Книги

Социальная эпистемология. Человеческое познание в социальном измерении

Ивин А.А.

Возрастное ограничение:

Жанр:

Философия

Издательство:

Проспект

Дата размещения:

08.08.2017

ISBN:

9785392248087

Язык:

Объем текста:

425 стр.

Формат:

epub

Глава 3.
Стили теоретического мышления

3.1. Понятие стиля в истории познания

Понятие стиля, или способа, мышления, должно быть одним из центральных в социальной эпистемологии: с помощью этого понятия человеческое познание погружается в человеческую историю. Однако в существующих представлениях об этой области теории познания понятие стиля мышления в настоящее время практически не используется.

Изучение стилей мышления разных эпох важно для социальной эпистемологии в двояком смысле.

Прежде всего воздействие стиля мышления сказывается на всех аспектах теоретизирования, начиная с формы постановки проблем, приемов исследования и обоснования и заканчивая манерой изложения полученных выводов и последующими спорами вокруг них. Своеобразно даже мошенничество в теоретической сфере в рамках каждого из стилей. Естественно, что без учета влияния этой среды, общей для многих теорий, невозможны ни отчетливое понимание отдельных концепций, ни сопоставление разных концепций на фоне одного и того же стиля мышления, ни тем более сопоставление концепций, относящихся к разным стилям мышления. Например, нет смысла сопоставлять средневековые теории механического движения и соответствующие теории Нового времени, не принимая во внимание, что это — теории разных эпох, а значит, разных стилей мышления. Настолько разных, что совершенно иначе понимались и «теория», и «движение», и «обоснование», и «причина», и все другое.

Далее, с точки зрения социальной эпистемологии особый интерес представляет то, что имеется строгая и отчетливая параллель между развитием теоретического мышления как последовательной смены стилей, с одной стороны, и развитием отдельных теорий и концепций — с другой. Развитие теории во многом повторяет историю теоретизирования, этапы развития теории соответствуют основным этапам развития теоретического мышления.

Принципы подхода

В основе дальнейшего анализа истории познания лежат следующие идеи:

• познание развивается стилями; каждой эпохе присущ свой собственный стиль аргументации, и смена эпох является, в частности, сменой господствовавших в данные эпохи стилей аргументации;

• стиль познания эпохи укоренен в культуре эпохи, взятой как целое, а не в каких-то господствовавших в конкретную эпоху идеях, философских, религиозных, научных или иных концепциях;

• социально-историческая обусловленность стилей познания, характерных для разных эпох, опосредуется тем, что принято называть стилем мышления эпохи, или ее интеллектуальным консенсусом; понятия стиля познания и стиля мышления настолько тесно переплетены, что их трудно разграничить, хотя граница между ними, разумеется, имеется;

• существуют два полярных стиля мышления и познания — коллективистический и индивидуалистический, соответствующие двум диаметрально противоположным типам обществ и цивилизаций — коллективистическому и индивидуалистическому;

• ядром коллективистического стиля мышления является диалектика, утверждающая противоречивость всего существующего и усматривающая в противоречии источник всякого движения и развития.

Понятие стиля играет важную роль в эстетике и в истории искусства. Выделение таких стилей, как классицизм, романтизм, модернизм и т. д., является необходимым средством периодизации истории искусства, тем общим фоном, без которого теряет смысл сопоставление произведений искусства, относящихся к одной или тем более к разным эпохам. «Искусство, — пишет К. Манхейм, — действительно развивается “стилями”, а в рамках отдельных стилей мы имеем дело с постепенными изменениями во времени, благодаря чему можем локализовать неизвестные до сих пор произведения искусства». История искусства превратилась в научную дисциплину именно тогда, когда стала историей стилей искусства. «В истории искусства, — конкретизирует свою мысль Манхейм, — концепция стиля всегда играла особую роль, позволяла классифицировать сходства и различия, встречающиеся в разных формах искусства… Искусство развивается благодаря стилям, и эти стили появляются в определенное время и в определенном месте и по мере развития определенным образом выявляют свои формальные тенденции. Современная история искусства выработала довольно точный метод классификации важнейших стилей и реконструкции (в рамках отдельных стилей) постепенных процессов изменений, благодаря которым мелкие изменения аккумулируются, приводя к полному изменению стиля. Этот метод стал настолько точным, что позволяет практически во всех случаях безошибочно установить дату создания произведения искусства путем простого формального анализа его компонентов».

