|
|
ОглавлениеГлава 5. Научный этос. Глава 6. Наука и социология научного знания Часть 3. Среда науки. Глава 9. Человек в науке. Глава 10. Пол в науке Глава 11. Наука в обществе (Социальные функции науки) Глава 12. Воспроизводство научного потенциала общества. Глава 13. Государственная научная политика Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава 5. Научный этосУ всякого развитого социального института есть социальная специфика. Определить ее не всегда просто, но это бывает увлекательно. В этой главе мы попытаемся понять социальные основания научной деятельности. Что такое этосКак и всякий социальный институт, наука подразумевает собственный набор ролей. Роли с одной стороны, представляют собой ожидания людей, и соответствующие им правила поведения с другой. Эти правила могут совпадать с правилами поведения в других социальных институтах. Например, ролевые отношения начальник — подчиненный в науке не обязательно отличаются от таковых в образовании, сфере культуры и т.д. Правила могут также не совпадать с правилами других институтов, составлять специфику социального института. Такие правила наиболее информативны для социологического изучения в рамках отраслевой социологии, поскольку несут уникальную информацию и выявляют закономерности деятельности социального института. В этой главе мы рассмотрим вопрос о социальной специфике научной деятельности. Сюда не попадут правила, которые мы только приписываем различным сферам деятельности, но которые являются общими для всех. Например: правило, по которому для того чтобы получить водород, нужно подействовать соляной кислотой на цинк, мы называем химическим. Однако это не значит, что оно действует только для химиков. Филолог, который хочет получить водород, должен действовать по тем же правилам, что и химик. В этом правиле нет социальной специфики. Существуют ли особые правила поведения, которые действуют только в науке? Философ Александр Иванович Герцен писал: Оглашенный наукой должен пожертвовать своей личностью, должен ее понять не истинным, а случайным и, свергая ее со всеми частными убеждениями, взойти в храм науки. Этот искус для одних слишком труден, для других слишком легок. Мы видели, как дилетантам наука недоступна, оттого, что между ими и наукой стоит их личность; они ее удерживают трепетной рукой и не подходят близко к стремительному потоку ее, боясь, что быстрое движение волн унесет и утопит; а если и подходят, то забота самосохранения не дозволяет ничего видеть. Таким людям наука не может раскрыться оттого, что они ей не раскрываются. Наука требует всего человека, без задних мыслей, с готовностью все отдать и в награду получить тяжелый крест трезвого знания… Да, наука есть царство безличности, успокоенное от страстей, почившее в величавом самопознании, озаренное всепроникающим светом разума — царство идеи. Не мертвое, не остылое, как труп, но покойное в самом движении своем, как океан. В науке сонм олимпийцев, а не люди… Ответ Герцена понятен — ученые не такие, как остальные люди. Вопрос, который мы задаем, заключается в следующем: почему Герцен мог сказать, что в науке «не люди»? Можно ли подобные вещи сказать о металлургии, сельском хозяйстве, политике, других областях человеческой деятельности? Для некоторых областей, несомненно, «да». Военный должен жертвовать своей жизнью в некоторых обстоятельствах. А вот инженер или агроном вряд ли. Правила жизни для военного очень отличаются. Это легко заметить по внешним признакам: особая форма, ритуальное поведение и т.п. Инженера от агронома с первого взгляда не отличишь. Чем же отличаются ученые? Обычно нормы поведения изучает этика. Традиционными объектами этики являются, наряду с нормами и правилами, механизмы социального контроля, важнейшим из которых является система поощрений и наказаний. Если мы хотим рассмотреть вопрос несколько шире: не только одобряемое и порицаемое поведение, но также стилевые отличия, поддерживаемые не столько санкциями (положительными или отрицательными), сколько механизмами идентичности — идеальными представлениями о своей группе и коммуникационными механизмами. Этос — групповая характеристика, характеризующая ценностные, нормативные и стилевые отличия группы от других групп и населения в целом. В этой главе речь пойдет о научном этосе. Как видно из определения, это шире, чем профессиональная этика. Нормативная теория Роберта МертонаБольшинство историков социологии