Происходящие в мире со второй половины XX столетия процессы глобализации в правовой сфере выражаются в возрастании роли международного права в функционировании правовых систем национальных государств; универсализации правовых форм воздействия в международном масштабе; в расширении международных правовых стандартов регулирования не только межгосударственных, но и внутригосударственных общественных процессов; в возникновении конкуренции международного права с национальными правовыми системами; в интервенции, вторжении его во внутренние национальные правовые системы и правоприменительную практику национальных государств. Процессы глобализации в правовой сфере выражаются прежде всего в расширении массива международно-правовых норм о правах и свободах (субъективного международного права); а также связаны с созданием международных механизмов защиты прав и свобод человека, предполагающих привлечение к международно-правовой ответственности виновных национальных государств.

Глобализация имеет как позитивные, так и негативные свои проявления. В связи с критическими оценками глобализации, имея в виду временной и географический критерии характеристик, политологи и социологи различают вестернизацию как глобализацию и «глобализацию» как американизацию. Эта классификация отражает проблемы процессов глобализации в такой сфере, как признание прав и свобод человека. Противопоставляются процессы универсализации и регионализации, универсализма и релятивизма в регулировании прав человека, что также отражает проблемность конкуренции начал глобального и национального, соотношения глобального и национального в сфере признания основных прав и свобод. В России дискуссии связаны во многом с проблемами соотношения внутригосударственного (в частности, российского) права, с одной стороны, и универсального (ООН) и регионального международного права (права Совета Европы и решений Европейского суда по правам человека) — с другой.

Соответствующие дискуссии в российской практике являются прологом к размышлениям по ряду вопросов глобального для международного и национального правопорядка характера, а именно: входят ли международно-правовые нормы в национальные правовые системы? В качестве единого блока либо, в зависимости от предмета регулирования, дифференцируются между различными отраслями права, в частности с учетом деления международного права на международное публичное и международное частное? Далее встает вопрос: к системе какой отрасли внутригосударственного права должны относиться имплементируемые международно-правовые нормы? С позиций требования государственного суверенитета международно-правовые нормы должны преломляться во внутригосударственную сферу через конституционно-правовые нормы. Ведь именно Конституция государства допускает и устанавливает порядок действия, место в иерархии национального права международно-правовых норм. Однако является ли такое понимание достаточным?

Еще одна проблема — не только теоретического, но и практического характера: как должны «управляться», «курироваться» процессы взаимодействия международной и национальных правовых систем на внутригосударственном уровне? Какая из ветвей власти должна этим заниматься: законодательная, исполнительная, судебная? Очевидно, что в определенном объеме и в пределах своих конституционных полномочий — каждая из ветвей власти; однако представляется, что прежде всего это прерогатива законодательной и судебной ветвей, а в судебной системе особая роль в данном процессе принадлежит Конституционному Суду. Вместе с тем ответ на этот вопрос связан с темой государственного суверенитета и др.

Все сформулированные выше проблемы относятся к разряду межсистемного порядка, значимы для теории и практики не только внутреннего развития любого государства, в том числе России, но и государственного самоопределения в составе мирового сообщества. Они являются следствием модификаций внутригосударственного права, связанных с процессами его корреляции с международным правом. Ответы на указанные вопросы прозводны от понимания того, как должно строиться соотношение национального и международного права в глобальном, системном масштабе и как должны соотноситься концепции современного мироустройства и государственного суверенитета. Названным двум темам, имеющим исходное, методологическое значение для иных исследований государства и права периода глобализации, и посвящено последующее изложение.

***

Существует множество теорий о соотношении национального (внутригосударственного) и международного права в аспекте их характеристик как автономных правовых систем. Глобальная классификация учений, осуществляемая по критериям особенностей предмета, объекта, целей и функций регулирования, связана с их делением на дуалистические и монистические образования. Как отмечают специалисты, это старейшие учения, которые «долгое время конкурировали между собой». Оба они возникли как научные доктрины в XIX в., когда «утверждается принцип суверенного равенства (государств. — Ж. О.) и происходит размежевание внутригосударственного права с международным правом». Приверженцы более раннего по времени появления монистического учения исходят из единства двух правовых систем, однородности предметов и объектов, целей, функций регулирования, круга субъектов соответствующих отраслевых правоотношений, это учение «основывается на том, что внутригосударственное и международное право составляют две части единой системы права».

