Книги

Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. 6-е издание

Наумов А.В.

Возрастное ограничение:

Жанр:

Юридическая

Издательство:

Проспект

Дата размещения:

15.09.2017

ISBN:

9785392263295

Язык:

Объем текста:

833 стр.

Формат:

epub

Глава XXVII. Проблемы и перспективы реформирования российского уголовного законодательства (УК РФ «образца» 2016 г.: «хотели как лучше, а получилось как всегда»; «кто виноват и что делать?»)

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава III.
История российского уголовного права

1. История российского уголовного законодательства

История российского уголовного законодательства неразрывно связана с историей российской государственности. Оно всегда четко отражало специфику политического и экономического содержания основных государственно-правовых институтов определенного периода. В связи с этим периоды развития уголовного законодательства органически совпадают с основными этапами развития российского государства. Соответственно, история развития российского уголовного законодательства с некоторой условностью может быть разделена на три периода:

уголовное законодательство досоветского периода (до октября 1917 г.);

советское социалистическое уголовное право;

постсоциалистическое уголовное право (этот этап начинается с принятия Конституции РФ, т. е. с конца 1993 г., хотя первые изменения в этом направлении в УК РСФСР были внесены еще в конце 1991 г.).

Н. Ф. Кузнецова называла эту периодизацию странной, так как, по ее мнению, «основания рубрикации не ясны», нам же представляется, что основания такой периодизации предельно просты. Первый период охватывает законодательство, соответствующее общественно-экономическим формациям, основанным на частной собственности (при желании его можно дополнительно подразделить на два этапа, соответствующих феодализму и капитализму как разновидностям указанных общественно-экономических формаций, что, однако, не меняет сути дела). Второй период связан с существованием социалистической общественно-экономической формации и третий — с формацией постсоциалистической. Что же до упрека Н. Ф. Кузнецовой относительно неравноценности выделенных периодов по времени, то упрек здесь надо предъявлять истории.

Заметим также, что периодизация, предлагаемая в свою очередь Н. Ф. Кузнецовой, представляется нам куда более любопытной. Во-первых, история российского уголовного законодательства почему-то свелась лишь к истории ХХ в. (куда делся предшествующий многовековой период, не понятно). Во-вторых, излишняя, на наш взгляд, дробность периодизации (девять периодов) привела к тому, что в один этап (период) объединено уголовное законодательство периодов перестройки (1985–1991 гг.) и «реставрации капитализма» (1991–1998 гг.). Известно, что период перестройки вписывался в один общественно-политический и экономический строй — социализм, принципиально отличный от капитализма.

История российского уголовного права (как и любого права вообще) запечатлена в основных памятниках этого права. Кратко охарактеризуем их содержание.

Досоветский период

Договоры Руси с Византией. Основным правовым памятником Древней Руси является Русская Правда. Однако первыми письменными правовыми памятниками, содержащими и уголовно-правовые нормы, признаются русско-византийские договоры, в первую очередь договоры Олега 911 г. и Игоря 944 (945) г.

Договор 911 г. был заключен киевским князем Олегом после его успешного похода на столицу Византии Царьград. В нем, в частности, регламентировалась ответственность за убийство, за нанесение ударов мечом или другим орудием, кражу и грабеж. В случае убийства (в равной степени, если оно совершено русским в отношении христианина или наоборот) убийца подлежал смерти прямо на месте преступления. В случае побега имущество убийцы (того, у которого есть имущество) переходило к законному родственнику и жене убитого. Если же сбежит неимущий убийца, то в случае его поимки он подлежит смерти. Если же кто ударит другого мечом или побьет другим орудием, то должен заплатить потерпевшему «по обычаю русскому 5 литров серебра» (неимущий преступник обязан был отдать все, что было при нем, вплоть до одежды, в которую он был одет; в случае, если этого окажется недостаточно, он, согласно своей вере, должен поклясться, что никто не может ему помочь выплатить недостающее, и в этом случае его судебное преследование прекращалось). Если вор будет схвачен потерпевшим во время кражи и окажет при этом сопротивление и будет убит, то такое причинение смерти признавалось правомерным. Если же вор отдается без сопротивления в руки потерпевшего и будет связан, то должен будет возвратить похищенное в тройном размере. Такое же наказание полагалось и в случае завладения чужим имуществом с причинением потерпевшему насилия и страданий.

Договор 911 г. содержал и нормы, которые можно считать зачатками будущих норм международного уголовного права об экстрадиции (выдаче преступников). В соответствии с ним преступники, бежавшие из Руси и схваченные в Греции, должны были быть насильственно возвращены на Русь. Такое же обязательство возлагалось и на русскую сторону: в случае поимки там преступника, совершившего преступление в Греции, тот должен был насильственно возвращен в Грецию.

Договором Игоря 944 г. вносились некоторые изменения в договор 911 г. Так, например, запрещалась расправа над убийцей (причинение ему смерти) на месте преступления. За покушение на грабеж наказание снижалось с взысканием с виновного не тройной (по договору 911 г.), а двойной стоимости похищенного имущества, а за кражу потерпевший получал не тройную стоимость, а саму похищенную вещь или ее стоимость (в случае если эта вещь была найдена; если же вор успел ее продать, то с него взыскивалась двойная стоимость вещи). Эти изменения следует признать для законодателей шагом вперед в направлении прогрессивных начал уголовного права. Договор 944 г. содержал зачатки норм международного уголовного права об ответственности за неоказание помощи потерпевшим кораблекрушение на море. Под угрозой наказания он запрещал присвоение какого-либо имущества с такого корабля или обращение в рабство членов экипажа.

Русская Правда. Основным правовым памятником Древней Руси является Русская Правда. Пространная редакция Правды (памятник дошел до нас в двух редакциях — краткой и пространной) сложилась не позднее XIII в. Русская Правда, отражавшая процесс феодализации Киевской Руси, содержала в себе нормы в основном гражданского, уголовного и процессуального права. Преступление в ней обозначалось термином «обида», под которой понималось причинение потерпевшему материального или морального вреда. Содержание обиды (ее оценка) зависело от сложившихся обычаев. Все преступления (обиды) делились на два рода — против личности и имущественные. Субъектом преступления мог быть любой человек, кроме холопа (последние — это феодально зависимые люди, приближавшиеся по своему правовому положению к рабам). За действия холопа отвечал его господин. Правда, в отдельных случаях потерпевший мог расправиться с холопом-обидчиком и без обращения к властям. Русская Правда существенно ограничивала кровную месть, что свидетельствовало о процессе усиления государственных начал уголовного наказания, резком возрастании роли князя и княжеского суда.

В Русской Правде еще не существовало возрастного ограничения уголовной ответственности; не был известен и институт вменяемости, но уже были заложены основы института индивидуализации ответственности и наказания. Так, убийство при разбое наказывалось гораздо строже, чем убийство в драке. В этом документе можно отыскать и зачатки института соучастия в преступлении: например, размер наказания зависел от того, было ли совершено преступление в одиночку или несколькими лицами.

Высшей мерой наказания являлись «поток и разграбление». В разные времена эта мера понималась по-разному. Это могло означать и убийство осужденного, и разграбление его имущества, и изгнание с конфискацией имущества, и продажу в холопы. Второй по тяжести мерой наказания была вира, т. е. своеобразный денежный штраф в пользу князя. Вира обычно назначалась за убийство (за убийство простого свободного человека — 40 гривен, за убийство представителя княжеской администрации — 80 гривен). За большинство преступлений наказанием была продажа, т. е. также денежный штраф, размеры которого различались в зависимости от совершенного преступления.

Псковская судная грамота и Новгородская судная грамота — памятники уголовного права Пскова и Новгорода XIII–XV вв. Эти памятники развивали основные положения Русской Правды и отражали социально-политические условия периода феодальной раздробленности Руси. Они являлись важнейшими законодательными документами Псковской и Новгородской феодальных республик, носивших определенные черты демократического государственного устройства. По сравнению с Русской Правдой эти памятники уже ничего не говорят о кровной мести. В Псковской грамоте значительно изменилось понятие преступления. Преступным признавалось посягательство не только на личность и имущество, но и иное запрещенное законом деяние, в том числе направленное против органов власти. Субъектами преступления по Псковской грамоте могли быть все свободные, хотя бы и феодально зависимые люди (о холопах эта грамота не упоминает). В Псковской грамоте уже содержится упоминание о государственных преступлениях (таковым являлся, например, «перевет», т. е. государственная измена), о некоторых преступлениях против суда, более детально формулируется ответственность за имущественные преступления (одним из наиболее опасных был поджог, за который полагалась смертная казнь).

