|
|
ОглавлениеКак Владимир Владимирович поссорился с Георгием Аркадьевичем Харьков, Крым, Одесса и так далее… Бить Шенгели не стал, но учить — не отказался Ахматова, Грин, Мандельштам и другие Перевод как прибежище подлинной культуры Это меняет историю русской поэзии Основные даты жизни и творчества Г. А. Шенгели Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуЧудная симфонияТрудно назвать какого-нибудь другого русского поэта с таким же мощным вхождением в литературу, как это было у Георгия Аркадьевича Шенгели. Особенно если это касается всплеска его поэм, с которым может сравниться только соперничавший с ним тогда Владимир Владимирович Маяковский. В 1919 году в харьковском издательстве «Гофнунг» Георгий выпускает в свет маленькую отдельную книжечку под названием «Еврейские поэмы», составленную скорее из небольших стихотворений, а не отдельных поэм, хотя все вместе они дают ощущение единого поэтического материала, который можно принимать за поэму. Кроме того, он пишет полновесную поэму «Сальери», которую, возможно, готовил для передачи какому-нибудь театру. История взаимоотношений двух композиторов — Моцарта и Сальери — известна в России уже давно, как минимум — со времени написания Пушкиным небольшой трагедии на эту же тему под названием «Моцарт и Сальери». Сальери не выдержал сияющего рядом с ним таланта Моцарта и подсыпал ему яду. Эту же трагическую связь реализует в своей поэме и Шенгели, повторяя в ней трагедию, описанную сто лет тому назад Пушкиным, разве что несколько ярче прописывает мысль, прожигающую душу Сальери, имя которого он и оставляет единственным в названии своей поэмы: Сальери: …Ты должен мне помочь. Скажи мне, Моцарт, Скажи с такой же силой, как поешь, Скажи, что ты поможешь! Моцарт: О Сальери! Ты всколыхнул меня. Я твой! Твой раб! Что должен делать я? Сальери: Ты знаешь, Моцарт, Как я люблю тебя? Моцарт: Да. Сальери: Знаешь ты, Что лишь поэзию люблю я больше? Моцарт: Я знаю. Сальери: Ну, а ты? Ты столь же любишь Поэзию? Моцарт: Да! Да! Сальери: Ты б обрек Себя изгнанью за нее? Моцарт: С восторгом! Сальери: А разлучился бы с любимой? Моцарт: Да! Сальери: А самого себя принес бы в жертву? Под нож, на казнь пошел бы? Моцарт: О Сальери! Мне жутко… Да! Коль нужно — да! Сальери: Так знай, Так знай же то, что ты всему виною! Что каждый твой напев — удар лопаты В кладбищенскую землю! Знай же ты, Ты, гений, залетевший ниоткуда, Ты, божество над серым земным прахом, Что дивные твои напевы — вздох, Вздох ветерка, всклик иволги лесной, Что, внемля им, мы застываем чудно И, упоив себя блаженством кратким, Томимся по свободному полету И вспоминаем, вспоминаем звуки, Отравленные ими навсегда. Вся сила, вся любовь в глазах раскрытых Мятется беглым пламенем и мчится Куда-то за пределы, в небылое, И невозделанная спит земля! Не вовремя пришел ты: слишком рано. Дай силу нам самим воздвигнуть трон На высотах, доселе недоступных, — И я клянусь, о Моцарт: зазвучат Твои невоплотимые напевы В веках грядущих неизбывным гудом! Теперь же, Моцарт, слышишь ты: теперь Ты должен смолкнуть, удалиться! Моцарт: Ты должен — умереть! Моцарт: Сальери, — нет! Сальери: Ты должен! Более ни слова. Моцарт: Боже! А солнце? Сальери: А поэзия? Моцарт: А счастье? Сальери: Нет счастья выше, чем предрешено Тебе моим веленьем. Моцарт, Моцарт! Как сладко умереть за то, что любишь!.. Надо отметить, что эта серьезная поэтическая композиция — это самая первая поэма из написанных Георгием Шенгели, хотя далеко не последняя. В 1920-м, к примеру, уже находясь в Одессе, он переиздает в тамошнем издательстве «Аониды» уже выходившие год назад в свет «Еврейские поэмы»; а затем, в том же 1920 году там же он выпускает в издательстве «Губнарообраза» драматическую поэму «Нечаев». Эта поэма посвящена судьбе революционера-террориста Нечаева, чье «дело об убийстве студента Иванова» стало для Достоевского прообразом сюжета его романа «Бесы». Из отзывов людей, знавших Нечаева, которые сочувствовали цели, как Герцен или Бакунин, возникает образ едва ли не более резкий, нежели воссозданный воображением романиста. Таков он и в поэме у Шенгели. 12 июля 1920 года в газете «Известия Одесского ревкома» о журнальной публикации «Нечаева» появилась довольно одобрительная заметка за подписью А.