Монистическая теория представлена различными концепциями, среди которых специалисты, обращаясь к истории, выделяют в качестве основных две. Одна часть ученых настаивала на признании верховенства (примата) национального (внутригосударственного) права (в основе — идеи Т. Гоббса, Г. Гегеля), «международному праву отводилась роль надстроечного организма», международное право объявлялось вторичным и зависимым от внутригосударственного. Сторонниками другой разновидности монистической теории обосновывался примат, высшая сила международного права над национальным (у истоков — соответствующие представления Г. Кельзена). Первая разновидность монистической теории в научной литературе оценивается как «крайний монизм», нигилистическая концепция международного права, открывающая «путь к международному произволу, государственному эгоизму, экспансии, агрессии и иным действиям, нарушающим права других государств в угоду своим собственным интересам». Однако и вторая разновидность монистической концепции, предполагающая примат международного права, «имела много противоречий и слабых сторон», в результате «обе ветви монистической концепции не получили широкой поддержки в мировом сообществе и тем более не были взяты государствами (за некоторыми исключениями) в основу своих стратегий».

Определения дуалистической доктрины в российской юридической литературе отличаются. По мнению одних авторов, сторонники дуалистической доктрины признают «наличие двух самостоятельных правовых систем, которые развиваются на параллельных курсах, никогда не пересекаясь»; рассматривают международное и национальное право, как «две относительно изолированные и независимые друг от друга системы правопорядка», имеющие разные предметы регулирования. Согласно классической дуалистической доктрине, национальный суд должен применять национальное право, а нормы международного права — лишь после их преобразования во внутреннее право. По итогам других анализов, «дуалистическая доктрина соотношения международного и внутригосударственного права провозгласила существование двух равновеликих, но различных, хотя пересекающихся и тесно взаимосвязанных между собой, систем».

На современном этапе практика большинства государств ориентируется на те или иные разновидности дуалистической модели соотношения международного и национального права. Причем «современный дуализм не считает возможным применение норм внутригосударственного права для урегулирования межгосударственных отношений, но не исключает применения норм международного права во внутригосударственной сфере при соблюдении некоторых условий». В качестве «проводника», условий применения национального права называются «самоисполняемые договоры», а также различные способы перевода норм международного права в статус норм внутригосударственного права: имплементация (адаптация, трансформация), инкорпорация, согласование, конвергенция и др.

В контексте темы исследования находятся вопросы более общего и частного характера: какой из доктрин более соответствуют взаимоотношения современного национального государства (в том числе Российской Федерации) с международным сообществом; по какой из указанных двух разновидностей (глобальных) теорий и их подвидов строятся взаимоотношения международного права и государственного (российского) права, международного права и отдельных отраслей российского права, прежде всего конституционного? В российской юриспруденции в разные периоды ее истории давались (и даются) различные ответы на эти вопросы.

Так, в советский период в российской науке и официальной практике признавалась дуалистическая концепция соотношения международного и отечественного права, причем в ортодоксальной ее интерпретации. До принятия Конституции РФ от 12 декабря 1993 г. «многие исследователи отрицали саму возможность включения норм международного права в правовую систему Российской Федерации». Однако в постсоветский период российской истории, связанный с принятием Конституции 1993 г., научные оценки изменились.