Судебник 1497 г. Этот памятник относится к периоду усиления центральной власти, преодоления феодальной раздробленности, что в первую очередь было вызвано усилением экономических связей между русскими землями. Судебник был утвержден великим князем Иваном III и его Боярской думой. Преступление в нем именуется «лихим делом». По Судебнику холоп мог уже быть субъектом преступления и самостоятельно отвечать за свои поступки и преступления. Дальнейшее развитие получила система преступлений, в частности, выделялись государственные и имущественные преступления. К первым Судебник относил крамолу (например, отъезд бояр от великого князя к другому князю) и подым (это, по-видимому, призывы к восстанию против властей). Эти государственные преступления карались смертной казнью. К имущественным преступлениям относились разбой, татьба, истребление и повреждение чужого имущества, к преступлениям против личности — убийство (душегубство), оскорбление действием и словом. Наказания ужесточались. Судебник предусматривал два вида казни — смертную и торговую. Виды первой законом не регулировались (практически же она исполнялась в виде повешения, отсечения головы, утопления). Торговая казнь заключалась в битье кнутом на торговой площади и нередко влекла за собой смерть наказуемого. Как и Русская Правда, Судебник допускал такое наказание, как продажа, но уже только как дополнительное, т. е. в сочетании с торговой казнью.

Судебник 1550 г., изданный Иваном IV, отражал укрепление социально-политических основ русского централизованного государства. Впервые в русском уголовном законодательстве предусматривался состав должностного преступления — вынесение неправильного решения в результате получения взятки. Судебник вводил ответственность за ложное обвинение судей в умышленном неправосудии. Виновный наказывался за это сверх вины, т. е. помимо вынесенного ему приговором наказания еще и битьем кнутом, и тюремным заключением. В Судебнике впервые сделана попытка разграничить грабеж как открытое похищение вещи и разбой как хищение, связанное с насилием. Из воровства выделялся состав мошенничества. Появились составы государственных преступлений, например, сдача города неприятелю.

Соборное Уложение 1649 г. Его принято называть Уложением царя Алексея Михайловича. Это крупный кодифицированный правовой акт, оказавший серьезное влияние на дальнейшее развитие российского уголовного права. Уложение представляет собой своеобразный свод законов и состоит из 25 глав и 967 статей. Целый ряд глав был посвящен уголовному праву. Уложение отражало дальнейшее укрепление самодержавной власти и централизованного управления, юридическое оформление крепостного права, усиление дворянского землевладения, закрепление православия как идеологического фундамента государства. Следует отметить, что в Соборном Уложении сделан значительный шаг в развитии уголовно-правовых норм Общей части. В нем впервые была сделана попытка законодательного разграничения деяний на умышленные, неосторожные и случайные. Вводились такие уголовно-правовые понятия, как необходимая оборона и крайняя необходимость, различались инициатор преступления, исполнитель, пособник и укрыватель.

В Соборном Уложении усложняется система наказаний, а сами наказания ужесточаются. Предусматривалось широкое применение смертной казни (в том числе в виде закапывания живым в землю, сожжения, заливания горла расплавленным металлом, четвертования, колесования). Широко применялись членовредительские наказания, тюрьма, ссылка. По сравнению с ними уменьшалась доля штрафных санкций.

Дальнейшее развитие получили нормы Особенной части. При этом наибольшее внимание уделялось борьбе с преступлениями, посягавшими на основы феодально-крепостнического строя. На первое по опасности место ставились религиозные преступления. За ними шли государственные преступления (государственная измена, посягательство на жизнь и здоровье царя и др.). Тяжкими преступлениями являлись фальшивомонетничество, подделка царских печатей. Более или менее подробно описывались в Уложении другие преступления — воинские, имущественные, против личности. По объему и богатству юридического материала, по уровню законодательной техники Соборное Уложение выгодно отличалось от современных ему европейских юридических памятников. Все это предопределило его длительную жизнь. Будучи принятым в 1649 г., оно вошло в Полное собрание законов Российской империи 1830 г., в значительной мере было использовано при составлении XV тома Свода законов (в этом томе были собраны законы уголовные) и Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

Воинский артикул Петра I 1715 г. В отличие от Соборного Уложения, Артикул содержал нормы только уголовного права и фактически представлял собой военно-уголовный кодекс без Общей части. Основное его содержание составляло изложение воинских преступлений: воинская измена (тайная переписка или переговоры с неприятелем), различного рода уклонения от воинской службы (дезертирство, членовредительство и др.), преступления против подчиненности и воинской чести, против правил караульной службы, против воинского имущества, злоупотребления начальствующих лиц по службе и др. Повышенные наказания влекли преступления, совершенные в военное время. Сурово карались преступления против мирных жителей. Фактически последние нормы были прообразом норм международного уголовного права о преступлениях против мира и человечества. Например, артикул 104 угрожал смертной казнью тому, кто, «когда город или крепость штурмом взяты будут... дерзает хотя вышнего или нижнего чина, церкви, школы или иные духовные домы, шпиталь, без позволения и указу грабить или разбивать». В артикуле 105 такое же наказание полагалось за преступления против детей, священников и стариков.

Тщательно разработанным в Воинском артикуле было учение о преступлении и ответственности. Последняя, например, твердо связывалась с принципом вины. Так, артикул 159 предписывал: «Но весьма неумышленное и ненамеренное убийство, у которого никакой вины не находится, оное без наказания отпустится». Даже за такое опасное преступление, как бегство с поля сражения, наказывались только виновные («Буде кто невинность свою ожидать может, они пощаду свою получат»). Артикул различал умысел, неосторожность и случай, например, при убийстве и поджоге. В Артикуле подробно регламентировалось право необходимой обороны (в главах «О смертном убийстве» и «О зажигании, грабительстве и воровстве»). Некоторые положения о необходимой обороне, в частности о наличности посягательства, выглядят вполне современными и в наши дни («Не должен есть от соперника себе первого удара ожидать, ибо чрез такой первый удар может тако учиниться, что и противится весьма забудет» — артикул 157). В ряде случаев Артикул предусматривал ссылку на «крайнюю нужду», т. е. на крайнюю необходимость, при сдаче крепости, при краже «из крайней голодной нужды».

Наказание преследовало цель устрашения, что достигалось не только его угрозой, но и публичным исполнением. Смертная казнь предусматривалась безальтернативно в 74 артикулах и в 27 — наряду с другими наказаниями. Как и прежнее законодательство, Воинский артикул сохранял членовредительские наказания. Было введено новое наказание — «шельмование», которое в будущем превратилось в «лишение прав состояния». Оно определялось как «тяжелое чести нарушение, которого имя на виселице прибито, или иначе его от палача переломлено и вором (шельм) объявлено будет».

Воинский артикул предусматривал смягчение наказания за преступления, совершенные в состоянии крайнего возбуждения (аффекта). В отличие от Соборного Уложения совершение преступления в состоянии опьянения не только не смягчало наказания, но, наоборот, усиливало его. Отягчающим вину обстоятельством признавалось совершение убийства особо мучительным способом, убийство отца, матери, ребенка. Повышенное наказание применялось к рецидивистам.

Будучи военно-уголовным кодексом, Артикул предусматривал и общеуголовные преступления: посягательства против веры, преступления против особы государя, убийство, половые преступления, поджог, кражу, грабеж, ложную присягу. В связи с этим Воинский артикул мог применяться не только к военнослужащим.

