|
|
ОглавлениеТема I. Предмет и метод теории государства и права Тема II. Место и роль теории государства и права в системе других наук Тема III. Происхождение государства и права Тема IV. Понятие и сущность государства Тема VII. Государственный аппарат Тема VIII. Функции государства Тема IX. Государство в политической системе общества Тема X. Понятие, основные признаки и принципы права Тема XI. Право в системе других социальных норм Тема XII. Формы (источники) права Тема XIX. Правомерное поведение, правонарушение и юридическая ответственность Тема XX. Правовые системы современности Тема XXI. Соотношение международного и национального (внутригосударственного) права Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуТЕМА XXI СООТНОШЕНИЕ МЕЖДУНАРОДНОГО И НАЦИОНАЛЬНОГО (ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОГО) ПРАВА1. СОДЕРЖАНИЕ ТЕМЫ XXIОсновные черты сходства и различия систем международного и национального права. Регулятивный характер системы международного права и национальных правовых систем. Государственно-волевой характер норм международного и национального права. Общность объекта регулятивного воздействия международного и национального права. Общие черты и особенности источников международного и национального права. Основные пути и формы влияния международного права на национальное. Обратное воздействие национального права на международное право. Социальный смысл и содержание концепции примата международного права над внутригосударственным правом. Неоднозначность восприятия данной концепции в разных странах. Характер взаимосвязи и взаимодействия современного международного права и российского внутригосударственного права. 2. МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ К ТЕМЕ XXI1. Основной целью данной темы является раскрытие с помощью сравнительного метода характера взаимосвязей и взаимодействия международного и национального (внутригосударственного) права. В качестве исходного положения при этом рассматривается тот факт, что сравнительное правоведение в качестве объекта исследования имеет не только национальные правовые системы, но и международное право (публичное и частное). Изучение их в сравнительном плане неизбежно порождает исходный вопрос о том, являются ли они вообще достаточно разделенными и самостоятельными правовыми системами, чтобы можно было проводить их сравнительный анализ. Вопрос на первый взгляд может показаться тривиальным. Однако за ним стоит довольно длительная интеллектуальная борьба. 2. Говоря об историческом разночтении относительно данного вопроса и о разнообразии существующих в мире вплоть до настоящего момента точек зрения, следует упомянуть прежде всего о том общеизвестном факте, что международное право как таковое, а следовательно, и его система весьма длительное время не признавались вообще. Констатируя данное обстоятельство, известный представитель российской школы международного права Ф. Ф. Мартенс (1845-1909) писал еще в начале XX в., что далеко не все юристы «согласны в своих взглядах на значение науки международного права». Если «такой замечательный публицист, — отмечал автор, — как Лоренц фон Штейн, относит ее к высшей области юридико-политических наук, то другие представители юриспруденции и преимущественно юристы-практики не находят возможным даже считать международное право за отрасль права» или «доказывают, что единственным его предметом является осуществление в международных отношениях грубой физической силы». Основные причины долгого непризнания международного права Ф. Мартене и другие авторы усматривают в следующем. Во-первых, в относительной неразвитости международного права в течение длительного времени по сравнению с национальными системами права. Видный немецкий ученый-государствовед и правовед конца XIX — начала XX в. Г. Еллинек (1851-1911) писал в связи с этим, что «лишь в мире христианских государств, связанных друг с другом множеством культурных элементов, объединенных в Средние века единой церковью, к началу нового времени зарождаются идея и создание международного права, значительно прогрессирующие затем со времени Вестфальского мира и достигающие неожиданного развития в течение истекшего столетия». Это международное право, пояснял автор, «есть то право, которое связывает государства в их взаимных отношениях, т.е. то право, которое противостоит государству в его внешних отношениях в качестве объективного права». «Возможность и существование международного права, — резюмировал Г. Еллинек, — многократно подвергались сомнению. Оно отвергается, конечно, теми, кто приступает к решению этого вопроса со старыми цивилистическими шаблонами. Но окончательное решение вопроса о его существовании принадлежит тем образованиям, для которых оно должно служить действующим правом, — самим государствам». Если они признают себя связанными международным правом, это является прочным базисом его существования. А что такое признание со стороны членов международного общения «фактически существует — для нашего времени представляется совершенно бесспорным». Позднее признание международного права в качестве самостоятельной отрасли знаний и системы права вовсе не означало наличия правового вакуума в