В бытность СССР и РСФСР международное право признавалось главным образом в части регулирования межгосударственных отношений, но не в качестве основы внутригосударственного правового регулирования. Так, в ст. 29 Конституции СССР (от 7 октября 1977 г.) и в ст. 28 Конституции РСФСР (от 12 апреля 1978 г., в связи с ее изм. и доп. в 1989–1992 гг.) были сформулированы 10 принципов международных отношений, провозглашенных в Заключительном акте Совещания в Хельсинки 1975 г. В ст. 29 Конституции СССР говорилось: «Отношения СССР с другими государствами строятся на основе соблюдения принципов суверенного равенства; взаимного отказа от применения силы или угрозы силой; нерушимости границ; территориальной целостности государств; мирного урегулирования споров; невмешательства во внутренние дела; уважения прав человека и основных свобод; равноправия и права народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничества между государствами; добросовестного выполнения обязательств, вытекающих из общепризнанных принципов и норм международного права, из заключенных СССР международных договоров» (гл. 4 «Внешняя политика» Конституции 1977 г.). В ст. 28 Конституции РСФСР 1978 г. указывалось: «РСФСР во внешнеполитической деятельности руководствуется целями, задачами и принципами внешней политики, определенными Конституцией СССР». Аналогично в ст. 28 Конституции РФ — России (Основной Закон Российского государства переходного периода) закреплялось, что «внешнеполитическая деятельность Российской Федерации основывается на признании и уважении государственного суверенитета и суверенного равенства всех стран; неотъемлемого права на самоопределение; принципов равноправия и невмешательства во внутренние дела; уважения территориальной целостности и нерушимости существующих границ; отказа от применения силы и угрозы силой, экономических и любых других методов давления; принципов мирного урегулирования споров; уважения прав и свобод человека, включая права национальных меньшинств; добросовестного выполнения обязательств и других общепризнанных принципов и норм международного права» (гл. 4 «Внешнеполитическая деятельность и защита социалистического Отечества» Конституции Российской Федерации — России 1978 г., в ред. 1989–1992 гг.).

Несмотря на наличие соответствующих конституционных положений, источники (формы) международного права в СССР и РСФСР не признавались непосредственными регуляторами внутригосударственных отношений. В связи с господствовавшей политической идеологией «закрытого общества», как уже указывалось, многие исследователи отрицали саму возможность включения норм международного права в правовую систему Российской Федерации. В переходный период российской истории, в 1992 г., в действовавшую на то время Конституцию РСФСР 1978 г. была внесена новелла, содержавшая принцип приоритета общепризнанных норм международного права, «однако его действие ограничилось сферой прав человека».

Сравнительно более широким воплощением новой концепции соотношения международного и национального права во внутригосударственном правовом пространстве стала Конституция РФ от 12 декабря 1993 г. В преамбуле Конституции сказано о том, что многонациональный народ Российской Федерации осознает себя частью мирового сообщества, об уважении к общепризнанным принципам равноправия и самоопределения народов, о вере в добро и справедливость, утверждение прав и свобод человека. В п. 4 ст. 15 закреплено, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». В Конституции РФ от 12 декабря 1993 г. установлена более высокая в сравнении с федеральными законами юридическая сила международных договоров: «Если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (п. 4 ст. 15). Согласно ст. 106 Конституции РФ, федеральные законы о ратификации и денонсации международных договоров имеют особую юридическую силу, так как подлежат обязательному рассмотрению в обеих палатах российского парламента: не только в Государственной Думе, но и в Совете Федерации Федерального Собрания РФ. В п. 2 ст. 125 Конституции РФ записано, что не вступившие в силу международные договоры могут проверяться на предмет их соответствия Конституции РФ в Конституционном Суде РФ по запросам компетентных органов и должностных лиц.

В отличие от конституционных (в РФ) основ статуса международных договоров, в отношении общепризнанных принципов и норм международного права конституционное регулирование менее объемно; их юридическая сила в Конституции РФ и ином праве РФ не устанавливается. Но из совокупного анализа ст. 17 и 18 Конституции РФ 1993 г. следует, что общепризнанные принципы и нормы международного права, касающиеся прав и свобод человека и гражданина, являются непосредственно действующим правом в Российской Федерации. Этот вывод вытекает из сопоставительного анализа п. 1 ст. 17 и ст. 18 Конституции РФ от 12 декабря 1993 г. То же самое касается международных договоров, где закреплены соответствующие общепризнанные принципы и нормы международного права.

