Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография

Сафонов А.А.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 09.10.2017 ISBN: 9785392263516 Язык: Объем текста: 376 стр. Формат: epub

Оглавление

Введение

Глава I. Государственно-конфессиональные отношения в позднеимперской России в исследованиях и документах

Глава II. Вероисповедная политика Российской империи в исторической ретроспективе

Глава III. Вероисповедный вопрос в Российской империи на рубеже XIX–XX вв.

Глава IV. Право на свободу совести как предмет общественных дискуссий

Глава V. Разработка религиозного законодательства в 1904–1906 гг.

Глава VI. Влияние указа 17 апреля 1905 г. на положение религиозных объединений

Глава VII. Вероисповедные законопроекты Министерства внутренних дел

Глава VIII. Вопросы религиозной свободы в партийных программах и представительных учреждениях

Глава IX. Вероисповедное законодательство Временного правительства

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава V.
Разработка религиозного законодательства в 1904–1906 гг.

1. Подготовка указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости»

Проблема реформирования государственно-вероисповедных отношений, активно обсуждавшаяся в начале XX в. российской общественностью, привлекала внимание правящих кругов задолго до этого. По данным П. Верта, уже в период «великих реформ» некоторые высокопоставленные бюрократы были сторонниками широкой веротерпимости. Министр внутренних дел П. А. Валуев, в ведении которого находились духовные дела неправославных вероисповеданий, писал в 1862 г., что любое неоправданное ограничение свободы вероисповедания должно быть признано несогласным с «духом времени» и «с началом веротерпимости, которое принято в основание нашего законодательства». Валуев ратовал за предоставление неправославным конфессиям большей религиозной свободы и независимости и предлагал уменьшить чрезмерную зависимость православной церкви от полицейской власти государства. С заявлением о необходимости правительственной инициативы «в деле устранения всякого повода к справедливым жалобам на стеснение свободы совести между жителями Прибалтийских губерний» выступил в 1861 г. рижский генерал-губернатор А. А. Суворов.

Помимо Валуева и Суворова, во второй половине XIX в. идею расширение религиозной свободы поддержала группа сановников. В их числе были вел. кн. Константин Николаевич, граф П. Д. Киселев, А. В. Головнин, князь В. А. Долгоруков, граф П. А. Шувалов, А. Е. Тимашев, Л. С. Маков и др. Идея расширения свободы вероисповеданий находила поддержку и у российской общественности, особенно у либеральной ее части.

Бюрократия периода рубежа веков также разделяла идею расширения веротерпимости. Так, председатель Комитета министров Н. Х. Бунге еще в 1890-х гг. ставил «вопрос о введении широкой веротерпимости». Дядя царя московский генерал-губернатор Сергей Александрович высказал сочувствие церковным реформам весной 1903 г. в ходе разговора с митрополитом Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским), считавшимся человеком либеральных взглядов. В мае 1903 г. к митрополиту Антонию с просьбой о консультации по поводу перестройки церковного управления на канонических основах православия обратился министр внутренних дел В. К. Плеве. Сменивший Плеве на посту министра внутренних дел П. Д. Святополк-Мирский на аудиенции у императора 25 августа 1904 г. по случаю утверждения его в должности говорил о веротерпимости и свободе совести как о важных составляющих своей программы реформ и получил поддержку Николая II, сказавшего, что «это всегда были его воззрения».

Религиозные воззрения последнего российского императора — вопрос в современной науке дискуссионный. По мнению С. А. Кучинского, Николай II на всем протяжении царствования являлся сторонником терпимости в делах веры. Почти каждый год на Светлой пасхальной седмице император христосовался со старообрядцами. Решая государственные вопросы, он общался с представителями инославных и иноверных религиозных организаций (1895 г. — с армянским католикосом Мкртичем, в 1904 г. — с донским казаком ламой Ульяновым, в 1906 г. — посланником Далай-ламы бурят Дорджиевым). Императору приходилось посещать протестантские храмы в Петербурге.