отношениях между государствами. Известно, например, что ряд институтов международного права получили свое развитие и закрепление еще в древности, в эпоху рабовладения. Это, в частности, системы норм, касающиеся посольского и договорного права, деятельности третейских судов и посредничества, защиты прав иностранцев и др. Однако речь при этом идет о признании не только и даже не столько отдельных институтов, сколько в целом самого международного права. Различные институты появились и получили свое формально-юридическое и практическое признание еще на ранних стадиях развития человеческого сообщества. Что же касается международного права в целом как системы юридических принципов и норм, регулирующих отношения между государствами и другими участниками (субъектами) международного общения, то оно было признано гораздо позднее. Во-вторых, в сильном и продолжительном влиянии римского права на правовую жизнь стран Западной Европы и на их систему юридического образования, существенно затормозившем, по мнению Ф. Мартенса и ряда других авторов, развитие и признание международного права. В Западной Европе и в особенности в германских университетах, констатировал Ф. Мартенс, «изучение римского права и пандектов до самого последнего времени составляло почти исключительный предмет образования юристов». Это «преобладающее господство римского права», по справедливому утверждению автора, «не только замедлило развитие других отделов права, но и утвердило тот ложный взгляд на юридическую науку, что только та система законов заслуживает названия науки права, которая непосредственно применяется в жизни, служит средством борьбы за повседневные интересы лица, охраняется принудительной силой, — словом, может быть основана на римском праве». Международное право «в глазах цивилиста» и любого иного юриста, воспитанного на традициях римского права, «часто нарушаемое на практике и в большинстве случаев имеющее лишь отдаленный интерес для частных лиц», не было частью правоведения, «потому он не находил возможным посвятить ему свои труды». С удовлетворением отмечая, что современные юристы и политические деятели все чаще отказываются от этого воззрения «даже в Германии», и что римское право «постепенно сходит с того пьедестала, на который оно было поставлено в Германии силой обстоятельств прошлого времени», Ф. Мартенс не без оснований заключает: при существующем строе общественной жизни, когда народ путем избрания своих представителей «призывается к участию в законодательстве и к управлению страной», знакомство лишь с Corpus Juris представляется далеко не достаточным, ибо «свод римского права не дает никакого ответа на многие жизненные вопросы, от которых зависит в настоящее время всестороннее развитие народов». Более того, «было бы напрасным трудом пытаться определить международные отношения современных народов на основании принципов этого права». Римляне остаются неподражаемыми мастерами «в формулировании положения гражданского права и в приложении юридического анализа, с которым каждый юрист должен относиться к изучению права вообще». В этом отношении римское право дает науке международного права тот практический метод, те орудия анализа, «посредством которых могут быть выяснены юридические нормы или законы». Однако в нем «нельзя искать юридического определения отношений, существующих между современными народами, потому что римляне не знали международных отношений в том смысле, который придается им в настоящее время». В своих отношениях с другими народами они исходили из принципа, прямо противоположного современному. Если теперь «международная жизнь в ее мирных проявлениях считается нормальным порядком вещей», то мирные международные отношения, в которые вынуждены были вступать римляне, рассматривались как «нарушение законного порядка отношений». Аналогичного мнения о соотношении международного и римского права придерживались и другие авторы, в частности Р. Иеринг. Правда, он считал, в отличие от других исследователей, что только в условиях Рима история права как таковая «вознеслась» от разрозненной истории прав отдельных народов до общей истории права всех народов и что jus gentium («право народов», «право между народами») есть если не само, то, по крайней мере, прототип современного международного права, ибо оно уже возвысилось «до новейшей идеи всеобщности и старалось осуществить ее в области международных торговых сношений». С такой постановкой вопроса, рассматривающей jus gentium в качестве синонима международного права, соглашались далеко не все авторы. Более того, данная точка зрения подвергалась резкой критике со стороны некоторых исследователей. Прослеживая историю становления международного права, Ф. Мартенс весьма критически относился к тому, что «первые представители науки международного права» довольно опрометчиво позаимствовали от римлян не только название международного права, но и представление о том, что «jus gentium есть международное право». На самом же деле «это определение представляет собой полнейшее смешение разнородных понятий», ибо если jus gentium есть «совокупность философских начал, общих гражданских законов различных стран», предмет которого составляют «бытовые, частные