|
|
ОглавлениеРаздел I Введение в философию. Глава 1 Предмет философии Раздел II История философии. Глава 1 Античная философия Глава 2 Средневековая философия Глава 3 Возраждение и реформация Глава 4 Философия нового времени Глава 5 Немецкая классическая философия Раздел III Философия XX века. Глава 1 Прагматизм Раздел IV Философия как система идей. Глава 1 Становление онтологии как учение о бытие Глава 2 Понятие бытия и варианты онтологии Глава 3 Фундаментальные свойства и диалектика бытия Глава 4 Познавательное отношение человека к миру Раздел V Сферы философского знания. Глава 1 Социальная философия Глава 4 Философская антропология Глава 6 Философия техники. Ссылки Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава 3 Феноменология1. Феноменология как метод и как философское учениеТермин «феноменология» прочно вошел в философский лексикон каждого, кто знаком с классической европейской философией. Сразу же приходит на память гегелевская «феноменология духа», главный тезис которой состоял в том, что все объекты мира, включая и самого человека, и его культуру, суть «инобытие», предметное воплощение особой идеальной сущности — «абсолютного духа». Поэтому предметный мир человека есть мирфеноменов,за которым скрыт (или в котором проявляет себя) мирноуменов.В этом плане гегелевская концепция находится в русле долгой европейской традиции с ее оппозицией «внутреннего» и «внешнего», «скрытого» и «очевидного», «глубинного» и «поверхностного». Связь современной феноменологии с этой традицией есть и на самом деле, но ее никоим образом нельзя трактовать как простую преемственность. Ведь между классической европейской философией, которая в основе своей быламетафизикой— т. е. создавала всеобъемлющие «картины мира», универсальные онтологические конструкции, представлявшие глубочайшую сущность мироздания — и современной философией лежит период расцветакритической философской мысли,обратившей свои стрелы именно противметафизики. Уже «поворот к Канту», провозглашенный неокантианцами, означал отказ от прежних позиций, хотянеокантианство, конечно же, не было самой радикальной формой разрыва с классической философской традицией: неокантианцы трансформировали кантов-ский вариант трансцендентализма, еще основательно заряженного традиционной метафизикой («вещь-в-себе» во всех смыслах этого понятия оставалась метафизической предпосылкой) в чисто методологическую концепцию, для которой такая предпосылка представлялась совершенно излишней: ведь своей единственной задачей неокантианцы считали исследование познавательных процедур и, прежде всего, способов образования научных фактов и научных понятий. Самой радикальной была установкапозитивизма,провозгласившая единственной задачей философов систематизацию фактического содержания положительных наук. Между ними расположился широкий спектр теоретико-познавательных исследований. Философы, их практиковавшие, надеялись показать несостоятельность любых метафизических учений о мире, заменив философскую онтологию научной картиной мира. Но чтобы научная картина мира могла претендовать на роль мировоззрения, она должна была быть строго, т. е. научно, обоснована. Для этого они и стремились критически исследовать все познавательные средства, имеющиеся в распоряжении человека — как научные, так и ненаучные: проследив весь процесс образования наличного состава знания, по их мнению, можно будет увидеть источники ошибок, а тем самым избавиться от заблуждений. Из множества таких программ здесь нужно упомянуть, прежде всего, программуэмпириокритицизма,не столько потому, что его лидеры, Р. Авенариус и Э. Мах, сформулировали ее наиболее четко и проводили наиболее последовательно, сколько по той причине, что эмпириокритицизм предстает как непосредственная предпосылка и даже исток современной феноменологии — наряду, впрочем, с неокантианством. Однако феноменология не только была наследницей этих философских школ: переняв их антиметафизическую установку, их приверженность наученному 312 знанию, она сформировала собственную, методологическую, теоретико-познавательную и мировоззренческую позицию. Ее принципы развивали экзистенциализм, герменевтика, философская антропология; большинство виднейших представителей этих направлений были воспитанниками феноменологической школы. Более того — влияние феноменологических идей распространилось далеко за пределы профессионального сообщества философов: общепризнанно воздействие принципов феноменологии на современную социологию, на развитие психологии и психиатрии, на историю науки, на историческую науку, на литературу и даже на живопись XX столетия. Основоположником феноменологического течения былЭдмунд Гуссерль (1859-1938).