Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография

Сафонов А.А.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 09.10.2017 ISBN: 9785392263516 Язык: Объем текста: 376 стр. Формат: epub

Оглавление

Введение

Глава I. Государственно-конфессиональные отношения в позднеимперской России в исследованиях и документах

Глава II. Вероисповедная политика Российской империи в исторической ретроспективе

Глава III. Вероисповедный вопрос в Российской империи на рубеже XIX–XX вв.

Глава IV. Право на свободу совести как предмет общественных дискуссий

Глава V. Разработка религиозного законодательства в 1904–1906 гг.

Глава VI. Влияние указа 17 апреля 1905 г. на положение религиозных объединений

Глава VII. Вероисповедные законопроекты Министерства внутренних дел

Глава VIII. Вопросы религиозной свободы в партийных программах и представительных учреждениях

Глава IX. Вероисповедное законодательство Временного правительства

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава III.
Вероисповедный вопрос в Российской империи на рубеже XIX–XX вв.

1. Государство и Русская православная церковь: правовые основы взаимоотношений

Русская православная церковь занимала привилегированное положение в вероисповедной системе Российской империи. В «Своде основных государственных законов» (т. I Свода законов, глава «О вере») она провозглашалась «первенствующей» и «господствующей». «Первенствующая и господствующая в Российской империи вера есть Христианская православная Кафолическая Восточного исповедания», — гласила ст. 40.

Статьи 40–46 Свода законов 1832 г., являвшиеся Основными законами о вере, были включены в утвержденный 23 апреля 1906 г. Свод основных государственных законов в качестве ст. 62–68 без изменений, что свидетельствовало об устойчивости основных принципов взаимоотношений Российского государства и РПЦ на протяжении всего синодального периода.

Первенствующее положение РПЦ выражалось прежде всего в том, что к ней принадлежал российский император. На это указывала ст. 41, гласившая, что император «не может исповедовать никакой иной веры, кроме православной». Законодательство возлагало на императора обязанность заботиться о сохранении незыблемости православного учения и обеспечении его главенства среди существовавших в России исповеданий: «Император, яко христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. В сем смысле Император в акте о наследии престола именуется Главой Церкви» (ст. 42). Помимо охраны правоверия и чистоты церковного учения, император осуществлял назначения на высшие церковные должности (митрополита, епископа) и обладал правом надзора над деятельностью высших церковных учреждений.

То обстоятельство, что российский император являлся главой церкви, позволяет утверждать, что государственно-церковные отношения в Российской империи строились на системе цезарепапизма — власти государства над церковью. Как уже отмечалось, она была установлена церковной реформой Петра I, сменив византийскую систему, для которой были характерны «симфонические» отношения государства и Церкви.

Дореволюционные государствоведы А. Д. Градовский, В. М. Грибовский, В. Н. Львов и другие справедливо указывали на широкие правомочия верховной светской власти во внешних вопросах жизни церкви, а именно в сфере организации управления Церковью, ее финансовых и имущественных дел, и на отсутствие у нее возможностей влиять на внутренние церковные дела: содержание вероисповедания, его догматическую и обрядовую стороны. Догматы, каноны, таинства, обряды Церкви, пастырское служение трактовались ими как божественное установление, определяемое церковной иерархией и церковным (каноническим) правом.

В 1880–1890-е гг. острая полемика по поводу роли государственной власти в церковном законодательстве развернулась между специалистами в области церковного права профессором Московского университета Н. С. Суворовым и профессором Казанской духовной академии И. С. Бердниковым. Суворов признавал за государственной властью право издавать законы, определяющие церковную жизнь и деятельность ее членов, а Бердников отстаивал невмешательство государственной власти в эти вопросы, трактуемые им как ее внутренние дела. Бердников писал: «Государство имеет право законодательства относительно Церкви, только это законодательство касается внешних отношений Церкви к государству и обществу, именно государственного положения Церкви, монастырей, гражданских прав и имущества клира».

