Введение в философию. Учебное пособие

Ильин В.В., Лебедев С.А., Губман Б.Л.; под ред. Лебедева С.А.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Философия Издательство: Проспект Дата размещения: 04.06.2018 ISBN: 9785392279418 Язык: Объем текста: 413 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Тема 1. История философии: от античности до XX в.

Тема 2. Главные направления философии XX в.

Тема 3. Философия как теоретическая форма мировоззрения

Тема 4. Предмет, метод и структура философской теории

Тема 5. Проблема бытия в философии

Тема 6. Научная картина мира

Тема 7. Сознание и его природа

Тема 8. Научное познание и его особенности

Тема 9. Социальное: его структура и генезис

Тема 10. Социальная теория: гуманитарная парадигма

Тема 11. Человек: его природа и сущность

Тема 12. Духовность человека

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Тема 5.
Проблема бытия в философии

Все, что мы знаем о природе, об истории, о человеке, является нашим, человеческим, в определенном смысле субъективным знанием. Между нами и миром всегда, как утверждал И. Кант, стоит культура. Мы видим мир сквозь разрешающую способность нашей психики, сквозь язык, сквозь религию, искусство, и т. д. Т.е. мы видим мир таким, каким мы его видим, а не таким, каков он на самом деле. То, что на самом деле — это «вещь-в-себе», но она недоступна нашему познанию. Но есть в этом мире явления, которые не являются продуктом нашего сознания, не несут на себе отпечатка человеческого понимания и человеческой деятельности. Это явления «сверхъестественные». Например, И. Кант называл совесть результатом сверхъ­естественного внутреннего воздействия в нас. Нельзя спросить человека о причине его совестливого поступка, нет такой причины. Человек может жизнью пожертвовать, то есть пойти против собственной природы, лишь бы выполнить долг, чтобы потом не казнить себя за то, что не помог, не спас, струсил, предал. Есть вещи, которые в человеке выше человека. Совесть — это проявление бытия в нас. Точно так же как любовь, ум, честь, свобода.

Согласно древнегреческому мыслителю Пармениду, бытие не возникает и не исчезает. Оно существует всегда, иначе оно бы не было бытием, а зависело бы от чего-то, что давало бы ему возможность возникнуть. Оно неделимо, всегда есть все целиком — либо оно есть все целиком, либо его нет. Оно не может, следовательно, быть больше или меньше, оно здесь и сейчас, его не может быть завтра или вчера. Оно целокупно и неподвижно, невозможно про него сказать, что оно развивается, поскольку оно в каждый момент самодостаточно. Оно завершено, закончено, существует в строгих границах и похоже на совершенно круглый шар, любая точка на котором равно отстоит от центра. Шар — центр которого везде, а периферия нигде.

То, что здесь говорится о бытии, мы и можем понять через такие его проявления в нас, такие бытийственные характеристики, как совесть, любовь, честь, ум и т. п. Скажем, не может быть совести на пятьдесят процентов, совесть неделима — либо она есть, либо человек бессовестный. Нельзя быть совестливым завтра или вчера, можно только здесь и теперь, совесть не развивается, не становится лучше или хуже, совесть не имеет градаций, нельзя быть совестливым на пятьдесят процентов, (либо человек совестливый, либо бессовестный, помните как у Булгакова — либо осетрина свежая, либо тухлая, второй степени свежести не бывает). Совесть, наконец, не имеет причин во внешних эмпирических обстоятельствах: поступил по совести, потому что просто не могу иначе, нет никаких других внешних причин. К тому же мысль о совести и сама совесть — это одно и то же. Совесть дана нам только в мыслях, больше ее нигде нет и, только находясь в состоянии совести, человек способен о ней мыслить.

