженном балконе и курила сигарету, невольно размышляя о прочитанном. Хлебников, обернувшись полотенцем, вышел из ванной комнаты. Чувствовалось, что он выспался, был в хорошем настроении, и когда Ирина вошла в номер, он обнял и с удовольствием подмял под себя свою сотрудницу. Уже чуть позже утомленные, но довольные, они рядом лежали в кровати. И тут взгляд Хлебникова упал на раскрытую книгу монаха. — И ты, Брут, туда же... — Да, увлеклась чтением и не заметила, как заснула. — Не знаю, что ты в этой книжке нашла... — Не скажи. Пройти через такие испытания и остаться человеком. Для этого нужно особое свойство души... — Слова, слова, слова... Правильно подобранные, они способны романтизировать любую судьбу и увлечь за собой зрителя. Но нам нужно не это... — Значит, снова будем рыть один негатив? — Я знал, что ты умница... Мы будем рыть то, за что нам с тобой платят деньги, и немалые, как ты знаешь... — Но... — Никаких но! Хлебников не дал ей возможность возразить, крепко обнял и впился в ее губы затяжным поцелуем. У крыльца особняка бизнесмена Санникова уже стояли машины. Одна для Санникова, вторая для людей из его сопровождения. В третью машину загружали большой и богато убранный траурный венок. Санников внимательно следил за этим, и лишь после того, как дверца багажника машины с венком закрылась, сел в свою машину. И вскоре лимузин Санникова уже пересек мост через Москву-реку и помчался далее по Ленинградскому шоссе в сторону Тверской области, обгоняя машины. Но уже за пределами Москвы весь кортеж внезапно остановился. Водитель Санникова вышел из машины, чтобы пытаться увидеть, в чем причина остановки. — Что там? — спросил его Иванов. — Очевидно, авария... — ответил ему водитель. — Схожу посмотрю, — сказал Иванов и стал вылезать из машины. — Сходи, — произнес Санников, погруженный в свои мысли. Вскоре Иванов и водитель машины Санникова вернулись. — Что там? — спросил он. — Тракторист пьяный перевернулся, видимо, решил дорогу себе сократить. Хорошо, что в сугроб угодил, — сказал водитель, занимая свое место. — Уроды... — негромко произнес Санников. Вскоре движение продолжилось, и они увидели стоящий на обочине дорожный знак, сообщающий, что машина Санникова въехала на территорию Тверской области. — Опоздаем теперь на панихиду. Местное руководство будет недовольно... — начал Иванов. — Оно довольны, лишь когда им деньги в конверте передают. Да мы и не к ним едем... Я так с батюшкой Михаилом прощаться еду... Лимузин Санникова и машина сопровождения ехали в сторону Верхневолжья. Когда Ирина с папкой в руках зашла в номер Хлебникова, то журналист стоял перед зеркалом и повязывал галстук. — Как я? — спросил он, поворачиваясь к Ирине. Она подошла, поправила ему галстук и спросила: — Хлебников, не рано ли ты стал этим интересоваться? — На что ты намекаешь? — Мудрости всегда была свойственна простота. — Ты мне еще напомни, что Диоген жил в бочке... — буркнул он в ответ. — Кстати, а ты что, до сих пор не одета? — Извини, но на кладбище я не поеду... Не люблю, знаешь ли, покойников. — А как же поминки? Хоть наедимся досыта за барским столом... — Принеси мне что-нибудь в клювике... — ответила она, нежно поцеловала и одновременно выпроводила из номера. Какое-то время Ирина смотрела в окно, а затем взяла с тумбочки книжку батюшки Михаила и, опустившись в кресло, снова погрузилась в чтение. «...Ночью в пустом кабинете из тайника директора ДК, что был устроен в огромной кадке, где росла экзотическая пальма, я достал небольшой, но пухлый портфель. Совершенно случайно за день до этого я узнал, где Эдуард Тихонович хранил свою черную кассу, и теперь, найдя ее, с чистым сердцем знал, как распорядиться всей находившейся там суммой. Слегка стряхнул с портфеля землю, и даже не раскрывая его, прежде чем уйти, я снова расставил все по своим местам. А лишь затем покинул ставший уже чужим кабинет Эдуарда Тихоновича. Вечером следующего дня мы с полными сумками еды и пития уже стояли перед одним из подъездов хрущевской пятиэтажки. Наблюдая ранее за приехавшими на соревнование игроками, я обратил внимание лишь на одного из них — очкарика по прозвищу Левша. Ему было