Человеческое мышление и познание также развиваются стилями. Понятия стиля мышления эпохи и стиля познания эпохи должны играть в истории теоретического мышления и в истории познания роль, аналогичную той, какую играет понятие стиля искусства в истории искусства. Только на основе данных понятий история мышления и история познания могут быть превращены в научные дисциплины.

Интеллектуальный консенсус эпохи

Каждая историческая эпоха смотрит на мир своими глазами, пользуется своей специфической системой мыслительных координат. В истории теоретического мышления и познания отчетливо выделяются четыре основных периода развития, соответствующих главным этапам развития общества. Это четыре стиля мышления, или четыре разных интеллектуальных консенсуса, последовательно сменявших друг друга: античный, средневековый, «классический» (стиль мышления Нового времени) и современный.

Так называемое первобытное, или мифологическое, мышление не относится к теоретическому мышлению и является только его предысторией. В первобытном мышлении явно отсутствует характерное для теоретического мышления противопоставление мира реально существующих объектов миру вымышленных, теоретических сущностей.

Таким образом, история мышления слагается из ряда качественно различных этапов. Каждому из них присущ свой стиль, или способ, теоретизирования, переход от этапа к этапу представляет собой революцию в способе теоретического освоения действительности. Рассматривать историю мышления в кумулятивистском духе как постепенное накопление все новых и новых удачных приемов и их последовательное совершенствование — все равно, что описывать «общество вообще», отвлекаясь от качественных различий между историческими эпохами и от социальных революций, с которыми связан переход от одной из них к другой.

Стиль, или способ, мышления эпохи — это совокупность глобальных, по преимуществу имплицитных предпосылок теоретического мышления конкретной эпохи, те почти незаметные для нее очки, через которые она смотрит на мир и которые не годятся для другой эпохи. Стиль мышления представляет собой сложную, иерархически упорядоченную систему неявных доминант, образцов, принципов, форм и категорий теоретического освоения мира. Эта система изменяется во времени, она подчинена определенным циклам, постоянно воспроизводит свою структуру и обусловливает специфическую реакцию на каждый включаемый в нее элемент. Иными словами, стиль мышления подобен иерархически организованному живому организму, проходящему путь от рождения до старости и смерти, непрерывно возобновляющему себя и придающему своеобразие всем протекающим в нем процессам.

Стиль мышления исторической эпохи — это как бы ветер, господствующий в эту эпоху и непреодолимо гнущий все в одну сторону. Но ограничения, диктуемые стилем мышления, почти не осознаются и не подвергаются исследованию в свою эпоху. Только новая эпоха, вырабатывающая собственное, более широкое теоретическое видение, начинает замечать то массовое летаргическое ослепление, которое сковывало умы предшественников, ту общую, как говорят, систематическую ошибку, которая сдвигала и искажала все.

Стиль мышления слагается под воздействием культуры как целого и является фактором, опосредующим ее влияние на теоретическую деятельность и науку как частную и узкую область культуры. Задавая горизонт теоретизирования и общие схемы подхода мышления к действительности, стиль мышления в конечном счете оказывает воздействие на все аспекты теоретизирования в конкретную эпоху. Если история науки — почва, в которую уходит своими корнями научная теория, то культура и свойственный ей стиль мышления — это та зыбкая и незаметная атмосфера, общая для всех теорий, без выяснения состава и особенностей которой не могут быть в полной мере поняты ни особенности структуры и развития теорий, ни характер их обоснования в науке и укоренения в культуре.

Исследование стилей мышления разных эпох, их связей с культурой во всем ее многообразии и через нее с материальным производством во многом остается делом будущего. Это исследование должно представить каждый из существовавших способов теоретизирования как целостную, внутренне противоречивую и потому динамичную систему, отдельные элементы которой взаимно дополняют и взаимно поддерживают друг друга.