В связи с этим ясно, что бытие вовсе не есть окружающий нас материальный мир, совокупность вещей или какая-то высшая нематериальная субстанция — Бог или мировой разум, хотя это также различные виды бытия. Бытие открывается нам, становится доступным для нашей мысли, только тогда, когда мы находимся в особом специ­фическом бытийном состоянии — состоянии совести или любви, в таком состоянии ума (а не просто знания), когда приходят мысли и слова, в которых звучит голос бытия. Такие мысли нельзя вызвать усилием воли, такие слова нельзя придумать. Бытие — это то, что всегда уже есть, оно может только открыться нам, если мы усилимся, и если нам повезет попасть в соответствующее состояние. Точно так же нельзя быть наполовину свободным, нельзя быть на треть умным. Бытие — неделимо.

Занимаясь поисками бытия, философия отстаивает свое отличие от науки, религии, искусства, обнаруживая уникальный и своеобразный предмет своих исследований, не сводимый ни к знанию, ни к вере, адекватно не открывающийся ни в рациональных абстракциях, ни в мистической интуиции (правда, и они являются моментами философского познания). Занимаясь бытием, философия выявляет своеобразный характер такого мышления, в котором бытие может для нас «открыться». Это не есть последовательность логических операций, но это не есть и поэтический вымысел (хотя то и другое присуще философской мысли), а это особый способ жизни, существование в «бодрствующем» режиме, в котором можно удерживаться только крайним напряжением человеческих сил и только в течение некоторого времени, в краткие счастливые часы или даже минуты, прерывающие ход нашей повседневной обыденной жизни.

Истины, полученные с помощью такого мышления, всегда будут живыми. Их можно достичь только благодаря собственному уникальному опыту самоиспытания, лишь заплатив за них жизнью, положив ее всю без остатка на поиски своего не заместимого и уникального места в этом мире, в котором все уже сказано и продумано, все уже есть, и все места заняты. К таким истинам можно только приобщиться, их нельзя передать другому, как передают научные знания. Тот, кто постиг такую истину, должен быть «живым» в самом строгом смысле этого слова. При обыкновенной механической передаче, популяризации, эти истины становятся пошлыми, жалкими, бедными и нужными только для статистики.

Поиски бытия в философии — это не узкопрофессиональные упражнения небольшой группы людей, погруженных в свои кастовые интересы и разговаривающих на своем специфическом языке (хотя это тоже имеет место), а поиски дома. Человек, вооруженный научным мышлением и мощным инструментарием, даже построив самый мощный и большой телескоп, ничего принципиально нового не найдет за звездными туманностями, его взгляд обречен на блуждание в мертвой пустоте неизмеримых пространств. Ему не будет легче и от того, что откроет математическая физика в мире бесконечно малого, за долгие века своей истории и бесконечных социальных экспериментов человек убедился в невозможности построить рай на земле или даже достичь более или менее счастливой жизни для большинства. Поиски бытия — это поиски корней, прикоснувшись к которым, человек может найти в себе силу для преодоления бессмысленности окружающего мира, мужество жить, несмотря ни на эту бессмысленность, ни на свою конечность, почувствовать себя, в конце концов, необходимой частью бытия, не менее существенной и необходимой, чем окружающий мир, человеком, которому завещана весть о бытии. В этой вести и состоит основная задача его жизни. Эти поиски составляют незримый фундамент того, что человек называет наукой, искусством, религией, стремлением к счастью, любовью, совестью, долгом и т. п.

Бытие приходит в мир только с человеком, в том смысле, что только человек может его открыть и постигнуть, только ему завещана тайна его существования, только он является ее носителем, является по выражению Хайдеггера, «пастухом бытия». Поэтому философия, прежде всего, изучает человека не как биологическое или психологическое существо, а как личность, в которой бытие проявляется и может быть познано. Философия изучает человека поверх и помимо культуры, изучает те бытийные основания его существования, которые лежат в основании любой культуры, любой картины мира.