отношения между отдельными лицами в сфере их личного, вещного, обязательственного и семейного права», то очевидно, что предметом международного права являются не эти отношения, а «отношения между независимыми государствами». В-третьих, в негативном влиянии на процесс признания международного права в качестве самостоятельной отрасли знаний и относительно самостоятельной системы права реалистической школы права, безраздельно господствовавшей на рубеже XIX-XX вв., по словам Ф. Мартенса, «не только в науке истории, но также и в различных областях юриспруденции». Рассматривая господство физической силы как «единственный закон международных отношений», сторонники реалистической школы права выступали против признания «возможности осуществления и определения правовых начал и законов в области международных отношений», а следовательно, и против признания международного права. Основным аргументом при этом был тезис «об отсутствии принудительного характера положений международного права» и, в частности, о «недостатке законодательной власти и суда, общих всему союзу государств». Одним из активных защитников данного тезиса, фактически сводящего суть международного права к силе, был Р. Иеринг. В своей небольшой по объему, но весьма насыщенной по содержанию работе «Борьба за право», вышедшей в свет в 1908 г. и получившей широкое признание, автор утверждал: «Цель права — мир, путь к нему — борьба»; «право есть не чистая мысль только, но живая сила», «понятие права не есть понятие логическое, но чистое понятие о силе». Сила «не есть только средство для осуществления права, но она становится органической частью самого понятия о праве». Вот почему, рассуждал Иеринг, богиня справедливости держит в одной руке весы для взвешивания права, в другой руке меч для его защиты. Меч без весов будет голой силой, весы без меча — бессилием права. «Меч и весы идут рука об руку, и идеал права достигается только там, где сила, с которой богиня справедливости осуществляет право, равна ловкости и умению, с которыми она управляет весами». Оспаривая данный тезис, фактически сводящий сущность права к физической силе и на этом основании подвергающий сомнению правомерность и саму возможность существования относительно самостоятельной системы международного права, Ф. Мартенс отмечал: «Учение, согласно которому физическая сила и принуждение составляют существенную принадлежность права, смешивает две различные вещи». А именно — «самое право и принудительный порядок его осуществления». Последний «имеет применение» обычно в тех случаях, «когда право и закон нарушаются». Поэтому «сила есть более элемент неправды, чем права, которое в нормальном его существовании никогда не вызывает насильственного осуществления. Право перестает существовать с того момента, когда оно перестало быть побудительной причиной и мотивом людских действий, когда оно более не осознается». 3. Относительно самостоятельный характер международного права как системы, существующей параллельно и наряду с внутригосударственными (национальными) правовыми системами, длительное время подвергался сомнению и с других позиций. А именно — с позиции получившей широкое распространение в конце XIX — первой половине XX в. доктрины, согласно которой в мире нет разных правовых систем, а существует лишь единый универсальный правовой порядок и соответственно единая «универсальная правовая система». Одним из наиболее активных сторонников данной идеи был Г. Кельзен. Согласно его воззрениям, «между национальным и международным правом нет абсолютной границы». Различие между ними весьма относительно. Оно заключается прежде всего «в уровне централизации правовой системы или децентрализации». Национальное право представляет собой «сравнительно высокоцентрализованный правовой порядок», поскольку оно соотносится с системой централизованных государственных органов, включая систему органов государственной власти — законодательных органов, исполнительно-распорядительных и судебных органов. По сравнению с национальным правом международное право выступает как «более децентрализованный правовой порядок». Оно представляет собой «самый высокий уровень децентрализации, когда-либо существовавший в пределах позитивного права». Признавая за нормами международного права юридическую природу, поскольку они непосредственно ассоциируются с государством, порождаются и обеспечиваются в случае необходимости совместными усилиями государств, Г. Кельзен в то же время воздерживался от выделения международного права в относительно самостоятельную правовую систему. Согласно его воззрениям, международное и национальное право («международный правовой порядок» и «все национальные правовые порядки») формируют «единую, универсальную правовую систему». Они выступают как две неразрывно связанные между собой составные части этой системы. В рамках данной системы нормы международного публичного права играют центральную роль. Они распространяют свое действие как на территорию всех ныне существующих государств, так и на территорию, где имеется лишь потенциальная возможность возникновения новых государств. Иными словами, международное право имеет глобальный характер и действует на любой