Детство его совпало с концом революционного периода и началом формирования новых политических структур, еще не освященных традицией. Синхронно с политическими преобразованиями развернулась серия революций в науке и технике, затронувшая буквально все отрасли научного знания и промышленности. Однако интеллектуальная атмосфера периода научных революций начала XX века была существенно отлична от настроений века Просвещения. Произошли дальнейшие перемены в образе «позитивного знания», который Просвещение воплотило в идеологии энциклопедизма и в практике созданий энциклопедий и классификаций наук (трактовка науки как чего-то вроде склада полезных вещей, в котором хранятсяуже готовые знания).Этот образ сначала сменился другим— наука представлялась уже не столько складом готовых изделий, сколько «фабрикой» по производству специфической продукции — научного знания и технологий. Для этой фабрики главное —деятельность по получению нового знания;а задача разобраться с «готовой продукцией», с наличными знаниями, предстала уже как вторичная, пусть и довольно важная. Ведь прежде чем упорядочивать то, что имеется в составе науки, следует в самом деле выяснить, является ли все это подлинным позитивным знанием и прочными достижениями ученых, на которые можно положиться хотя бы в обозримом будущем и даже включить их в состав мировоззрения. Совсем не исключено, что немалая часть того, что попало в многочисленные ученые труды, написанные по принципу компендиума— либо просто чушь, либо случайные находки, вроде способов лечения, которые используют африканские знахари: пусть даже сегодня и применительно к этому конкретному случаю они оказались удачными и эффективными, но, поскольку их основания неясны, кто знает, чем они обернутся завтра и в другом случае?! Эти новые настроения широко распространились — в прямой аналогии с ситуацией в политике, где чуть ли не все вчерашние революционеры мало-помалу стали понимать, что захватить власть и сломать старую социальную систему — вовсе не самое трудное, и что строить новое куда более тяжко, чем ломать старое, а управлять страной куда сложнее, чем бить витрины шикарных магазинов и митинговать. Да, сначала казалось, что наука и в самом деле подобна поэзии, которая, по Маяковскому, «вся — езда в незнаемое». Вся, да не совсем: «ехать в незнаемое» все же лучше предварительно подготовившись, а это значит, что не стоит считать всех предшественников наивными младенцами, которые в силу исторической ограниченности оставили нам в наследство набор тривиальностей вперемешку с заблуждениями. Напротив того, сделать очередной шаг в неизвестное можно, только опираясь на достигнутое и используя прошлые достижения, не только технические, но и интеллектуальные. Подлинная наука — конечно же, творческий поиск, но здесь вовсе небесполезны, помимо предварительной подготовки и осмотрительности в выводах, иосновательность и методичность. Может быть, как раз это последнее прежде всего! Но такие установки в годы возникновения феноменологии отнюдь еще не определяли целиком общую атмосферу. Для многих достижение новых результатов (нередко любой ценой) и оригинальность подхода были важнее, чем обширность знаний и основательность в работе. Разве неправда, что не только в области техники, но и в самых традиционных науках — вплоть до математики — в начале столетия новации сыпались как из рога изобилия? Не потому ли такие качества начинающего ученого, как скромность претензий и уважительное отношение к достижениям корифеев — прежде весьма и весьма похвальное — нередко стало расцениваться как свидетельство интеллектуальной импотенции, или, как минимум, признак трусливого ретроградства как в науке, так и в философии? «Наука — тяжкий труд!» — твердили предки. «Наука — увлекательное приключение!» — заявляли их потомки. В начале своего пути феноменология была очевидно ближе к тем, которые обращались к систематическому методологическому анализу.Согласно собственному мнению Гуссерля, основные принципы феноменологии были итогом коллективной деятельности многих исследователей, а вовсе не его личным изобретением. «Со стороны», будучи отделенными от этой эпохи несколькими десятилетиями, нам тем более очевидно, что комплекс базовых идей феноменологии не представляет собою совершенно оригинального достижения мысли группы философов, объединенных организационно в кружок единомышленников, и что можно не учитывать связи этих идей с контекстом европейской философской традиции, а также и со «стандартами» современной Гуссерлю философской мысли. Может быть, поэтому как сами основатели и сторонники этого течения, так и профессиональные историки философии склонны трактовать феноменологию прежде всего в качестве метода, во вторую очередь, как методологическую концепцию, и только в третью — как философское учение. 