науки сходятся во мнении, что основателем этой дисциплины следует признать Роберта Кинга Мертона (1910–2003). Так это или не так никакого значения не имеет. Важно то, что благодаря Мертону изучение научного этоса стало центральной темой социологического изучения науки. Мы уже упоминали о Мертоне в первой главе в связи с его диссертацией «Наука, Технология и Общество в Англии XVII века». Там Мертон сформулировал идею об этических основаниях научной деятельности или, другими словами, нормативную теорию науки. Идею о том, что результаты научных усилий не слишком полезны для тех, кто непосредственно их получил и, следовательно, должны существовать особые ценности, регулирующие и мотивирующие науку, Мертон развил в концепции четырех императивов научной деятельности, известный сокращенно как КУБОС: 1. Коллективизм — научные результаты должны передаваться в общее пользование в обмен на справедливое признание заслуг. 2. Универсализм — индивидуальные или социальные характеристики ученого не должны отражаться на результатах, наука открыта для всех независимо от расы, пола, классовой принадлежности и т.п. Ученые должны оцениваться только по качеству своих работ, а не социальных характеристикам. 3. Бескорыстие — поведение ученого не должно демонстрировать стремление к личной выгоде. 4. Организованный скептицизм — научные результаты должны подвергаться всесторонней проверке, ученый должен способствовать выявлению слабых мест в своей работе и работах коллег. Коллег можно обижать, на коллег нельзя обижаться. Эти нормы, по мнению Мертона, соответствуют цели науки — получению и накоплению достоверного знания. Нетрудно заметить, что все они направлены на разделение личности ученого и результата его работы. Именно это отмечает Герцен, об этом мы говорили в первой главе. Существование таких императивов неизбежно, поскольку нормы, существующие в других социальных подсистемах, — например, экономическая норма «добейся максимальной прибыли», — могут исказить результаты научной деятельности. Императивы выступают гарантами эффективности науки, отгораживая ее от других социальных институтов. По Мертону наука — это этическое предприятие не только по происхождению, но и по повседневному функционированию. Нормативная теория науки Мертона была подвергнута критике на основании эмпирической очевидности существования «патологии». Фактов фальсификации, корыстности, нежелания делиться результатами и т.п. со стороны ученых, и фактов терпимости научного сообщества к нарушениям научных императивов накоплено достаточно много. С другой стороны, наличие в мире воровства, убийств, насилия не делает этические правила не существующими. В дальнейшем Мертон развивал свою теорию в направлении изучения «девиаций» научного поведения. Он отметил, что реальная наука сложна и ученому бывает трудно или невозможно соответствовать всем императивам. Мертон назвал такие ситуации амбивалентными или двойственными. Это с одной стороны, создает напряжение в деятельности ученого, с другой, дает возможность гибкого выбора линии поведения. Реальная нормативная систем, по мнению Мертона, представляет динамичное взаимодействие нормы и контрнормы. Мертон описал девять этических противоречий, характеризующих амбивалентность научной деятельности: ● Ученый должен как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но он не должен торопиться с публикациями. ● Ученый должен быть восприимчивым к новым идеям, но не должен поддаваться интеллектуальной «моде». ● Ученый должен стремиться добывать такое знание, которое получит высокую оценку коллег, но при этом должен работать, не обращая внимания на оценки других. ● Ученый должен защищать новые идеи, но не должен поддерживать опрометчивые заключения. ● Ученый должен прилагать максимальные усилия, чтобы знать относящееся к его области работы, но при этом должен помнить, что эрудиция иногда тормозит творчество. ● Ученый должен быть крайне тщательным в формулировках и деталях, но не должен быть педантом, ибо это идет в ущерб содержанию. ● Ученый должен всегда помнить, что знание универсально, но не должен забывать, что всякое научное открытие делает честь нации, представителем которой оно совершено. ● Ученый должен воспитывать новое поколение ученых, но не должен отдавать преподаванию слишком много внимания и времени. ● Ученый должен учиться у крупного мастера и подражать ему, но не походить на него. Взгляд на функционирование