Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография

Ростова Н.Н.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Философия Издательство: Проспект Дата размещения: 16.03.2017 ISBN: 9785392219667 Язык: Объем текста: 618 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Часть I. Деконструкция сакрального. Глава 1. Что значит сакральное?

Глава 2. Структура дискурса философии сакрального

Глава 3. Опознание в философии сакрального идеи смерти Бога

Глава 4. Идея смерти Бога в современной философии

Глава 5. О «смерти Бога» в русской традиции

Глава 6. От «смерти Бога» к «смерти человека»

Глава 7. Культурные параллели

Резюме

Часть II. Антропология формы. Глава 1. Хаос и форма в структуре субъективности

Глава 2. Антропологический минимум

Глава 3. Человек литургический

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 6.
От «смерти Бога» к «смерти человека»

Революционность тезиса о смерти Бога не только заставляет философию мутировать в постметафизику, но и ставит перед нами во всей обнаженности вопрос о том, что есть человек. Как мыслить его вне идеи Бога? Современная философия говорит о «смерти человека», оперируя термином «постчеловек». Но значит ли «смерть Бога» наступление эры постчеловека?

§ 1. Что значит «смерть Бога»?

Идея смерти Бога допускает различные прочтения. Приведем наиболее популярные среди них.

1. Смерть Бога как смерть метафизики

С легкой подачи Хайдеггера, комментирующего Ницше, смерть Бога и смерть метафизики стали эквивалентными понятиями. Но так ли это? Что значит смерть метафизики?

Под лозунгом современной философии о смерти метафизики скрывается несколько смыслов. Постметафизика читается как переход от сверхчувственных понятий в описании мира к чувственным, от представления о структуре и статике как основаниях мира — к представлению о его динамике, от оперирования понятием Бога и его объективаций — к его хвале, от понимания философии как системы — к свободе творчества и интерпретаций. Постметафизика не претендует на знание абсолютной истины и завершенное описание бытия, а потому в ее рамках нельзя браться не только за доказательство истины и Бога, но и за их опровержение. Напряжение между наукой и религией, верой и атеизмом оказывается снятым. Как говорит Дж. Капуто, «заявление о смерти Бога имеет целью обезглавить все, чту претендует на главенствующее положение, а это значит — не только воскурения и аромат христианских таинств, но и все, что притязает быть Последним Словом».

Очевидно, что понятие смерти Бога содержит смысловой излишек по отношению к понятию смерти метафизики. И в этом «излишке», быть может, кроется и намеренно сокрывается самая суть проблемы — живой конкретный Бог. Смещение рассуждений в область метафизики, сведение Бога к сфере сверхчувственного само по себе уже содержит редукцию фигуры Бога. А потому смерть Бога и смерть метафизики — не тождественные понятия.

2. Смерть Бога как смерть Смысла

В 1968 году Р. Барт объявляет о смерти автора. Смерть автора означает смерть Субъекта, прошлого времени и Смысла. Автор перестает быть тем, кто имеет замысел о книге, кто вынашивает ее и, как отец сыну, всегда ей предшествует. Пришедший на смену автору скриптор, пишет Барт, — «отнюдь не тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом: остается только одно время — время речевого акта, и всякий текст вечно пишется здесь и сейчас». Автор умирает вместе со Смыслом, на смену которому приходит «письмо, не знающее остановки», — множественность смыслов, непрестанное их порождение и одновременно угасание. Барт пишет: «Ныне мы знаем, что текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный, как бы теологический смысл (“сообщение” Автора-Бога), но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным». В таком тексте «расшифровывать нечего», здесь никогда «невозможно достичь дна».

Автор, говорит Барт, родился в Новое время, а теперь пришло время ему умереть. Нужно строить рассказ ради рассказа, подобно тому, как это было в первобытных обществах, которые знали шаманов и сказителей. «Десакрализация» автора ведет, согласно Барту, к освобождению читателя и высвобождению смысла: «Присвоить тексту автора — это значит как бы застопорить текст… замкнуть письмо».

