|
|
ОглавлениеХрестоматия по философии. Раздел I. Что такое философия и зачем она?. Рассел Бертран (1872—1970) Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831) Ильин Иван Александрович (1883—1954) Виндельбанд Вильгельм (1848—1915) Грот Николай Яковлевич (1852—1899) Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900) Юшкевич Павел Соломонович (1873—1945) Бердяев Николай Александрович (1874—1948) Шпет Густав Густавович (1879—1937) Гадамер Ханс-Георг (1900—2002) Эрн Владимир Францевич (1882—1917) Трубецкой Сергей Николаевич (1862—1905) Франк Семен Людвигович (1877—1950) Трубников Николай Николаевич (1929—1983) Раздел II. Философия познания. Бэкон Фрэнсис (1561—1626) Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646—1716) Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831) Лосский Николай Онуфриевич (1870—1965) Бердяев Николай Александрович (1874—1948) Франк Семен Людвигович (1877—1950) Чудинов Энгельс Матвеевич (1930—1980) Флоренский Павел Александрович (1882—1937) Лосев Алексей Федорович (1893—1988) Бахтин Михаил Михайлович (1895—1975) Гадамер Ханс-Георг (1900—2002) Поппер Карл Раймунд (1902—1994) Делез Жиль (1925—1995), Гваттари Феликс (1930—1992) Фейерабенд Пол Карл (1924—1994) Поварнин Сергей Иннокентьевич (1870—1952) Раздел III. Философия бытия. Гартман Николай (1882—1950) Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900) Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831) Федоров Николай Федорович (1828—1903) Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900) Уайтхед Алфред Норт (1861—1947) Ленин Владимир Ильич (1870—1924) Богданов (Малиновский) Александр Александрович (1873—1928) Аскольдов (Алексеев) Сергей Алексеевич (1870—1945) Бердяев Николай Алесандрович (1874—1948) Франк Семен Людвигович (1877—1950) Лосев Алексей Федорович (1893—1988) Пригожин Илья, Стенгерс Изабелла Манеев Алексей Климентьевич (р. 1921) Трубецкой Евгений Николаевич (1863—1920) Сагатовский Валерий Николаевич (р. 1933) Тейяр де Шарден Пьер (1881—1955) Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуСАРТР ЖАН-ПОЛЬ (1905—1980)Марксизм и экзистенциализмОдним философия кажется какой-то гомогенной средой: там рождаются мысли и там же они умирают, там создаются системы, чтобы там же прийти в негодность и рухнуть. Другие считают ее некоторой позицией, которую мы якобы всегда свободно занимаем. Третьи — определенной сферой культуры. На наш взгляд, такой философии нет в той форме, в какой ее ценят и уважают, эта тень науки и серый кардинал человечества оказывается всего лишь гипостазированной абстракцией. Фактически имеется много философий. Или, поскольку живая среди них всегда не более чем одна, скорее так — в некоторых, строго определенных обстоятельствах, для выражения основного движения общества конституируется единственная философия, которая, пока жива, как раз и служит культурной средой для современников. Этот приводящий в замешательство объект одновременно обнаруживается в существенно различных аспектах, которые он же постоянно унифицирует. Прежде всего — это определенный способ обретения самосознания «поднимающимся» классом; <...> подобное сознание может быть ясным или смутным, прямым или косвенным: во времена дворянства мантии и меркантилизма буржуазия юристов, коммерсантов и банкиров уловила кое-что о себе самой с помощью картезианства; спустя полтора века, в эпоху первоначальной индустриализации, буржуазия фабрикантов, инженеров и ученых обнаружила себя в образе универсального человека, который предлагало ей кантианство. Но чтобы быть подлинно философским, это зеркало должно представлять собой тотальность современного ему Знания: философ осуществляет унификацию всех знаний, руководствуясь некоторыми направляющими схемами, которые выражают позиции и технику восходящего класса по отношению к своей эпохе и миру. А когда детали этого Знания будут одна за другой оспорены и низвергнуты прогрессом просвещения, останется в виде недифференцированного содержания их совокупность: после того как знания эти были связаны принципами, они, раздавленные и почти не поддающиеся расшифровке, будут, в свою очередь, связывать уже сами принципы. Сведенный к своему простейшему выражению философский объект останется в «объективном духе» в форме регулятивной Идеи, указывающей на бесконечную задачу; так сегодня у нас говорят о «кантовской Идее», а в Германии — о Weltanschauung (мировоззрение. — В. Р.) у Фихте. Дело в том, что философия, будучи в силе, никогда не является ка-кой-то инертной вещью, пассивным и уже завершенным единством Знания; рожденная из социального движения, она сама по себе есть движение и устремлена в будущее; в то же время эта конкретная тотальность выступает абстрактным проектом продолжения унификации до ее крайних пределов. Здесь философия является уже методом исследования и объяснения; ее вера в себя и свое будущее лишь воспроизводит уверенность несущего ее класса. Практична любая философия, даже та, которая поначалу кажется наиболее созерцательной, метод же есть социальное и политическое оружие: аналитический и критический рационализм великих картезианцев пережил их; рожденный из борьбы, он возвращается к ней, чтобы прояснить ее; в тот момент, когда буржуазия начала подрывать институты Монархии, он обрушился на устаревшие значения, которые пытались их оправдать.<...> Позднее он служил либерализму и дал теоретическую доктрину манипуляциям по «атомизации» пролетариата. Таким образом, философия эффективна, пока жива породившая и несущая ее практика, которую первая проясняет. Но философия преобразуется, теряет свою уникальность, лишается исходного и устаревшего содержания в той самой мере, в какой она ма-ло-помалу проникает в массы, чтобы в них и через них стать коллективным орудием эмансипации. Так, в XVIII в. картезианство предстает в двух, неразрывно связанных и взаимодействующих, аспектах: с одной стороны, как идея Разума и аналитический метод оно вдохновляет Гольбаха, Гельвеция, Дидро и даже Руссо и именно картезианство находят в основе как антирелигиозных памфлетов, так и механистического материализма; с другой стороны, сохраняя свое инкогнито, оно определяет позиции Третьего сословия; в каждом из этих аспектов универсальный и аналитический Разум углубляется и возвращается в форме «спонтанности», а это значит, что непосредственный ответ угнетенного будет критическим. Подобный абстрактный бунт на несколько лет опередил Французскую революцию и вооруженное восстание. И насилие, совершаемое при помощи оружия, уничтожало привилегии, уже растворенные в разуме. Дело дойдет до того, что философский дух преодолеет классовые границы буржуазии и просочится в народную среду. Именно в этот момент французская буржуазия будет считать себя универсальным классом: распространение ее философии позволяло ей скрывать борьбу, начинающую раздирать Третье сословие, и находить общие для всех революционных классов язык и формы действий. Внимание! Авторские права на книгу "Хрестоматия по философии. 3-е издание" (Алексеев П.В.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