Бытие есть в той мере, в какой есть его понимание, в какой есть усилие удержаться в бытийном состоянии. Это то же усилие, каким мы пытаемся быть добрыми, творить добро. Зло делается само собой, а добро нужно делать специально и все время заново, оно, даже сделанное, само не пребывает, не существует. Нельзя один раз сделать добрый поступок и на этом успокоиться — нужно постоянно, большим усилием пытаться удерживаться в стихии добра, так же как в стихии ума (глупости приходят в голову автоматические, а чтобы пришла мысль, умная мысль, надо все время работать, все время стараться).

Поэтому философия — это не какая-то отдельная наука, наряду с физикой или математикой, это особый образ жизни, которая наполнена поисками смысла существования, поисками бытийных оснований. В этом плане каждый человек, когда-либо пытавшийся понять смысл своей жизни, философствовал и только тогда и жил в точном значении этого слова. Р. Декарт когда-то сказал знаменитую фразу: «Мыслю, следовательно, существую». Речь шла не о мышлении в повседневном значении этого слова, а о мышления, которое пытается постигнуть тайну собственного существования, т. е. о философии. То есть, когда я таким образом мыслю, тогда я и существую.

Бытие и сущее

В философии со времен античности различают бытие и сущее. Сущее — совокупность окружающих вещей. Но среди многообразия вещей можно найти то, что является общим им всем, такой «нейтральный» признак всего мира (сущее вообще), заключающийся в том, что он — мир — вообще существует. Это выражено в понятии бытия. Почему вообще что-либо есть, и на чем держится это «есть»? Что является его причиной? Бытие — последнее, о чем допустимо спрашивать, но оно не может быть определено традиционным образом. Все исторически дававшиеся определения бытия были мнимыми. В любой проблеме, особенно это касается духа, сознания, материи, есть что-то последнее, что само не может быть определено.

Поскольку все, что нас окружает, также застыло в конкретных предметных формах, постольку оно кажется лишенным внутренней значимости, лишенной необходимости — оно может быть, а может и не быть. Отношение к миру только как к сущему есть результат господствующей в повседневной жизни практической ориентировки, когда мир и вся реальность представляются нам чем-то, что либо уже знакомо, либо может стать . Все доселе незнакомое, скрытое от нас, все поражающее нас новое, смущающее и запутывающее нас, может быть познано и объяснено, т. е. сведено к знакомому, самоочевидному, понятному. Если даже оно и остается фактически непознанным и не постигнутым, мы имеем право признать его в принципе познаваемым, т. е. сводимым либо к уже знакомым элементам, либо к тем, которые могут стать нам знакомыми и понятными. Таким образом, мы всегда сталкиваемся только с сущим, имеющим определенные признаки, подводимым под какой-либо закон, состоящим из определенного набора известных элементов.

Реальность, открывающаяся нам с такой точки зрения, например, сегодняшняя физико-математическая картина мира, не имеет для нас никакого иного, ей самой присущего смысла, не захватывает нас своей собственной внутренней значительностью. У нее просто нет никакой внутренней значительности, она, в лучшем случае, окрашена человеческим интересом и в этом смысле вообще не имеет собственного внутреннего, не имеет сокровенного и необходимого слоя индивидуальной сущности. Поэтому М. Хайдеггер говорил о нашей эпохе как об эпохе забвения бытия [18]. Начиная с Галилея и Декарта, господствующим способом познания мира становится представление, а последнее имеет дело только с сущим, но не с бытием. Представление — это уже не выслушивание присутствующего, это не раскрытие себя вещам, а схватывание и постижение. Представление есть наступательное овладение, опредмечивание. Это, по Хайдеггеру, очень специфический вид отношения к миру, свойственный лишь европейской культуре, сложившийся в новое время [18].