Однако мы поддерживаем мнение, высказанное историком церкви С. Л. Фирсовым, что к жестам Николая II в направлении веротерпимости следует относиться с осторожностью. Приводя диаметрально противоположные суждения на этот счет близких к императору людей (информированный издатель и редактор «Нового времени» А. С. Суворин со слов министра внутренних дел И. Л. Горемыкина утверждал, что император желал веротерпимости; хозяйка светского салона А. В. Богданович, ссылаясь на крупного чиновника МВД, заявляла обратное), Фирсов считает, что Николай, воспитанный, как и его отец Александр III, обер-прокурором Святейшего Синода К. П. Победоносцевым, считал необходимым и дальше сохранять прежнюю форму церковно-государственного союза. В ходе его реформирования неизбежно должен был встать вопрос о положении РПЦ, ставшей за два века синодального строя важной частью системы государственного управления. Изменение принципов управления РПЦ могло повлечь за собой «цепную реакцию» реформирования других звеньев политической системы государства. Все это представляло опасность для правящей власти.

Ввиду этого постановка вопроса о свободе вероисповеданий была для власти делом непростым. На повестке дня закономерно возникала проблема лишения РПЦ привилегии пропаганды своей веры, чего господствующая Церковь не желала. Тем не менее император понимал актуальность религиозного вопроса и сознавал необходимость улучшить религиозный быт своих неправославных подданных.

В Манифесте 26 февраля 1903 г. «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» содержалось обещание «укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в основных законах Империи Российской». Речь в царском Манифесте шла не о выработке новых принципов религиозной политики, а о более точном и последовательном применении старых. Акт был направлен против нарушений принципов веротерпимости в правоприменительной практике властей.

В проекте Манифеста 26 февраля 1903 г., составленном близким к Николаю II князем В. П. Мещерским, поначалу планировалось положение о разработке условий для расширения свободы совести. Но эта статья была отредактирована, упоминание о свободе совести из нее убрали, ограничившись призывом сохранять устои «терпимости в законах веры».

Идеи Манифеста 1903 г. были развиты в указе Сенату «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», подписанном 12 декабря 1904 г. В п. 6 Указа император повелевал «для закрепления выраженного… в Манифесте 26 февраля 1903 г. неуклонного душевного желания охранять… терпимость в делах веры, подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и… принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения».

Характеризуя обсуждение проекта данного Указа в Царскосельском совещании, присутствовавший на нем С. Ю. Витте отмечал, что сановники говорили о необходимости «большей свободы вероисповеданий». Новелла Указа 12 декабря 1904 г. состояла в высказанном властью намерении изменить правовой статус раскольников, о которых Манифест 26 февраля 1903 г. даже не упоминал, а разъяснительные к нему материалы всячески подчеркивали, что инославие и иноверие никакого отношения к старому обряду не имеют. В условиях переживаемого страной внутриполитического кризиса власти решились поддержать старообрядцев: им импонировали их монархические симпатии, консерватизм и дисциплинированность. К примеру, участвовавший в составлении Указа 12 декабря С. Ю. Витте отзывался о старообрядцах как о «наиболее преданной русским началам и православию в правильном смысле слова части русского народа».

Вера в возможность укрепить позиции Церкви известными своей преданностью престолу старообрядцами в условиях разгоравшейся революции не выглядела наивной. Члены правящего кабинета присматривались к старообрядцам, читали их верноподданные петиции и трактовали проблему раскола не с церковной, а более с политической точки зрения. Иными словами, старообрядцев рассматривали как фактор стабильности.

Реализация указа 12 декабря 1904 г. была возложена на Комитет министров. По свидетельству его председателя С. Ю. Витте, Комитет призван был «дать направление всем этим преобразованиям», «установить главные их начала», после чего их планировалось подробно детализировать в специально образуемых особых совещаниях. Как указывал Витте, в осуществлении указа Комитет министров действовал в полном составе: председателя Государственного совета, представителей всех департаментов Государственного совета, всех министров и главноуправляющих. По повелению императора, к участию в работе Комитета были привлечены также митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский), сенатор Н. С. Таганцев, а также члены Государственного совета А. А. Сабуров и А. Н. Куломзин.