Главными источниками российского уголовного права вплоть до 1 января 1835 г. (время введения в действие Свода законов Российской империи) продолжали оставаться Соборное Уложение 1649 г. и Воинский артикул Петра I 1715 г. Однако наряду с ними действовало множество других нормативных актов уголовно-правового характера (преимущественно императорских указов), которые формулировали уголовно-правовые нормы, нередко расходящиеся по своему содержанию с нормами Уложения и Артикула. Такое «многозаконие, — считал, например, П. П. Пусторослев, — расшатывало правовой порядок в государстве, сильно затрудняло отправление уголовного правосудия и открывало широкий простор судейскому произволу, проникнутому своекорыстием и лицеприятием». Это понималось и верховной властью. Еще Петр I в своем Указе от 17 апреля 1722 г. отмечал, что в судах играют в законы, «как в карты, подбирая масть к масти», и добиваются указа «на указ, дабы в мутной воде удобнее рыбу ловить». В связи с этим уже в начале XVIII в. стали учреждаться комиссии по разработке и изданию нового уголовного уложения. На протяжении почти 100 лет работа этих комиссий была безуспешной. Так, например, уже Александр I в 1801 г. учредил десятую по счету комиссию во главе с П. В. Завадовским — Комиссию составления законов. В 1804 г. ее возглавил министр юстиции Новосильцев, однако фактически, по признанию Н. С. Таганцева, «главным деятелем» этой комиссии был ее главный секретарь и референдарий барон Розенкампф — «лифляндец родом, человек, получивший теоретическое образование за границей, но не знавший совершенно ни России, ни русского языка». Отрицательную характеристику как Розенкампфу, так и деятельности этой комиссии дал М. А. Корф — крупный сановник (с 1843 г. член Государственного совета), непосредственно принимавший участие в законопроектных работах. «Уволив из комиссии большую часть прежних русских чиновников, он заместил их немцами и французами, в особенности же наполнил состав ее множеством переводчиков, необходимых ему по незнанию языка. Потом, переходя от одного опыта к другому, то бросаясь в историческую школу, то составляя к новому уложению оглавления и примечания, почерпнутые из одной теории, он в существе ничего не производил, а только все переделывал сызнова. Его комиссия подвигалась точно так же медленно, как и прежняя; в публике же не могли довольно надивиться, как к составлению уложения... выбран, предпочтительно перед всеми, человек, не знающий ни ее (Российской империи — А. Н.) законов, ни нравов и обычаев, ни даже языка».

В 1808 г. руководителем комиссии был назначен М. М. Сперанский, с именем которого связаны все последующие законопроектные работы (в том числе и в уголовно-правовом аспекте) дореформенного периода, включая и основной итог этих работ (мы имеем в виду опять-таки рассматриваемый аспект) — Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Его представления о будущих законах и законодательной деятельности были теоретически обоснованы в ряде работ, и в первую очередь, в «Плане государственного преобразования» (М., 1905). Многие из сформулированных им в этом отношении принципов не утратили своего значения и сегодня. Приведем лишь его взгляд на системность любого кодекса: «Статьи всякого кодекса тесно связаны между собой, и почти невозможно исправить одной, не сделав изменения и во многих других; это отдельное исправление некоторых только постановлений, может быть, доколе не исправятся и другие, повлекло бы за собою еще более против нынешнего порядка неудобств, и... единственное исправление прочное есть исправление систематическое» (справедливости ради заметим, что этого завета выдающегося разработчика отечественных законопроектов порой так не хватает современным законодателям). Заслугой М. М. Сперанского было и использование при законопроектных работах зарубежного опыта, особенно — французского уголовного кодекса 1810 г. и баварского уголовного уложения 1813 г., а также проектов прусского (1830 г.) и баварского (1831 г.) уголовных кодексов.

Возвращаясь к деятельности М. М. Сперанского в качестве руководителя Комиссии составления законов, отметим, что он привлек к работе над составлением уголовного уложения немецкого ученого Г. Якоба (1759–1827 гг.). М. М. Сперанский поставил перед ним задачу подготовки совершенно нового уголовного кодекса. В 1812 г. Якоб (с помощью переводчиков) составил проект Уголовного уложения Российской империи, состоявший из Общей (впервые для России) и Особенной частей. Общая часть во многом учитывала Общую часть проекта Баварского уголовного уложения, присланного Якобу его основным разработчиком — известным немецким профессором уголовного права А. Фейербахом. Этот проект в 1813 г. был внесен в Государственный Совет, но Высочайшего утверждения не получил.

В 1826 г. уже Николай I, упразднив Комиссию составления законов, учредил вместо ее при Собственной Его Императорского Величества Канцелярии Особое отделение (II), специально предназначенное к разработке нового российского законодательства. Он же определил и направление дальнейшей законопроектной деятельности, коренным образом отличавшееся от предыдущего. «Вместо сочинения новых законов, — заявил он впоследствии (на заседании Государственного Совета 19 января 1833 г.), — я велел сперва собрать вполне и привести в порядок те, которые уже существуют, а самое дело, по его важности, взял в непосредственное мое руководство, закрыв прежнюю комиссию». Руководство этим отделением императорской канцелярии и всеми законопроектными работами было поручено М. М. Сперанскому.

М. М. Сперанским был составлен поэтапный перспективный план предстоящих законодательных работ, не ограничивающийся приведенным указанием Николая I. Сначала он намеревался собрать все законы, изданные с момента принятия Соборного Уложения. Вторым этапом была их инкорпорация, т. е. приведение этих законов в определенную систему. И наконец, на законодательном этапе предполагалось создание нового уголовного Уложения.

В отличие от прежних комиссий, эти работы проводились достаточно энергично, и уже в 1830 г. было опубликовано первое Полное собрание законов Российской Империи в 45 томах, начиная с Соборного Уложения 1649 г. и по 12 декабря 1825 г., т. е. по вступление на престол Николая I, что означало успешное завершение первого этапа намеченных М. М. Сперанским работ.

Свод законов уголовных как составная часть Свода законов Российской империи. После издания Полного собрания законов Сперанский приступил ко второму этапу — созданию Свода законов Российской империи. При этом ставилась задача исключить недействующие нормы, устранить имеющиеся противоречия между действующими законами, провести редакционную обработку нормативного материала. М. М. Сперанский исходил из того, что «Свод есть верное изобретение того, что есть в законах, но он не есть ни дополнение их, ни толкование» хотя, по мнению ряда исследователей, он иногда отступал от этого правила, особенно при формулировании норм гражданского права).

31 января 1833 г. Высочайшим манифестом было объявлено об окончании работы над Сводом и вынесено постановление о вступлении его в силу с 1 января 1835 г. Он был издан в 15 томах, объединенных в восемь книг. Книга 8-я (том 15) содержала уголовные законы. В заседании Государственного Совета от 19 января 1833 г. обсуждались три варианта юридического значения Свода: 1) признать Свод единственным основанием в решении дел, устраняющим непосредственную силу законов, из коих он был составлен; 2) признать его источником, но не исключительным, а действующим в том случае, когда нет сомнения ни о существовании закона, ни о его смысле; 3) признать исключительным источником первоначальные законы, а статьи Свода только средством вспомогательным, содействующим к приисканию законов и к удостоверению в их смысле. После долгих дебатов и споров в ходе заседания Государственного Совета утвердилось первое мнение.

Противники обязательности Свода выдвигали следующие доводы: «1) что Свод искусственно воззвал к жизни не одно обветшавшее постановление, которое при общем движении законодательства само собою должно было исчезнуть и уступить место другим, более соответственным действительности; 2) что редакторы свода, будучи стеснены буквою и считая сохраняющим силу все то, что не было впоследствии прямо отменено, часто не имели возможности уничтожить противоречия между разновременными законами, которые и вводили в свод все наравне, несмотря на эпоху их издания; 3) что свод не везде представлял верное извлечение из существующих законов, так как многие статьи его образованы лишь посредством нововведений, весьма натянутых и произвольных; 4) что редакторы, держась правила охранять лишь букву закона, независимо от ее разума, т. е. составлять свой текст из одних предписаний, исключением всех вообще вступительных частей указов, именно истории дела, поводов и рассуждений, отняли тем и у буквы настоящее ее значение или придали ей местами противоположный цели законодателя смысл и из частных случаев или из постановлений, имевших в виду временную и преходящую потребность, извлекли общие правила, не всегда удобно применимые».

Возражения, как видим, достаточно основательные, вызванные противоречивостью заданных составителям Свода задач (сохранить смысл старых законов при формулировании буквы нового закона). Однако указанное законодательное решение о юридической силе Свода следует признать правильным, в первую очередь исходя из того, что Свод делался и принимался не на века и не на десятилетия. Как уже отмечалось, его принятие было лишь этапом на пути разработки нового уголовного уложения. И в этом смысле (именно в таком «образе и подобии») он больше годился для преобразования его в новый уголовный закон.

Вместе с тем указанная неопределенность относительно юридической природы Свода, зафиксированная в Манифесте от 31 января 1833 г. («ничего не менять в силе и действии законов, лежащих в основе Свода, а привести их в однообразие и порядок»), вызвали столь же неопределенную на этот счет его оценку в юридической науке. Так, Н. С. Таганцев считал, что «Свод 1832 г. с момента вступления его в силу стал единственным, непосредственным источником нашего права». Другие авторы полагали, что законы, лежавшие в основании Свода, не потеряли своей силы. Н. П. Загоскин указывал, что, например, Соборное уложение «отдельными статьями своими... рассеяно по различным томам Свода законов». Еще более категорично высказывался В. Н. Латкин: «Все это заставляет нас смотреть на Уложение (Соборное — А. Н.) как на один из памятников действующего права, имеющий до сих пор практическое значение».

