|
|
ОглавлениеМосква – Петербург – телепатия творчества Алексей Ахматов. Анатомия лени Елена Ворон. Свидетель обвинения Гумер Каримов. Ночь в «Клозери-де-Лила» Людмила Лапина. Темное отражение Александр Мартусевич. По ту сторону Александр Мартусевич. Вечер 20 мая Леонид Смирнов. Грустная сказка со счастливым концом Алексей Дунев. Карьера троечника Евгений Каминский. Неподъемная тяжесть жизни Антонина Каримова. У кого что болит… Наталья Лунёва. Город моего детства Пяйви Ненонен. Лошадиные романы Алексей Смирнов. Пусть будут узоры Владимир Шпаков. Лестница в небо Леонид Рожников. Про мальчика, который потерялся Леонид Рожников. Amanita phalloides Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуВладимир ШпаковРассказ 1 Там всегда было безлюдно. Полчаса на электричке, столько же пешком по лесу, а еще овраг и проволочный забор, отделявшие безлюдье от толкучки вокзала и глупых контролеров, что всякий раз цеплялись: «Опять билет не купил? И денег нет?! Тогда вылезай!» Он не спорил: провожал глазами поезд, а затем топал по шпалам, включив на кассетнике что-нибудь типа Love Me Do. Если высаживали в Хмелево, он успевал прослушать альбом, если в Отрадном – целых два, и только «Лестницу в небо» никогда не слушал на ходу, берег для своего Места. Он так и называл найденное в лесу поле: мое Место и, добравшись до него, долго стоял, вдыхая запахи иван-чая, ромашек, васильков и переживая свидание с трепетом первооткрывателя. В этот момент город, переполненная электричка исчезали, растворялись в атмосфере покоя, столь редкого, что в него даже не верилось. Границу поля он не переступал, оставался в тени деревьев и нарушал тишину не без смущения, естественно, открутив громкость на минимум. Мягкий гитарный перебор вплетался в шелест трав, перекликался с пением птиц, будто рожденный на этом огромном травянистом пространстве. Печальная мелодия идеально совпадала с Местом, что придавало смелости – повернем-ка ручку! – и трепет возвышался до восторга, до ощущения нежданной благодати. Тогда-то в центре поля, что волновалось под ветром, и возникало что-то вроде миража: полупрозрачная лестница, чьи ступени сгущались в воздухе, как в переохлажденной воде – кристаллы льда. Первая, пятая, двадцатая – ледяные ступени проявлялись в жарком струящемся воздухе, поднимаясь выше деревьев, а потом еще выше, к облакам… На большее он не решался и, когда песня кончалась, сразу нажимал клавишу. Людей здесь не попадалось, но какой-нибудь лесник – тоже контролер! – может услышать и прогнать с Места, куда однажды привели ноги во время сбора грибов. Смутно помнилось, что в детстве, таскаясь ватагой по лесам, собирали в этих местах березовый сок. И когда с банками выходили к полю, видели, как посередине вырастают гигантские хлопковые бутоны – белые, как облака, после чего глухой звук катился над травами, пригибая их к земле. В то время здесь чаще встречались люди, и вокруг поля шла дорога, по которой ездили большие машины, а пацаны прятались от них. Теперь дорога заросла, и по ней можно было спокойно гулять, как по границе своих владений. Грибов тут росло видимо-невидимо, но он их не трогал, как и ужей, переползавших заросший тракт в направлении близлежащего болота. Пусть ползают, с ними можно разделять владения. А еще можно прилечь с краю, опершись затылком о дерево, и разглядывать высокую траву, на которую и хочется ступить, и – запрещено. «Не всем можно овладеть, – думал он, – ужи это понимают, и вон та белка на сосне… А люди – не понимают». Люди окружали на обратном пути, когда садился в электричку на платформе «35 км». Усталые и раздраженные, они везли картошку и огурцы, с каждой