системы норм, как шатания от нормы к контрнорме и обратно был очень удобен, поскольку позволял объяснить практически любое поведение. Если кто-то скандалит из-за приоритета в научном открытии, то это потому, что действует норма, обязывающая ученого быть оригинальным. Если же ученый не пытается доказать свое первенство, то это действует норма научного бескорыстия. Но если теория объясняет все, она не предсказывает ничего. И бесполезна для науки. Объясняющая теория хороша только для сдачи экзаменов и преподавания в школе. Подобное развитие можно характеризовать как кризис нормативной теории. Она оказывается набором прекраснодушных пожеланий без эмпирического обоснования. С другой стороны, амбивалентность норм получила подтверждение в серии эмпирических исследований. Возникла идея, что амбивалентность должна приводить к сосуществованию разных ролевых моделей поведения ученых, существования типов поведения. Эта тема будет обсуждаться в главе 8. Сам Мертон занял скептическую позицию в отношении «больших» теорий. От теорий объясняющих любого ученого в любой ситуации он переключил свое внимание на теории «среднего уровня», изучение явлений в деталях. Мертон и его сотрудники выполнили ряд работ по изучению того, как распределяются «награды» в науке, такие как возможность публиковаться, научный престиж и т.п. Они обнаружили, что статья имеет больше шансов быть опубликованной, если в состав авторов входит лауреат Нобелевской премии или хорошо известный ученый. В качестве типичного образца явления, Мертон приводит случай с лордом Рэлеем, известным физиком, лауреатом нобелевской премии за 1904 год. В Британскую ассоциацию содействия продвижению наук была представлена статья, из которой по случайности выпало указание на авторство Рэлея. Ассоциация отказалась публиковать ее, потому что это «работа чудака, одержимого страстью к парадоксам». Когда они узнали имя автора, решение тотчас же поменяли. Мертон назвал это явление — эффект Матфея. Название отсылает нас к евангелисту Матфею, которому приписывают слова: «ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Эффект Матфея — известные и высокостатусные ученые получают признание непропорционально своим действительным заслугам. Причина существования эффекта — неравномерность продуктивности ученых. То явление, которое описывается законами Лотки, Бредфорда и другими, обсуждавшимися в третьей главе (Фрагмент 7). Те, кто уже создал выдающиеся работы, имеет больше шансов создать новые выдающиеся работы, чем остальные. Функциональность эффекта состоит в том, что он облегчает проблему распределения ограниченных ресурсов. Во-первых, публикаций настолько много, что вы не можете прочесть все. Во-вторых, поскольку наука состоит в поиске нового знания, то оценить качество результата бывает затруднительно. Результат это совершенно новый продукт, с чем его сравнить? В-третьих, наукой надо управлять. А планировать научные достижения — рискованное занятие. По этим причинам опора на предыдущие заслуги оказывается разумной тактикой. С точки зрения индивида эффект Матфея дисфункционален. Вклад малоизвестных ученых просто невидим. Он создает дополнительные трудности для начинающих ученых и, напротив, может нерационально распределять ресурсы в пользу ненужной деятельности, которую поддерживают высокостатусные ученые. Сделаем оговорку. Эффект присутствует и в других областях человеческой деятельности, везде, где нет очевидных критериев продуктивности. В одной оперетте генерала спрашивают: «Как вы получили все эти награды? О, мадам, первый орден я получил по ошибке, остальные за то, что имел первый». Если нет войны, трудно понять, насколько компетентен военачальник. Проблема оценки качества научной деятельности одна из самых актуальных, мы ее затрагивали в предыдущей главе. Мертон опубликовал работу про эффект Матфея в 1968 году. С тех пор этот эффект прочно связывается с именем Мертона. Однако, еще в 1944 году Луис и Мэри Физеры в учебнике «Органическая химия» описали это же явление под именем «Правило Матфея». По учебнику Физеров училось большое количество американских химиков. Почему же открытие приписывается Мертону, а не Физерам? Это тоже проявление эффекта Матфея. Физеры авторитетные авторы в области химии. Но никто не ожидает от них вклада в социальные науки. Поэтому престиж первооткрывателя достается известному социологу. Несправедливо, но объяснимо. Следствия эффекта Матфея и