Необходимость системного подхода к изучению эволюции теоретического мышления очевидна. Тем не менее такой подход пока не был реализован сколько-нибудь полно и последовательно. До сих пор дело ограничивалось перечислением тех немногих черт, которые считаются характерными для того или иного стиля мышления.

Здание современного мышления выросло в лесах предшествующих стилей мышления. И хотя эти леса давно сняты, оно во многом сохраняет на себе их черты. Таким образом, интерес к старым способам теоретизирования не носит абстрактного исторического характера. Правильное их истолкование — предпосылка более глубокого понимания современного теоретизирования, его основных особенностей и его горизонта.

Исследование стилей мышления и философия

Понятие стиля мышления, характерного для определенного периода времени, довольно широко употребляется в современной философии.

В русле общей проблематики изучения стилей мышления находятся работы Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, посвященные критике «классического» мышления, анализу той особой «области опыта», которая образует основу и предпосылку всех установок человеческого сознания и потому остается не проясненной средствами обычного теоретического мышления.

В частности, Хайдеггер очерчивает три разные «эпохи мысли», радикально сменявшие друг друга: античная «первая философия» с ее вопросами о сути сущего; христианское учение с его ответами о сотворении сущего; философские концепции Нового времени с их методами внедогматического обоснования сушего, исходя из достовернейшего бытия субъекта, человеческого существования.

Хайдеггер начинает философию Нового времени с Р. Декарта, утверждавшего, что критерием и сердцевиной всего является человек, и полагает, что «классический» стиль мышления распространяется также на современность. Он упускает из виду перелом в способе теоретизирования, начавшийся во второй половине XIX в. и приведший к новому — современному — стилю теоретического мышления. Сам этот век кажется Хайдеггеру «непроглядным», «самым темным» в европейской истории, «отгородившим Ницше от великих мыслителей и затуманившим для него осмысленную связь времен».

Очевидно, что «темнота» XIX в. связана прежде всего с явно обозначившимся «разрывом времен», зарождением в этот период новой культуры и соответствующего ей современного стиля мышления. У его истоков стоял, в частности, и Ницше.

JI. Витгенштейн, испытывавший влияние О. Шпенглера, полагал, что существует «семейное сходство» между различными элементами одной и той же культуры: ее математикой, архитектурой, религией, политическими организациями и т. д. Одно из выражений этого сходства — свойственный культуре единый способ теоретического видения мира. Закат культуры есть разрушение сходства ее элементов, их рассогласование и, как следствие, разрушение характерного для нее видения мира.

Нередко идея, что теоретическое мышление зависит от исторически детерминированных общих предпосылок, выражается без использования самого выражения «стиль мышления». Так, К. Манхейм говорит о духе времени, Л. Лаудан — об исследовательских традициях, М. Фуко — об эпистемах и т. д.

Идея сменяющих друг друга стилей теоретизирования обсуждалась также О. Шпенглером, А. Шелером, Р. Бартом, Т. Парсонсом, Ж. П. Сартром и др.

Изучение формирования и развития научных теорий — важная, но не единственная область исторического анализа научного знания. Другой такой областью является исследование широкого и исторически изменчивого контекста духовного производства в целом, в который всегда погружена наука, контекста культуры и прежде всего — определяемого ею стиля мышления.

Стиль мышления эпохи по преимуществу имплицитен: те, чье мышление им определяется, видят только надводную часть айсберга, на котором стоит их мышление, и могут лишь догадываться о строении его подводной части. Это во многом относится и к категориальной структуре мышления, хотя последняя более прозрачна уже потому, что она полностью артикулирована.

Существенные трудности связаны не только с пониманием особенностей стиля мышления своей эпохи, но и с анализом стилей мышления других эпох.

Теоретический горизонт каждой эпохи ограничен свойственным ей стилем мышления. Никто не может подняться над историей и выйти из своего времени, чтобы рассматривать прошлое «беспристрастно», без всякого искажения. Объективность исторична, и она прямо связана с той позицией в истории, с которой исследователь пытается воссоздать прошлое. Возможно ли в такой ситуации адекватное истолкование стилей мышления предшествующих эпох? Может ли одна культура осмыслить и понять другую культуру?