станцией их набивалось все больше, и усталость перерастала во что-то другое. После Отрадного все места окажутся заняты, будут толпиться в проходах, и кто-нибудь завопит: «Че толкаешься?! Щас как толкну!» Потом залает чья-то собака, и наверняка найдется вредный, который заявит: «А ты чего шарманку свою врубил?! И так ехать нет сил, а он еще музыку гоняет!» И хочешь или нет, а надо будет выключить еле слышный Imagine и в очередной раз огорчиться за них, угрюмых и злых. Они же не знают про Джона Леннона, живущего там, куда уходит ледяная лестница посреди поля. И Фредди Меркюри, и Дженис Джоплин там живут, с жалостью глядя из поднебесья на убогих людишек, не знающих про Место. Один раз он пытался об этом рассказать, так обозвали придурком и еще потешались всю дорогу. И контролеры над ним потешались, хотя на обратном пути не высаживали, зная, что на платформе «35 км» нет кассы. Контролеры в этот день не ходили, что расценивалось как удача. Зато явной неудачей были подростки, давно облюбовавшие скамейку у детского сада и тут же вскочившие с криками: «Гошка-битломан! Битломан идет, врубай наших!!» Они всегда включали свою глупую музычку, если он шел мимо, и бежали следом до подъезда. – Гошка, послушай «Спайс Герлз»! – И «Мумий Тролль»! Наша музыка лучше, правда?! А твоя – говно! – Мамонтово говно! Устарела! Детский сад, песочница, а вот и подъезд, где можно скрыться от грохота мощных динамиков. Сегодня, однако, один из этих кривляк забежал вперед, встал у дверей и врубил такие децибелы, что с пятого этажа высунулся жилец. Тот что-то кричал, подросток корчил рожи, а Гоша, грустно улыбаясь, говорил, не слыша себя. – …Они живы, понимаете? Хвостик фразы повис, отсеченный автостопом. Можно было бы повилять этим «хвостиком»: рассказать, КОГО видел на лестнице, но ведь тоже не поймут, свистуны. Он вышел из лифта на седьмом этаже, открыл дверь, и в ноздри ударило жареным луком, что означало: пришла Воропаева. – Ну, и где тебя носит?! Готовлю ему, ухаживаю, а он таскается! Тебе вообще дома надо сидеть: вот, опять джинсы в глине извозил! – Это овраг… По дороге туда – овраг, а там глина. – По дороге куда?! Свернешь голову в своем овраге, а я за тебя отвечай, так?! Он смотрел в окно, где колыхались кроны тополей. Воропаева что-то раздраженно говорила об инвалидности, которую оформила, о пенсии, а Гоша старался расслышать шелест за окном: казалось, трепет листвы спасет, закроет от раздражения, от криков, они так надоели! Неожиданно ощутив голод, он двинулся в кухню, где увидел картошку на сковороде: она-то и пахла. Обжигаясь, он прямо со сковороды отправлял горячую пищу в рот, в такт воропаевской речи кивая: оформлю, подпишу, дайте только насытится. – Нет, это животное, а не человек! Слышишь, что говорю?! – Шлышу… – он сглотнул, – слышу. – Так вот я и говорю: часть пенсии я себе буду брать… – Воропаева понизила голос, – ну, тебе ж много не надо. А мне за труды, так сказать… – Хорошо. Может, вы и получать ее будете? Вскоре он наблюдал из окна, как далеко внизу пухлая, словно колобок, фигурка Воропаевой катится вдоль ограды детсада. Гоша никак не мог вспомнить степень их родства – знал только, что по линии покойной матери. Их было много – и по матери, и по уехавшему в другой город отцу, но потом они дружно исчезли, оставив лишь эту толстую и вечно недовольную женщину… Ага, и ей сейчас достанется! Подростки окружили фигурку-колобок, тоже кривляясь, однако Воропаева замахнулась сумкой, и они расступились. Внимание! Авторские права на книгу "Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)" (Коллектив авторов) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
