|
|
ОглавлениеДемина Лариса Анатольевна. Логика и язык: введение юридического измерения Бучило Нина Федоровна. Логическое учение о понятии и понятийная структура правоведения Семенов Валерий Евгеньевич. Суждение в классической и неклассической логике Гунибский Магомед Шахмандарович. Силлогистические умозаключения в логике и в праве Лихин Александр Федорович. Виды условных суждений в логике и праве: проблема материальной импликации Малюкова Ольга Владимировна. Формальные исчисления и правовые системы Малюкова Ольга Владимировна. Теория аргументации и ее применение в избирательном праве Абрамова Наталья Анатольевна. Судебное красноречие: логико-риторический аспект Пржиленский Владимир Игоревич. Логика и методология научного познания в юридических науках Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуДемина Лариса Анатольевна, Логика и язык: введение юридического измеренияЧеловек отличается от животного тем, что он способен использовать знаки. Причем речь идет не только о тех знаках-индексах, которые находятся в причинно-следственных отношениях с предметами (дым — указатель огня), — их могут улавливать и высшие животные, но прежде всего о знаках-символах, которые лишь конвенционально «привязаны» к предмету. Использование таких знаков требует уже определенного уровня абстракции, чтобы за любым словом-знаком уметь увидеть некоторый предмет, чтобы быть способным передавать необходимую информацию и общаться друг с другом. Знак не несет в себе ни грана вещи, но он материален; он заместитель вещи, предмета. Именно найдя такой заместитель, человек становится подлинно человеком, т. е. разумным существом, homo sapiens. Можно согласиться с Ч. У. Моррисом, одним из создателей семиотики как науки, когда он утверждает: «Человеческая цивилизация невозможна без знаков и знаковых систем, человеческий разум неотделим от функционирования знаков — а возможно, и вообще интеллект следует отождествить именно с функционированием знаков». Однако проект построения общей теории знаковых систем, как это виделось его авторам, на наш взгляд, далек от реализации, да и вряд ли она возможна вообще, учитывая специфичность поставленных задач. «Семиотика, как пишет Ю. С. Степанов, находит свои объекты повсюду — в языке, математике, художественной литературе, в отдельном произведении литературы, в архитектуре, планировке квартиры, в организации семьи, в процессах подсознательного, в общении животных, в жизни растений…» Разнородность объектов исследования делает сомнительной возможность «унификации» науки на основе семиотики, как это виделось тому же Ч. У. Моррису, возможность преодоления посредством семиотики противоположностей формальных, гуманитарных и естественных наук. Но что не вызывает сомнения — это успешность семиотического подхода к анализу языка и шире — к анализу знаковых систем, рассматриваемых как носители информации (информационные системы). Семиотика — это наука, изучающая вещи и свойства вещей в их функции служить знаками (по определению Ч. Морриса), и так как любая наука использует знаки и выражает свои результаты с помощью знаков, то семиотика призвана служить инструментом всех других наук. Именно это качество семиотики представляется для нас наиболее привлекательным: ее методологический аспект; семиотика как методология исследования человеческого познания. Учитывая тот факт, что язык в XX в. превращается в одну из центральных, а может, и просто в центральную философскую проблему, учитывая, что почти все науки о человеке заново открывают языковые аспекты своего предмета, в семиотике мы находим весьма ценные методы и принципы, на которых должно базироваться любое исследование языка. Исследования естественного языка являются традиционной областью приложения совместных усилий логики и лингвистики. В целом же естественный язык можно рассматривать и более широко — как сферу пересечения интересов философии и лингвистики, так как, обращаясь к анализу языка, мы не можем избежать таких вопросов, как соотношение языка, мышления и действительности, объяснение человеческой способности познания мира и раскрытие механизмов такого познания. И все эти вопросы уходят своими корнями в исследование природы языка. При этом важно отметить, что в философском представлении язык рассматривается не как простое средство коммуникации, но как явление, что, возникнув из потребностей общественной практики, стало средством выделения признаков объектов действительности, «кодирования» и обобщения их, т. е. превратилось в систему, позволяющую сформулировать любое отвлеченное отношение, любую абстрактную мысль. Язык как средство выражения мысли становится в то же время средством ее построения, средством углубления и развития абстрактного мышления, что, в свою очередь, позволяет перейти от неполного и неточного знания к более полному и точному. Но интерес к языку со стороны логики и философии, с одной стороны, и лингвистики — с другой, шел до определенного времени как бы с разных сторон. Так, для логиков и теоретиков науки на первый план выступали формально-структурные аспекты построения языка, причем сам естественный язык рассматривался как недостаточно строгий и в силу этого не являющийся идеальным орудием мышления. Для традиционной же лингвистики, наоборот, наиболее важным представлялось изучение реального многообразия существующих языков. Можно сказать, что лингвистика до появления работ Ф. де Соссюра, положившего начало системному анализу и структурному изучению естественного языка в современном понимании этих принципов научного познания, оставалась во многом наукой эмпирической. Одним из наиболее значимых философских событий ХХ в. явился так называемый лингвистический поворот, осуществленный аналитической философией и выразившийся в провозглашении языка не только средством, но и единственным подлинным объектом философского анализа. Наиболее характерным для уже