уже за пятьдесят, и по мятой рубашке да нештопаным носкам чувствовалось, что он вел холостяцкий образ жизни. Но то, как он играл, практически одной левой рукой, заинтересовало меня тогда. Тем более что и за собой я знал такую особенность, так как и сам все детство писал и рисовал только левой. Левша, ничего не спрашивая, молча пропустил нас в свою хижину, где Маша сразу же стала наводить порядок, схватив для начала веник и совок. А он снова промолчал, лишь воспаленными глазами созерцая принесенные мною бутылки. — Не знаю, как тебя, дядя, величать по имени или отчеству, — начал я. — Но если ты научишь меня играть, то каждый день будешь получать свою бутылку водки, а Маша будет нас кормить и обстирывать. Или ты соглашаешься, или мы с тобой распрощаемся на веки вечные... — сказал и стал ждать ответа. И тут Левша просто сломался. Он упал на стул и заскулил... Не заплакал, а именно заскулил. А я уже ходил вокруг его бильярдного стола, помимо которого в комнате больше ничего и не было. С этого дня мы спали на полу, а он на раскладушке. Но каждый день по одному часу в день Балабанов Лев Павлович обучал меня всему тому, что усвоил в этой удивительной игре сам. И каждый же день я уже сам по несколько часов отрабатывал полученный в этот день урок мастерства. Так прошла еще одна зима. Маша взрослела. Я сам с ней занимался, благо что был круглым отличником. И снова пришла весна. А вместе с весной взгрустнул и Левша, так как понял, что он более ничего не может передать тому, кто играл уже лучше его, и, так же как и он, — левой рукой. Мы стояли уже на лестничной клетке в подъезде дома, где жил Левша. Он вяло пожал протянутую мною руку и сказал: — Могу дать тебе адресок своего учителя. Артист хоть и староват для игры, но это настоящий мастер. Правда, он всегда интересовался только мальчиками... Мы с Машей переглянулись. — Может быть, не стоит, ну его, старого дурака... — робко начала Маша. Но я уже не раз слышал имя Артиста, гремевшее до сих пор и произносимое с почтением при всех капризах и неординарном поведении маэстро... — Двум смертям не бывать, а одной не миновать! — сказал я и стал спускаться вниз, оставив Левше еще и про запас несколько бутылок, чтобы хватило на всю неделю. И тот, провожая нас, даже заплакал... Вскоре мы стояли на знаменитой набережной у того самого дома, где Театр Эстрады, и с интересом разглядывали дом, увешанный многочисленными памятными дощечками. Нашли нужный подъезд и вошли в парадную дверь. Старик Троицын жил на третьем этаже. Эту квартиру он выиграл у одного военного генерала, который в тот же вечер после этого и застрелился. Я трижды нажимал кнопку звонка, пока дверь не приоткрылась, сдерживаемая крупной цепочкой. — Тебе что, мальчик? — раздался из-за двери голос Троицына. — Мне нужен Троицын, Пал Палыч, я от Балабанова Льва Павловича по прозвищу Левша, пришел в ученики... — я сказал все это быстро, боясь, как бы дверь сразу же и не закрыли. Но дверь закрыли. И образовалась пауза в несколько минут, когда мы уже решили было, что просто ошиблись или же Левша что-то напутал. И мы стали медленно спускаться по лестнице вниз. Но не успели пройти и несколько шагов, как дверь вновь открылась и на лестничную площадку вышел сам «Артист» Троицын. На нем были махровый халат, легкий шарфик на шее и изящные по тем временам итальянские туфли. Мне через месяц должно было стукнуть восемнадцать лет. В футболке хорошо прорисовывались грудные мышцы, рельефно на фоне оконного пролета смотрелись мышцы рук. Цепкие глаза старика уже оценили товар, и теперь оставалось лишь немного, более для вида, да и острастки, поторговаться... — Здесь не пансион для благородных девиц, девчонку оставь дома! — начал он звучным, хорошо поставленным голосом. — Эту девочку зовут Маша, — начал я. — И она моя сестра. Мы вместе с ней жили у Балабанова. И если вы хотите взять меня, то лишь при одном условии, что она будет рядом... Троицын некоторое время стоял в раздумье. — Хорошо! Но у меня есть встречное предложение. Ты уже не маленький и, думаю, все понимаешь. Девочка есть девочка. Какие-то вещи ей лучше не знать. Здесь же, но этажом ниже, живет моя сестра