Совещание работало согласно вопроснику, составленному С. Ю. Витте, в котором были обозначены основные проблемы для обсуждения. По утверждению Витте, принцип веротерпимости встречал сочувствие практически у всех его участников, но в наибольшей степени у министра юстиции Н. В. Муравьева, управляющего Министерством финансов В. Н. Коковцова, министра земледелия А. С. Ермолова и члена Государственного совета, вскоре возглавившего Министерство внутренних дел А. Г. Булыгина. Указанные лица являлись в Комитете министров сторонниками реформаторского курса, наряду также с председателями департаментов экономии и законов Государственного совета графом Д. М. Сольским и Э. В. Фришем. Настроение высших сановников в период принятия Указа характеризует данная в воспоминаниях С. Ю. Витте зарисовка трогательной атмосферы, когда престарелый граф Сольский в конце заседания обратился к императору с прочувствованными словами благодарности по поводу его почина, а министр путей сообщения М. И. Хилков и министр земледелия А. С. Ермолов расплакались.

Позицию самого С. Ю. Витте в отношении веротерпимости трудно оценить однозначно. Позднее он вспоминал: «Я употреблял все усилия, дабы реформы, намеченные в указе, были проведены возможно полнее и спешно. По каждому вопросу давал инициативу… Но по обыкновению сначала встретил апатию, затем интриги, а в заключение недоверие государя ко всем реформам, намеченным указом. В результате практически было кое-что сделано по вопросу о веротерпимости… о старообрядцах и сектантах». Как справедливо отмечает А. А. Дорская, как мудрый политик Витте понимал значимость вопроса о свободе совести, однако изменять систему господствующего положения РПЦ не собирался.

Обсуждением вопросов, вытекавших из п. 6 Указа 12 декабря, Комитет министров занимался на протяжении января — марта 1905 г. Им было посвящено шесть заседаний: 25 января, 1, 8, 15 и 22 февраля и 1 марта. С. Ю. Витте вспоминал: «Сперва Комитет министров определил некоторые общие положения о веротерпимости, затем… остановился на устранении стеснений, лежащих на старообрядчестве и на неизуверных сектах... затем положения, требующие большего развития, передал в совещание (совещание А. П. Игнатьева. — А. С.)». Указанные вопросы явились темой первых четырех заседаний, на двух последних речь шла о положении представителей инославных и иноверных вероисповеданий.

Параллельно с работой Комитета министров в марте 1905 г. происходило обсуждение проектов возможных церковных реформ членами Святейшего Синода, что не вызвало одобрения со стороны обер-прокурора К. П. Победоносцева.

Нельзя упускать из виду того обстоятельства, что работа Комитета министров в области расширения веротерпимости совпала с началом Первой русской революции, что не могло не сказаться на содержании вырабатывавшихся этим административным органом норм. Начавшаяся 9 января 1905 г. революция привела к радикализации религиозных реформ, к переходу от заявления необходимости сохранять устои политики веротерпимости (Манифест от 26 февраля 1903 г. и указ от 12 декабря 1904 г.) к провозглашению свободы вероисповеданий.

Работа Комитета министров протекала в условиях широкой гласности. Ход обсуждения вопросов о веротерпимости, его итоги и мотивировки выработанных решений были изложены в журналах Комитета министров, публиковавшихся для всеобщего сведения и утверждавшихся императором.

В числе причин, побудивших государство обратиться к реформированию вероисповедного законодательства, указывалась его «неполнота и отсталость от современной жизни». Отмечалось, что конфессии жили в Российской империи по законам, «относящимся большей частью к XVIII и началу XIX столетия». Несовершенство законодательства порождало произвол администрации, устанавливавшей правила, которые «противоречили началам веротерпимости». За выявлением недостатков последовало первое решение Комитета министров, который в заседании 25 января 1905 г. объявил утратившими силу административные распоряжения, стеснявшие свободу вероисповедания.

11 февраля 1905 г. составленное Комитетом министров Положение «Об отмене всех стесняющих свободу исповедания веры и не основанных прямо на законе административных распоряжений... и о помиловании тех лиц, которые по особым Высочайшим повелениям были подвергнуты без суда высылке из мест постоянного жительства или лишению свободы за религиозные преступления» было утверждено императором. Министерство внутренних дел циркуляром от 19 февраля 1905 г. предписывало губернаторам «без замедления принять действительные меры надзора... чтобы в пределах губернии никакими административными учреждениями и лицами впредь не устанавливалось… стеснений в области религии, в законе не установленных». Кроме этого, местным властям давалось распоряжение выяснить численность в губернии лиц, состоящих под надзором по религиозным делам.

