Биографии и Мемуары Толстой Ю.К. Из пережитого. 8-е издание

Из пережитого. 8-е издание

Возрастное ограничение: 0+
Жанр: Биографии и Мемуары
Издательство: Проспект
Дата размещения: 14.11.2018
ISBN: 9785392289998
Язык:
Объем текста: 588 стр.
Формат:
epub

Оглавление

Вместо предисловия

Страницы жизни. Вхождение во власть. Заметки об Анатолии Собчаке и событиях, с ним связанных

Август 1991 года

Исповедь на незаданную тему. I. Корни

II. Детство

III. Война

IV. Университет

V. Информация к размышлению

VI. Эпилог

VII. Послесловие

Фальсификация истории

Чем кумушек считать, трудиться

Проблемы совершенствования гражданского законодательства и пути их решения

Прерванный полет

Страницы воспоминаний. С. М. Корнеев, В. А. Дозорцев, М. И. Пискотин

Страницы воспоминаний. Б. Б. Черепахин, О. С. Иоффе. Уроки Б. Б. Черепахина

Очерки о научной деятельности О. С. Иоффе

Борис Немцов — власть и судьба

Спор о наследстве А. А. Ахматовой

Потаенные строки



Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу



III. Война


Незадолго до войны наша литературная студия проводила вечер в Доме писателей имени Маяковского. Я сидел в Президиуме рядом с Николаем Тихоновым, от которого исходил запах табака и вина. Попал в Президиум не потому, что ходил в звездах (многие ребята были куда более способны к литературному творчеству, чем я), а, видимо, вследствие своей фамилии и хорошего отношения ко мне Т. К. Трифоновой, которая, как и я, была из бывших, но, конечно, никак это не выказывала.


А летом мы отправились в поход по Карельскому перешейку, по местам недавних боев. Поселки еще сохранили финские названия: Зеленогорск назывался Териоки, Репино — Куокала, Горьковское — Мустамяки. Здесь нас и застало известие о войне. Мы сбились в кружок и читали подходящие для этого случая стихи, Николай Леонтьев — о Киплинге. Прервав поход, мы без помех вернулись в Ленинград. Особых перемен в городе не заметили. Торговля в магазинах шла, как обычно. Не было заметно, чтобы кто-то скупал продовольствие. Никакой паники не чувствовалось. Видимо, люди еще не осо­знали в полной мере, какая страшная опасность на них надвигалась. А ведь многим из них, погибшим от голода, бомбежек и артобстрелов, оставалось жить всего несколько месяцев, а то и меньше.


В Ленинграде началась эвакуация детей. Встал вопрос, что со мной делать — эвакуировать или оставлять в городе. В конечном счете решили эвакуировать. Но с кем — со школой или с детьми адвокатов, судей и прокуроров? Дело в том, что бабушка и тетя работали в коллегии адвокатов: бабушка — секретарем юридической консультации на Фонтанке, а тетя — бухгалтером-ревизором президиума. Выбор пал на коллегию адвокатов. Перед отъездом я был у бабушки Басовой, где кроме нее и меня были ее муж Николай Федорович, моя тетя Татьяна Николаевна и ее муж Александр Петрович. Двоих, Николая Федоровича и тетю Тусю, я видел последний раз — оба умерли в блокаду.


Был я и на Надеждинской у тети Оли. Там, кроме нее, Варвары Федоровны и Елизаветы Александровны, были супруги Гальвас, супруги Ржевские, брат тети Оли и Варвары Федоровны Николай Федорович, их мать Мария Федоровна и домработница Ольга.


В блокаду умерли Елизавета Александровна, Томас Томасович Гальвас, супруги Ржевские, Николай Федорович и Мария Федоровна. Судьба Ольги мне неизвестна. Перед отъездом я вновь побывал у тети Оли и попрощался с моими друзьями собаками — доберманом Тролем и таксой Мулькой, которая незадолго до войны принесла очаровательных щенят. Троля во время блокады съели, а Мулька, кажется, околела.


Уезжал я 6 июля 1941 года. На Московском вокзале меня провожали бабушка Глушкова, тетя Ира и моя незабвенная Татля — Елизавета Александровна, которую я видел в последний раз.