Современная наука говорит, как мы уже объясняли выше, только о картине мира. Составить себе картину чего-то значит, согласно Хайдеггеру, поставить перед собой само сущее и постоянно иметь его так поставленным перед собой. «Мы составили себе картину чего-то» значит не только, что сущее у нас вообще как-то представлено, но еще и то, что оно предстало нам во всем, что ему присуще и его составляет, как система. В этом «составить картину» звучит компетентность, оснащенность, целенаправленность. Где мир становится картиной, там к сущему в целом приступают как к тому, на что человек нацелен и что он поэтому хочет соответственно преподнести себе, иметь перед собой и тем самым в решительном смысле представить перед собой. Картина мира, сущностно понятая, означает, таким образом, не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины. Сущее в целом берется теперь так, что оно только тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком... Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего» [19, c. 59].

Но возможна другая установка по отношению к сущему. Из эпохи детства, писал С. Франк, в нас всплывают воспоминания о состоянии, в котором каждый клочок мира, каждая вещь и каждое явление представлялись нам непостижимой тайной, и мир был для нас сплошным миром чудес, возбуждающим радость, восхищение, изумление или ужас. Может быть это было плодом невежества и умственной беспомощности, или может быть мы чуяли что-то реальное, что от нас сейчас ускользает. Какие-то остатки этого жизнечувствия блаженного детства продолжают жить в нас и теперь. При каждом переживании красоты — в наслаждении искусством или природой или человеческим лицом — нас объемлет хотя бы на краткий миг священный трепет. Перед лицом событий, которые нас потрясают — будь то смерть близкого человека или рождение человеческого существа — мы чувствуем, что стоим перед неким таинством: носители жизни как будто исчезают в какой-то непостижимой дали или всплывают из непостижимой глубины. Великие катастрофы, наводнения, бури пробуждают в нас чувство каких-то таинственных сил, которые захватывают наш привычный мир. Как бы крепко мы ни вросли, писал Франк, в строй нашей обычной будничной жизни, как бы ни срослись с нашим социальным положением, ролью, которую играем в социальной среде, как бы мы ни привыкли смотреть на себя извне и видеть в себе лишь то, чем мы «объективно» являемся другим людям, но порой, хоть изредка, в нас шевелится и что-то совсем иное. И это иное есть что-то непостижимое и таинственное, и мы смутно чувствуем, что подлинное существование нашей души есть что-то совсем иное, что мы привыкли скрывать не только от других людей, но и от самих себя. «...Если мы обладаем интеллектуальной честностью, то мы должны признать, что это непостижимое и непонятное в нас — все, чем мы в направлении вверх или вниз не совпадаем с уровнем того, что зовется “нормальным человеком”, — составляет, собственно говоря, наше подлинное существо» [17, c. 191].

Настоящая эротическая любовь с ее восторгами и муками есть дивная тайна, откровение непостижимо страшных и блаженных глубин бытия, и никакой психоанализ не может подавить в человеческой душе этот трепет жути. В подлинно религиозном переживании — в отличие от застывшего мира религиозно-богословских понятий — например, когда в молитве, покаянии или причастии мы чувствуем себя внезапно чудесно избавленными от мук совести, от гнетущих забот или внутренней смуты и вознесенными на неведомые чистые высоты, в которых мы обретаем душевный покой — мы испытываем, с точки зрения Франка, прилив каких-то непонятных, сверхрациональных, благодатных сил, — блаженное касание иным мирам, силы которых таинственно властвуют над нашим земным бытием, над «здешним» миром и проникают в нашу трезвую будничную жизнь.

Ильин В.В., Лебедев С.А., Губман Б.Л.; под ред. Лебедева С.А. Введение в философию. Учебное пособие

Ильин В.В., Лебедев С.А., Губман Б.Л.; под ред. Лебедева С.А. Введение в философию. Учебное пособие

В учебном пособии кратко изложено содержание всех основных разделов философии: историко-философское введение, предмет и метод философии, онтология, гносеология, философия науки, социальная философия, философская антропология.<br /> Для бакалавров, магистров, аспирантов и всех, кто интересуется основными проблемами философии.

Внимание! Авторские права на книгу "Введение в философию. Учебное пособие" ( Ильин В.В., Лебедев С.А., Губман Б.Л.; под ред. Лебедева С.А. ) охраняются законодательством!