Ф.: «Останавливает на себе внимание “Нечаев” Шенгели, написанный сильными, четко плавленными стихами, отображающими с большой художественной силой страстную революционную фигуру Нечаева. Исторические сцены Нечаевской трагедии написаны мастерски, талантливо». В 1920 году Георгий Шенгели совместно с Эдуардом Багрицким написали водевиль «Месть Калиостро». В те трудные годы в Одессе при литературном клубе «Зеленая лампа» возник самодеятельный театр «Крот», руководителем которого был Виктор Типот. Спектакли ставились по субботам. За это, кстати, голодные артисты получали бутерброды. В пьесе «Месть Калиостро» Багрицкого и Шенгели Виктор Типот играл Калиостро, а Вера Инбер — его даму. «Все были страшно молодыми». Однако как-то почти незамеченным ни прессой, ни зрителем прошел этот совместный продукт Багрицкого и Шенгели, который после нескольких показов вскоре окончательно сошел с подмостков. Но стремление к созданию крупных поэтических произведений от этого у Шенгели не исчезло. В 1921 году Георгий завершает свою поэму о поручике Мертвецове — поэму откровенно жестко-сатирическую, в центре которой изображена омерзительная фигура бездушного и жестокого службиста. «Тихое помешательство» этого поручика и впоследствии неожиданный всплеск его «кипучей» деятельности вырастают в зловещий гротеск, о котором уже в наше время поэт Александр Ревич писал: «В… лирической новелле “Поручик Мертвецов”, написанной в 1921 г. и посвященной событиям Гражданской войны в Крыму, Г. Шенгели предугадал психологическую и социальную подоплеку будущего фашизма. Речь идет о ничтожестве, о конкретном бездарном мичмане Мертвецове, переведенном за неспособность к корабельной службе в сухопутные поручики и потому возненавидевшем людей и ставшим погромщиком и палачом. Патологическая зависть мелкой души к обыкновенным людям и осознание своей низости толкают ее к параноидальной идее истребления, а конкретно — к убийству безоружного еврейского мальчишки. Идеи поручика сродни идеям вождей и фюреров, уничтожавших народы». Вот финал этой ужасной поэмы, вскрывающий сущность людей, приходящих к власти над миром: …Враг отходил. Цеплялся за кладбище, За загородный сад, за мол, за бойни, В каменоломни всасываясь. Реже Вздыхали пушки. Смело засвистали Средь заводских окраин шомпола. А Мертвецов икал от злобы: где же, Где же они? И третьим утром, рано, Вдруг налетел своим броневиком На залп. Ответ. Ответ. Замокли? — Ладно! И разбивая двери и шкафы, Через четыре теплых перепрыгнув, Он выволок из-под железной крыши Остывший пулемет и связку лент Расстрелянных, и щуплого жиденка. «Фамилья?» — «Малкин». — «Малкин? Хорошо!» И вывели, и петлю закрутили. «Не надо мыла: за ноги повесим». — И шесть часов дрожало деревцо, И кровь сбегала из ноздрей, по векам, По лбу, на землю. В сумерки опять Приехал Мертвецов. — «Готов?» — «Еще бы». — «Ну, ладно». — И увидели солдаты, Как вдруг поручик побежал во двор, И курицу взволнованную вынес, И в небо смехом разевая рот, Внимая исступленному клохтанью, Ей ощипал грудь, спину и крыла, И тоже за ноги повесил, — только На шее у насмешника. — «Субботний Ему обед». И возвратился в штаб, Свою избывши скуку, и надменно Расстегнутыми брюками зевая, Как офицер — насмешек не страшась. В 1922 году в Одессе, во Всеукраинском «Госиздательстве», Шенгели печатает драматическую поэму «1871», в которой отображены сцены из истории Парижской коммуны, в одной из которых коммунары уничтожают гильотину с песней «Будь ты проклят, добрый доктор Гильотен!». В том же году он написал драматическую поэму «Доктор Гильотен», повествующую о создании универсальной машины для осуществления смертельной казни путем обезглавливания. Речь идет о гильотине, которую внедрил в практику французский доктор, профессор анатомии Жозеф Игнас Гильотен, считая, что она будет являть собой более гуманное орудие. Размышляя над пользой внедрения своего устройства, Гильотен, беседуя со своим слугой Жеромом о жестокости производящейся ныне с помощью топора смертной казни, говорит: «…Постой, Жером, / Мы скоро это все исправим!..» И к концу поэмы Гильотен действительно «исправляет» процесс обезглавливания осужденных людей на казнь, заменив привычного палача с топором на свое «гуманное орудие» в виде тяжелого косого лезвия, стремительно падающего по направляющим желобам вертикальной рамы на шею преступника. Вот только не всем, похоже, понравилась эта гуманная игрушка, подаренная Гельотеном обществу: Жером (рассматривая небольшую модель гильотины) …Подводят, значит, на доску кладут, Колодкою захватывают шею, (Кладет в модель палец.) Потом пружинкой щелк… Ох, черт возьми. Чуть пальцу голову не отрубил… Бр-р-р… Шея — штука тонкая. Захватят Ошейником дощатым и — пожалте! — Подергайтесь, подрыгайте ногами, Повтягивайте щеки — ускользнуть бы! А нож — как в масло: ц-с-с, так и прорежет. Ну и глоточек — пять пудов металла. Нет, раньше поприятней было, право. Тебя казнят, так ты — живой — стоишь, Упрешься, думаешь: не шевельнуться б, Не промахнулся бы палач. А тут Одна обида — деревяшка держит, А на тебя плевать… И что Это мой барин так срамится? Можно сказать — хирург, лечить умеешь, Горчишники тут, банки, кровь пускай, Клистиры ставь, вари декокты — мало ль Заботы всякой доброй? Нет, поди ж ты, Стал смерть прописывать, добра желает. Тьфу! (Входят Гильотен, аббат Раго, судья де Вири, доктор Трейль.) Внимание! Авторские права на книгу "Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь" ( Переяслов Н.В. ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