О. Шпенглер отвечал на этот вопрос отрицательно. Но если предшествующая культура непроницаема для всех последующих, остается загадкой, как ему самому удалось проникнуть в тайну описываемых им прошлых культур.

«Мы ведь тоже вынуждены видеть и истолковывать прежнее мышление из горизонта определенного, т. е. нашего мышления, — пишет М. Хайдеггер. — Точно так же, как Ницше, точно так же, как Гегель, мы не можем выйти из нашей истории и из нашего “времени” и рассмотреть само по себе прошлое с абсолютной позиции, как бы помимо всякой определенной и потому обязательно односторонней оптики. Для нас в силе то же, что для Ницше и Гегеля, — да в придачу еще то возможное обстоятельство, что горизонт нашего мышления не обладает глубиной, а тем более величием, какого достигли в своем вопрошании те мыслители… Эта мысль приближает нас к кругу подлинных решений. Вопрос об истинности данного “образа истории” заходит дальше, чем проблема исторической корректности и аккуратности в использовании и применении источников. Он соприкасается с вопросом об истине нашего местоположения в истории и заложенного в нем отношения к ее событиям».

Хайдеггер, как и Шпенглер, настаивает на взаимной непроницаемости и принципиальной необъяснимости культур. Единственным приближением к чужой культуре ему представляется самостоятельное ее осмысление, т. е. достигаемое внутри собственной живой истории и каждый раз заново. Позиция самостоятельного мыслителя, какая бы она ни была, будет уникальной и вместе с тем окончательной полноценной интерпретацией истории.

Сложная проблема соизмеримости стилей теоретического мышления разных эпох, относительной «прозрачности» предшествующих стилей для последующих близка активно обсуждаемой в последнее время проблеме соизмеримости научных теорий. Отметим, что историческая объективность в рассмотрении теоретического мышления возможна лишь при условии признания преемственности в развитии мышления. Отошедший в прошлое способ теоретизирования может быть понят, только если он рассматривается с позиции более позднего и, как можно думать, более высокого стиля мышления. Последний содержит в себе, выражаясь гегелевским языком, «в свернутом виде» предшествующие эпохи, представляет собой, так сказать, аккумулированную историю человеческого духа.

Стиль мышления и стиль аргументации

Стиль аргументации эпохи — это система тех способов аргументации, которые наиболее часто, или даже постоянно, используются в конкретную эпоху и применение которых представляется наилучшим средством воздействия на убеждения тех, кто живет в данную эпоху. Например, средневековый стиль аргументации не мог обходиться без диалектики, требующей допущения противоречий в мышлении и в самой реальности, без развернутых ссылок на общепринятые авторитеты (как правило, религиозные), на традицию, на символы и иерархии и т. п. Аргументация Нового времени, напротив, отрицала диалектику, была подчеркнуто антиавторитарной и антитрадиционной, всячески избегала символов и иерархий и т. д. Современная аргументация не противопоставляет авторитеты («классику») и традиции разуму, допускает использование символов и иерархий даже в сфере научного обоснования и т. п.

Стиль аргументации эпохи определяется ее культурой и является своеобразным отражением в сфере аргументации стиля мышления, характерного для данной эпохи. Аргументацию можно рассматривать как прикладное мышление, а именно как мышление, ориентированное на изменение убеждений других людей и, возможно, собственных убеждений. Стиль мышления является тем посредником, через который культура эпохи создает свой собственный стиль аргументации и детерминирует его постепенные изменения на протяжении всей эпохи. Новая историческая эпоха порождает новый, характерный только для нее стиль мышления и соответствующий стиль аргументации.

Стиль мышления определенного исторического периода и соответственно стиль аргументации этого периода — это некоторое постепенно устанавливающееся единодушие (консенсус) относительно наиболее общих принципов мышления и аргументации. Такое согласие устанавливается по преимуществу стихийно, почти без обсуждения его теми, кто оказывается обязанным выполнять его требования. Лишь при постепенном разложении стилей мышления и аргументации, казавшихся ранее единственно возможными и безусловно эффективными, становится возможной робкая их критика. Стиль мышления и стиль аргументации определенной эпохи подвергаются решительной критике лишь в рамках культуры последующей эпохи, для которой они являются уже инородными.

