|
ОглавлениеСтраницы жизни. Вхождение во власть. Заметки об Анатолии Собчаке и событиях, с ним связанных Исповедь на незаданную тему. I. Корни Чем кумушек считать, трудиться Проблемы совершенствования гражданского законодательства и пути их решения Страницы воспоминаний. С. М. Корнеев, В. А. Дозорцев, М. И. Пискотин Страницы воспоминаний. Б. Б. Черепахин, О. С. Иоффе. Уроки Б. Б. Черепахина Очерки о научной деятельности О. С. Иоффе Борис Немцов — власть и судьба Спор о наследстве А. А. Ахматовой Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуII. ДетствоВ архиве отца, который перешел ко мне, хранится справка из родильного дома, из которой следует, что мать моя разрешилась доношенным младенцем мужского пола. Это и есть я. У матери моей, как я уже сказал, не было молока, и меня подкармливала своим молоком подруга матери, Мися Милорадович. Ей повезло: она была замужем за иностранным дипломатом, кажется, шведом, и скоро уехала с ним за границу. А вот ее престарелой матери выезд с дочерью не разрешили и выслали в Башкирию. По окончании университета, когда мои финансовые дела поправились, я несколько раз посылал Мисиной матери небольшое денежное вспомоществование. Семейная жизнь матери и отца продолжалась недолго. Кажется, еще до родов мать заболела туберкулезом. Вполне возможно, что если бы ее вовремя направили на лечение, скажем, в Давос (Швейцария) или на кумыс в Башкирию, ее и удалось бы спасти. Однако никаких средств и возможностей для этого не было. К тому же мать подружилась с теософкой Ольгой Александровной Бартеневой, которая проповедовала отказ от приема лекарств и считала, что исцеление человека полностью зависит от него самого. По-видимому, мать какое-то время свое заболевание скрывала, а когда это стало известно окружающим, было уже слишком поздно. 23 марта 1929 года мать моя в возрасте 26 лет скончалась. До сих пор содрогаюсь при мысли, как страшно было ей умирать, оставляя полуторагодовалого ребенка, которого она безумно любила. Похоронили ее на Смоленском кладбище (почему-то лютеранском — видимо, там нашлось место). Она положила начало семейному захоронению. Теперь там покоятся моя бабушка со стороны отца, моя двоюродная сестра Мариночка, две мои тети — одна со стороны отца, Татьяна, умершая в блокаду, другая со стороны матери — Ирина, скончавшаяся сравнительно недавно, в 1988 году. Захоронена там и урна с прахом мужа Татьяны Николаевны — Александра Петровича, а в 2017 году — урна с прахом их сына, моего двоюродного брата Петра Александровича Ваганова. Он скончался 13 сентября 2017 года. По-видимому, скоро этот склеп приютит и урну с моим прахом. После смерти матери семья наша распалась. Отец уехал работать на Урал. Вначале он служил в Свердловске (ныне Екатеринбург), а затем перешел на строительство Магнитогорского металлургического комбината, где дослужился до начальника паросилового цеха. Меня отдали на воспитание в семью моей тети со стороны отца и ее мужа, где я рос вместе с моей двоюродной сестрой Мариной, которая была на год старше меня. Воспитывала нас Елизавета Александровна Глинкова, которая вплоть до своей кончины заменила мне мать. Мы с Мариночкой очень любили друг друга, хотя иногда я ее и обижал, чем до сих пор казнюсь. Но она мне, как младшему, все прощала. Кроме того, обслуживанием семьи занимались домработница Марфуша и приехавшая из Финляндии няня, на руках которой выросли дети Глушковых. Няня эта была русская крестьянка родом, кажется, из Тверской губернии. Как ее занесло в Финляндию, не знаю. Когда она вернулась в Петроград, она застала семью своей барыни, моей бабушки, в бедственном положении. Детям, после того как семью в Виннице ограбили, буквально нечего было надеть. Няня приехала с большим количество сундуков, заполненных главным образом подарками барыни. Прослезившись, няня открыла сундуки и одела своих бывших господ, впавших в нищенство. Вот так-то! Отец мой зарабатывал в Магнитогорске немалые деньги, бо́льшую часть которых отправлял сестре Татьяне, Тусе, как ее звали, в семье которой я жил. Как мне говорили потом мои родственники по материнской линии, на эти деньги семья в основном и жила, так как Алекандр Петрович зарабатывал мало, а тетя пробавлялась случайными заработками. Иногда ей перепадали чертежные работы. Так что я был в семье желанным ребенком. Жившая в Париже тетя Наташа присылала нам с Мариночкой заграничные вещи, которые в то время были в диковинку. Когда Елизавета Александровна выводила нас гулять в парижских