Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография

Ростова Н.Н.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Философия Издательство: Проспект Дата размещения: 16.03.2017 ISBN: 9785392219667 Язык: Объем текста: 618 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Часть I. Деконструкция сакрального. Глава 1. Что значит сакральное?

Глава 2. Структура дискурса философии сакрального

Глава 3. Опознание в философии сакрального идеи смерти Бога

Глава 4. Идея смерти Бога в современной философии

Глава 5. О «смерти Бога» в русской традиции

Глава 6. От «смерти Бога» к «смерти человека»

Глава 7. Культурные параллели

Резюме

Часть II. Антропология формы. Глава 1. Хаос и форма в структуре субъективности

Глава 2. Антропологический минимум

Глава 3. Человек литургический

Заключение

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 2.
Антропологический минимум

Понятие хаоса субъективности подводит нас к определению антропологического минимума. Что значит минимум человеческого? Необходимый и достаточный, как говорит математика? Для ответа на вопрос стоит обратиться к русской литературе, не чуждой антропологическим экспериментам распредмечивания мира и человека.

§ 1. Концепт антропологического хаоса в двух философских манифестах России ХХ века

Русской литературе первой половины ХХ века принадлежат два произведения, которые невозможно рассматривать в отрыве друг от друга. Это новелла 1930 года Сигизмунда Кржижановского «Красный снег» и рассказ-исповедь 1938 года Георгия Иванова «Распад атома». У каждого произведения есть художественный, социально-политический, исторический, экзистенциальный смыслы. И в этих измерениях тексты перекликаются. Они существуют как литературные братья. Но что еще более существенно, эти тексты параллельны друг другу на метафизическом уровне, который отсылает к предельному вопрошанию о человеке и его основаниях. «Красный снег» есть развитие, контрапункт логики, положенной в основу «Распада атома».

Оба произведения суть два философских манифеста, провозглашающих новый взгляд на человека. Помещая героев в мир без Другого, они манифестируют о том, что изначальное состояние человека — это хаос, который предшествует рефлексии, сознанию и субъектности. Другой — это поставщик готовых смыслов и контекста восприятия и опыта. В мире без Другого человек обнаруживает отсутствие изначальной целостности. Он распадается на фрагменты чувствований и мыслей, ставя перед собой главный вопрос: есть ли что-то, что могло бы связать его в органичное единство?

Георгий Иванов: распад атома

Текст Георгия Иванова — это текст интимный. Его интимность связана не с присутствием в нем эротизма, а с его исповедальностью. «Распад атома» — это попытка исповеди, то есть речи вне поля зрения Другого. Другой — это похититель личных смыслов, тот, кто лишает тебя непосредственности. В речи, обращенной к себе, а не к Другому (так неодобрительно встреченной В. Ходасевичем и В. Набоковым), Г. Иванов пытается высказать сокровенное о человеке, и этим сокровенным оказывается представление о человеке как о бесконечно делимом атоме.

Что такое человек? Обычно человек мыслится как часть, которая принадлежит целому, — природе, космосу, социуму, бытию. Человек — часть, мир — целое. Но трагедия человека, скажет Г. Иванов, заключается как раз в том, что он изъят из мира, он есть изъян мира, вывих, уродство. Бесчеловечный мир прелестен, одушевленный мир уродлив. «Чистейший саван зимы», «Рождество на северном полюсе», «сиянье и снег». Гармония. Лад. И на фоне бесчеловечной прелести человеческий мир уродства — «взволнованная одинокая душа», «банки с раковыми опухолями», «бледные выкидыши в зеленоватом спирту». Человек только жаждет лада, красоты, но не есть их часть.

Человек не есть и атом в составе социального целого. Что такое атом? Атом — это далее неделимое, неразложимое целое, монолит. Что значит быть атомом в составе социума? Это значит получить от целого характеристики, которыми ты прежде не обладал, получить место в составе целого, опереться на культурные механизмы. Быть социальным атомом — значит быть тождественным своей социальной роли, быть тем, что не имеет внутреннего, но исчерпывается внешним. Например, быть представительным. Г. Иванов скажет: «Этих благополучных старичков, помоему, следует уничтожать. — Ты стар. Ты благоразумен. Ты отец семейства. У тебя жизненный опыт. А, собака! — Получай. У господина представительная наружность. Это ценится. Какая чепуха: представительная. Если бы красивая, жалкая, страшная, какая угодно. Нет, именно представительная. В Англии, говорят, даже существует профессия — лжесвидетелей с представительной наружностью, внушающей судьям доверие. И не только внушает доверие, сама неисчерпаемый источник самоуверенности. Одно из свойств мирового уродства — оно представительно». Что такое представительность? Это то, что существует в порядке представления, и то, чего нет в порядке бытия. Это поза, мимика, жест. Социальный покров. И только. И это есть уродство.