В этой знаменитой небольшой работе Барт сказал нам гораздо более того, что первым бросается в глаза. Барт сказал нам, что, когда умрет автор, тогда родится читатель. Но это значит, что, когда умрет автор, умрет и Бог. Барт обозначил проблему автора, с одной стороны, как проблему субъективности автора и ее следов в тексте, а с другой — как проблему «застопоренности» текста. Но очевидно, что это не одна и та же проблема. Смысл — это не следы субъективности. Соотношение индивидуальности и гения автора, мелочей его частной жизни и того всеобщего, что он выговаривает, того, что и делает его автором, — это проблема для литературоведов. Но Барт под прикрытием литературоведческих вопросов прокрался в область философии и подступил к неразрывной связи автора и Смысла. А это значит, что Барта волнует не индивидуальность автора, а событие Смысла, которое в своей предельности подразумевает Бога, ибо только в Боге смысл выступает во всей своей абсолютности и трансцендентной силе. Бог есть предельный гарант Смысла. «Не останавливать течение смысла, — говорит Барт, — значит в конечном счете отвергнуть самого бога и все его ипостаси — рациональный порядок, науку, закон». Течение смысла — не то же, что Смысл. Принципиально ситуативное — не то же, что абсолютное. Хаос — не то же, что порядок. Сама в себе удостоверенная имманенция — не то же, что конституирующая трансценденция. Мир Барта–Гераклита выталкивает из себя категорию Истины, оставляя нас в тотальном сейчас, в котором, как скажет Делез, не может быть ошибки, ибо всякая ошибка предполагает предшествующую ей истину.

Оставаясь на литературоведческих позициях, Барт Новому времени противопоставляет первобытные сообщества, которые не знают индивидуальности. Но Барт не говорит о том, что индивидуальное и частное в таких сообществах встроено во всеобщее, в жестко организованную систему табу. Он не говорит о том, что шаман или сказитель выговаривает это всеобщее, тот самый тотальный Смысл, который удерживает мистериальное сообщество. Шаман не рассказывает ради рассказа, но воспроизводит исходный порядок общины. Барт смешивает две проблемы — проблему рождения индивидуального творчества в Новое время (здесь можно говорить и об эпохе Возрождения), то есть проблему перехода от мистериальных сообществ к социальным, и проблему Абсолютного Смысла и тотальной процессуальности смыслопорождения. Смысл — это не то, что порождено Автором Нового времени, это то, что индивидуальность стала присваивать себе в Новое время, отвоевывая на это право у Бога.

Освобождение читателя и смысла, провозглашенные Бартом, означает освобождение от Бога — противопоставление непреходящего абсолютного трансцендентного порядка смене частных субъективных состояний, мира Истины — ситуативности, конституирующего трансцендирования — самодостаточности в имманенции. Не высвобождение смысла и читателя, но смерть и того, и другого подразумевает призыв Барта.

3. Смерть Бога как рождение автономного Тела

Нашу культуру, говорит Нанси, определяет евангельская формула «Сие есть тело мое» (Мф. 26:26). Ее признают все — и верующие, и неверующие. Символ нашей традиции — тело Бога. То есть тело человека, уточняет Нанси. Но есть ли принципиальная разница между телом Бога и телом человека? Это уточнение, равно как и в целом рассуждения Нанси, направлено на то, чтобы уничтожить саму возможность разницы. Дискурсу, строящемуся на бинарных оппозициях «тело–душа», «физическое–психическое», «трансцендентное–имманентное», «смысл–плоть», «внутреннее–внешнее» и проч., он противопоставляет дискурс Тела, снимающий подобные бинаризмы.

Мы создали, говорит Нанси, тело. Но для этого нам понадобилось создать небеса. «А что, если, — задается он вопросом, — мы и небо придумали лишь затем, чтобы сбрасывать с него тела?» Христианский Бог имеет тело. Но христианский Бог умирает. Для Нанси это означает одно — «Мир тел на подходе». У Бога больше нет тела. Мир перестает быть опространствованием Бога. «В действительности, — говорит Нанси, — тело Бога было телом самого человека: плоть человека была тем телом, что даровал себе Господь. Человек есть тело — непреложным образом — или же его не существует: либо тело Бога, либо мир тел, ничего другого». Если так, то в смерти Бога на смену одной конфигурации Тела приходит другая конфигурация Тела. «Бог, Смерть, Плоть: тройное название тела во всей онтотеологии», — говорит Нанси. Мир тел, пришедший через смерть Бога, не отсылает более к иным мирам. Munduscorpus — мир без Субъекта, «баснословная скученность тел», мир, брезгующий «слабым» и «гиблым» дискурсом подобия и симулякров, это не мир видимостей, но «место реальных протяжений». Здесь Бог отступает, освобождая божественное место нашим телам.