Чтобы уяснить существо разногласий между канонистами, позволим себе некую ремарку. Внутренняя жизнь православной церкви и деятельность ее членов регулировалась нормами канонического права. Исследователи церковного (канонического) права выделяют в качестве его основных источников: 1) Священное Писание; 2) практику церкви, которая подразделяется на предания и обычаи; 3) законодательство церкви; 4) законодательство государства; 5) церковно-судебные решения. После прекращения созыва вселенских и поместных соборов ведущим источником законодательства для РПЦ стали решения Святейшего Синода. Таким образом, в рассматриваемый нами период практическим источником церковного права являлись: 1) Закон Божий в Священном Писании; 2) каноны или правила апостолов; 3) Духовный регламент; 4) высочайшие указы и определения Святейшего Синода.

Теоретические рассуждения специалистов церковного и государственного права о разделе «сфер влияния» между верховной властью и иерархами РПЦ не подтверждались действующей практикой государственно-церковных отношений, когда даже сугубо внутренние дела РПЦ нередко подлежали рассмотрению государственной власти. В Российской империи сфера вероисповеданий регулировалась государством, в зависимости от которого находилась и «господствующая» православная церковь. В отношении Церкви верховная власть обладала значительными прерогативами законодательной (правом инициативы разработки и утверждения законов), исполнительной (избирала и утверждала церковных иерархов и др.), а отчасти — и судебной (была итоговой судебной инстанцией для духовных иерархов) власти.

В управлении делами РПЦ верховная власть действовала через учрежденный ею Святейший Правительствующий Синод. Высший орган управления РПЦ — Святейший Синод — не имел авторитета патриаршей власти. Он контролировался обер-прокуратурой. Обер-прокурор Синода являлся светским государственным чиновником, назначался царем из военных или гражданских лиц и имел практически неограниченные полномочия влиять на церковные структуры.

В научной литературе отмечается неопределенное положение Синода в механизме государственного управления Российской империи. Н. И. Лазаревский не упоминал Синод среди высших органов управления. А. Д. Градовский относил его, наряду с Сенатом и министерствами, к «высшим местам подчиненного управления». Органом одновременно верховного и «подчиненного» управления считал Синод В. В. Ивановский.

Историк Святейшего Синода С. И. Алексеева отмечает близость Синода с центральными органами управления благодаря наличию у него административной власти и собственной системы местных органов, а также выдающейся роли в нем обер-прокурора, за которым был закреплен министерский статус по отношению к высшим и центральным органам государственной власти (с начала XIX в. через обер-прокурора, получившего наравне с министрами право всеподданнейшего доклада царю, осуществлялись все сношения Синода с государственными учреждениями и с императором). Законосовещательной и судебной функциями, присущими высшим государственным учреждениям, Синод, по мнению Алексеевой, обладал лишь формально. «Высшим государственным органом, наделенным всей полнотой законосовещательной, административной и судебной власти по делам РПЦ, он был номинально, реально же его статус приближался к статусу министерства церковных дел», — резюмирует исследовательница.

Более точно отражающей реальное положение дел нам представляется точка зрения В. В. Ивановского, считавшего, что то обстоятельство, что подавляющая часть законопроектов по духовному ведомству рассматривалась прямо в Синоде, минуя Государственный совет, подтверждает его функции как органа не только подчиненного, но и верховного управления. Последней стадией перед их утверждением императором был всеподданнейший доклад обер-прокурора Синода. Большинство указов и определений Синода требовали санкции императора, однако вмешательство его в деятельность духовного ведомства снижалось; особенно минимальным оно было в период обер-прокурорства К. П. Победоносцева.

Согласно утвержденному основателем синодальной системы Петром I в 1721 г. Духовному регламенту, в ведении Синода находился обширный перечень дел — канонического характера, наблюдение за чистотой веры, борьба с расколом, духовные суд и цензура, некоторые вопросы семейного права и др. Юрисдикция Синода была определена лишь в самых общих чертах и в последующем видоизменялась.

С середины XIX в. ключевую роль в церковном управлении играл обер-прокурор Синода, осуществлявший государственный надзор за деятельностью РПЦ. Обер-прокурор получил право всеподданнейшего доклада царю, в его руки перешел фактический контроль над финансовой деятельностью духовного ведомства. В его ведении находились синодское делопроизводство, контакты Синода с епископами и духовенством, представление синодальных дел императору, а также объявление Синоду высочайших повелений.