Поезд держал путь на Ярославль. Интернат наш обосновался в селе Белогостицы Ростовского района Ярославской области, впоследствии описанном Ефимом Дорошем в «Деревенском дневнике». Началась моя жизнь в интернате.


Интернат наш состоял из детей прокуроров, судей, адвокатов, но, кроме того, из детей технического персонала соответствующих учреждений. Это видно было по гардеробу детей. У одних он был достаточно богатым и разнообразным, у других — более скудным. Вместе с нами поехали родители некоторых детей, главным образом жены адвокатов либо адвокатессы. Брали их под условием того, что в интернате они будут выполнять любую работу — убирать, готовить, стирать и т. д. Но как только мы приехали в Белогостицы, многие из них стали от выполнения этой работы отказываться, а другой просто-напросто не было. Вскоре выяснилось, что некому готовить обед, стирать белье, мыть полы. Да и дети, хотя среди них было немало таких, кто мог бы выполнять немудреные работы по дому, к труду приучены не были. Директор нашего интерната адвокат Яков Михайлович Ицков был поставлен в трудное положение. Его попытки заставить высокопоставленных мам выполнять свои обещания привели к конфликтам, результатом чего явились наезды в интернат из президиума коллегии адвокатов контролеров, которые проверяли, все ли у нас благополучно. Но все это, разумеется, продолжалось до тех пор, пока связи с Ленинградом не прекратились. Помню, в частности, приезд известного ленинградского адвоката Якова Семеновича Киселева (в интернате были его сын Орик и маленькая дочь). Яков Семенович принимал вместе с нами участие в тушении лесного пожара, причем мне запомнился его серый коверкотовый костюм, который был тогда в моде. Воспитателем в нашей группе, состоявшей из старших по возрасту мальчиков, была Тамара Георгиевна Хребтукова, жена адвоката, с малолетним сыном. Молодая эффектная женщина, она прекрасно пела под гитару всевозможные романсы, русские и цыганские. Многие из них мне навсегда запомнились. Жила она с нами, мальчиками, в одной комнате и не очень считалась с разницей полов. Меня это не трогало, так как я в своем физическом развитии сильно отставал, но для мальчиков, которые были постарше и намного здоровее, такое соседство, видимо, не проходило бесследно. Возможно, и самой Тамаре Георгиевне нравилось их дразнить. Наконец, парни взбунтовались и потребовали, чтобы их искусительницу отселили, что и было сделано.


В Белогостицах мы находились до октября. В связи с тем что фронт стремительно приближался к местам, где нас поселили, было решено эвакуировать интернаты с ленинградскими детьми в глубь страны. Начальником эшелона был назначен директор нашего интерната Ицков. Первым секретарем Ярославского обкома партии в то время был Николай Семенович Патоличев. Говорили, что Сталин ему звонил и интересовался, как идет эвакуация детей из Ленинграда. Но, возможно, это и легенда. Ехали в теплушках. Эшелон держал путь на Урал. Ехали через Киров, Молотов (ныне Пермь), Свердловск (ныне Екатеринбург), Челябинск. Местом назначения определили Курган, в то время Челябинской области. Помнится, в пути мы очень страдали от отсутствия горячей пищи и выходили на станциях в поисках съестного, хотя это было и рискованно, так как иногда эшелон отправлялся в дальнейший путь без предупреждения — можно было и отстать. Это и произошло со мною и моим товарищем по интернату, года на два старше меня — к счастью, незадолго до окончания нашего пути. Мы с Левой, так звали моего напарника, пошли на станцию, где давали горячую похлебку с куском хлеба. Получив по миске похлебки, мы, обжигаясь, опростали наши миски и, разомлевшие от еды, направились к месту, где стоял эшелон. Его там не было. Оказалось, что он ушел. Что делать? Понурые, мы отправились по железнодорожным путям в сторону станции. И вдруг мы увидели состав, который отличался от других непривычной парадностью своих вагонов. На площадке одного из них стоял мужчина. От его папиросы исходил запах хорошего табака, от которого мы отвыкли. Мы с Левой, хотя и жили почти месяц в теплушке, видимо, производили впечатление городских мальчиков из интеллигентных семей. Не помню, то ли мы обратились к мужчине в тамбуре, то ли он нас окликнул, но мы поведали ему свою грустную историю. Когда мы назвали конечную станцию нашего маршрута, он предложил взять нас с собой: «Мы вас высадим на промежуточной станции, а оттуда до вашей рукой подать». Неожиданно для себя мы оказались в купе начальника санитарного поезда (это и был принявший в нас участие мужчина), нам принесли по стакану крепкого чая с большим куском колотого сахара и с белой булкой. От всего этого мы отвыкли. В купе было тепло. Вскоре мы тронулись. Разомлев от еды и тепла, вздремнули. Не помню уж, сколько проехали, но нас разбудили и сказали, что сейчас будет станция, на которой нам выходить. Объяснили, что нужно дойти до полустанка, и обходчица посадит нас на поезд, который будет идти до нужной нам станции. Вышли мы с Левой на этом полустанке. К тому времени сильно завьюжило (дело было в ноябре), и мы сразу почувствовали холод. К счастью, полустанок был неподалеку. Обходчица вскоре посадила нас на поезд, и мы оказались в переполненном, насквозь прокуренном, смрадном вагоне. Ехать пришлось недолго. Прибыв на станцию (кажется, это был Челябинск), мы разыскали наш эшелон. Директор интерната на радостях, что мы нашлись, не стал нас ругать и послал за пшенной кашей. Мы тоже были рады-радешеньки, что наша одиссея закончилась благополучно, и вскоре принесли большое ведро пшенной каши, поверх которой было налито много масла. Все постояльцы нашего вагона принялись уписывать эту кашу.