территории, «где нормы этого права должны применяться», а национальное право — только на территории «своего» отдельно взятого государства. Согласно воззрениям Г. Кельзена, в отличие от норм международного права, имеющих глобальный характер, юридические нормы, из которых возникают национальные правовые системы, являются локальными по своему характеру. Они формируют «локальные правовые порядки», из которых затем возникает универсальный правовой порядок. Характер отношений, складывающихся при этом в рамках последнего между нормами национального права, с одной стороны, и нормами международного права — с другой, зачастую сходен с взаимоотношениями между нормами национального права и нормами морали. Не вдаваясь в суть данного, весьма спорного утверждения, отметим лишь, что в этом случае международное право без достаточных для того оснований не признается в качестве автономной, относительно самостоятельной системы правовых норм, и тем самым практически исключается возможность его сравнительного исследования с национальными системами права. 4. Такая возможность также исключается и тогда, когда международное право рассматривается лишь как отрасль права, а не как относительно самостоятельная система права или же когда оно трактуется как неотъемлемая часть некоего «промежуточного» (intermediary) права, существующего, по мнению некоторых авторов, между национальным правом и собственно международным правом, ибо такой подход к международному праву практически ничем не отличается от прежних, развивавшихся, в частности, Г. Кельзеном и другими авторами так называемых «монистических подходов», при которых оно фактически лишалось признания в качестве самостоятельной отрасли знаний и учебной дисциплины. Подвергая критическому анализу подобные монистические воззрения на международное и национальное право, известный английский ученый-юрист, специалист в области международного права, Л. Оппенгейм не без оснований писал, что монистическая доктрина неправомерно отрицает многие вполне очевидные доводы и положения. А именно — то, что: а) субъекты обеих систем права существенно различны и что в обеих системах в конечном счете «регулируется поведение индивидуумов» с той лишь разницей, что в сфере международной жизни «последствия такого поведения приписываются государству»; б) в обеих сферах права существенным является предписание, «обязательное для субъектов права независимо от их воли». Кроме того, данная доктрина неправомерно утверждает, что международное право и внутригосударственное право, «не имеющие между собой существенных различий, должны рассматриваться как проявления единой концепции права». И это не только проблема терминологии, поясняет Оппенгейм, согласно которой было бы неправильно давать одно и то же наименование «двум существенно различным системам норм, регулирующих одно и то же поведение». Главный довод этой доктрины в пользу идентичности «в основном обеих сфер права» состоит в том, что ряд коренных понятий международного права «не может быть понят без предположения о некоем высшем правовом порядке, из которого вытекают различные системы внутригосударственного права, в известном смысле путем делегирования. Пределы персональной и территориальной компетенции государств определяются международным правом». 5. Для определения реального статуса международного права, а вместе с тем возможности его исследования как относительно самостоятельной системы права в сравнительном плане с национальными системами права следует, как представляется, исходить из основных положений не монистической концепции, а так называемой «дуалистической концепции». Суть ее заключается в полном признании самостоятельного характера как системы международного права, так и системы внутригосударственного или национального права. Данная доктрина активно развивалась Оппенгеймом и другими видными экспертами в сфере международного права, исходившими из того, что «международное право и внутригосударственное право отдельных государств существенно отличаются друг от друга». Отстаивая «дуалистические» позиции, Оппенгейм писал, что международное право «ни в целом, ни частично не может per se быть частью внутригосударственного права». Точно так же, как внутригосударственное право «не обладает силой изменять или создавать нормы международного права». Последнее «ни в коей мере не обладает силой изменять или создавать нормы внутригосударственного права». В тех же случаях, когда, согласно «внутригосударственному праву отдельного государства, международное право, как целое или в некоторых своих частях, признается внутригосударственным правом этого государства, то это может быть лишь в силу внутреннего обычая или закона». В этом случае соответствующие нормы международного права «путем их признания становятся одновременно и нормами внутригосударственного права». Из этого следует один, но вполне конкретный и практический вывод, согласно которому «поскольку такое полное или частичное признание не имело места, то государственные суды не могут считаться связанными международным правом по той причине, что оно per se не имеет никакой власти над этими судами». Если же окажется, что норма внутригосударственного права находится «в несомненном