Первобытное мышление

Интересную точку зрения на первобытное мышление отстаивал французский этнолог, представитель структурализма К. Леви-Стросс. Он стремился выявить своеобразие первобытного мышления, мышления той эпохи, когда были заложены все предпосылки современного интеллектуального развития. Он создал концепцию «сверхрационализма», направленную к восстановлению единства чувственного и рационального начал, утраченного современной европейской цивилизацией. Такая гармония, по его мнению, присутствовала в первобытном мифологическом мышлении. Это выражалось в особом приятии противоречий человеческого бытия, в чувственной качественной логике и одновременно конкретном метафорическом мышлении. Полемизируя с Л. Леви-Брюлем, Леви-Стросс доказывал, что представления об ином способе мышления у народов, живущих в условиях примитивных культур, слабо обоснованы. Он отмечал, что мыслительные процессы у них протекают так же, как и у цивилизованных современных людей, отличны лишь способы обобщения и представления об общем, отличен набор самых общих понятий или категорий.

Кажется, однако, что первобытное мышление имело скорее логический, чем пралогический характер. Не следует вместе с тем переоценивать логическую природу первобытного мышления и тем самым превращать законы логики в слишком легкий и скороспелый дар человеческой мысли. Логическое мышление не могло сложиться сразу, оно должно было пройти ряд этапов, начиная с этапа незрелого, несложившегося логического мышления, которое вряд ли могло быть основано на «четко очерченных» логических законах.

В мышлении первобытного человека возникают два основных типа мышления — реалистический и иллюзорный, фантастический. Первый заключается в понимании вещей такими, какими они являются сами по себе, в их объяснении «из самих себя», без каких-либо посторонних прибавлений. Этот тип имел хорошее основание, поскольку приспособительный образ жизни животного предполагает адекватное отражение внешней среды. Второй, конкурирующий тип человеческого интеллекта связан с бессознательным переносом на природные явления человеческих качеств, прежде всего способности мышления и сознательного действия. Возникновение антропоморфного типа мышления было необходимым и неизбежным шагом в развитии человеческого мышления. Явления природы, их упорядоченность, закономерную последовательность первобытный человек мог объяснить лишь по образцу и подобию собственного сознательного поведения. Активность природы получала характер преднамеренных действий, которые стали приписываться духам, духовным существам.

Тотетизм — это вера в кровнородственные связи между родом и определенными растениями или животными (реже — явлениями природы). Предполагается, что от тотема зависит жизнь всего рода и каждого его члена в отдельности.

Логическое противоречие в древних культурах

Теоретическое мышление коллективистических обществ тяготеет к нестандартному истолкованию логического противоречия: противоречие понимается не как конъюнкция высказывания и его отрицания, а как импликация таких высказываний. Начнем рассмотрение этой гипотезы с самого сложного для нее периода — истории древнего общества.

Следует сразу же подчеркнуть, что вопрос о понимании логического противоречия в древних культурах остается пока совершенно не исследованным. Проиллюстрируем поэтому гипотезу о том, что эти культуры тяготели к нестандартному истолкованию логического противоречия только на одном, случайно найденном примере. Но сама эта тема заслуживает, конечно, обстоятельного изучения.

Приведем пространное рассуждение английского писателя конца ХIХ — начала ХХ в. Х. С. Чемберлена, номинированного в свое время на Нобелевскую премию по литературе. Это рассуждение взято из его книги об «арийском миросозерцании», написанной еще в ХIХ в . Рассуждение выразительно говорит о том, что мышление, допускающее противоречия в форме конъюнкции высказывания и его отрицания, характерно не только для средневекового и коммунистического коллективистических обществ, но и для тех древних обществ, которые относились к коллективистическому типу. Кроме того, идеи Чемберлена косвенно поддерживают важную мысль о зависимости интуитивной человеческой логики от той культуры, в рамках которой протекает процесс мышления.