По прибытии в Курган местом нашей дислокации определили село Лисье, что находится в 25 километрах от станции Лебяжье. Наш интернат объединили с интернатом одной из ленинградских школ, что на первых порах приводило к выяснению отношений, но постепенно все сжились. Я пошел в седьмой класс тамошней школы. Одно время в интернате верховодил Валя Петрушин, сын члена Ленинградского городского суда Марии Васильевны Петрушиной, с которой я познакомился много лет спустя. Валя неплохо пел. Особенно задушевно он исполнял романс «Пара гнедых». Когда я его слушал, на глаза навертывались слезы, но показать это было нельзя, так как было бы расценено как проявление слабости. Спали мы на двухъярусных нарах. Некоторые из младших писались. Бывало поэтому так, что те, кто спали внизу, попадали ночью под теплый дождичек. Но постепенно с этим разобрались, писунов стали укладывать внизу. А через какое-то время у каждого появился свой отдельный топчан или кровать. В те годы многие проблемы решались проще, чем сейчас.


Вскоре по прибытии в Лисье интернат постигла первая смерть. Умер мальчик по фамилии Августис. У него было простудное заболевание — то ли ложный круп, то ли воспаление легких. Помню, как мы, дети, сбились зимой в кучку на маленьком сельском кладбище. Ицков произнес прощальное слово.




Из пережитого. 8-е издание

Автор книги, ученый-юрист рассказывает о событиях, которые в ХХ веке и в наши дни потрясают весь мир, выражает свое отношение к ним, делает прогнозы на будущее. Отражены ключевые моменты жизни автора, его встречи с государственными и общественными деятелями, учеными, литераторами, товарищами школьных и студенческих лет, с теми, у кого он учился и кто учился у него. Не впадая в крайности, автор стремился донести до читателей неповторимые черты того времени, которое выпало на долю нескольких поколений.

369
 Толстой Ю.К. Из пережитого. 8-е издание

Толстой Ю.К. Из пережитого. 8-е издание

Толстой Ю.К. Из пережитого. 8-е издание

Автор книги, ученый-юрист рассказывает о событиях, которые в ХХ веке и в наши дни потрясают весь мир, выражает свое отношение к ним, делает прогнозы на будущее. Отражены ключевые моменты жизни автора, его встречи с государственными и общественными деятелями, учеными, литераторами, товарищами школьных и студенческих лет, с теми, у кого он учился и кто учился у него. Не впадая в крайности, автор стремился донести до читателей неповторимые черты того времени, которое выпало на долю нескольких поколений.

Внимание! Авторские права на книгу "Из пережитого. 8-е издание" ( Толстой Ю.К. ) охраняются законодательством!