«…Бог, — пишет Нанси, — выказывается мертвым в качестве мира тел. С одной стороны — божественное тело, разложившееся, сгнившее, окаменевшее — перед лицом Медузы и Смерти, — а с другой, как оборотная сторона все той же смерти Бога, — божественное тело, выставленное в показе, первейшая материальная протяженность мира тел. Бог, бесконечно меняющийся. То есть: Бога нет, как нет и богов, — есть только места. Места: они божественны, потому что освобождены от Тела Господня и от Воплощенной Смерти. Божественны той разомкнутостью, в которой рушится и отступает все “божественное”, обнажая мир наших тел». Тело Бога во славе — это и есть мир тел на подходе. Перемена в «материи», равно как и Воплощение. Или Творение. Бог делает себе плоть. Бог творит мир. Но, говорит Нанси, творение не есть творение из ничего. Творение — это «такая ситуация, при которой материя вообще (просто то, что существует) в своей основе меняется: творение — не субстанция, но растяжение и расширение “модусов”, или, если говорить точнее, оно показывает то, что есть». Смерть Бога — преодоление «гиблых» дискурсов, христианства, освобождение автономного Тела во славе.

Не ясно, однако, отчего человеку для того, чтобы создать тело, потребовалось создать «небеса»? Отчего человеку потребовалось сбросить с этих небес тело и освоить его? Как вообще в онтологии Нанси возможно говорить о человеке? Человек, равно как и «небеса», невозможен в мире без онтологических разрывов, в мире тотальной материи. Автономность присуща лишь трансценденции. Пафос высказывания Нанси не оправдывается соответствующими по интеллектуальному замаху аргументами. Идея «тела Господня» оказывается несовместимой с миром самоконфигурирующегося Тела.

4. Смерть Бога как атеизм Бога

«Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты оставил Меня?» (Мф. 27:46). Эти слова Христа на кресте будоражат ум верующих и атеистов, художников и обычных людей. Философия усматривает в них атеизм Бога. Жижек, ссылаясь на Г. К. Честетона, видит в атеизме две версии. Атеизм как неверие людей в Бога и атеизм как неверие Бога в самого себя. В «Ортодоксии» Честертон пишет: «Мир содрогнулся, и солнце затмилось не тогда, когда Бога распяли, а когда с креста раздался крик, что Бог оставлен Богом. Пусть мятежники ищут себе веру среди всех вер, выбирают Бога среди возрождающихся и всемогущих богов — они не найдут другого Бога-мятежника. Пусть атеисты выберут себе бога по вкусу — они найдут только одного, кто был покинут, как они; только одну веру, где Бог хоть на мгновение стал безбожником». Бог прошел не только через страдания, но и через сомнения. Жижек заключает: «В традиционном атеизме Бог умирает для людей, которые перестают в Него верить; в христианстве Бог умирает для Самого Себя». Только христианство обращает сомнение в самого Бога. Только в христианстве «Бог не верит сам в себя».

Ростова Н.Н. Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография

Ростова Н.Н. Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография

В книге впервые в научной литературе понятие «сакральное» рассмотрено как вид дискурса, сложившегося под влиянием научного бума на рубеже XIX‒XX вв. и плотно вошедшего в интеллектуальное поле современности. Автор показывает скрытые смыслы, онтологию и антропологию, присущие этому дискурсу. Вопреки обыденному восприятию термина, сакральное оказывается не тем, что указывает на присутствие Бога, но, напротив, тем, что требует отсутствия Бога, его «смерти». Через идею смерти Бога автор показывает связь философии сакрального с концепцией смерти человека и идеей постчеловека. Концепт сакрального позволяет выявить ментальный разрыв между русской и европейской культурными традициями. В отличие от европейской философской традиции, которая для описания человека использует концепт сакрального, русская традиция, напротив, строит философию человека, основываясь на идее присутствия Бога. В духе русской традиции в книге предложен проект философской антропологии под названием «человек литургический».<br /> Книга предназначена всем, кто интересуется проблемами философии, религии и культуры.

Внимание! Авторские права на книгу "Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография" (Ростова Н.Н.) охраняются законодательством!