довольно продолжительного времени, прошедшего с тех пор, было интенсивное применение точных, разработанных в основном в современной логике средств и методов анализа языка. Развитие логических теорий, появление множества новых направлений логических исследований, разработка средствами логики искусственных языков для решения определенных практических и теоретических задач не могли не затронуть исследования естественного языка. Раскрытие многолинейных аналогий между этими языками, перенесение методов и процедур логического исследования на контексты естественного языка и наоборот существенно обогатили не только собственно логику и лингвистику, но и теорию познания. Накопленный опыт, связанный как с успехами, так и с неудачами формализации естественного языка, способствует обретению более ясного понимания природы языка, его роли в человеческом познании и коммуникации и в конечном счете построению научной теории языка. Уже в рамках логико-семантического анализа языка намечается сдвиг в сторону учета прагматических факторов, хотя основы подобного интереса были заложены еще в концепции Г. Фреге, выделившего особые косвенные контексты в противоположность контекстам прямой речи. В его понимании это предложения, которые образуются при передаче чужого мнения, содержащие такие выражения, как «А думает (полагает, ожидает, надеется, вспоминает), что…». Специфика такого рода контекстов состоит в том, что в них имеет значение не только истинность или ложность мысли, содержащейся в придаточном предложении, но также смысл этого предложения и входящих в него терминов, так как от этого зависит интерпретация контекста в целом. Проблема интерпретации текстов, высказываний, норм имеет весьма существенное значение для юридической теории и практики. Б. Рассел для обозначения таких контекстов ввел понятие «пропозициональное отношение» (или установка), согласно которому в предложении выделяются и как бы противополагаются две части: постоянное ядро (пропозиция) и подвижная часть предложения (то, что соответствует установке). Поиск адекватной формы контекстов с пропозициональными установками тесно связан с выяснением роли референтных выражений в них и установлением критериев взаимозаменимости такого рода терминов в данных контекстах. Философская значимость данного вопроса неоднократно подчеркивалась: отвечая на вопрос: «Что обозначают сингулярные термины?» — мы определяем онтологию языка; а отвечая на вопрос: «Как они осуществляют свою референцию, какими способами выделяют объект?» — мы решаем гносеологические проблемы, тем более когда речь идет о контекстах, в которых должна учитываться роль субъекта высказывания. Таким образом, в решении, казалось бы, технических вопросов (тот же критерий тождества) любой исследователь опирается на те или иные онтологические и гносеологические предпосылки. На нарушение принципа подстановки кореферентных выражений в контекстах знания, веры, мнения указывал, в частности, У. Куайн, из чего он сделал вывод о необоснованности квантификации в таких контекстах, которые он назвал «референциально непрозрачными». Референциальная непрозрачность не только ведет к невозможности взаимоподстановки тождественных в силу нереферентного вхождения сингулярных терминов, но и разрушает квантификацию: кванторы, в сфере действия которых находится референциально непрозрачная конструкция, не соотносятся с переменными внутри конструкции, так что эти переменные не имеют стандартной референтной интерпретации (проще говоря, не соотносятся с конкретными объектами принимаемой в данном языке онтологии). Проблема тождества кореферентных сингулярных выражений при подстановке в контекст пропозициональной установки должна рассматриваться как с синтаксической позиции (со стороны предложения), так и со стороны пропозиций. Важно не только сохранить истинностное значение предложения при подстановке, но и сохранить смысл высказывания. Это непосредственно ставит вопрос о синонимии имен и дескрипций, их тождестве по смыслу. На уровне логико-семантического анализа языка проблема противоречивости текста и языковых аномалий ставится как проблема неоднозначности в прочтении и понимании ряда контекстов естественного языка. Применительно к рассматриваемым референциально непрозрачным контекстам (к которым может быть отнесена значительная часть юридических контекстов) предлагается ввести различие широкого и узкого контекста, что поможет уточнить предмет анализа. Под широким контекстом будем понимать все высказывание в целом, а под узким контекстом — лишь его часть, которая может быть выражена либо придаточным предложением, либо даже отдельным сингулярным термином. Так, в предложении «Петр считает, что Брут был убийцей Цезаря», узким контекстом будет «Брут был убийцей Цезаря», широким контекстом — все предложение. Погружение узкого контекста в широкий может привести к изменению истинностного значения предложения в целом. Узкий контекст является референциально прозрачным, сингулярный терм (под которым мы понимаем имя собственное или определенную дескрипцию) в него входит референтно, при этом достигается референтность указания (например, «число планет Солнечной системы равно девяти»; «Брут был убийцей Цезаря»), но при погружении такого предложения в широкий контекст мы можем получить ложь («Необходимо, что число планет Солнечной системы равно девяти») или же референциально непрозрачное предложение, которое превращается в ложное при подстановке: «Петр знает, что Брут был убийцей Цезаря», — истинное предложение, но при подстановке вместо имени Брут кореферентного имени Юний мы можем получить ложное предложение «Петр знает, что Юний был убийцей Цезаря», так как Петр может не знать, что оба этих имени обозначают одно и то же лицо. Внимание! Авторские права на книгу "Логика и право. Монография" ( Под ред. Малюковой О.В. ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