связанные с ним эффекты: ● раннее признание повышает продуктивность ученого; ● при равном количестве публикаций ученый из перворазрядного научного учреждения получит больше признания; ● если у работы несколько соавторов основная заслуга будет приписана самому известному и титулованному; ● в каждом поколении количество выдающихся ученых ограничено (эффект 41 места); ● достигнув высокого уровня признания, ученому не требуется тратить усилий, чтобы на нем удержаться (эффект храповика). Нормативная теория науки — весомый вклад Мертона в социологию. Мертон предположил, что ролевая структура основана на системе собственных норм или императивов научной деятельности. Эти императивы задаются функцией науки — получением нового знания. Они определяют поведение ученых в институциональных рамках и разграничивают науку и другие социальные институты. Однако, чтобы ролевая система могла достигать своих целей она должна быть достаточно гибкой. Поэтому ролевое поведение осуществляется в системе норма — контрнорма. Институциональные механизмы науки, такие как система вознаграждения, оказываются амбивалентными, т.е. функциональными в одних отношениях и дисфункциональными в других. Мертон ввел термин контрнорма, пытаясь сохранить свою систему норм перед лицом противоречивой реальности. Это не спасло теорию, а погубило ее. Предсказательные возможности были принесены в жертву объяснительным. Между тем эта жертва не нужна. Поведение бесконечно разнообразно эмпирически. Например, если ученые А и Б опубликовали статьи мы можем найти бесконечное количество отличий в последовательности шагов, которые они совершали. То, что позволяет нам объединить их деятельность под одним ярлыком «передача результатов деятельности коллегам» заключено не во внутреннем сходстве физических движений их тел, а в функциональном сходстве результата. В том значении, какое эта деятельность имеет не для них самих, а для общества. Так или иначе, почти все современные социологи являются функционалистами. Сознательно или бессознательно. Чаще всего мы объединяем и разделяем явления по классам или категориям в соответствии с их смыслом, т.е. социальной функцией. Наличие систематических дисфункции означает, что мы либо неправильно специфицировали явление, например, отнесли к науке то, что наукой не является, либо неправильно определили функцию института. Может быть императивы научной деятельности не таковы, как их видел Мертон? Нобелевский лауреат в области физики за 1965 год Ричард Фейнман также считал, что наука отличается от других социальных институтов особым этосом. В отличие от Мертона, он полагал, что есть единственный императив, который Фейнман назвал «научная честность» (см. Фрагмент 10). Научная честность предполагает обязанность ученого сообщать обо всех соображениях, которые могут поставить под сомнение его результаты. Это императив организованного скептицизма, соединенный с императивом коллективизма. Не означает ли это работать против себя? Только в одном случае. Если ученый не ставит знак равенства между успехом исследования и личным успехом. Следовательно, императив бескорыстия является следствием одновременного осуществления двух других императивов. Универсализм, по Фейнману, неизбежное следствие открытости — «правду не скроешь». Сравнивая принцип научной честности Фейнмана с мертоновскими императивами, мы видим, что модель научного этоса Фейнмана уже. Вы обязаны делится с коллегами своим скептицизмом, но при этом лишена внутренних противоречий в силу единства основания. Фрагмент 10 Р. Фейнман. Наука самолетопоклонников В Средние века процветало множество нелепых идей, вроде того, что рог носорога повышает потенцию. Затем люди придумали метод, как отделить плодотворные идеи от неплодотворных. Метод состоял в проверке того, работает идея или нет. Этот метод, конечно, перерос в науку, которая развивалась настолько успешно, что теперь мы живем в век науки. И, живя в век науки, мы уже с трудом понимаем, как вообще могли существовать знахари, если ничего из того, что они предлагали, не действовало или действовало очень слабо. … Потом я стал думать: а во что еще мы верим? (Тут я вспомнил о знахарях - как легко было бы с ними покончить, установив, что их средства на самом деле не действуют.) И я нашел вещи, в которые верит еще больше людей, например в то, что мы знаем, как надо учить. Существуют целые школы новых методов чтения, и математических методов и т.