Думается, что противоречие между этими позициями достаточно мнимое. Н. С. Таганцев прав в том смысле, что с изданием Свода при отправлении правосудия по уголовным делам уже нельзя было ссылаться ни на Соборное Уложение, ни на Воинский артикул Петра I. Н.П. Загоскин и В. Н. Латкин справедливо исходили из того, что за «буквой» (обновленной, вновь сформулированной) стояли смысл и содержание норм и Соборного Уложения, и Воинского артикула. В этом отношении нам представляется вполне корректным сравнение с источниками УК РФ. В ч. 1 ст. 3 утверждается: «Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом» (выделено мною. — А. Н.). Формулировка же ч. 2 ст. 1 заставляет толковать это «только» не в абсолютном смысле: «Настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права». Очевидно, что в содержательном плане источником УК РФ являются не только его нормы сами по себе, но и нормы Конституции РФ и общепризнанные принципы и нормы международного права.

Тем не менее указанная неопределенность юридической силы Свода (признаваемая, как и отмечалось, на доктринальном уровне) приводила к еще большей неопределенности и даже путанице на практике. Одни суды (например, низшей инстанции) и после вступления в силу Свода продолжали отправлять правосудие по формально отмененным Сводом законодательным постановлениям. Другие (преимущественно высшие судебные инстанции) в своих решениях ссылались уже на соответствующие статьи Свода.

Так, например, военно-судная комиссия по делу о дуэли А. С. Пушкина вынесла 19 февраля 1837 г. свой приговор убийце поэта Дантесу и секунданту Пушкина, его лицейскому товарищу Данзасу на основании трех нормативных актов XVIII в., относящихся к уголовно-правовой регламентации ответственности за дуэльные поединки: 1) Указа от 14 января 1702 г. о запрещении поединков; 2) трех артикулов из Воинского артикула Петра I (139, 140 и 142 — об ответственности самих дуэлянтов, их секундантов и тех, кто мог предотвратить поединок, но не сделал этого) и 3) Манифеста о поединках от 21 апреля 1787 г. Никакого упоминания в приговоре (и в других материалах военно-судного дела) о соответствующих нормах Свода законов 1832 г. не содержалось. Несколько по-другому нормативная база судебного решения по этому делу была зафиксирована в определении ревизионной инстанции — Генерал-аудиториата. В качестве юридической основы вынесения определения были отнесены соответствующие статьи Свода законов уголовных (ст. 82, 173, 332, 352, в частности — ст. 173 об ответственности иностранцев за преступления, совершенные на территории России); артикулы 139 и 140 Воинского артикула. Указ 1702 г. о запрещении поединков и Манифест о поединках 1787 г. были исключены из определения генерал-аудиториата как устаревшие законы в связи с вступлением в силу Свода законов 1832 г., а артикул 142 — как не относящийся к делу.

Свод законов уголовных (том 15) разделялся на две книги. Книга 1-я называлась «О преступлениях и наказаниях вообще». Она представляла собой свод (не совсем полный) действующего русского уголовного законодательства и подразделялась на 11 разделов. Первый раздел включал в себя нормы Общей части уголовного права, остальные — Особенную часть. Следует отметить, что Свод был первым российским уголовным законом, имевшим специально выделенную Общую часть, в которой определялись общие понятия уголовно-правовых институтов. Книга 2-я называлась «О судопроизводстве по преступлениям» и содержала свод действующего русского уголовно-судебного (уголовно-процессуального и судоустройственного) законодательства.

Общая часть книги первой XV тома Свода называлась «О существе преступлений и разных родов казней и наказаний». Она делилась на главы: «О существе преступлений и разных степеней виновности», «О разных родах казней и наказаний», «Об изъятии от телесного наказания по состоянию подсудимого», «О мерах наказания по мере вины», «Об освобождении от наказания, отсрочке и отмене оного», «О последствиях наказаний и о гражданских взысканиях по преступлениям», «О пространстве действия уголовных законов».

Свод различал два вида уголовно наказуемого деяния: преступление и проступок, различия между которыми проводилось по тяжести наказания. Все преступления делились на умышленные, неосторожные и случайные. Более тщательно формулировалось понятие неосторожности (ст. 5). Ответственность за неосторожные преступления наступала в двух случаях: 1) когда «виновный легко мог предвидеть, что действие его может повлечь противозаконные последствия» (отдаленный прообраз современной небрежности) и 2) «когда виновный совершил действие, законом не воспрещенное, не думая, чтобы из оного смогло произойти противозаконное последствие, однако же при надлежащей осмотрительности мог бы избежать противозаконных последствий» (уже более близкий аналог современного понятия легкомыслия как разновидности неосторожной вины).

В Своде было сформулировано положение об уменьшении вины и наказания в случае совершения преступления малолетним (ст. 126), хотя и не давалось точного ответа на вопрос о возрасте лица, с которого может наступать уголовная ответственность. Свод содержал понятия «безумие» и «сумасшествие» как обстоятельств, устранявших уголовную ответственность. Со ссылками на Соборное Уложение и Воинский артикул регламентировался институт необходимой обороны (ст. 133) а также крайней необходимости, именуемой как «насильственное принуждение», но рассматриваемое не только как принуждение насильственное, но и непреодолимое (последнее уже сближает это понятие с современным пониманием крайней необходимости).

Свод учитывал и значение совокупности преступлений, именуя ее «стечением преступлений» и рассматривая ее в связи с обстоятельствами, увеличивающими вину, наряду, например, с рецидивом (ст. 123).

Явно антидемократическим положением, противоречащим принципам буржуазного права и коренившимся в пережитках феодально-крепостнического строя, было разрешение оставлять подсудимого «в подозрении» и применять к нему в этих случаях определенные меры наказания — отдачу в военную службу, ссылку на поселение и др. (ст. 109-1).

Система Особенной части Свода законов уголовных выглядела следующим образом. На первое место были поставлены нормы об ответственности за преступления против веры. На второе — об ответственности за преступления государственные. На третье — преступления против правительства. Далее следовали нормы об ответственности за должностные преступления (чиновников по службе); за преступления против безопасности, жизни и прав общественного состояния лиц; за преступления против уставов о повинностях, уставов казенного управления и благоустройства; за преступления против прав семейственного состояния; «за противозаконное удовлетворение плотских страстей»; за преступления против прав на имущество; за лживые поступки.

В уголовно-правовой литературе XIX в. отсутствовала подробная характеристика Свода законов уголовных (что, по нашему мнению, объяснялось его временностью, т. е. его переходным значением между Соборным Уложением и Артикулом воинским и будущим Уложением 1845 г., а также отсутствием в нем принципиальных новелл по сравнению с предыдущими указанными законодательными актами). Исследователи обычно отмечали лишь основные его недостатки. Так, Н. С. Таганцев указывал на следующие. Во-первых, на его неполноту в связи с тем, что в него не вошли не только маловажные полицейские и финансовые нарушения, но даже и значительные преступления (например, морской разбой), помещенные в том XI. Во-вторых, на отсутствие в Своде строго определенной лестницы наказаний, в силу чего отдельные наказания являлись не соподчиненными друг другу. В-третьих, в Своде не была дана точная характеристика отдельных наказаний, в силу чего существенно затруднялось проведение различия между ними. В-четвертых, встречалась неопределенность уголовных санкций некоторых норм, в которых определялось: «наказать яко преступника», «смотря по мере вины», и т. д., что приводило к судейскому произволу. В-пятых, была допущена «неверность и ненужность» многих определений как Общей, так и Особенной частей.

В целях устранения недостатков Свода, и особенно его неполноты, Николай I уже 29 октября 1836 г. распорядился приступить к систематическому исправлению и дополнению Свода законов, указав, что «нужно начать с исправления законов уголовных, коих недостатки в особенности ощутительны».

Руководство этой работой было поручено министру юстиции Д. В. Дашкову и М. М. Сперанскому, возглавлявшему в это время Второе отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, а после их смерти было возложено (в 1840 г.) на Д. Н. Блудова (преемника М. М. Сперанского на посту руководителя Второго Отделения). Непосредственно этой работой заведовал статс-секретарь Дегай, уже 4 ноября 1840 г. представивший Блудову первоначальный проект Уложения о наказаниях. С декабря того же года при Втором Отделении под председательством Д. Н. Блудова начались заседания Комиссии по рассмотрению проекта.