Была облегчена участь значительного числа религиозных диссидентов, которые отбывали наказание за совершение религиозного преступления. Так, уже в феврале — марте 1905 г. Министерство внутренних дел приняло решение о прекращении полицейского преследования в отношении 562 лиц, наказанных по религиозным основаниям.

Пересматривая законодательство о вере, Комитет министров руководствовался принципом сохранения первенствующего и господствующего положения РПЦ в политической системе Российского государства. Между тем значимый вопрос о допустимости отпадения от православия лиц, числящихся в нем лишь формально, был решен положительно. Выступивший перед собравшимися митрополит Антоний сказал, что со стороны РПЦ он не видит препятствий к отмене закона, запрещавшего отпадение от православия. Церковь, «всегда болезнующая об отпадающих от нее, не может в то же время желать насильственного их в ней удержания», — говорил столичный архиерей, — поскольку «всякое насилие чуждо самой природе Церкви Христовой».

Точка зрения церковного иерарха получила поддержку светских чиновников, отмечавших, что если со стороны РПЦ нет препятствий к признанию лица, отпавшего от православия, принадлежащим к той религии, которую он действительно исповедует, то тем более их не может быть со стороны государства. Были выявлены четыре категории отпавших, требовавшие к себе особого внимания: 1) отпавшие в протестантство латыши Прибалтийского края (по официальной статистике их числилось 30 тыс. человек); 2) униаты Западного края, «упорствующие» в католицизме (их насчитывалось 100 тыс.); 3) крещеные татары приволжских губерний, исповедующие мусульманство; 4) раскольники и сектанты, числившиеся официально православными (эта группа признавалась наиболее многочисленной). Признав лишение указанных категорий населения нормальной религиозной жизни, их гражданское и имущественное бесправие несправедливым, Комитет министров постановил предоставить им свободу исповедовать религию, к которой они фактически принадлежали.

Переходы в инославие предлагалось разрешить законодательным порядком, переходы в иноверие, как противоречившие «высоким началам, лежащим в основе веры Христовой» — не признавать государством, однако облегчить: «отпавшие» не должны были подвергаться репрессивным мерам, хотя для них сохранялись прежние ограничения в правах гражданского состояния. Исключение тут делалось только для тех иноверцев, которые отпали от православия в свою прежнюю веру, т. е. православными фактически никогда не были. Переход из православия признавался возможным только для совершеннолетних, по достижении 14-летия (возраста религиозного самоопределения). Для несовершеннолетних, родители которых переходили в инославие, предусматривалось: 1) при переходе одного из родителей дети оставались в православной вере, исповедуемой другим родителем; 2) при переходе обоих родителей дети до 14 лет должны были следовать вере родителей, а достигшие 14-летия — оставаться в прежней православной вере.

В вопросе вероисповедания детей от смешанных браков православных с иноверцами планировалось сохранить преимущество РПЦ, однако, окончательного решения не было достигнуто. Важную роль здесь сыграл представитель РПЦ митрополит Антоний. Он утверждал, что существующее законодательство, согласно которому дети от смешанных браков воспитываются в православии, воспринимается населением как должное. По словам митрополита Антония, оно «обычно не вызывает на себя особых нареканий и признается на практике тягостным... когда под действие… подпадают браки между иноверцами и мнимо-православными из упорствующих и отпавших. Ныне, когда Комитетом изысканы меры к облегчению участи последних и разрешено им свободное избрание для себя религии, вопрос о вероисповедании детей уже теряет значительную часть своей остроты…» По мнению архиерея, в случае отказа государства от регулирования вопроса вероисповедания детей возможны были нежелательные последствия (семейные разлады, отказ православного духовенства заключать смешанные браки). Позиция Антония получила поддержку товарища обер-прокурора Синода В. К. Саблера, убеждавшего собравшихся, что долголетнее применение законодательства о смешанных браках «способствовало умножению чад православной церкви». С подачи митрополита Антония вопрос о вероисповедании детей от смешанных браков, как один из наиболее сложных, было решено передать в Особое совещание для более обстоятельного обсуждения.