костюмчиках, окрестная детвора сбегалась на нас смотреть. Если судить по фотографиям, то мы, несмотря на трудные времена (начало 30-х годов), выглядели как очень ухоженные дети из благополучной семьи. Достаточно было посмотреть на наши лица, чтобы определить, что мы из «бывших». Отец изредка приезжал в командировки. До сих пор помню, какое ощущение счастья охватывало меня, когда он, большой и сильный, брал меня на руки и ходил по комнатам нашей квартиры. Его наезды были для нас, детей, праздником. Он навозил кучу подарков, шутил, заразительно смеялся. В его присутствии даже сумрачный Александр Петрович преображался, становился другим. Светлела и тетя Туся, которую в то время я называл мамой. В один из своих приездов отец повел нас, тетю Тусю, Мариночку и меня в фотографию, которая была расположена на Литейном, неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Там мы все сфотографировались. Фотографии эти сохранились: мы с Мариночкой в парижских костюмчиках, тетя Туся и отец. Лето мы проводили в Тярлево, вблизи Павловска, где снимали дачу. Там же был расположен теннисный корт. Дядя Саша и тетя Туся увлекались игрой в теннис. На тамошних кортах в то время блистали молодые Галина Коровина и Татьяна Налимова, составившие женский дуэт и долгое время бывшие чемпионами страны в парном женском разряде. Налимова была очень больших размеров, а Коровина — хрупкая и миниатюрная. Когда эту пару вызывали на корт, то остряки злословили, что играют Коровина и Налимов. Жизнь нашей семьи вроде бы протекала благополучно, и мы даже не подозревали, какие страшные трагедии надвигаются на нас. В 1932 году от скарлатины неожиданно умерла Мариночка. Произошло это так. В семью дворника, жившего в нашем доме, дали перестегать ватное одеяло. Мы и не знали, что в этой семье ребенок болел скарлатиной. По-видимому, это и послужило причиной инфекции. В майский день 1932 года Елизавета Александровна (Татля) повела меня и Мариночку гулять в Летний сад. Как обычно, она взяла с собой бутерброды и то ли чай, то ли кофе. Проголодавшись, мы с Мариночкой ели бутерброды, причем, запивая их, пользовались одной чашкой. Вернувшись домой, Мариночка почувствовала себя плохо. Вызванный врач (кажется, это был доктор Георгиевский, наш домашний врач) определил скарлатину в тяжелой форме и сказал, что меня нужно немедленно изолировать. Меня тут же переправили к Глушковым, которые жили по соседству на Кирочной. Когда я уходил, Мариночка полулежала на диване, который стоял в столовой. Помнится, она махнула мне на прощанье рукой. Так она и врезалась в мою память на всю оставшуюся жизнь. Болезнь оказалась скоротечной. Александр Петрович был в то время на Урале, и несчастную девочку всю искололи, чтобы отец мог с ней проститься. Но, кажется, она умерла еще до его приезда. На похороны меня не взяли. Помню только, что Татля вернулась с похорон вся в слезах, долго меня обнимала и целовала. Перед смертью Мариночка звала меня, называя именем героя одной из сказок, которое она мне дала. Хотя с момента ее кончины прошло 60 лет, я до сих пор остро ощущаю боль этой утраты. Ведь я по-детски безумно ее любил. Вспоминаю такой эпизод. Мариночка за что-то была наказана. А вечером у нас были пироги с маком. Тетя Туся не разрешила дочери сесть за стол. Она тайком, как нам казалось, примостилась под столом, у стула, где я сидел, а я незаметно передавал ей под стол куски пирога. Взрослые, по-видимому, это заметили, но сделали вид, что ничего не произошло, решив, что добрые чувства нужно поощрять. Родилась Мариночка 13 сентября 1926 года. Ровно через пятьдесят лет, день в день, у меня родился сын! Ну как не верить после этого, что в жизни что-то есть и сына принесла мне не только моя жена, но и моя незабвенная сестра! Примерно через пятьдесят лет после ее кончины я познакомился с дочерью моего двоюродного брата, который приходился Мариночке родным братом, то есть встретился с ее племянницей. Передо мной стояла живая Мариночка! Я не мог сдержать слез. После смерти Мариночки в нашем доме поселились скорбь и печаль. Помню, летом мы с Елизаветой Александровной были в Летнем саду. Я продолжал жить у Глушковых. И вдруг на аллее сада я увидел Александра Петровича, дядю Сашу и тетю Тусю. Только потом я понял, что шли они очень грустные, погруженные в свои мысли. Я бросился к ним, так как без них соскучился. Ведь мне было около пяти лет. Увидев меня, помнится, они заплакали. Ведь они привыкли видеть нас вместе, а тут я был один. Но на этом страшные испытания, которые