Параллельно с работой над проектом Уложения продолжалась подготовка второго издания Свода законов, в том числе и Свода законов уголовных, состоявшегося в 1842 г. (4 марта 1843 г. издание было утверждено Николаем I). В этом издании Свод законов уголовных был дополнен более чем 300 статей.

Сельский судебный устав 1839 г. В мае 1839 г. Николай I утвердил Сельский полицейский и Сельский судебные уставы для государственных крестьян. Последний явился основой норм об ответственности за проступки государственных крестьян. Он вошел во вторую часть ХII тома Свода законов. В ст. 90 Устава определялось: «Деяния, запрещенные законом под страхом легкого наказания или полицейского исправления, именуются проступками, а наказания, за них определенные, исправительными, для различия от преступлений и наказаний уголовных». В примечании к этой статье указывалось, что это и последующие статьи (до ст. 284 — т. е. статьи материально-правового характера) «постановляются в дополнении тома 15 Свода законов уголовных».

В гл. 1 («О существе проступков и о разных степенях виновности») помещались нормы Общей части, посвященные характеристике субъективной стороны проступков (последние делились на умышленные, неосторожные и случайные); стадиям совершения проступков (обнаружению умысла, покушению и оконченному проступку); ответственности соучастников («сообщников»), виновных в проступке («зачинщиков», «помощников» и «участников»), а также укрывателей. В гл. 2 («О разных родах наказаний за проступки») была установлена следующая система исправительных наказаний: 1) отобрание вещей запрещенных; 2) денежные взыскания; 3) употребление в работы; 4) заключение под стражу; 5) наказание розгами; 6) удаление из общества.

На наш взгляд, вполне корректным будет сравнение таких видов исправительных наказаний, как употребление в работы и заключение под стражу, с такими видами уголовного наказания по УК РФ, как обязательные работы и арест.

Так, в соответствии с Сельским судебным уставом работы были двоякого вида: 1) в виде наказания за проступки; 2) вместо присужденного денежного взыскания за вред, убыток или оскорбление, причиненные проступком, если виновный добровольно не заплатит взыскания. Работы в виде наказания за проступки должны были быть общественными и определялись сроком от одного до шести дней. При этом указывалось, что «присужденных за проступки к общественным работам надлежало отсылать преимущественно на образцовые фермы и хутора там, где оные находятся не в дальнем расстоянии совершения проступка; в противном случае употреблять на метение и чищение улиц, площадей, колодцев, пристаней, копание рвов, постройку мостов и т. п.». Работы же вместо денежного взыскания могли быть как общественные, так и частные (например, в случае недостатка общественных работ дозволялось отдавать ответчика в заработок другим государственным крестьянам, «кои взять его пожелают с платою», оговоренной в одной из статей Устава («цену рабочему дню определить, применяясь к местности, времени, занятиям и способностям работника»).

Заключение под стражу подразделялось на простое и срочное и определялось сроком от одного до трех дней. Приговоренным к простому содержанию дозволялось «употреблять пищу, какую может иметь по своему состоянию». Приговоренным же к строгому содержанию «не дается ничего более, кроме хлеба и воды» и «содержание сего рода считается наказанием телесным». Присужденные как к простому, так и к строгому содержанию под стражей на весь срок такого наказания заключаются в тюрьму и состоят под надзором сельского старосты и десятского. Приговоренных к строгому содержанию дозволялось употреблять в общественные работы; «во время же ночи они должны непременно находиться в тюрьме и ни под каким видом не могут быть отпускаемы из оной, исключая тяжкой болезни». Если содержащиеся под стражей «окажут ослушание, дерзость, или буйство против начальства или против тех, кои приставлены к ним для надзора, в таком случае сельский староста, с ведома сельского старшины, имеет право наложить на них ручные или ножные кандалы; но на женщин ни в коем случае налагать кандалов не дозволяется».

Хотя в Уставе речь шла о наказаниях исправительных, среди них, как уже отмечалось, были и телесные. Так, за «важнейшие проступки или за неоднократно повторенные проступки меньшей важности» полагалось наказание розгами (от 10 до 60 ударов). Наказание это производилось в присутствии сельского старосты и под наблюдением сельского старшины.

Удаление из общества предполагало не только ссылку. Это наказание выражалось: 1) в отдаче виновных без очереди в рекруты и 2) переселением в другие губернии (по распоряжению Палаты государственных имуществ).

В Уставе давалась и классификация проступков. Она проводилась по объекту посягательства. В соответствии с ней все проступки разделялись на: 1) против церковного благочиния; 2) против правительственного и общественного порядка; 3) проступки, заключающие в себе соблазн и дурное поведение; 4) против законов о личной безопасности; 5) против законов о праве на имущество. Кроме того, была еще и шестая категория проступков. В приложении к Уставу выделялись проступки государственных крестьян, выражавшихся «в нарушении законов о лесах казенных селений».

К проступкам против церковного благочиния относились, например, действия, заключающиеся в появлении в церкви во время богослужения в пьяном виде. Виновными в нарушении правительственного и общественного порядка признавались те, «кто по приказанию начальства не уберет сваленной им на улице нечистоты или брошенных тел мертвых животных», «кто неоднократно будет замечен в утруждении начальства несправедливыми просьбами», «кто без дозволения начальства приступит к новым постройкам», «кто без надлежащего разрешения начальства самовольно переселится в другие места», кто допустит «непочтение, грубость и дерзость против старших, а тем более против лиц, облеченных от правительства» и в других проступках (всего эта категория насчитывала 20 проступков). В современном понимании объекты этих проступков можно определить как общественный порядок, порядок управления и в какой-то степени окружающую среду.

К проступкам, «заключающим соблазн и дурное поведение», относились: употребление в общенародных играх, забавах или песнях слов или поступков, «противных благопристойности и чистоте нравов»; доведение себя до состояния опьянения в праздничные дни до окончания обедни; приведение своего хозяйства в расстройство и несостоятельность к платежу казенных податей и повинностей вследствие нерадивости, лености, пьянства и «тому подобной развратной жизни»; прошение милостыни; открытие своего дома для «непотребства» и некоторые другие. Все они по современной терминологии могут именоваться проступками против общественного порядка и общественной нравственности.

Виновными в проступках против законов о личной безопасности признавались, например, те, «кто, вырыв яму, погреб или колодец, не огородит или не закроет их надлежащим образом»; «кто будет мочить коноплю или лен в речках и колодцах или же другими вредными веществами испортит в них воду»; «кто будет продавать испорченные съестные припасы, как то: тухлое мясо, рыбу», «кто будет держать у себя диких зверей и других вредных животных без дозволения сельской полиции»; кто будет травить собакой человека; «кто ударит другого рукою, ногою, палкою или иным подобным орудием, не причинив увечья»; кто будет «продавать ядовитые и сильно действующие вещества лицам, не имеющим на покупку оных права» и некоторые другие (всего 24 состава). Эта категория проступков отличалась самой широкой направленностью на правоохраняемые интересы. В качестве их объектов выступали и личность, и общественная безопасность, и общественный порядок, и здоровье населения, и окружающая среда.

К проступкам против законов о праве на имущество относились действия тех, «кто злоумышленно запашет часть чужого поля, испортит забор, изгородь и тому подобное», «кто с умыслом испортит чужие орудия или снасти для рыболовства или для звериной и птичьей охоты употребляемые, а также бортные угодья», «кто из шалости срубит, повредит или другим образом сделает негодными чужие или общественные растущие деревья, для украшения или пользу посаженные», «кто не примет мер предосторожности от пожара, как то: не поставит летом, по приказанию старосты, чана с водою около дома, не вычистит в течение месяца трубы, или же станет стрелять в самом селении», «кто, зная об открывшейся на скоте заразе, не донесет о том тотчас же сельскому старосте», «кто при продаже будет употреблять иные аршины, весы или меры, а не те, кои установлены законом», «кто совершит мошенничество или воровство на сумму менее 20 рублей ассигнациями», «кто, приняв имущество заведомо краденое, не объявит об этом сельскому старосте» и некоторые другие (всего 19 составов). Как видно, данную категорию проступков также составляли самые разнообразные по объекту посягательства деяния — против собственности, хозяйственные (экономические), против общественной безопасности и общественного порядка, экологические проступки.