А из ст. 46 (п. 3) Конституции РФ следует, что в России признается юрисдикция и, следовательно, обязательная юридическая сила решений международных судов по жалобам человека (гражданина) против РФ: «Каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты». Это означает также, что в соответствии с международным договором в России может быть признана прецедентная сила решения международного суда, т. е. международный судебный прецедент как источник права.

Прямые упоминания либо отсылки на общепризнанные принципы и (или) общепризнанные нормы международного права и (или) международные договоры, помимо преамбулы, п. 4 ст. 15 и п. 3 ст. 46, содержатся также в ст. 17 (п. 1), 55 (п. 1), 62 (пп. 1–3), 63 (пп. 1–2), 67 (п. 2), 69, 71 (п. «к»), 72 (п. 1 «о»), 79, 85 (п. 2), 86 (п. «б»), 106 (п. «г»), 125 (п. 2 «в») Конституции Российской Федерации от 12 декабря 1993 г.

Оценивая изложенные выше конституционные положения, заметим, в частности, следующее. Как известно, первичным элементом структуры отрасли права (системы государственного права как совокупности отраслей национального права) является норма права. Это же, очевидно, относится и к международному праву как системе права, складывающейся из отраслей международного публичного и международного частного права. Однако обращает внимание, что в п. 4 ст. 15 Конституции РФ 1993 г. говорится, что составной частью правовой системы Российской Федерации являются не только общепризнанные нормы, но и общепризнанные принципы международного права. В этой связи возникает теоретическая проблема соотношения понятий «норма» и «принцип». В конституционном праве господствует точка зрения, что это однородные категории и следует различать такую разновидность норм, как нормы-принципы. Схожая ситуация и в международном праве. Как отмечают специалисты, практика международного права подсказывает «необходимость определения различий между этими правовыми явлениями. В решении по спору между США и Канадой о прохождении границы между ними на проливе Мэн Международный Суд ООН высказался в том смысле, что слова “принципы” и “нормы” выражают одну и ту же идею, а именно: термин “принципы” означает правовые принципы, т. е. он “включает нормы международного права”, и употребление термина “принципы” оправданно, поскольку речь идет о более общих и фундаментальных нормах». Согласно позиции Института международного права (создан в 1873 г.; г. Гент, Бельгия), термин «принцип» в резолюциях ООН используется в различных значениях, в частности: как правовой или неправовой принцип; норма более высокого или высшего порядка; норма, порождающая более конкретные правила; норма, важная для целей резолюции; цель, которую необходимо достичь; требование к юридической или иной политике; руководящее начало толкования.

В то же время упоминание о включении в систему российского права не только норм, но и принципов международного права отражает фактор преемственности отечественного конституционного регулирования, поскольку и в Конституциях советского периода (СССР 1977 г. и РСФСР 1978 г.) понятия «общепризнанные принципы и нормы международного права» употреблялись в едином словосочетании, как выражающие одну и ту же идею.

Новые положения, сформулированные в Конституции РФ 1993 г., на первый взгляд, означают привнесение признаков монистической модели построения отношений систем международного и российского права. Тем более что подобная динамика (модификация) характеризует соотношение международного права не только с российским правом, но и с правовыми системами многих стран, является общей закономерностью международного и национального (внутригосударственного) развития в глобализирующемся мире. Как пишет В. А. Карташкин, «меняется состояние и характер современного международного права. Оно все более регулирует вопросы, которые ранее относились к исключительной компетенции государств. Этот процесс связан главным образом с утверждением режима международной защиты прав человека».