Существенное внимание уделил Комитет министров вопросу правового положения старообрядчества (раскола), не признаваемого российским законодательством самостоятельным вероучением. Положение раскольников изучалось на основании ходатайств раскольников, поступавших в Комитет министров и Министерство внутренних дел после издания Манифеста 26 февраля 1903 г. Сведения о состоянии старообрядческого общества были почерпнуты также из доклада директора Департамента общих дел Министерства внутренних дел Б. В. Штюрмера, составленного в связи с принятием Манифеста 26 февраля и оживлением старообрядчества. Особый журнал Комитета министров констатировал, что проявлявшаяся в течение двух веков нетерпимость к раскольникам со стороны светских и духовных властей способствовала усилению их враждебного отношения к православной Церкви и государственной власти. В то же время было отмечено потепление отношений раскольников со светскими властями и православным духовенством, ослабление религиозного фанатизма в их среде в результате принятия закона 3 мая 1883 г. Признавая необходимость следовать намеченному законом 1883 г. курсу, министры высказались за «дальнейшее развитие законодательства о расколе в духе благожелательной терпимости». Высказывалась надежда на ослабление раскола «по мере развития народного просвещения».

Недостатками действующего законодательства о расколе было признано одинаковое отношение к старообрядчеству и сектантству — двум принципиально различным явлениям религиозной жизни русского народа, как по своему историческому происхождению, так и по основам религиозного быта и вероучения. Упущением признавалось также отсутствие серьезного внимания законодателей к сектантству как важному явлению церковно-государственной жизни. «С признанием в законе нашем начала свободы совести (эта свобода еще не была признана в законе, однако разговоры о ее законодательном закреплении в правящих сферах велись. — А. С.), — утверждали министры, — сектантству должны быть обеспечены условия существования не менее твердые, чем те, которые предоставляются старообрядчеству». Предлагалось также отменить положение Комитета министров от 4 июля 1894 г. о штунде, как не применимое в существующих условиях к большинству сектантов и не способное служить нормой для отношения правительства к ним. Планировалось также признать за русским сектантством право на законное существование с распространением на него тех принципов веротерпимости, которые были установлены для старообрядчества.

В составе раскола выделялись три основные группы: 1) последователи толков и согласий, которые приемлют основные догматы РПЦ, но не признают принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам (им присваивалось наименование «старообрядцы»); 2) последователи рационалистических и мистических сект (именовались сектантами); 3) последователи изуверных учений (принадлежность к ним оставалась наказуемой в уголовном порядке). Первые две категории уравнивались в правах. На сектантов, исключая изуверных, свобода вероисповедания распространялась в объеме, установленном для старообрядцев.

За сектантами и старообрядцами закреплялось право совершать общественные богомоления. Им разрешалось строить культовые здания (храмы, молитвенные дома) на тех же основаниях, что и инославным. Лидеров их общин стали называть «наставниками» и «настоятелями». Им давались определенные льготы. Эти духовные особы, утверждавшиеся светскими властями, освобождались от воинской повинности, значились по паспорту духовными лицами. Однако использовать наименования, характерные для православной иерархии (священнослужители и др.), о чем старообрядцы неоднократно ходатайствовали в своих прошениях, им было не разрешено, поскольку это было бы равносильно легализации православной Старообрядческой церкви. Старообрядцы и сектанты уравнивались в правах с инославными при совершении ими смешанных браков с православными. Предписывалось также распечатать старообрядческие церкви и молитвенные дома.

Таким образом, старообрядческие запросы были в основном исполнены, и в отношении старообрядческого раскола власти сделали максимум возможного.

Заседания Комитета министров 22 февраля и 1 марта 1905 г. были посвящены правовому положению инославных и иноверных вероисповеданий. Поступившие на имя С. Ю. Витте записки от инославных, а также подробная справка об их положении, составленная Департаментом духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел, свидетельствовали о существовавшем в Российской империи вопиющем административном произволе, сковывавшем свободу веры неправославных христиан. Наиболее стесненным правительство признало положение римско-католического духовенства, подвергавшегося административным взысканиям (денежные штрафы, перевод на нижестоящую должность, лишение должности, заключение в монастыри), испытаниям на знание русского языка при выпуске из семинарий (результатом этой меры стало появление 263 вакантных католических прихода и 156 «безработных» ксендзов). Чинимые светскими властями препоны в постройке инославных церквей и молитвенных домов, закрытие католических монастырей, запрещение католических церковных братств, преподавание инославным Закона Божьего на русском языке — все эти меры, по мнению Комитета министров, носили характер «религиозного преследования» и препятствовали нормальному течению общественной жизни на окраинах империи. Работая над ошибками, Комитет министров постановил: 1) существенно облегчить постройку и ремонт церквей и молитвенных домов инославных; 2) вести преподавание Закона Божьего для инославных на «природном языке» учащихся и поручить его их духовенству; 3) разрешить инославным основывать церковные братства из духовных и светских лиц. По отношению к римско-католическому духовенству были сделаны следующие уступки: отменен экзамен из «русских предметов» заканчивающим учебный курс клирикам, прекращено закрытие монастырей в Царстве Польском. Министрам внутренних дел и народного просвещения было поручено принять меры к пересмотру и отмене подзаконных актов, противоречащих принятым Комитетом решениям.