п., но если присмотреться, вы увидите, что люди читают все меньше, во всяком случае, не больше, чем раньше, несмотря на то, что мы систематически развиваем эти методы. Вот вам знахарское средство, которое не действует. В этом надо разобраться. Почему они думают, что их методы должны работать? Другой пример - что делать с преступниками? Очевидно, что мы не можем добиться успеха. Мы создали много новых теорий, но не добились сокращения числа преступлений, используя свои методы обращения с преступниками. … Я думаю, что упомянутые мной педагогические и психологические дисциплины - это пример того, что я назвал бы наукой самолетопоклонников. У тихоокеанских островитян есть религия самолетопоклонников. Во время войны они видели, как приземляются самолеты, полные всяких хороших вещей, и они хотят, чтобы так было и теперь. Поэтому они устроили что-то вроде взлетно-посадочных полос, по сторонам их разложили костры, построили деревянную хижину, в которой сидит человек с деревяшками в форме наушников на голове и бамбуковыми палочками, торчащими как антенны — он диспетчер, — и они ждут, когда прилетят самолеты. Они делают все правильно. По форме все верно. Все выглядит так же, как и раньше, но все это не действует. Самолеты не садятся. Я называю упомянутые науки науками самолетопоклонников, потому что люди, которые ими занимаются, следуют всем внешним правилам и формам научного исследования, но упускают что-то главное, так как самолеты не приземляются. Теперь мне, конечно, надлежит сообщить вам, что именно они упускают. Но это почти так же трудно, как и объяснить тихоокеанским островитянам, что им следует предпринять, чтобы как-то повысить благосостояние своего общества. Здесь не отделаешься чем-то простым, вроде советов, как улучшить форму наушников. Но я заметил отсутствие одной черты во всех науках самолетопоклонников. То, что я собираюсь сообщить, мы никогда прямо не обсуждаем, но надеемся, что вы все вынесли это из школы: вся история научных исследований наводит на эту мысль. Поэтому стоит назвать ее сейчас со всей определенностью. Это научная честность, принцип научного мышления, соответствующий полнейшей честности, честности, доведенной до крайности. Например, если вы ставите эксперимент, вы должны сообщать обо всем, что, с вашей точки зрения, может сделать его несостоятельным. Сообщайте не только то, что подтверждает вашу правоту. Приведите все другие причины, которыми можно объяснить ваши результаты, все ваши сомнения, устраненные в ходе других экспериментов, и описания этих экспериментов, чтобы другие могли убедиться, что они действительно устранены. Если вы подозреваете, что какие-то детали могут поставить под сомнение вашу интерпретацию, - приведите их. Если что-то кажется вам не правильным или предположительно не правильным, сделайте все, что в ваших силах, чтобы в этом разобраться. Если вы создали теорию и пропагандируете ее, приводите все факты, которые с ней не согласуются так же, как и те, которые ее подтверждают. Тут есть и более сложная проблема. Когда много разных идей соединяется в сложную теорию, следует убедиться, что теория объясняет не только те факты, которые явились начальным толчком к ее созданию. Законченная теория должна предсказывать и что-то новое, она должна иметь какие-то дополнительные следствия. Короче говоря, моя мысль состоит в том, что надо стараться опубликовать всю информацию, которая поможет другим оценить значение вашей работы, а не одностороннюю информацию, ведущую к выводам в заданном направлении. Проще всего эта мысль объясняется, если сравнить ее, например, с рекламой. Вчера вечером я услышал, что подсолнечное масло "Вессон" не проникает в пищу. Что ж, это действительно так. Это нельзя назвать нечестным; но я говорю сейчас не о честности и нечестности, а о научной цельности, которая представляет совсем другой уровень. К этому рекламному объявлению следовало добавить то, что ни одно подсолнечное масло не проникает в пищу, если ее готовить при определенной температуре. Если же ее готовить при другой температуре, то в нее будет проникать любое масло, включая и масло "Вессон". Таким образом, правдивым был смысл, который передавался, но не факт, а с разницей между ними нам и приходиться иметь дело. Весь наш опыт учит, что правду не скроешь. Другие экспериментаторы повторят ваш эксперимент и подтвердят или опровергнут ваши результаты. Явления природы будут соответствовать