Обер-прокуроры, возглавлявшие Синод в пореформенный период, по-разному понимали природу самодержавия и православной церковности. Хотя на практике деятельность каждого из них обернулась для синодального присутствия, по выражению епископа Евдокима (Мещерского), очередным «аракчеевским веком». В основе всех обер-прокурорских программ, являвших собой образчик мировоззрения высшей бюрократии, лежало представление о первенствующей роли государства в делах Церкви. Все они были проникнуты стремлением сохранить неограниченное самодержавие, составлены в духе последовательного консерватизма.

Будучи орудием светской власти с момента своего образования, в XIX ст. Синод окончательно превратился в исполнителя решений государства. По словам митрополита Евлогия (Георгиевского), «приниженность Церкви, подчиненность ее государственной власти чувствовалась в Синоде очень сильно», а обер-прокурор «направлял деятельность Синода в соответствии с теми директивами, которые получал. Синод не имел лица, голоса подать не мог, и подавать его отвык. Государственное начало заглушало все».

Складывалась парадоксальная для гармонических государственно-церковных отношений ситуация: мирянин-император являлся главой Церкви, верховным хранителем веры, а учрежденная им высшая церковная инстанция — правительственным учреждением. Правящие власти воспринимали Церковь двояко: с одной стороны, как идеал, институт, несущий высший закон — христианскую истину, а с другой, как инструмент государственного управления. Считая себя православным, государство не отделяло духовно-православные идеалы от политических (государственных). Эта формула с заключенным внутри себя противоречием и составляла суть представлений верховной власти о государственно-церковном союзе.

В отличие от лютеранства, в котором принцип подчинения Церкви государству был закреплен догматически, в России введенное Пет­ром I синодальное управление не основывалось на учении и канонах православной церкви. Анализируя установленные в российском законодательстве прерогативы императора как обладателя высшей церковной власти, дореволюционные правоведы справедливо отмечали, что эти прерогативы не были каноническими, не являлись результатом «органического развития внутреннего церковного права», а были следствием привнесенного в церковь извне понимания задач государства и его правомочий по отношению к Церкви. В том обстоятельстве, что статус императора как главы РПЦ был установлен не внутренним правом Церкви, а правом для нее внешним, государственным, им виделось одно из главных противоречий государственно-церковных отношений в Российской империи.

Признавая тождественность государственной и церковной властей по их юридической природе и их различия по функциям (церковная власть связывалась с моральным авторитетом, а государственная — с принуждением), многие ученые и политические деятели призывали к изменению Основных законов в пользу утверждения в них независимости РПЦ.

Цезарепапизм как основа отношений государства и РПЦ не признавался законным и значительной частью церковных иерархов, ратовавших за восстановление прежнего соборного начала в церковном управлении РПЦ. Идея освобождения РПЦ от подчинения государству вынашивалась представителями так называемого «нового ученого монашества», возникшего в годы правления Александра III. Она была развита деятелями «Союза ревнителей церковного обновления» — крупного внутрицерковного объединения священников начала XX в., выступавшего за обновление церковной жизни, реформирование высшего церковного управления и восстановление патриаршества. Под влиянием революционных событий начала XX в. включенность Церкви в систему государственного управления все более воспринималась как тяжелая опека. Лозунгом дня становилось требование «возвращения к каноническим нормам» в церковной жизни. Митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский) призывал в феврале 1905 г. «предоставить православной Церкви больше свободы в управлении ее внутренними делами, где бы она могла руководиться, главным образом, церковными канонами и нравственно-религиозными потребностями своих членов и, освобожденная от прямой государственной или политической миссии, могла бы своим возрожденным нравственным авторитетом быть незаменимой опорой православного государства».

Преимущество РПЦ по сравнению с другими исповеданиями состояло в том, что только православное духовенство привлекалось к официальному участию во всех важнейших событиях государственной и общественной жизни Российской империи: коронованиях государей, бракосочетаниях членов императорской фамилии, благодарственных молебствиях и др. Исчисление дней и месяцев, праздников, присутственных и неприсутственных дней определялось юлианским календарем, принятым РПЦ. В Российском государстве официально праздновались только праздники православной церкви. В дни церковных праздников не работали государственные учреждения и учебные заведения, не выносились судебные наказания.