противоречии с нормой международного права, то государственные суды обязаны применить первую». Дуалистическая концепция получила свое дальнейшее развитие и широкое распространение особенно в послевоенные (после окончания Второй мировой войны) годы. Окончательно сложившийся к этому времени двухполюсный мир, противостояние друг другу различных социально-экономических и политических систем в значительной мере сняли с повестки дня вопрос о едином и неделимом миропорядке, «универсальной правовой системе» и пр. Монистический взгляд на реальный статус и характер их взаимоотношений международного и национального права все в большей степени вытеснялся дуалистическим подходом. В известной мере идеалистическое монистическое представление о «едином мировом правопорядке», единой «универсальной правовой системе» стало все более активно заменяться гораздо более реалистическим дуалистическим влиянием. Хотя это вовсе не исключает в настоящее время определенного влияния и монистических идей. Однако как в отечественной, так и зарубежной литературе доминирующим все отчетливее становится дуалистический подход. Согласно «дуалистическим» представлениям, международное право рассматривается как «особая, отличная от правовых систем конкретных государств», относительно самостоятельная система права. Она складывается из «совокупности международно-правовых принципов и обязательных для всех государств норм». В отечественной научной литературе особо подчеркивается, что международное право — это обширная и быстро расширяющаяся система права, включающая в себя такие отрасли, как право договоров (отрасль договорного права), право международных организаций, право международной безопасности, международное экономическое право, международное морское право, международное космическое право, международное воздушное право, права человека в международном праве и др. Вполне обоснованно отмечается также, что международное право как система не существует изолированно от других социально-политических и правовых явлений, от других существующих наряду с ним и влияющих на его развитие правовых и неправовых систем. Речь идет, с одной стороны, о национальных правовых системах, тесно связанных и взаимодействующих с системой принципов и норм, образующих международное право, а с другой — о системе международных отношений, на основе которых возникает и развивается международное право, а также о «международной межгосударственной системе». Последняя, зачастую называемая просто «межгосударственной системой», включает в себя не только государства, но и «государственно подобные образования», «народы и нации, борющиеся за независимость, то есть государственные образования в процессе становления», межгосударственные международные организации, различные международные органы (например, международные суды и арбитражи, международные комиссии), «международное право и другие социальные нормы, действующие в этой системе, связи между этими компонентами». Таким образом, возникшее на базе международно-экономических, финансовых, политических и иных отношений, международное право как относительно самостоятельная правовая система находится в тесной взаимосвязи и взаимодействии с другими, относительно самостоятельными национальными правовыми системами, а также — с межгосударственной системой. По мнению специалистов в области международного права, его следует рассматривать как подсистему межгосударственной системы, одновременно выступающую по отношению к нему в качестве окружающей среды. Однако в плане сравнительно-правового исследования важен лишь один момент, а именно — признание относительно самостоятельного характера систем международного и национального пра-ва, а также возможности их сравнительного познания. 3. ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ К ТЕМЕ XXI И КРАТКИЕ НА НИХ ОТВЕТЫ1. Что есть общего и особенного у международного права и национальных правовых систем?Вопрос об общих чертах и особенностях международного и национального права издавна привлекал к себе внимание авторов, признающих относительно самостоятельный характер данных правовых систем. Однако акцент при этом ставится чаще всего на выявлении их отличительных признаков и черт, нежели их общностей. Так, исследуя международное право в сравнении с «внутригосударственным правом отдельных государств», Л. Оппенгейм указывал прежде всего на то, что данные правовые системы «существенно отличаются друг от друга». Они различны в первую очередь в отношении своих источников. Источниками внутригосударственного права являются «обычай, развившийся в пределах данного государства, и акты его законодательной власти». В то время как источники международного права — это «обычай, развившийся среди семьи народов, и правообразующие договоры, заключенные членами этой семьи». Далее, международное право и внутригосударственное право различаются по регулируемым ими отношениям. Внутригосударственное право само регулирует «отношения между лицами, находящимися под властью определенного государства, и отношения между этим государством и данными лицами». Международное же право регулирует «отношения между государствами—членами семьи народов». Наконец, международное и