Сельско-судебный Устав 1839 г. предназначался, как отмечалось, для государственных крестьян. Однако впоследствии на основании общего положения о крестьянах от 19 февраля 1861 г. он был распространен на всех лиц крестьянского сословия.

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Как уже отмечалось, после принятия Свода законов 1832 г. продолжалась работа над составлением проекта нового уголовного уложения. 4 декабря 1840 г. руководивший непосредственно этой работой статс-секретарь Дегай представил руководителю Второго Отделения императорской канцелярии Блудову первоначальный проект этого уложения. И с декабря того же года при Втором Отделении под председательством Блудова начались заседания Комиссии по рассмотрению проекта. 10 апреля 1841 г. проект общей части (состоящий из 165 статей) был принят этой Комиссией и представлен Николаю I. Вначале мыслилась разработка двух самостоятельных проектов: одного — о наказаниях уголовных и другого — о наказаниях исправительных. Но в дальнейшем от этого отказались и был составлен один общий проект уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Работа над проектом особенной части уложения строилась несколько по-иному. Готовые его разделы направлялись руководителям заинтересованных ведомств, замечания которых учитывались при доработке проекта. 27 мая 1843 г. проект (уже и общей, и особенной частей вместе) был представлен Николаю I. Однако и после этого на проект поступали отзывы ведомств с критическими замечаниями. Так, например, министр юстиции В. Н. Панин выступил категорически против замены кнута плетьми для изобличенных в убийстве, разбое и грабеже «ввиду значительности этих преступлений и ввиду того, что наказание кнутом сопровождается обрядами, напоминающими преступнику и зрителям, что казнь сия сопряжена с опасностью для жизни, а обстоятельство сие не может оставаться без впечатления на умы народные, и с отменой кнута ослабнет безопасность». Резкая критика проекта в части смягчения наказаний была дана и Министром внутренних дел.

Как бы то ни было, по решению Николая I 30 марта 1844 г. проект был внесен в Государственный Совет, в котором была учреждена специальная комиссия для окончательной доработки проекта (председатель комиссии — Левашов; члены — Блудов, Бутурлин, Друцкий, Любецкий, Корф, Кочубей, Ольденбургский, Пален и Туркул). Комиссия заседала с 26 апреля 1844 г. по 29 марта 1845 г. и внесла в проект многочисленные изменения в основном редакционного характера. Затем исправленный проект был внесен на рассмотрение Общего собрания Государственного Совета, рассмотрен им на восьми заседаниях и был окончательно принят 15 августа 1845 г. Уложение вводилось в действие с 1 мая 1846 г.

Значение Уложения трудно переоценить. Оно (с известными многочисленными поправками, в особенности сделанными в редакциях Уложения 1866 и 1885 гг.) действовало вплоть до Октябрьской революции 1917 г., т. е. более 70 лет. Анализ его содержания (достаточно глубокий) давался в русской дореволюционной отечественной уголовно-правовой литературе, в частности, в работах Н. С. Таганцева, В. Д. Спасовича, А. Лохвицкого, Н. Неклюдова, И. Я. Фойницкого, Н. Д. Сергеевского, П. П. Пусторослева и других авторов. В советский период теоретический анализ уголовно-правового содержания Уложения был сделан в работах В. М. Клеандровой и И. В. Архипова.

Структурно Уложение состояло из 12 разделов и Приложения («О лицах, изъятых от наказаний телесных»). Разделы делились на главы и отделения. В разд. I («О преступлениях, проступках и наказаниях вообще») были сосредоточены нормы Общей части, в остальных (разд. II–ХI) были помещены нормы Особенной части. Уложение состояло из 2224 статей (ст. 1–184 приходились на Общую часть, ст. 185–2224 — на Особенную).

В гл. I («О существе преступлений и проступков и о степенях вины») помещались нормы, в которых достаточно четко для своего времени прописывались понятия преступления и проступка, этапов преступной деятельности, особенностей ответственности за соучастие (участие) в преступлении и понятия видов участников преступления, более скупо формулировались особенности субъективной стороны преступления.

Уложение давало формальное определение понятий преступления и проступка. Так, в ст. 1 преступлением или проступком признавалось «как само противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания уголовного или исправительного законом предписано». Из этой формулировки вытекало деление наказуемых преступлений и проступков по их объективной стороне на деяния, под которыми следовало понимать активные действия (в других статьях Уложения употреблялось обычно именно понятие «действие»), и бездействия, т. е. невыполнение лежащей на лице обязанности действовать. Разграничение между преступлением и проступком проводилось по объекту и по видам наказания, установленным за их совершение. При этом под преступлением понималось «всякое нарушение закона, чрез которое посягается на неприкосновенность прав Власти Верховной и установленный Ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц». Проступком же именовалось «нарушение правил, предписанных для охранения определенных законами прав и общественной или же личной безопасности или пользы».

Как видно, составителям Уложения в этих формулировках не удалось добиться четкого отличия преступления и проступка по объекту посягательства. Посягательство на «безопасность общества» относилось к преступлению, а на «общественную безопасность» — к проступку. Разумеется, что это один и тот же объект. Забегая вперед, скажем, что не до конца различие по объекту посягательства выдерживалось и в Особенной части. В связи с этим разграничение между преступлением и проступком было проведено и по формальному признаку по видам полагавшихся за их совершение наказаний. Так, в ст. 3 указывалось, что за преступления и проступки, по роду и мере важности оных, виновные подвергаются наказаниям уголовным или исправительным.

Как уже отмечалось, более скупо была обрисована субъективная сторона преступления. Все преступления делились на умышленные и неумышленные. Однако понятия тех и других не содержалось. В этом смысле Уложение отставало и от Свода законов уголовных 1832 г., и от Устава военно-уголовного 1839 г., где, например, была сделана попытка сформулировать понятие неосторожного преступления. Вместе с тем Уложение проводило различие умышленных преступлений на совершенные вследствие заранее обдуманного намерения и совершенные по внезапному побуждению, «без предумышления» (ст. 6). В ст. 7 был сформулирован принцип виновной ответственности: «Зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности (из этого следовало, что под неумышленными преступлениями и проступками в ст. 3 понимались именно неосторожные преступления и проступки. — А. Н.), не считается виной». В связи с этим указанную норму вполне можно считать аналогом нормы, выраженной в ст. 28 УК РФ о невиновном причинении вреда.

По степени оконченности все преступления и проступки делились на три вида: 1) обнаруженный на преступление умысел; 2) приготовление к преступлению, 3) покушение на совершение преступления и 4) «самое совершение преступления» (ст. 8). К обнаружению умысла относилось «изъявление на словах или письменно или же иным каким-либо действием намерения учинить преступление». Приготовление к преступлению определялось как «приискание или приобретение средств для совершения преступления» (формулировка, вошедшая составной частью определения понятия «приготовление к преступлению» во все последующие отечественные уголовные кодексы, вплоть до самого последнего — УК РФ). Покушением на преступление признавалось «всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого намерения в исполнение». Преступление считалось оконченным («совершившимся»), «когда в самом деле последовало преднамеренное виновным или же иное от его действий зло».

Достаточно подробно формулировались в Уложении нормы об ответственности за совместную преступную деятельность («за участие в преступлении»). Так, в соответствии со ст. 13 при определении ответственности за совершение преступления, совершенного несколькими лицами, принималось во внимание (учитывалось), было ли такое преступление совершено («учинено») по предварительному всех или некоторых виновных на то согласие или же без такого согласия. Статья 14 среди лиц, совершивших преступление без предварительного их на то согласия, выделяла главных виновников и просто участников. К первым были отнесены лица, «распоряжавшиеся или управляющие действием других», а также «приступившие к действиям прежде других при самом оных начале или же непосредственно совершившие преступление», ко вторым — те, которые непосредственно помогали главным виновным в содеянии преступления, и те, которые «доставляли средства для содеяния преступления, или же старались устранить препятствия, к тому представлявшиеся».