Прежде всего, пишет Чемберлен, если смотреть с чисто внешней стороны, медленное органическое вырастание древнеиндусского мышления от тысячи корней само по себе приводит к одной из самых замечательных и интересных его особенностей, никем еще не отмеченной. В каждой области столкновение живого органического единства с отвлеченной логичностью создает неизбежное противоречие. На практике противоречие это превращается в противодействие как таковое, подчиняет себе все феномены жизни. Поэтому великий Биша определяет жизнь вообще как «l’ensemble des fonctions qui resistent а lа mort». Так же и в душевной жизни различные силы приобретают равновесие через это — называемое противоречием — противодействие. Это основной факт в архитектонике разума. Мы встречаем его повсюду: во всех философских системах, во всех теориях, в учениях всех великих людей и в жизни всех выдающихся народов. Противоречие — это тот балансир, с помощью которого мы перебираемся через зияющую пропасть непостижимого по очень узкой перекладине нашего разума. На нас же, жителей Запада, всякое сопоставление тезисов, противоречивый характер которых нельзя отрицать, производит впечатление прежде всего какой-то запутанности. Мы и спешим заклеймить все подобное как «бессмыслицу». Потому что, если бы мы даже вообразили, что тирания веры уже сокрушена, все равно тиски логики оставляют нам еще меньше свободы, перед ее каноном мы падаем ниц все так же беспрекословно; подобно тому, как позднейший индус, уже введенный в заблуждение, бросается под колеса Джаганната. Оттого мы и привыкли так заботливо запрятывать противоречия нашего мышления в самую глубину нашего миросозерцания; мы стараемся обмануть себя и других. Почти две трети наших философствований уходит на критическое уловление противоречий у других философов. В противоположность этому у индусов противоречие признается открыто и без всяких околичностей. Как переливчатою тканью, противоречием у них облекается обнаженная истина. Бесчисленные боги — и при этом единый мировой дух; индивидуум, обреченный на долгий ряд перевоплощений, — и в то же время снятие индивидуальности в тат-твам-аси («то есть ты»); этика, основанная на этом учении о переселении душ, — и, несмотря на это, признание: «только тот, кто еще подвластен слабостям незнания, может признавать такое переселение»; свобода воли — и необходимость; идеальность мира, его реальность и т. д. Как будто с умышленной иронией и с каким-то предвзятым пристрастием ставит индоариец в один ряд все эти учения, с точки зрения чисто логического мышления совершенно не совместимые. Надо себе представить расстояние, разделяющее такого рода мировую мудрость и ту философию, к которой так неудержимо влечет всех наших философов-специалистов: «Principiorum philosophiae demonstratio more geometrico» Спинозы! Изумительная способность арийцев к математике достаточно сказывается в том факте, что они, которым была противна буква, изобрели цифры, неправильно названные «арабскими», чем и открыли путь всякой высшей математике. Но в своей детской простоте и величии они никогда не дошли бы до геометрической конструкции «божества» и до вычисления добродетели по тройному правилу. Во всех индусских произведениях противоречия остаются явными. Поэтому читатель не найдет у них той неприкрытой простоты и обозримости, того индивидуального мышления, лишенного противоречий, которое стремится к единогласию только с самим собою. Это не система, по крайней мере не в нашем значении слова, а скорее размышления, изыскания в области некоторого миросозерцания, предполагаемого всем известным и для всех несомненным, создававшегося органически, усилиями тысячи родственных умов и многочисленных, одно за другим следовавших поколений. Вправе ли мы называть попросту нелогичным такого рода мышление, в котором противоречия следуют непосредственно одно за другим? Не думаю. Ведь индусы имели в своей среде блестящих полемистов, и я, право, не знаю, может ли наша европейская философия указать на более меткое и более острое применение логического мышления, чем, например, шанкарово опровержение реализма, абсолютного идеализма и нигилизма в сутрах Веданты. Однако нет сомнения, что взятое в целом индусское миросозерцание если не нелогично, то, во всяком случае, алогично; но алогично именно в том смысле, что логика не подчиняет себе мышления, а, напротив, служит ему там, где оно в ней нуждается.