Клавдия, которая, я думаю, согласится, чтобы девочка ухаживала за ней: убирала в доме, ходила за продуктами, стирала и гладила. Я взглянул на Машу, и та радостно закивала головой. — Мы согласны! — Еще бы ты не согласился... Паспорт-то у тебя хотя бы есть? Ну да ладно, позже разберемся. Поднимайтесь, я Левше как сыну доверял. Он случайного человека не пришлет... И, уже закрывая за нами входную дверь, добавил: — Хотя пьет, поди, стервец по-черному... То была не квартира, а сказочный дворец. Такой завораживающей красоты мы еще никогда не видели. Знакомые сюжеты на картинах, грациозная мебель, хрустальные люстры и золотые подсвечники. Книжные шкафы в библиотеке доверху заполнены старинными книгами. В одной из комнат стоял бильярдный стол. Нам показали и кабинет, и столовую, и ванную, которая потрясла Машу более всего. — Как ты думаешь, у бабушки Клавы есть такая же ванная? — тихо спросила у меня сестра. Ответил ей сам Троицын. — У нее есть все, кроме одного, хотя скоро сами все узнаете... Он провел нас на кухню, где уже хлопотала заботливая старушенция по имени Аврора. Но та лишь взглянула на нас и сказала: — Дети, ступайте мыть руки... И тогда я прошептал на ушко Маше: — Это, наверное, уже старенькая Мальвина из сказки про Буратино? И тут же услышал в ответ: — Я согласна, что ты станешь называть меня Мальвиной, но лишь при одном условии, что не будешь без спроса совать свой длинный нос на мою кухню... И мы все весело рассмеялись. К своей сестре Клавдии Троицын повел Машу один. Открыл ее дверь своим ключом и окликнул: «Радость моя, извини, что решил тебя сегодня побеспокоить...» Клавдия выехала к ним навстречу на колясочке, и Маша сразу же поняла, что у женщины больные ноги. Но более, чем ноги, ее поразил лик женщины. Такие она видела только однажды, да и то на картинках (как она называла иконы) в церкви, где она однажды переночевала, спрятавшись в крестильной комнате. И вот сейчас ей навстречу ехала такая живая картинка. С такими поразительно лучистыми и в то же время грустными глазами. В белом платье и с убранными, словно это был венок, волосами. — Кто это чудное дитя? — спросила она брата голосом удивительной красоты. — Мария... сирота. Они с братом рано лишились родителей и волею судеб теперь оказались здесь... Но Клавдия не стала слушать пространные объяснения брата и протянула обе свои руки навстречу Маше. И та бросилась к этим женским, ласковым рукам, так напоминавшим ей руки матери, уже давно не согревавшие ее своей теплотой. — Ступай же! — сказала Клавдия брату. — Мы тут сами во всем разберемся... И тот, почтительно склонившись перед сестрой, вышел. Вечером этого же дня после ужина и уже слегка сориентировавшись в квартире Троицына, я понял, что в этой огромной квартире только одна кровать и она в спальне хозяина. Пусть и непомерно широкая, но одна. Время уже было позднее. И я очень удивился, когда Троицын пригласил меня последовать за собой в гостиную, где уже был приготовлен стол для игры. Пал Палыч предложил мне выбрать кий, и мы начали играть. Естественно, что я слегка волновался, один раз просто свалял дурака и классически подставился. Но потом собрался и даже один раз провел свой пусть и не совсем удачный — так как вместо двух в лузу ушел лишь один шар — удар левой. Троицын остановил игру, когда у него был перевес в один шар. Ему уже все было понятно со мной, которого «некто» из самых заоблачных далей послал ему, чтобы скрасить одиночество его последних лет. А заодно и передать все то, чем он владел и хранил все эти годы сам. Как же он благодарен за это и Балабанову, и судьбе. Он подошел ко мне. Приподнял подбородок и заглянул, казалось, в самую глубину моих глаз. И, очевидно, понял, что этот юноша никогда его не предаст, что и ему самому нужна некая опора в этой суровой жизни, и он готов довериться Палычу, к которому уже начинал проникаться если не любовью, то пониманием его одиночества. Троицын положил свою теплую ладонь на мое плечо и повел в спальную комнату. Откинул одеяло со стороны окна и сказал: Внимание! Авторские права на книгу "Танцы с дьяволом" ( Ильичев Cергей ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