Участники же преступления «по предварительному их согласию» различались на: зачинщиков, сообщников, подговорщиков или подстрекателей, пособников (ст. 15). Зачинщиками считались те, кто, замыслив преступление, добивались согласия на его совершение других лиц, а также те, кто «управляли действиями при совершении преступления или покушении на него, или же первые к тому приступили». Сообщниками являлись те, кто согласились с зачинщиками или с другими виновными совершить совместными («совокупными») силами или действиями предумышленное преступление. В качестве подговорщиков или подстрекателей выступали те, кто, не участвуя сами в совершении преступления, «употребляли просьбы, убеждения или подкуп и обещание выгод, или обольщения к обману, или же принуждение и угрозы, дабы склонить к оному других». Детально прописывался и уголовно-правовой «статус» пособников. К ним относились те лица, «которые также, хотя и не принимали прямого участия в самом совершении преступления, но из корыстных или иных личных видов, помогали или обязались помогать умыслившим оное, советами или указаниями и сообщением сведений, или же доставлением других каких-либо средств для совершения преступления, или устранением представлявшихся к содеянию оного препятствий, или заведомо, перед совершением преступления, давали у себя убежище умыслившим оное, или же обещали способствовать сокрытию преступников или преступления после содеяния оного». И здесь простая справедливость требует признания того, что определение подстрекателей и пособников, данное в Уложении, оказало самое серьезное влияние на формулировки этих понятий во всех последующих отечественных уголовных кодексах, включая и УК РФ 1996 г. (на всех них отчетливо видна печать указанных формулировок Уложения 1845 г.).

Кроме участия в совершении преступления нескольких лиц (по современной терминологии «соучастия в преступлении») Уложение вводило и понятие прикосновенности к преступлению. Так, в ст. 16 к лицам, «прикосновенным к делу и преступлению», относились попустители и укрыватели. К первым относились те, кто, «имев власть или возможность предупредить преступление, с намерением или по крайней мере заведомо допустили содеяние оного». Ко вторым — лица, которые, не принимая никакого участия в самом совершении преступления, уже после его совершения заведомо участвовали в сокрытии или истреблении его следов или же в сокрытии самих преступников, или также заведомо «взяли к себе или приняли на сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у кого-либо или же иным противозаконным образом добытые вещи». Согласно же ст. 17 прикосновенными к преступлению признавались также те, кто, зная о замышляемом или уже совершенном преступлении и «имея возможность довести о том до сведения правительства, не исполнили сей обязанности» (т.е. фактически речь идет о недоносителях и недонесении как разновидности прикосновенности к преступлению).

Глава II («О наказаниях») Уложения содержала 82 статьи, посвященных описанию как системы наказания, так и весьма казуистическому определению содержания и специфики наказаний (как уголовных, так и исправительных), полагавшихся за совершение преступлений и проступков. На большинстве норм, включенных в эту главу Уложения, лежит печать феодально-крепостнических отношений, что предполагало антидемократическую направленность и сословный характер предложенных Уложением наказаний.

Как уже отмечалось, все наказания, предусмотренные за совершение преступлений и проступков, подразделялись на два раздела: наказания уголовные и наказания исправительные. В свою очередь, каждый из этих разделов делился на несколько родов и степеней.

К уголовным наказаниям относились:

1) лишение всех прав состояния и смертная казнь;

2) лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы. Этот род наказаний существенно отличался в отношении лиц, «неизъятых» от телесных наказаний. В его содержание входило еще и публичное наказание от 30 до 100 ударов плетьми с наложением клейм;

3) лишение всех прав состояния и ссылка на поселение в Сибирь. Для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, в содержание этого рода наказания входило публичное наказание от 10 до 30 ударов плетьми, но без наложения клейм;

4) лишение всех прав состояния и ссылка на поселение «за Кавказ». Уложение не определяло виды смертной казни, отсылая это к компетенции суда («Виды смертной казни определяются судом в приговоре его»).

Содержание и длительность каторжных работ, а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, и число ударов плетьми определялось «в зависимости от рода преступлений и меры вины» в «определенной постепенности». Уложение предусматривало семь степеней таких наказаний. Например, первая степень заключалась в работе в рудниках без срока и в наказании 100 ударами плетьми; вторая степень предполагала работу в рудниках сроком от 15 до 20 лет и наказание плетьми от 80 до 90 ударов. Другие степени этого наказания означали определенной продолжительности работы в крепостях, на заводах, а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, также и определенное количество ударов плетьми.

Ссылка на поселение в Сибирь «в места более или менее отдаленные», а для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, и число ударов плетьми, в зависимости от рода преступления и меры вины существовала в двух разновидностях (степенях). Первая степень заключалась в поселении «в отдаленнейших» местах Сибири и в наказании плетьми от 20 до 30 ударов. Вторая — в поселении «в местах Сибири, не столь отдаленных», и наказании плетьми от 10 до 20 ударов. Ссылка на поселение «за Кавказ» назначалась по усмотрению главного начальства Закавказского края.

Уложение детально формулировало юридические последствия лишения всех прав состояния для осужденного к этому наказанию. Содержание этих последствий строго дифференцировалось в зависимости от принадлежности осужденного к тому или другому сословию. Так, для дворян это наказание влекло потерю дворянства (как потомственного, так и личного) и «всех преимуществ», с ним «соединенных». Для духовных лиц — лишение их духовного сана и звания и потерю «представленных» им «преимуществ». Для почетных граждан (потомственных и личных) и для купцов первой и второй гильдии — потерю «доброго имени и всех преимуществ», им «присвоенных». Для «людей прочих сословий» — потерю «доброго имени и прав», в зависимости от их состояния «присвоенных». Лишение всех прав состояния сопровождалось, кроме того, всегда и лишением почетных титулов, чинов, орденов и прочих знаков отличия и отобранием принадлежащих лично осужденному грамот, дипломов, патентов и аттестатов. Лишение прав состояния не распространялось на жену и детей осужденного, «прижитых, то есть рожденных уже или зачатых, прежде сего осуждения, ни на потомство сих детей». Они сохраняли все права своего состояния и в случае, когда при наличии законного («надлежащего») разрешения последовали добровольно за осужденным в место его ссылки (впрочем, Уложение допускало в том случае и некоторые ограничения в порядке пользования этими лицами своими правами во время их пребывания с осужденным в месте его ссылки, но только «по необходимости» и по «усмотрению и распоряжению высшего начальства»).

Осуждение в каторжные работы сопровождалось следующими последствиями: 1) потерей прав «семейственных» и прав собственности и 2) по прекращении этих работ (за истечением их срока или по другим причинам) — поселением в Сибирь «навсегда». Осуждение в ссылку также влекло потерю прав семейственных и прав собственности. Потеря прав семейственных заключалась в «прекращении прав супружеских» (за исключением тех случаев, когда жена осужденного или муж осужденной добровольно последовали за своими супругами в место их ссылки); в прекращении «власти родительской над детьми, прижитыми прежде осуждения» (если дети осужденного не последовали за ним в место его ссылки и в дальнейшем его не покинули). Потеря прав собственности заключалась в том, что все имущество осужденного поступало к его законным наследникам (точно так же, как поступило бы к ним вследствие естественной смерти собственника), к ним же переходило и имущество, «которое могло достаться виновному по наследству после его осуждения».

Уложение предусматривало следующие виды исправительных наказаний:

1) потеря «всех особенных прав и преимуществ, как лично так и по состоянию осужденного ему присвоенных, и ссылка на житье в отдаленнейшие или менее отдаленные места Сибири»; для лиц же, «неизъятых» от телесных наказаний, наказание от 50 до 100 ударов розгами и «отдача» на время в исправительные арестантские роты гражданского ведомства с потерей всех «особенных» прав и преимуществ, «лично или же по состоянию или званию ему присвоенных»;

2) ссылка «на житье» в другие, кроме сибирских, более или менее отдаленные губернии также с потерей всех «особенных» прав и преимуществ и с временным в определенном для его жительства месте заключением или «без оного»; для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, — заключение в рабочем доме, также с потерей всех «особенных» прав и преимуществ;

3) временное (т.е. на определенный срок) заключение в крепости с лишением лишь некоторых «особенных» прав и преимуществ или без такового лишения (в зависимости от рода преступления и меры вины);

4) временное (на определенный срок) заключение в смирительном доме с лишением или без лишения лишь некоторых «особенных» прав и преимуществ;

5) временное (на определенный срок) заключение в тюрьме;

6) кратковременный арест;

7) выговоры в присутствии суда; «замечания и внушения от мест судебных или правительственных»; денежные взыскания.

Лишение «особенных» прав и преимуществ означало лишение как почетных титулов, дворянства, чинов и «всяких знаков отличия», так и права (даже при освобождении из временного заключения или от работы):

вступать в государственную или общественную службу;

записываться в гильдии или получать какого-либо рода свидетельства на торговлю;

быть свидетелем при каких-либо договорах и других актах и давать по делам гражданским свидетельские показания (под присягой или без присяги), кроме случаев, когда судом будет признана необходимость получения от него показаний;

быть избираемым в третейские судьи;

быть опекуном или попечителем;

быть поверенным по чьим-либо делам.