Изучая вопрос о правовом положении в стране иноверцев, Комитет министров также констатировал преобладание в их отношении подзаконных актов администрации, противоречивших принципам веротерпимости. Преобладание административных решений наблюдалось в вопросах о молитвенных домах и о назначении мулл у мусульман, духовной школе магометан и духовного управления киргизов. Было выявлено также, что масса магометанских приходов на Северном Кавказе и в Средней Азии была попросту забыта, в результате чего духовные дела магометан оказались «вне надзора со стороны правительственных властей». Такое невнимание к мусульманам, проживавшим в составе Российской империи «в течение многих столетий», «вполне ей дружественных», исполнявших «свой долг перед государством наравне с его коренными подданными», было признано ошибочным. Комитет министров постановил отрегулировать в законодательстве порядок разрешения иноверцам постройки молитвенных домов, освобождение мусульманского духовенства от призыва на действительную военную службу. Было принято решение изменить порядок назначения магометанского духовенства, учредить особые духовные управления для мусульман Северного Кавказа, Степного края и Туркестана, упростить порядок открытия новых мечетей, а также магометанских духовных школ (мектебе и медресе). Реализация указанных предложений была возложена на Особое совещание. Ему также поручалось пересмотреть законодательство и правоприменительную практику по отношению к ламаитам (бурятам и калмыкам) — приверженцам веры, ошибочно отождествляемой с язычеством и поставленной в империи «в наименее благоприятные условия», однако полной «высоких моральных и философских истин».

Анализируя журнал Комитета министров, положенный в основу указа о веротерпимости 17 апреля 1905 г., представители либерального правоведения резюмировали, что последний «с удивительной простотой и деловитостью констатирует самые невозможные фантастические факты из русской религиозной практики», признает, что «что никакой веротерпимости на деле у нас не было, а те весьма скромные уступки иноверцам и инославным христианам, которые были сделаны законом, на самом деле были уничтожены целиком при помощи всемогущего административного усмотрения». При этом правоведы задавались вопросом «одни ли «исполнители» виновны в постоянных крушениях нашей веротерпимости, одно ли незнание условий жизни мешало у нас водворению законченной системы религиозной свободы?» «Не отдельные беспорядки и упущения, а колоссальное здание государственного гнета в религиозной области вырисовалось перед Комитетом во всем своем грозном величии», — отмечали юристы.

Сафонов А.А. Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография

Сафонов А.А. Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография

В фокусе авторского внимания находятся государственно-конфессиональные отношения начала прошлого века, когда был накоплен неоценимый опыт управления религиозным разнообразием и осуществления масштабной вероисповедной реформы, нацеленной на воплощение в жизнь свободы вероисповеданий, а затем и свободы совести. Исследование касается модернизации системы управления конфессиями в годы Первой русской революции и в период 1907–1917 гг. Привлекая обширный комплекс источников, автор характеризует содержание и ход вероисповедной реформы, позицию по вопросу религиозной свободы правительственной власти и представительных учреждений, заинтересованных церковных и общественных кругов. Анализируется воздействие реформы на практику правоприменения, выражавшуюся в допущении переходов в инославные и иноверные исповедания, в легитимации религиозного быта допускаемых государством старообрядческих и сектантских общин, в сокращении возможностей контроля российской бюрократии над религиозной жизнью неправославного населения Российской империи.

Внимание! Авторские права на книгу "Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография" (Сафонов А.А.) охраняются законодательством!