внутригосударственное право различаются «по содержанию самого права». Если внутригосударственное право «есть право суверена над отдельными лицами, подчиненными его власти», то международное право «есть право не над суверенными государствами, а между ними». Международное право функционирует как «право более слабое» по сравнению с внутригосударственным правом. На акцентирование внимания сторонниками дуалистических идей, («плюралистическими интерпретаторами») главным образом на отличительных чертах международного и национального права в процессе их сравнительного познания указывал также в своих критических замечаниях и Г. Кельзен. Выступая против рассмотрения международного и национального права в качестве самостоятельных правовых систем, знаменитый ученый отмечал: когда хотят подчеркнуть «взаимную самостоятельность» международного и национального права, то чаще всего ссылаются в качестве аргументов на их отличительные черты. Например, на то, что «обе правовые системы имеют в качестве предмета своего регулирования различные общественные отношения». Говорится при этом, что «национальное право регулирует поведение индивидов, а международное — поведение государств». Однако этот аргумент «не срабатывает», поскольку в окружающем нас мире не было и нет поведения государств самих по себе, как таковых. Их поведение всегда «сводится к поведению индивидов, представляющих данное государство». В силу этого трудно говорить о том, что международное и национальное право имеют разные предметы своего регулирования и отличаются друг от друга предметами регулирования. Уж если говорить об отличительных признаках и чертах международного и национального права, делал окончательный вывод автор, то следовало бы обратить внимание, прежде всего, на особенности характера этих плановых систем и на специфику источников этих систем права. Ведь вполне очевидным является то, что «если национальное право создается всегда одним государством, то международное право — сообществом, состоящим из двух и более государств». Данное обстоятельство всегда накладывает неизгладимый отпечаток как на характер правовых систем, так и на другие их стороны. Не вдаваясь в анализ выводов Г. Кельзена и других авторов, по существу, необходимо согласиться с развиваемой ими идеей о том, что при рассмотрении взаимосвязи и взаимодействия международного и национального права не следует акцентировать внимание лишь на отличительных признаках и чертах этих правовых систем, а необходимо исходить из «сбалансированного» представления о существующих у них общностях и особенностях. Следует также иметь в виду, что нередко в каждой общности международного и национального права заложена одновременно и их особенность, что многие особенности каждой из систем права вытекают из их общностей, являются своеобразным продолжением их общностей. Например, «исходная» общность международного и национального права заключается в том, что все они являются правовыми системами, а не системами норм морали или других социальных норм, что все они выступают под единым названием права. Однако эта общность, базирующаяся на наличии у данных правовых систем таких объединяющих признаков и черт, как их волевой, социальный и регулятивный характер, не только не отрицает, а, наоборот, всячески предполагает наличие у каждой из них также и индивидуальных особенностей. Суть этих особенностей правовых систем, выступающих как продолжение их общностей, заключается, в частности, в специфическом характере форм существования и проявления этих общих признаков и черт, в наличии у различных правовых систем своих особых, отличающихся друг от друга предметов и методов регулирования, своих правотворческих процедур и процессов и также своих собственных источников права. При более обстоятельном рассмотрении подобных общностей и особенностей национальных правовых систем и системы международного права необходимо обратить внимание и особо выделить следующие их общие и специфические черты. Во-первых, регулятивный характер системы международного права и национальных правовых систем Смысл его заключается в том, что, устанавливая определенные права и обязанности сторон — участников международно-правовых или внутригосударственных отношений, обе правовые системы создают тем самым своего рода пределы, рамки их поведения, направляют их действия в строго определенное правовое русло. Разумеется, набор регулятивных средств, находящихся в распоряжении международного и внутригосударственного права, не ограничивается лишь нормами права. Огромную роль при этом играют правовая культура, правосознание, правовые обычаи и традиции, а также другие правовые явления и факторы, оказывающие соответствующее воздействие на участников правоотношений. Однако не в этом дело. Более важным представляется подчеркнуть два обстоятельства: а) регулятивность как свойство любого права присуща и международному, и национальному праву. В этом — их несомненная общность; б) из этой общности в процессе формирования и функционирования различных правовых систем вытекают их особенности. Сравнивая регулятивный характер данных правовых систем, нетрудно заметить, что в национальных правовых системах (особенно таких, как английская, японская