или противоречить вашей теории. И хотя вы, возможно, завоюете временную славу и создадите ажиотаж, вы не заработаете хорошей репутации как ученый, если не были максимально старательны в этом отношении. И вот эта честность, это старанье не обманывать самого себя и отсутствует большей частью в научных исследованиях самолетопоклонников. Их основная трудность происходит, конечно, из сложности самого предмета и неприменимости к нему научного метода. Однако надо заметить, что это не единственная трудность. Как бы то ни было, но самолеты не приземляются. На множестве опытов мы научились избегать некоторых видов самообмана. Один пример: Милликен измерял заряд электрона в эксперименте с падающими масляными каплями. И получил несколько заниженный, как мы теперь знаем, результат. Его незначительная ошибка объяснялась тем, что использовалось неверное значение для вязкости воздуха. Интересно проследить историю измерений заряда электрона после Милликена. Если построить график этих измерений как функцию времени, видно, что каждый следующий результат чуть выше предыдущего, и так до тех пор, пока результаты не остановились на некотором более высоком уровне. Почему же сразу не обнаружили, что число несколько больше? Ученые стыдятся этой истории, так как очевидно, что происходило следующее: когда получалось число слишком отличающееся от результата Милликена, экспериментаторы начинали искать у себя ошибку. Когда же результат не очень отличался от величины, полученной Милликеном, он не проверялся так тщательно. И вот слишком далекие числа исключались и т.п. Теперь мы знаем про все эти уловки и больше не страдаем таким заболеванием. К сожалению, долгая история того, как люди учились не дурачить сами себя и руководствоваться полнейшей научной честностью, не включена ни в один известный мне курс. Мы надеемся, что вы усвоили ее из самого духа науки. Итак, главный принцип — не дурачить самого себя. А себя как раз легче всего одурачить. Здесь надо быть очень внимательным. А если вы не дурачите сами себя, вам легко будет не дурачить других ученых. Тут нужна просто обычная честность. Я хотел бы добавить нечто, не самое, может быть, существенное для ученого, но для меня важное: вы как ученый не должны дурачить непрофессионалов. Я говорю не о том, что нельзя обманывать жену и водить за нос подружку. Я не имею в виду те жизненные ситуации, когда вы являетесь не ученым, а просто человеком. Эти проблемы оставим вам и вашему духовнику. Я говорю об особом, высшем, типе честности, который предполагает, что вы как ученый сделаете абсолютно все, что в ваших силах, чтобы показать свои возможные ошибки. В этом, безусловно, состоит долг ученого по отношению к другим ученым и, я думаю, к непрофессионалам. Например, я был несколько удивлен словами моего друга, занимавшегося космологией и астрономией. Он собирался выступать по радио и думал, как объяснить, какова практическая ценность его работы. Я сказал, что ее просто не существует. "Да, но тогда мы не получим финансовой поддержки для дальнейших исследований", — ответил он. Я считаю, что это нечестно. Если вы выступаете как ученый, вы должны объяснить людям, что вы делаете. А если они решат не финансировать ваши исследования, — что ж, это их право. Одно из следствий этого принципа: задумав проверить теорию или объяснить какую-то идею, всегда публикуйте результаты, независимо от того, каковы они. Публикуя результаты только одного сорта, мы можем усилить нашу аргументацию. Но мы должны публиковать все результаты. Я считаю, что это так же важно и тогда, когда вы консультируете правительственные организации. Предположим, сенатор обращается к вам за советом: следует ли бурить скважину в его штате? А вы считаете, что лучше сделать скважину в другом штате. Если вы не опубликуете своего мнения, мне кажется, это не будет научной консультацией. Вас просто используют. Если ваши рекомендации отвечают пожеланиям правительства или каких-то политических деятелей, они используют их как довод в свою пользу; если не отвечают, — их просто не опубликуют. Это не научная консультация. … Другим примером являются эксперименты мистера Райна и других ученых, связанные с экстрасенсорным восприятием. По мере получения критики раз-ных людей — да и своей собственной, — они совершенствовали методики проведения экспериментов, так что полученные эффекты уменьшались, уменьшались и уменьшались, пока мало-помалу не исчезли вовсе. Все