Это рассуждение из девятой главы небольшой книги Чемберлена, главы, симптоматично названной «Алогическое мышление». В следующей главе Чемберлен говорит, что в определенном, хотя и ограниченном смысле логика может быть названа именно внешней стороной нашего мышления, его формой. Но, кроме того, существует еще материя мышления, которая, с этой точки зрения, образует его внутреннее содержание. У нас же, по примеру эллинов, создалась привычка подчеркивать форму; неизбежные противоречия мы стараемся упрятать вовнутрь, влагаем их в самую материю, где они не так бросаются в глаза. Индоариец же, наоборот, в своем мышлении выдвигает прежде всего материю, а потом форму. Оттого он и делает различие между внутренним, или истинным, знанием и тем «незнанием» (aвидья), которое касается именно логических форм, или, как выражается Шанкара, «всяких занятий над доказыванием и над доказуемым». Если я делаю здесь различие между знанием внутренним и знанием внешним, говорит Чемберлен, то, я думаю, для всякого ясно, что я выражаюсь символически. Без помощи этого символа мне было бы трудно выяснить одно из важнейших основных свойств индусского мышления. Это мышление не является спекуляцией ради спекуляции. Оно лишь повинуется внутренней побудительной силе, могучей моральной потребности. Высказаться по этому вопросу кратко и вместе с тем ясно — не легко; но я все-таки хочу попытаться это сделать. Существуют вещи, которые могут быть доказаны, и вещи, которые доказаны быть не могут. Когда ариец все свое мышление основывает на несокрушимой уверенности в моральном значении мира — своего собственного бытия и бытия всеобщего, — то он строит свое мышление на «внутреннем познании», по ту сторону «всяких занятий над доказыванием». Эта «материя» не может быть получена из наблюдений над окружающей природой. И однако же мы видим, что индоариец, уже начиная с Ригведы, неизменно смотрит на всю природу как на нечто ему самому родственное и, следовательно, имеющее моральное значение. Сказывается это прежде всего на его мифологии, которая благодаря этому до того усложнена, что те боги, которые прежде всего олицетворяют явления природы, являются в то же время символами внутренних сил в человеческой груди. Как будто ариец чувствует в себе потребность извлечь и бросить миру все то, что шевелится в темных недрах его существа, и как будто потом великие явления природы — ясное небо, облака, огонь и т. д. — возвращаются тем же путем, по тем же наружу прорвавшимся из глубины лучам, вторгаются в грудь человека и таинственно шепчут ему: да, друг, мы то же, что ты! Отсюда эта странная безбоязненность в отношениях древних арийцев к их «богам». У них нет определенно выраженных представлений о подчинении, а говорится совершенно запросто о «двух народах». Вот здесь-то, в этом предрасположении строить свое миросозерцание, исходя из внутреннего к внешнему, и лежит зародыш неслыханного развития метафизической способности, зародыш всех великих произведений индоарийского мышления. Так, например, старый, неподдельный пессимизм индусов, их свойство распознавать страдание во всей природе основано целиком на чувстве страдания в собственной груди; и отсюда оно уже распространяется на весь мир. Как метафизика имеет смысл только для метафизика, точно так же и сострадание может иметь смысл только для того, кто сам умеет страдать. Это и есть проектирование внутренних переживаний во внешнюю природу, ибо никакая наука в мире не способна доказать, что страдание существует, не может установить даже его вероятия. Страдание есть исключительно внутренний опыт.

Купить

Внимание! Авторские права на книгу "Социальная эпистемология. Человеческое познание в социальном измерении" (Ивин А.А.) охраняются законодательством!

Социальная эпистемология. Человеческое познание в социальном измерении

Оглавление

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 3.
Стили теоретического мышления

3.1. Понятие стиля в истории познания

ЛитГид

Помощь

Книги

ЛитГид в соцсетях

Социальная эпистемология. Человеческое познание в социальном измерении

Оглавление

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 3.Стили теоретического мышления

3.1. Понятие стиля в истории познания

ЛитГид

Помощь

Книги

ЛитГид в соцсетях

Глава 3.
Стили теоретического мышления