Другое важное преимущество РПЦ заключалось в том, что для нее одной было возможно неограниченное публичное осуществление культа, религиозных церемоний и процессий. православное духовенство не могло принуждать членов других исповеданий к участию в православных молитвах и богослужебных действиях, дозволяло ему совершать богослужения и требы только для добровольно желающих инославных христиан. Между тем священнослужители инославных христианских исповеданий за совершение треб для православных подлежали уголовной ответственности.

Наиболее значимым показателем главенства РПЦ являлось предоставленное только ей право религиозной пропаганды (прозелитизма) — «убеждать последователей других христианских исповеданий и иноверцев к принятию своего вероучения». Уставами духовных дел иностранных исповеданий устанавливалось, что «если исповедующие иную веру пожелают присоединиться к вере православной, никто ни под каким видом не должен препятствовать им в исполнении сего желания». За создание такого рода препятствий Уложением о наказаниях уголовных и исправительных предусматривалось тюремное заключение на срок от двух до четырех месяцев, а если к указанному составу преступлений присоединялись угрозы, притеснения и насилия продолжительность заключения в тюрьме возрастала до двух лет.

Уставом о предупреждении и пресечении преступлений губернскому начальству предписывалось помогать проповедникам православия, защищать их от возможных притеснений со стороны иноверцев. При Николае I, рассматривавшем миссионерство как важную государственную обязанность, особо отличившихся на этом поприще лиц стали награждать орденами. Лица, обратившие к РПЦ не менее ста человек не христиан, либо раскольников «вредных» сект получали право на получение ордена Св. Анны 3-й степени, дававшего право на личное дворянство.

Переход из православной церкви в другое исповедание, как в иноверие, так и в инославие, законом не допускался. Устав о предупреждении и пресечении преступлений гласил: «Как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер запрещается отступить от нее и принять иную веру, хотя бы то и христианскую» (ст. 36). Лицам, отступившим от православия, запрещалось, впредь до их «воцерковления» проживать в своих имениях, населенных православными; имения эти брались в опеку, в которой не могли участвовать ни муж отступившей от православия, ни жена изменившего ему (ст. 38). Наблюдение за исполнением закона возлагалось на Министерство внутренних дел, которое в то же время обязывалось собирать данные о семье отступившего от православия, наличии у него малолетних детей, принимать меры к охранению их православия (ст. 39).

Для предупреждения отступления от православия Устав обязывал приходских священников давать сведения обо всех «прихожанах, бывших и не бывших у исповеди» (ст. 21); в случае выявления лиц, не исповедовавшихся и не причащавшихся на протяжении двух–трех лет, следовало доносить архиерею для принятия мер «вразумления» потенциальных вероотступников; когда последние оказывались безуспешными, вопрос передавался на усмотрение светской власти (ст. 22).

Сафонов А.А. Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография

Сафонов А.А. Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография

В фокусе авторского внимания находятся государственно-конфессиональные отношения начала прошлого века, когда был накоплен неоценимый опыт управления религиозным разнообразием и осуществления масштабной вероисповедной реформы, нацеленной на воплощение в жизнь свободы вероисповеданий, а затем и свободы совести. Исследование касается модернизации системы управления конфессиями в годы Первой русской революции и в период 1907–1917 гг. Привлекая обширный комплекс источников, автор характеризует содержание и ход вероисповедной реформы, позицию по вопросу религиозной свободы правительственной власти и представительных учреждений, заинтересованных церковных и общественных кругов. Анализируется воздействие реформы на практику правоприменения, выражавшуюся в допущении переходов в инославные и иноверные исповедания, в легитимации религиозного быта допускаемых государством старообрядческих и сектантских общин, в сокращении возможностей контроля российской бюрократии над религиозной жизнью неправославного населения Российской империи.

Внимание! Авторские права на книгу "Государство и конфессии в позднеимперской России: правовые аспекты взаимоотношений. Монография" (Сафонов А.А.) охраняются законодательством!