посылала нам судьба, не закончились. В 1933 году не стало моего отца. Более двух десятков лет я думал, что он умер от простудного заболевания. И только во второй половине 50-х годов из документов, которые мне передал Александр Петрович, я узнал, что на самом деле произошло. Отец, как я уже говорил, работал на Магнитогорском металлургическом комбинате и занимал там довольно видное положение. Но, конечно, после смерти матери был он очень одинок. Не знаю, была ли у него женщина или нет. Одно время он ухаживал за женой своего троюродного брата Еленой Михайловной Миллер (которая тоже звалась Лялей), но из этого ничего не вышло. У меня хранятся фотографии отца в Магнитогорске, заснятые в цеху, которым он руководил. Он мало на себя похож. Лицо загнанного, вконец измученного человека, на худом лице большие глаза, полные какой-то невысказанной скорби. Тем не менее отца на работе, видимо, ценили и наградили памятной доской, отлитой из первого чугуна Магнитогорского металлургического комбината им. т. Сталина, как значилось на лицевой стороне доски. На оборотной стороне доски надпись: «Ударнику, инженеру-теплофикатору т. Толстому». Эта доска хранится у меня как самая дорогая реликвия, как память о моем отце. Заместителем отца по цеху был человек по фамилии Иванов и с редким именем Антонин. На одной из фотографий он изображен рядом с отцом. В свой последний приезд в Ленинград (было это зимой 1932–1933 года) отец перед отъездом занемог. У него разболелся живот. Он лежал в маленькой комнате на диване. Таким я его и запомнил. Потом он уехал, и, как вскоре оказалось, навсегда. В марте к нам на Кирочную неожиданно приходит телеграмма о том, что отец серьезно заболел. После получения телеграммы Елизавета Александровна пошла со мной в Спасо-Преображенский собор, который расположен неподалеку от дома, где мы жили. Там она горячо молилась за здоровье отца, не зная, что его уже нет в живых. Ведь он был ее воспитанник. А вскоре пришла вторая телеграмма с извещением о смерти отца. Кажется, она пришла утром. Я сидел в столовой и завтракал. Александр Петрович подошел ко мне и погладил меня по голове. Помнится, я был удивлен его неожиданной лаской. Потом пришла Елизавета Александровна. Узнав о телеграмме, она зарыдала. Так я остался круглым сиротой. Более двух десятков лет я был в неведении о подлинной причине смерти отца. Мне говорили, что он умер от простуды. И лишь в 50-х годах, когда я был у своего дяди, он сказал, что настало время, чтобы я узнал всю правду, и передал мне папку с документами, касавшимися моего отца. Из них я узнал, что мой отец повесился в номере гостиницы, где он жил, после того как был издан приказ о его увольнении за развал работы цеха, которым он руководил. В папке оказался и этот приказ, и письмо Антонина Иванова, в котором он сообщал о подробностях происшедшего, и тексты телеграмм, написанных собственноручно отцом и отправленных после его смерти в Ленинград (одна — о его болезни, другая — о кончине). Привожу полностью и текст приказа, и письмо Иванова, ничего в них не меняя. Приказ № 52 «__» марта 1933 г. г. Магнитогорск Плохое руководство Паросиловым цехом, выражающееся: в отсутствии дисциплины, неиспользовании прав единоначалия, в исключительно плохом присмотре за эксплоатируемыми агрегатами, что приводило к порче и выходу из строя, не принятии мер к уборке и приведению в порядок паровоздуходувной станции, пыль, грязь, бревна и т. п. Эксплоатируемый пароводопровод находится в безобразно-плохом состоянии, это привело к тому, что воздуходувная станция имела целый ряд перебоев в своей работе, из-за чего неоднократно нарушался режим работы доменных печей. Несмотря на неоднократные замечания и указания Главного энергетика завода Начальнику паросилового цеха на вопиющие безобразия в цехе, начальник паросилового цеха не принял к исполнению и не принял решительных мер к их изжитию. Дальнейшее пребывание в цехе К. Н. Толстого считаю нетерпимым, поэтому приказываю: П. п. Директор з-да: Маннес А вот письмо Антонина Ник. Иванова, адресованное сестре отца, моей тете Татьяне Николаевне, в семье которой я в то время воспитывался: г. Магнитогорск 10/IV 1933 г. Простите, что вместо обещанного 5-го апреля высылаю Вам письмо с большим опозданием, были некоторые причины, да и вместе с этим трудно писать письмо о таком неприятном вопросе. Напишу, постараюсь подробно, что произошло. Внимание! Авторские права на книгу "Из пережитого. 8-е издание" ( Толстой Ю.К. ) охраняются законодательством! |