парапсихологи ищут такой эксперимент, который можно было бы повторить — провести его снова и получить тот же самый результат — хотя бы статистически. Они изучают миллион крыс — нет, на этот раз людей, — проделывают какие-то вещи и получают определенный статистический эффект. Когда они делают то же самое в другой раз, то не получают этого эффекта. И теперь появляется человек, который говорит, что ожидать эксперимента, который можно было бы повторить, — неуместное требование. И это наука? Я хочу пожелать вам одной удачи — попасть в такое место, где вы сможете свободно исповедовать ту честность, о которой я говорил, и где ни необходимость упрочить свое положение в организации, ни соображения финансовой поддержки — ничто не заставит вас поступиться этой честностью. Да будет у вас эта свобода. Из книги «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!». Глава основана на речи перед выпускниками Калифорнийского технологического института в 1974 г. Что происходит с этическими противоречиями Мертона при таком подходе? Рассмотрим первое: «Ученый должен как можно быстрее передавать свои научные результаты коллегам, но он не должен торопиться с публикациями». Не следует торопиться, чтобы не выдать сырой и непроверенный материал за твердо установленные факты. Коллективизм противоречит скептицизму. Если вы следуете принципу научной честности, то вы обязательно сообщите не только результаты исследований, но то, насколько вероятно, что вы ошиблись. Социологам хорошо знакома эта концепция по выборочному методу. Даже самый надежный инструмент в руках самого профессионального исследователя имеет некоторый шанс дать ложный результат, если вы работаете с выборочной совокупностью. И вы обязаны рассчитать и сообщить, каков этот шанс. Если вы как можно быстрее сообщаете о своих достижениях, но при этом не утаиваете, ничего, что может поставить их под сомнение, этическое противоречие исчезает. Остальные 8 этических противоречий можете разобрать самостоятельно и убедиться, что если следовать принципу «научной честности», то противоречивых ситуаций не возникнет. Это обсуждение не значит, что модель Фейнмана правильна. Возникает вопрос о соответствии реальности идеалам Фейнмана. Что делать со случаями научной нечестности? Разделить науку на настоящую и псевдонауку «самолетопоклонников», — слишком простое решение. Так у нас ни одной настоящей науки не останется. Можно предложить, что «научность» — интервальная характеристика. Т.е. есть более и менее научные занятия, более или менее научные организации, и т.д. Мы можем построить шкалу научности, основываясь на принципе «научной честности». Научная честность — стремление не обманывать самого себя. Обычная честность — стремление не обманывать других. Из слов Фейнмана следует гипотеза, что научная честность способствует эффективности. Разработки честных исследователей работают лучше. Например, применительно к социологии, компании сообщающие детали своих исследований, показывают более достоверные результаты. Это уже проверяемое утверждение. А значит, нормативная теория Фейнмана способна предсказывать. По мнению Сторера, случаи нарушения научной этики характерны, прежде всего, для малоэффективных ученых. Исследование У. Эпстейна показало, что нарушают научные стандарты чаще низкостатусные научные журналы (см. главу 6). Доказательством правомерности любой нормативной теории состоит не в том, что нормы являются общепринятыми, — нормы и нужны потому, что люди имеют привычку действовать иными способами, — а в том, что следование нормам способствует успеху в науке. Вывод, который следует из нашего обсуждения: трудности нормативной теории науки Мертона не следует принимать за непригодность нормативной теории науки вообще. Чтобы углубить наше понимание социальных особенностей науки рассмотрим два явления имитирующих науку, но не являющихся наукой: патологическую науку и фальсифицированную науку. Патологическая наукаУ этого явления есть и другие названия. С одним вы уже встречались в предыдущем разделе «наука самолетопоклонников». Другие: псевдонаука, кулинарная наука, паранаука, антинаука, лженаука, квази-наука, альтернативная наука. Есть определенные оттенки в употреблении этих слов, но мы не будем вдаваться в определения. Начнем с рассмотрения случаев. Внимание! Авторские права на книгу "Социология науки. Учебник" ( Григорьев В.Е. ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