2. Гуссерлева «Философия арифметики»и редукция в роли методологического принципаНачальный импульс для своих философских размышлений, сохранивший силу на протяжении всей его жизни, Гуссерль получил от своего учителя математики, Карла Вейерштрасса. Даже среди своих коллег, представителей «самой точной из наук», К. Вейершт-расе славился особой доказательностью и тщательностью рассуждений, которая была для них эталоном. С именем этого математика связано и начало попыток свести основанияматематическогоанализа в целом к прозрачнымарифметическимпонятиям, которые, таким образом, расценивались как базовые. Так сложилась программаарифметизации математики.Аналогичный процесс происходил в геометрии, где попытками наведения логического порядка завершалась собственная революция, связанная с появлением неевклидовых геометрий. Эти геометрии появились в ходе попыток довести до совершенства систему Евклида, обосновав (доказав) постулат о параллельных линиях, исходя из аксиом, лежащих в основании этой математической конструкции. Каждая из новых геометрий означала то ли открытие, то ли создание «совершенно нового мира»; во всяком случае, место единственного «реального пространства» с евклидовыми характеристиками заняло неунитарное многообразие, в котором евклидово пространство, потеснившись, освободило место целому семейству «неевклидовых пространств». Пытаясь снова навести строгий порядок в области науки о пространстве, немецкий математик Феликс Клейн в 1872 г. сформулировал «Эрлангенскую программу» объединения геометрического знания в целостную систему. В ней было предложено попытаться подвести под все геометрические конструкции общее, теоретико-групповое, основание, представив каждую из геометрий как теорию инвариантов особой группы пространственных преобразований объекта, т. е. таких, которые допустимы без изменения некоторого набора фундаментальных свойств. По ходу дела математические проблемы все больше «сливались» с логическими, методологическими и общефилософскими — хотя бы уже потому, что при разработке теории множеств, этого общего основания математики, обнаружились логические парадоксы. В 1897 г. состоялся Первый международный конгресс математиков. Проблемы, которые математики на этом конгрессе обсуждали, отнюдь не были посвящены исключительно достижениям математической техники.Э.Пикар, один из видных математиков того времени, на заключительном банкете сказал: «И мы имеем своих математиков-философов, и под конец века, как и в прежние эпохи, мы видим, что математика вовсю флиртует с философией. Это — на благо дела, при условии, чтобы философия была весьма терпимой и не подавляла изобретательского духа»3. Математические проблемы, обернувшись логическими, вызывали потребность в методологическом, гносеологическом и вообще философском обсуждении. Уже через три года после ПервогоматематическогоКонгресса в Париже состоялся Первый международный конгресспо философии математики.Вообще, все начало столетия ознаменовалось острейшими спорами об основах математического мышления. В такой интеллектуальной атмосфере и вызревала проблематика первого цикла работ Гуссерля. Главными из них были«Философия арифметики» (1891)и двухтомник«Логические исследования» (1900-1901).Их установки, при тождестве общей цели, настолько разнятся, что есть все резоны говорить о двух этапах в развитии идей Гуссерля за это десятилетие. Тем не менее, имеется и нечто весьма важное, что их друг с другом связывает. Это общее было точно выражено Гуссерлем на первых страницах «Логических исследований»: «При таком состоянии науки, когда нельзя отделить индивидуальных убеждений от общеобязательной истины, приходится постоянно снова и снова возвращаться к рассмотрению принципиальных вопросов»4. Такова была главная цель уже его первой публикации. В «Философии арифметики» он искал «последние основания», на которых, по его мнению, должно стоять все здание арифметики —^если она и в самом деле строгая наука. Поиск таких оснований Гуссерль ведет согласно рецептуре, некогда предложенной Декартом. Именно последний выдвинул парадоксальную для его времени, еще насквозь пропитанного религиозным догматизмом, методологическую программуобоснования знанияпосредством погружения его в испепеляющий огоньуниверсального сомнения.В итоге беспощадного критического испытания Декарт надеялся получить прочную и незыблемую опору знания — в том, чтовыдерживает любое сомнение.Поэтому действительное основание всякого подлинного знания, по Декарту, должно бытьсамоочевидным,оно должносамо являть себяперед нашим мысленным взором. Способ, применив который, Гуссерль в «Философии арифметики» попыталсядостичь самоочевидных оснований научного знания,был, однако, вместе с тем отмечен печатью модного тогдатеоретико-познава-тельного «психологизма».