|
|
ОглавлениеМосква – Петербург – телепатия творчества Алексей Ахматов. Анатомия лени Елена Ворон. Свидетель обвинения Гумер Каримов. Ночь в «Клозери-де-Лила» Людмила Лапина. Темное отражение Александр Мартусевич. По ту сторону Александр Мартусевич. Вечер 20 мая Леонид Смирнов. Грустная сказка со счастливым концом Алексей Дунев. Карьера троечника Евгений Каминский. Неподъемная тяжесть жизни Антонина Каримова. У кого что болит… Наталья Лунёва. Город моего детства Пяйви Ненонен. Лошадиные романы Алексей Смирнов. Пусть будут узоры Владимир Шпаков. Лестница в небо Леонид Рожников. Про мальчика, который потерялся Леонид Рожников. Amanita phalloides Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуЮрий МанухинРассказ – Стой!.. Стой, я тебе говорю!.. Ну, что ты теперь скажешь?.. Говорил я тебе, паразит, что зря едем, что пурга будет? Что забуримся где-нибудь, предупреждал?.. Так нет же! Ну, где она, землянка, мать твою за ногу? Где? – Слепнев со злостью проорал тут же проглоченные пургой слова, а Гриша Волков, глядя на его громадную, залепленную снегом голову крикнул: – Шапку!.. Шапку наденьте… Надень, на … шапку, а то голова задубеет! – и снова пошел вперед. Но Слепнев только проорал что-то нечленораздельное. Он упрямо подставлял под хлесткие снежные плети лысеющий череп, словно хотел прободать рвущуюся навстречу массу снега, и натужно, с раскачкой тащил грузное тело по вязкой снежной траншее вслед за Волковым. – Вот же, ешкин кот, где же она? Вот тут же она должна быть! Вот тут же, рядом! – приговаривал Гриша в растерянности и кружил, озираясь, будто мог что-то разглядеть вокруг в кромешной белой мгле. Это правда: говорил ему Слепнев, какого, мол, хрена в дорогу после обеда. Но это он так говорил, потому что ему еще выпить захотелось. У Дергачева на перевалке как раз двадцать первого марта случился день рождения, и они вдвоем со Слепневым уже с утра четыре бутылки «краски» уговорили. По две на нос! Если бы Гриша не тронулся с места, то и завтра бы не выехали. А это уже ни в какие ворота: две женщины с дитем, их надо доставить на Бааню, а в таком разе – чем скорей, тем лучше. А то, что Слепнев предупреждал насчет пурги, – это он врет. И разговора не было. Это его от злости сейчас корежит, что не по его вышло. А поначалу все было прекрасно. Как нельзя лучше! Солнце светило. Правда, с ночи задул сильный ветер. Слепнев, усевшись на правах начальника в кабину «гэ-тэ-эски» рядом с Гришей, затянул бесконечную: «Ты ж мэнэ пидманула…» Пассажиры в кузове, а их было семеро вместе с двумя женщинами и девочкой лет десяти, время от времени просовывали веселые лица в кабину, чтобы посмотреть через ветровое стекло на ослепительный белый путь и спросить: «А где мы едем? А озеро скоро?» – «Скоро, скоро». Вездеход уверенно шел вперед по набитой, присыпанной снегом гусеничной колее, ползущей, как змея, среди каменных берез. Двигатель тарахтел ровно. Но, чем дальше, тем более незнакомым казался путь: колею перемело. Вездеход врезался в снежные валы, зарывался по кабину; надрывно ревел мотор, протаскивая машину сквозь толщу тяжелого снега. Выбившись из колеи, «гэ-тэ-эска» начинала рыскать по целине в поисках потерянного пути, напоминая в стельку пьяного человека. В пургу въехали сразу, будто пошутил кто-то и поставил на пути стенку из снега и жуткого ветра. Она навалилась всей своей давящей губительной мощью. Все вокруг загудело, засвистело, слившись в неумолчный вой. Даже сквозь грохот мотора нет-нет и прорывался он. Брезент на кузове натянулся – вот-вот лопнет, всякий раз неожиданно щелкал по нему нe привязанный снаружи ремень. «Дворники» сразу же увязли в снеге, толсто налипшем на лобовых стеклах, стекла слепли, и Грише время от времени приходилось с превеликим трудом под напором ветра откидывать дверцу, рукавицей очищать стекла от снега, опять-таки с трудом захлопывать дверцу и благодаря этим усилиям какое-то время иметь возможность ориентироваться, продвигаясь дальше. Не быстрее пешехода ползла «гэ-тэ-эска». До землянки, судя по времени, оставалось совсем чуть-чуть. Вот, наконец, и отлогий спуск с террасы в долину ручья, вот он и сам ручей. Теперь через него и налево метров триста. А там землянка-спасительница. А черт бы их побрал, эти забереги! Вездеход как будто споткнулся, резко накренился на бок, потом выпрямился, бросился на ледяную стенку и лишь обкрошил гусеницами лед. Еще раз, еще… А между тем сломанный лед забил, закупорил русло, и вода в ручье начала быстро подниматься. Вот и все. Стоп. Мотор заглох. Стало тихо. И особенно грозно зазвучала пурга. Вездеход был на плаву. Его прибило к берегу. За ночь он вмерзнет в лед, если не упадет вода. Хотя какой в пургу мороз? Но все равно – беда! Слепнев, сидевший до этого момента более или менее спокойно, раздраженно выругался и обернулся назад. – Слезайте, граждане, приехали, конец! – Мы поняли, – отозвался