Представительность — как фотография. На фотографии мы видим человека. Но «фотография лжет». Почему? Потому что фотография — это воплощение взгляда Другого. В отличие от живописи и иконы, она внутреннее редуцирует ко внешнему. На ней нет человека, который видит себя изнутри. На ней есть только тело и лицо. Глаза и руки. На ней мы видим ничего не значащую поверхность. Даже распоротый живот на изображении не заставляет содрогнуться. «Человеческий документ заведомо подложен», — скажет Г. Иванов. Лицо, тело, поза, социальный камуфляж — лишь оболочка, за которой не видно «сути вещей».

Но порою человек обнаруживает свое внутреннее. Г. Иванов пишет: «Я испытываю по отношению к окружающему смешанное чувство превосходства и слабости: в моем сознании законы жизни тесно переплетены с законами сна. Должно быть, благодаря этому перспектива мира сильно искажена в моих глазах. Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства». Искажая перспективу, в которой видится мир, глядя на него нутряным взором, асоциальным взглядом сумасшедшего или спящего, человек являет свою свободу. Переплетая законы жизни и законы сна, он выражает свое превосходство над мировым уродством. Спрашивая «нужна или не нужна жизнь, умно или глупо шумят деревья, наступает вечер, льет дождь?», он отводит миру место «трагической подмалевки», на фоне которой разворачивается история души, он обнаруживает, что «часть — все, целое — ничто». Нужно, скажет Г. Иванов, суметь «пройти над жизнью, как акробат по канату, по неприглядной, растрепанной, противоречивой стенограмме жизни». Нужно понять, что ты — это не часть целого, не атом, что целый мир таится внутри, казалось бы, неделимого целого. Г. Иванов пишет о «догадке, что огромная духовная жизнь разрастается и перегорает в атоме, человеке, внешне ничем не замечательном, но избранном, единственном, неповторимом».

Внутреннее, асоциальное и антисоциальное человек обнаруживает в любви. Вот, скажет Г. Иванов, министр, подписавший версальский договор. Он увидел девчонку и на старости лет проворовался из-за нее. Вечность дохнула ему в лицо, и он опозоренный умирает на тюремной койке. Атласные коленки и блаженство оказались дороже чести. «Если тьма донесет его в конце концов к подножью престола, — пишет Г. Иванов, — он не скажет Богу: “Германия должна платить”. “О ты, последняя любовь…” — растерянно пролепечет он». В любви обнажаются корни вещей, и «ледяная вершина мировой прелести» вдруг освещается «беглым огнем». Атом рассыпается. Обнаруживает свою изнанку.

Атом обнаруживает свою изнанку в момент, когда эпоха, к которой он принадлежит, начинает разлагаться. Когда вещи сдвигаются со своих мест и не на что становится опереться, когда культурные механизмы перестают за тебя работать, лишая тебя привнесенных качеств, и сам атом становится невозможным, ибо целого уже нет.

Но обычно атом спит. Сверху он гладкий, спокойный, неприметный, представительный, создающий иллюзию упорядоченности и стройности. «Все гладко замуровано, — пишет Г. Иванов, — на поверхности жизни не пробьется ни одного пузырька. Атом, точка, глухонемой гений…». Но что там? За этой оболочкой? Какая суть скрывается в глухонемом гении? Что есть он сам по себе, если лишить его привнесенных характеристик? Г. Иванов предлагает нырнуть в самую глубь жизни, «ковырнуть» атом, «пошевелить его спящую суть. Зацепить, поколебать, расщепить. Пропустить сквозь душу миллион вольт».

Ростова Н.Н. Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография

Ростова Н.Н. Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография

В книге впервые в научной литературе понятие «сакральное» рассмотрено как вид дискурса, сложившегося под влиянием научного бума на рубеже XIX‒XX вв. и плотно вошедшего в интеллектуальное поле современности. Автор показывает скрытые смыслы, онтологию и антропологию, присущие этому дискурсу. Вопреки обыденному восприятию термина, сакральное оказывается не тем, что указывает на присутствие Бога, но, напротив, тем, что требует отсутствия Бога, его «смерти». Через идею смерти Бога автор показывает связь философии сакрального с концепцией смерти человека и идеей постчеловека. Концепт сакрального позволяет выявить ментальный разрыв между русской и европейской культурными традициями. В отличие от европейской философской традиции, которая для описания человека использует концепт сакрального, русская традиция, напротив, строит философию человека, основываясь на идее присутствия Бога. В духе русской традиции в книге предложен проект философской антропологии под названием «человек литургический».<br /> Книга предназначена всем, кто интересуется проблемами философии, религии и культуры.

Внимание! Авторские права на книгу "Изгнание Бога. Проблема сакрального в философии человека. Монография" (Ростова Н.Н.) охраняются законодательством!