и др.) по сравнению с международной правовой системой гораздо большую роль играют исторические, политические и правовые традиции. Несравнимо большее значение имеют правовое сознание и обычай. Намного более активную роль в процессе реализации правовых предписаний выполняют политическая и правовая идеология, правовые доктрины. Во-вторых, государственно-волевой характер норм международного и национального права. Элемент общности этих двух правовых систем проявляется в том, что нормы международного и национального права не являются чем-то инородным и независимым по отношению к воле, целям, интересам и желанию их создателей. Они представляют собой продукт волевой деятельности людей, выступают как средство выражения и закрепления их социальных и материальных ценностей и интересов. Еще в начале XX в. известный российский ученый-юрист И. В. Михайловский, рассуждая на эту тему, писал, что любое право есть не что иное, как «средство для охраны человеческих интересов; право есть интерес, защищаемый государством». Все содержание человеческой жизни состоит «в стремлении к достижению бесконечно разнообразных интересов. Вокруг этих интересов идет постоянная борьба. И вот, когда какой-нибудь интерес приобретает особо важное значение, когда он недостаточно охраняется другими этическими нормами, государство дает ему специальную охрану посредством юридических норм и превращает таким образом интерес в право». Аналогичные рассуждения о неразрывной связи права, независимо от того, международное оно или национальное, с человеческими (групповыми, индивидуальными, классовыми и пр.) интересами, о волевом и о целевом характере права можно найти в работах многих других авторов. Р. Иеринг, например, данному вопросу посвятил специальное научное исследование. Основные положения его труда «Цель в праве» и в настоящее время не утратили своего актуального значения. То же самое можно сказать о положениях, касающихся неразрывной связи международного и национального права с государственными и иными целями, интересами, а также с государственной волей, развивавшихся в работах выдающегося француза М. Ориу «Основы публичного права», немца Г. Еллинека «Общее учение о государстве» и многих других известных авторов. Адекватно отражая сложившуюся реальность, все авторы, признающие относительно самостоятельный характер международного и национального права, единодушны в том, что данные правовые системы являются государственно-волевыми по своему характеру системами и что в этом заключается их несомненная общность. Что же касается их особенностей, то они сводятся к особенностям порядка формирования и специфике форм (способов) выражения в каждой из рассматриваемых систем государственной воли. В национальном праве государственная воля, «наполняющая» в процессе правотворчества сущность и содержание издаваемых государством норм права, проявляется в наиболее полной мере и, к тому же, в «чистом» виде. Воплощаясь в систему норм, формирующих национальное право, она выступает как воля доминирующего в пределах той или иной страны суверена, как единая и неделимая государственная воля. Иначе дело обстоит по отношению к международному праву. В процессе формирования норм и принципов международного права государственная воля проявляется иным образом. А именно — не как индивидуальная воля единого государства, а как согласованная воля нескольких государств. В силу этого в специальных научных исследованиях современное международное право вполне оправданно определяется не в виде системы юридических норм и издаваемых или санкционируемых государством и выражающих государственную волю, как в случае с национальным правом, а как система юридических норм, «создаваемых государствами (и частично другими субъектами международного права) путем согласования их воль, регулирующих определенные общественные отношения». В-третьих, наличие общих черт и особенностей в объектах и предметах регулирования международного и национального права. В качестве объектов регулирования международного и национального права выступают существующие в мире, в рамках отдельных стран и за их пределами, общественные отношения, которые могут быть опосредованы и в действительности опосредуются не только нормами права, но и другими социальными нормами (нормами морали, обычаями, традициями и пр.). Весь этот массив общественных отношений теоретически и практически подлежит регулятивному воздействию как со стороны международного, так и национального права. В этом, безусловно, проявляется момент сходства данных правовых систем, а вместе с тем и общности их по объекту регулирования. Однако сходство по объекту регулирования вовсе не отрицает, а, наоборот, всячески предполагает наличие специфических особенностей и различий в предметах регулирования международного права и национальных правовых систем. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что если предметом регулирования национального права являются отношения, возникающие внутри той или иной страны, в пределах того или иного «национального» общества, то предметом регулирования международного права являются общественные отношения, возникающие на уровне международного сообщества. Международное право, писал Г. И. Тункин, имеет свой предмет регулирования, «отличный от предмета регулирования внутригосударственного права. Это отношения между авторами межгосударственной системы». Международное право, отмечал Л. Оппенгейм, есть право, «регулирующее прежде всего взаимоотношения государств, а не отдельных лиц». Предметом науки международного права, утверждал Ф. Мартенс, является «совокупность жизненных отношений, существующих между народами». Отношения эти вызываются различными интересами и стремлениями «как целых народов, так и отдельных членов, подданных различных государств, к удовлетворению, посредством международного обмена, своих физических и духовных потребностей». Следовательно, делал вывод Ф. Мартенс, наука международного права «имеет своим основанием международную жизнь и служит выражением правового общения цивилизованных народов». Несмотря на различие формулировок в определении предмета международного права, предлагаемых различными авторами, суть их в конечном счете сводится к одному и тому же. А именно — к утверждению о том, что предмет науки международного права, в отличие от предмета национального права, составляют общественные отношения, лежащие не внутри того или иного конкретного общества, а за его пределами, на уровне мирового сообщества. Данное положение не следует, однако, абсолютизировать, имея в виду тот факт, что на современном этапе развития международных связей некоторые отношения, возникающие в рамках того или иного «национального» общества, регулируются также нормами международного права, традиционно опосредствовавшими отношения, возникавшие лишь между различными участниками международно-правовых отношений, на уровне мирового сообщества. Помимо сказанного, особенность предметов регулирования международного и национального права проявляется также в том, что они опосредуют весьма различные по своему характеру отношения. Исследуя эти отношения в целостном плане, нетрудно заметить, что если в системе отношений, составляющих предмет регулирования национального права, значительное место занимают отношения властвования и подчинения, то в системе отношений, образующих предмет регулирования международного права, таких отношений, по природе своей предполагающих наличие единого властвующего субъекта (суверена) и подчиненных ему субъектов, нет. Существенное отличие международного права от государственного, писал в связи с этим Г. Еллинек, заключается в том, что «первым не регулируются отношения властвования и подчинения, ибо оно есть право между координированными элементами». Авторитетами, устанавливающими международное право и в то же время связанными им субъектами, «являются именно сами государства». В их взаимных отношениях сначала проявилось «действие исторического элемента в понятии права». Факт соблюдения правил международного оборота «вызвал представление об их юридической обязанности». Затем «присоединяются правовые нормы», вырабатываемые уже по прямому соглашению государств, посредством которых последние, «давая место рационалистическим требованиям de lege ferenda со стороны правотворящих факторов, значительно содействовали дальнейшему развитию международного правопорядка». Следует заметить, что различие в характере отношений, регулируемых с помощью норм международного и национального права, накладывает свой весьма заметный отпечаток и на сами механизмы правового регулирования, а также на процесс правотворчества и правоприменения. В научной литературе вполне резонно отмечалось, что «сопоставляя международное право и внутригосударственное право как системы», нетрудно установить, что «связи между элементами первой системы в сфере нормотворчества и нормоприменения носят преимущественно координационный характер; в системе же национального права эти связи носят в основном субординационный характер». В-четвертых, наличие общих черт и особенностей, касающихся субъектов международного и национального права. Общность рассматриваемых в «субъективном» плане систем международного и национального права появляется как минимум в двух отношениях: 1) в отношении самого факта существования субъектов права в каждой из систем и 2) в наличии общих для каждой из них субъектов права. Существование международно-правовых и национально-правовых субъектов не только объединяет две рассматриваемые правовые системы в одну родовую — правовую систему, но и сближает их между собой. Дело заключается в том, что по сравнению с другими социальными (политическими, идеологическими, моральными и др.) системами субъекты международного и национального права, несмотря на имеющиеся между ними различия, должны обладать такими общими для них всех признаками и чертами, какими не может обладать ни один из субъектов других социальных систем. Речь идет прежде всего об их правоспособности и дееспособности. Наличие этих признаков и черт не только объединяет всех субъектов международного и национального права в единую родовую группу, но тем самым еще больше сближает между собой рассматриваемые правовые системы. Внимание! Авторские права на книгу "Теория государства и права. Учебник. Схемы. Хрестоматия. 2-е издание" (Марченко М. Н., Дерябина Е. М.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