из кузова кто-то из мужчин. – Что дальше? – А дальше яйца пускают! – Вы что, рехнулись? Здесь же женщины! – Чтоб тебя, Волков, волки съели. Ну, где твоя землянка? – не обращая внимания на возглас из кузова, спросил Слепнев водителя. – Недалеко, – ответил тот и вылез из вездехода. Слепнев за ним. Сколько они уже прошли? Сто? Двести? Триста? Попробуй, замерь. Ищут они со Слепневым сгинувшую под снегом землянку. Уже с полчаса ищут, а найти не могут. И не нашли бы, если бы ветер дул не с озера. А так: завихрился он перед дверью, и получилась ямка, вот в эту ямку и свалился Гриша. – Нашел! – завопил он радостно. – Вот она, вот она! – На башку намотана! – это Слепнев наседал сзади. – Ну, и что скажешь, Григорий Орлов? Или Распутин? Как там тебя? Сказал тебе подай вправо – и вот она, земляночка! – он чмокнул воздух и сразу же стал деловитым. – Ты, Волков, дуй назад по нашей колее, а я моментом печку растоплю. Давай, давай! Спальник мой, гляди, не забудь! Прошло немало времени, пока Гриша привел остальных с вездехода. Они ввалились в землянку, задохнувшиеся от встречного ветра, облепленные с ног до головы мокрым снегом, который в тепле съежился, и с несказанным облегчением начали стряхивать с шапок и одежды на земляной пол белые бляшки. Ах, как гудела печка! Как приятно пахло прокопченными стенами и свежим дымом! – Вот, Волков, пока я трубу откопал, да прочистил ее, все на свете проклял. Теперь ваша вахта, – сказал Слепнев. Гриша молча отдал ему спальник и цепким взглядом окинул землянку. При тусклом свете свечки он увидел, что запаса дров в землянке нет. И еще он заметил, что у стены слева брошен на нары слепневский полушубок, туда же полетел и его спальный мешок. «Всемером-то мы как-нибудь разместимся, – отметил про себя Гриша. – Да, а девчушка? Что ж, дорогой товарищ начальник, придется всем нам, и вам в том числе, потесниться. С дровами хуже, нужно поесть и организовать поход за дровами. Иначе – труба». Гриша работал на Баане третий год. Это был молодой, но уже всем известный водитель, у которого «гэ-тэ-эска» бегала лучше, чем у других, и который, как правило, прорывался в такие места, куда другим было слабó. Вот сегодня ему не повезло, это да. Hо Гриша не горевал. Он знал: завтра кончится пурга, и все будет в полном порядке. Уже пять лет, если считать и армию, держался он за рычаги вездехода, и с ним случались происшествия, не сравнить с сегодняшними. Грише Волкову было что вспомнить в свои двадцать пять лет, и оттого он так быстро соображал, что к чему, и так четко все расставлял по местам. Во время еды и чая, заваренного на снеговой воде, попутчики окончательно перезнакомились и поделились новостями и слухами. Одну из попутчиц звали Натальей Константиновной, работала она в геологическом отделе экспедиции старшим специалистом и ехала на Бааню в командировку. На вид ей можно было дать от тридцати до тридцати пяти. Короткая стрижка и почти сросшиеся на переносице черные брови придавали ее лицу деловое и решительное выражение, но рот был большой, губы чувственные, и они, смягчая ее неприступный облик, говорили безмолвно окружающим, что ничто женское Наталье Константиновне не чуждо. Начавшиеся дорожные передряги, похоже, никак не подействовали на нее, она казалась энергичной, деятельной, компанейской и одновременно скромной и предупредительной. По тому, с каким интересом и страстью общалась она с девочкой, которую звали Инга, можно было подумать, что либо бог не дал ей детей, либо, наоборот, жить без них и дня не могла. Инга – прозрачное и хрупкое создание, ее худобу не скрывали ни толстый свитер, ни меховая безрукавка, ни допотопные лыжные штаны, а мама ее… У нее было тоже красивое имя – Вероника. Природа, создавая Веронику, видно, экспериментировала. Она примерила к белым льняным волосам темно-карие, почти черные глаза и решила, что вышло хоть и контрастно, но в общем неплохо, потом на полное розовое, полыхающее здоровьем лицо прилепила небольшой точеный носик – и опять получилось вполне пикантно. А вот телеса ее были настолько внушительными, что, загнанные в дорожно-спортивную одежду, никак не хотели смириться с пленом и, казалось, готовы разнести в клочья и эту огромную фланелевую рубашку, и шерстяную кофту, и брюки. Но при всем при том Вероника двигалась легко, ловко и даже, скажем, не без своеобразного изящества, а говорила громко, весело. Она сразу же «положила свой карий глаз» на самого молодого и красивого, Гришу Волкова, который, впрочем, и не думал уклоняться от ее заигрываний и будто бы нечаянных прикосновений. По Инге видно, что первый муж Вероники был человеком восточных кровей, а ехала она сейчас на Бааню ко второму мужу, работающему буровым мастером. Внимание! Авторские права на книгу "Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)" (Коллектив авторов) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