Продолжительность ссылки, время нахождения осужденного в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства, для лиц, «неизъятых» от телесных наказаний, число ударов розгами определялись пятью степенями этих видов наказаний. Например, первая степень предполагала ссылку на житье в Иркутскую или Енисейскую губернию с заключением на срок от трех до четырех лет и с воспрещением въезда в другие сибирские губернии в продолжение определенного времени от 10 до 20 лет или работы в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства на время от 8 до 10 лет и наказания розгами от 90 до 100 ударов. Остальные степени соответственно снижали карательное содержание рассматриваемых видов наказания по сравнению с предыдущей степенью.

Продолжительность временного заключения в крепости определялась: с потерей «некоторых особенных» прав и преимуществ, принадлежащих осужденному, на срок от 4 до 6 и от 2 до 4 лет и без ограничения прав и преимуществ — на срок от 1 года до 2 лет, или от 6 месяцев до 1 года или от 6 недель до 6 месяцев.

Также в зависимости от степеней регламентировалась длительность: временного заключения в смирительном доме (от 3 месяцев до 3 лет); заключения в тюрьме (от 3 месяцев до 2 лет); кратковременного ареста (от 1 дня до 3 месяцев).

Уложение довольно скрупулезно регламентировало содержание и порядок исполнения телесных наказаний и наложения клейм на осужденных. Так, приговор, осуждающий к наказанию плетьми, должен был приводиться в исполнение по назначению судьи или под стражей либо в том месте, где им совершено преступление, но «всегда публично».

Наложение клейм на осужденных к этапу преступников следовало сразу же после наказания их плетьми также публично. Оно состояло «в поставлении» определенным для этого способом на лбу и щеках осужденного букв «к», «а», «т» (кат) (что означало «каторжный»). Исключение делалось для достигших 70 лет и женщин.

Уложение предусматривало и дополнительные (как к уголовным, так и к исправительным) наказания. К ним, например, относились: церковное покаяние (по распоряжению духовного начальства осужденных) и конфискация всех или части принадлежащих осужденным вещей или другого имущества. К наказаниям исправительным могли присоединяться: опубликование сообщения об осуждении лица (в ведомостях сенатских, столичных или губернских); высылка за границу осужденных иностранцев; запрещение жительства в столицах или иных местах (в том числе в собственных имениях осужденного); учреждение опеки над осужденным; отдача под особый надзор полиции; запрещение занятия прежним или каким-либо иным ремеслом или промыслом; постановление об «испрошении у обиженного или обиженных прощения» в присутствии суда или свидетелей, «по форме и в тех самых выражениях, которые для этого предписываются судом».

Кроме собственно уголовных и исправительных наказаний Уложение предусматривало также и так называемые особенные наказания за преступления и проступки по службе («исключение из службы», «отрешение от должности», «вычет из времени службы», «удаление от должности», «перемещение с высшей должности на низшую», «выговор, более или менее строгий, с внесением его в послужной список», «вычет из жалования», «выговор, более или менее строгий, без внесения в послужной список», «замечание, более или менее строгое»). Различие при этом исключения из службы и отрешения от должности заключалось в том, что в первом случае осужденный лишался права снова поступить на государственную службу, участвовать в выборах и быть избираемым в должности, во втором же случае лицо лишалось права в течение 3 лет со дня отрешения от должности поступить снова на государственную или общественную службу. Вычет из времени службы ограничивался одним годом и означал для осужденного приостановление его права на получение по службе наград, пенсий и знака отличия беспорочной службы.

Уложение регламентировало возможность замены одних наказаний другими (например, смертной казни на политическую смерть и ссылку в каторжные работы; каторжные работы в рудниках без срока или на определенное время на каторжные работы в крепостях; наказания плетьми наказанием шпицрутенами). Политическая смерть означала возведение осужденного преступника на эшафот, положение его на плаху или поставление под «виселицей на публичной площади», при этом, если осужденный принадлежал к дворянскому сословию, над ним переламывалась шпага.

В гл. III Уложения («О определении наказаний вообще и об обстоятельствах, при коих содеянное не вменяется в вину») были помещены нормы о назначении наказания.

В соответствии со ст. 96 наказания за преступления и проступки должны определяться «на точном основании постановлений закона». В ст. 97 оговаривалось, что наказание, как за оконченное преступление или проступок, так и за покушение на преступление или приготовление к нему или за обнаружение умысла («за самый умысел» на преступление), может быть определено судом лишь в случае, когда содеянное несомненно доказано и должно быть вменено подсудимому в вину.

В ст. 98 предусматривались основания («причины»), в силу которых содеянное не должно быть вменено в вину:

«“совершенная невиновность” деяния, в результате которого причиненное «зло» было случайным и непредвидимым»;

малолетство субъекта (определяемое возрастом, при котором подсудимый «не мог еще иметь понятия о свойстве деяния»; возраст уголовной ответственности устанавливался с семи лет, и дети, не достигшие семи лет, как не имеющие достаточного о свойствах деяния понятия, не подлежали наказаниям за преступления и проступки, а отдавались родителям, опекунам или родственникам «для вразумления и наставления их впоследствии»;

безумие, сумасшествие и припадки болезни, «приводящие в умоисступление или совершенное беспамятство»;

ошибка случайная или вследствие обмана;

принуждение от превосходящей непреодолимой силы;

необходимая оборона.

Такое основание невиновности, как принуждение от превосходящей непреодолимой силы, по своему содержанию было достаточно близко к современному пониманию крайней необходимости. В соответствии со ст. 106 учинившему противозаконное деяние вследствие непреодолимого к тому от превосходящей силы принуждения и только для избежания непосредственно грозившей его жизни в то же самое время неотвратимой другими средствами опасности, содеянное им не вменяется в вину (ст. 39 УК РФ определяет, что не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, т. е. для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемых законом интересами общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышение пределов крайней необходимости).

Значительный интерес представляет определение в Уложении (ст. 107–109) содержания необходимой обороны, достаточно тесно ее сближающее с современным пониманием этого уголовно-правового института. Необходимая оборона, заключающаяся в применении силы для отражения нападения вплоть до нанесения нападающему ран, увечья и даже смерти, исключала вину, если, во-первых, при этом не было возможности прибегнуть к защите «местного или ближайшего начальства», и, во-вторых, когда жизнь, здоровье или свобода обороняющегося действительно подвергались опасности, или нападение было сделано вором либо разбойником или же нападающий вторгнулся с насилием в жилище («жительство») обороняющегося. Необходимость обороны признавалась и в случае, когда застигнутый при похищении или повреждении какого-либо имущества преступник силой противился своему задержанию или прекращению начатого им похищения или повреждения. Особо оговаривалось, что оборона признается необходимой «со стороны женщины против посягающего насильственно на ее целомудрие и честь». Указывалось также, что употребление мер необходимой обороны дозволяется не только для собственной своей защиты, но и для защиты других, находящихся в таком же положении. Уложение формулировало и условия ответственности за превышение пределов необходимой обороны, хотя непосредственно это понятие («превышение пределов») не употреблялось (вместо него использовалось понятие «злоупотребление обороной»). Так, в соответствии со ст. 107 всякий напрасный, сделанный нападающему уже после отвращения грозившей обороняющемуся опасности вред признавался «злоупотреблением обороны», и виновный в том должен быть «подвергаем наказанию, которое определяется по мере причиненного им вреда, по роду побуждения, которому он следовал, и другим обстоятельствам дела». Можно отметить, что современное понимание необходимой обороны (например, даваемое в ст. 37 УК РФ) исключает лишь указание на невозможность обороняющегося обратиться за помощью, во всем остальном понятие более чем полуторавековой давности выглядит вполне современным.

Купить

Внимание! Авторские права на книгу "Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. 6-е издание" (Наумов А.В.) охраняются законодательством!

Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. 6-е издание

Оглавление

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава III.
История российского уголовного права

1. История российского уголовного законодательства

Досоветский период

ЛитГид

Помощь

Книги

ЛитГид в соцсетях

Российское уголовное право. Общая часть. Курс лекций. 6-е издание

Оглавление

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава III.История российского уголовного права

1. История российского уголовного законодательства

Досоветский период

ЛитГид

Помощь

Книги

ЛитГид в соцсетях

Глава III.
История российского уголовного права