|
|
ОглавлениеГлава 2. Зарубежное россиеведение и российское отечествоведение: пути взаимодействия Глава 3. Источниковедение российской эмиграции Глава 2. Революция в России и СССР, 1917-1991 гг.: ключевая проблема в западной советологии Глава 3. Россиеведение русской эмиграции Глава 4. Западное экспертное сообщество: проблемы институализации Глава 2. История России ХХ в. в США: темы и парадигмы Глава 3. Современная Россия и национальная безопасность Соединенных Штатов Америки Глава 2. Французкая историческая мысль о развитии России ХХ — начала XXI в. Раздел V. Польский опыт россиеведения. Особенности развития россиеведения в Польше Раздел VI. Россиеведение в Китае и Турции. Глава 1. Россиеведение в Китае Глава 2. Пролегомены к истории россиеведения в Турции Политические партии против царизма Новая революционная партия Ленина Октябрьская революция: захват власти большевиками Путь к единоличному господству большевиков Гражданская война и военный коммунизм Ленинская новая экономическая политика Глава 2. Западное университетское россиеведение на рубеже столетий Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуВ. Д. Зимина, д-р ист. наук, проф. Глава 2. Революция в России и СССР, 1917-1991 гг.: ключевая проблема в западной советологииСовременное исследовательское историческое пространство переживает очередной период «ренессанса», который связан с попытками вновь реализовать идею о возможности создать общую теорию революции, впервые высказанную французским роялистом графом Антуаном-Франсуа-Клодом Ферраном на рубеже XVIII-XIX вв. «Основные события революций могут быть сведены к общим максимам... — писал автор книги “Теория революций, сравнение главных событий, их источника и последовательности, с общей аналитической таблицей” — можно создать теории революции, подобно тому как создана теория законов, потому что революции имеют свои законы». Под влиянием происходящих демократических преобразований в России на рубеже XX-XXI вв. происходит кардинальная переоценка роли и места Русской революции 1917 г. в трансформации политической системы. Если еще в конце 1990-х гг. некоторые исследователи заявляли об отсутствии «прямой автоматической связи между революциями и общественным прогрессом» и невозможности говорить о революциях однозначно: «зло» или «благо», «нужна» или «не нужна», — то сейчас можно услышать иные оценки. Например, по мнению В. Л. Шейниса, взамен героико-пафосной легенды об Октябре 1917 г. в сознание общества внедряется новый миф — о капитуляции самодержавия перед мощным либерально-радикальным движением, одержавшим победу в ходе Февральской революции, с тем чтобы через несколько месяцев передать власть в руки большевиков-узурпаторов. Присущая современным оценочным характеристикам Русской революции 1917 г. излишняя эмоциональность восприятия, очевидно, объясняется тем, что «итоги революционного века для России до сих пор не подведены». В сложившейся ситуации Е. И. Пивовар предлагает, опираясь на опыт российских революций, стремиться к преодолению «в массовом сознании революционаризма и радикализма». Задача профессионального исторического образования, по его мнению, состоит в том, чтобы мифотворчество из разных политических интересов элиты не строилось на недостатках исторического знания и образования. Данная позиция продиктована дискуссионной атмосферой исследования теоретических аспектов истории Русской революции 1917 г., связанных как с поисками методологических концептов, так и с дискурсивной составляющей современного исторического знания как части гуманитарного знания в целом. Это особенно актуально для изучения Русской революции 1917 г., представлявшей собой не просто большевистский государственный переворот в октябре 1917 года, а крайне сложный и противоречивый процесс трансформации российской государственности. Именно поэтому Русская революция 1917 г. занимает ключевое место в современных исследовательских проектах, связанных с определением механизма функционирования политической системы в СССР. Исследовательский процесс характеризуется одновременно как поисками новых проблемно-тематических сюжетов, так и переосмыслением того колоссального историографического материала, который был сформирован в XX в. Идеологическое ранжирование точек зрения на «марксистско-ленинские» и «буржуазно-фальсификаторские», однако, не исключало поступательного развития исторического знания о российском революционном процессе, которое структурировалось в метафорах сначала советологического, а теперь россиеведческого характера. Напротив, исследовательская динамика XX в. отражала не только возрастание количества научных работ, но и движение проблемного спектра в сторону выяснения социальных компонентов Русской революции 1917 г. Не случайно в 1980-1990-х гг. особенно актуализировались исследовательские проблемы, связанные с изучением истории Гражданской войны как проявления социокультурного кризиса российской государственности. Проблемы революции всегда актуализировались в кульминационные моменты политического развития, которыми был насыщен весь XX век. В начале 1920 х гг. сформировалась советологическая теоретическая школа, представители которой специализировались на междисциплинарном осмыслении революционного процесса. В 1950-1960-е гг. появились два основных теоретических направления: системный, или ценностно-согласованный (systems / value-consensus), и агрегативно-психологический (aggregate-psycho-logical). В рамках первого направления революция рассматривалась в контексте общей теории поведения, возникновения и последующей мобилизации ценностно ориентированных движений (Н. Смелзер). Опираясь на структурный функционализм Т. Парсонса, акцентировалось внимание на причинах возникновения революционной ситуации, которая свидетельствовала о нарушении равновесия социальной системы (Ч. Джонсон). Представители другого направления рассуждали о влиянии неудовлетворенности населения условиями своего существования на вероятность возникновения восстаний и революций. Потеря легитимности правительством считалась важным моментом в объяснении фактов гражданских волнений (Т. Гарр). Вторая половина 1960-х гг. и последующие десятилетия были ознаменованы интересом к сравнительному анализу социально-политических процессов в их исторической ретроспективе. Россиеведческие исследования XX в. несли на себе отпечаток двух «образов революции», сформировавшихся еще на рубеже XIX-XX вв. В рамках первой традиции революция (научно-техническая, информационная и т. д.) свершается без крови, открывая широкие перспективы для развития социальной революции. В рамках второй традиции с революцией связывалось любое социальное движение, направленное на насильственное свержение существующего политического режима. Русская революция 1917 г. изменила содержательное оформление термина «революция». В 1920-е гг. он использовался для легитимизации любых политических действий, направленных на укрепление политической власти большевиков. В 1930-е гг. ключевое понятие 1920-х гг. «победившая революция» трансформировалось в понятие «страна победившей революции». Тем самым метафорическое наполнение термина «революция» сменилось сакральным. СССР всегда позиционировал себя как самое прогрессивное государство, как авангард мирового революционного процесса, тем самым предопределяя неизбежность десакрализации и возможность революции. Политическая трансформация мирового политического пространства в 1970-е гг. вновь вернула метафорическое оформление термину «революция». Он стал использоваться для характеристики политических процессов перехода от авторитаризма к демократии. Появившиеся другие термины — «третья волна демократии», «демократический транзит» — придавали новый смысл революционной метафоре. Революционный способ преобразования политических систем, связанный с вооруженным насилием, начал обозначаться государственным терроризмом. Внимание! Авторские права на книгу "Зарубежное Россиеведение" (Безбородов А.Б.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