Рассуждения Гуссерля здесь во многом схожи с установками Авенариуса и Маха, тоже занимавшихся поиском оснований знания — правда, в более общем, гносеологическом, плане. Гуссерль пробует свести все понятия арифметики в конечном счете к «простым восприятиям», с которых, как он думает, должно начинаться всякое подлинное знание. С помощью такойредукциион надеялся не только согласовать друг с другом, но и равным образом обосновать два факта, контрастирующие друг другу: с одной стороны, устойчивость и универсальность понятийных конструкций арифметики,чисел,а с другой — многообразие и переменчивость практики счета. Базисом математического знания он объявляет «первое впечатление», которое возникает в сознании при «столкновении» — нет, не с чувственными предметами, как полагали философствующие эмпирики — индуктивисты, а смиром чисел самих по себе\По его мнению, нельзя сказать, что человексначала начинает считать чувственные объекты, а потом изобретает числа(и вообще математику) в качестве технического средства этих операций. Напротив, человеческое сознание в актеинтеллектуального созерцания,по его мнению, именнообнаруживает числа— пусть они и предстаютчувственному созерцаниюв «одеянии» чувственных объектов. Сознаниесразуотличает множество из трех предметов от множества из пяти предметов: второебольше, даже в том случае, когда те предметы, которые составляют второе множество,меньше.Правда, такого рода непосредственное впечатление числа сознание получает только тогда, когда имеет дело с «простыми числами». Большие числа сознание непосредственно Л 0 переживать не в состоянии— здесь оновынужденосчитать,для чего использует «суррогаты», заместители числа в сфере знания, изобретая приемы счета и системы счисления (например, десятичную), которые предстают как методы конструирования суррогатовбольших чисел самих по себе.Таким образом, согласно мнению Гуссерля, сознание в случае арифметики и в самом деле конструктивно; но конструирует оно не числа, а их «заместителей»,представителей мира чисел в сфере знания.Иначе говоря, согласно Гуссерлю, во-первых, есть разница между «самими числами» и понятиями чисел; во-вторых, существует различие и между понятиями разных чисел: понятия малых, простых чисел — это «действительные понятия», а понятия больших чисел — только «символические». Сознание человека, таким образом, «несовершенно» — в том смысле, что непосредственно постигнуть,пережитьлюбое число человек не может: емуприходитсяконструировать, чтобыбыть способным считать;а счет — единственный способ постижения больших чисел человеческим разумом. Совершенное (абсолютное) сознание переживало бы, распознавало с «первого взгляда», не только группы из двух, трех и пяти объектов, но илюбые множества:«Бог не считает!». Арифметика как наука, которая занимается символическими числовыми образованиями и приемами счета, таким образом, компенсирует несовершенство («конечность») человеческого сознания. Но сама задача подобной компенсации может возникнуть только в том случае, если человексознает собственную ограниченность— только тогда он начинает создавать искусственные средства выхода за свои «естественные» пределы. Но это лишь одна сторона гуссерлевской концепции познания. Другая, не менее очевидная и важная, состоит в том, что психологизм «Философии арифметики» был не совсем такой, которого придерживалось большинство его приверженцев, поскольку, согласно Гуссерлю и в отличие от мнения эмпириокритиков, первоистоком знания, его последней базойощущения (или чувственный опыт) не являются. Гуссерль, как выше уже было отмечено, признавал объективное, «абсолютное бытие» чисел, котороепереживается непосредственно (т. е. не посредством ощущений), а«потом»проводил различие между: а) «настоящим»числом («числом —в— себе»), б)понятием числа, которое есть переживание числа (и потому «совпадает» с собственным содержанием), и в)символическим представлением содержания понятия числа.С позиций более или менее последовательного психологизма, такое построение выглядит чудовищным, поскольку теория познания, которая тогда хотела опираться на достижения новой положительной науки о духе (каковой выступала экспериментальная психология), была предназначена как раз для того, чтобы помочьизбавитьсяот традиционной метафизики, несомненным признаком каковой выступает признание некоего объективного начала мира, будь оно идеальное или материальное! Внимание! Авторские права на книгу "Философия. Учебник. 6-е издание" (Зотов А.Ф., Миронов В.В., Разин А.В.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