И. А. Конюхова (Умнова) также отмечает: «В современный период международное публичное и конституционное право регулирует отношения, сходные по своей природе и значительно совпадающие по сферам. Общественные отношения, составляющие предмет данных отраслей, отличаются особой значимостью и регулируют наиболее важные вопросы, относящиеся по своей природе к публичным. Среди них выделяются такие фундаментальные аспекты правового регулирования, как основы межгосударственного, государственного и общественного строя, правовой статус личности и принципы взаимоотношений гражданина и человека с государством, основы государственной и общественной безопасности». По ее мнению, «для обеих отраслей права характерно расширение предмета правового регулирования. Если ранее традиционно считалось, что международное право упорядочивает общественные отношения межгосударственного характера, выходящие за рамки государственных границ и не входящие во внутреннюю компетенцию государств, то в настоящее время это утверждение не отвечает реальным изменениям. По мере конвергенции национальных правовых систем и стремления государств выработать общие подходы к регулированию публичных отношений и защите прав личности международное право стало выходить за пределы вопросов межгосударственного характера. В свою очередь, конституционное право определяет сегодня не только отношения внутри государства, но и принципы взаимодействия на международном уровне. Таким образом, в настоящее время как международное право, так и конституционное право имеют в качестве предмета регулирования публичные отношения по поводу осуществления государственной власти и ее взаимодействия с личностью во внутринациональном и межгосударственном аспектах».

К сказанному, однако, сделаем оговорку: сравнительно более близкими к монистической модели являются взаимоотношения регионального международного права Европейского Союза с национальным (внутригосударственным) правом стран — членов этого наиболее тесного интеграционного международного объединения, где международное право ЕС касается статуса не только индивида, но и государств, органов и должностных лиц государственной власти стран — членов ЕС (27 государств на 1 января 2010 г.). Как указывает И. А. Конюхова, «на основании международных договоров страны Европейского Союза практически создали надконституционное право, именуемое коммунитарным, составляющее органичную часть национальной правовой системы. В конституциях и законах государств — членов ЕС содержится ссылка на прямое действие тех или иных международно-правовых документов, составляющих источники права Союза».

Вместе с тем заметим, что государства — члены ЕС хотя и добровольно значительно ограничивают себя в пользу наднациональных властей, но не отказываются от статуса суверенных государств. Специалисты отмечают, например, что если «в ранний период интеграции при создании Европейского объединения угля и стали (одно из трех европейских объединений (сообществ), создавших впоследствии Европейский Союз, — наряду с Европейским сообществом и Европейским агентством по атомной энергии. — Ж. О.) возобладали тенденции построения наднациональной организации», то «позднее при образовании ЕЭС и Евратома “перекос” в сторону наднационального в построении институтов Сообществ был скорректирован, и новая система институтов была построена на основе большей сбалансированности наднационального и межнационального начал». Хотя 29 октября 2004 г. 25 стран — членов Европейского Союза подписали Договор о Конституции ЕС, однако эта Конституция так и не была ратифицирована необходимым числом государств — членов ЕС (всеми этими государствами) в установленный срок (2009 г.). Вместе с тем руководители 27 стран — членов Евросоюза подписали Лиссабонский договор. Этот документ, изначально называвшийся Договором о реформах, заменил собой проект Европейской конституции после его провала на референдумах во Франции и Нидерландах в 2005 г. В 2008 г. договор был ратифицирован всеми 27 участниками ЕС и вступил в действие в 2009 г.

Тем не менее в связи с непринятием идеи Конституции ЕС на сегодняшний день трудно говорить о примерах практического воплощения в мировом сообществе разновидности монистической модели соотношения международного и национального (внутригосударственного) права, основанной на примате международного права над национальным.

Прежде всего потому, что международная правовая система «срастается» с внутригосударственной правовой системой (в том числе российской) лишь частично, «международное право отличается от внутригосударственного права по объему регулирования, субъектам, процессам создания и источникам, гарантиям соблюдения и продолжает оставаться в основном межгосударственным правом». В российской юриспруденции распространенным является мнение, согласно которому «международно-правовая система и правовая система России — две различные системы по спектру целей и задач, системам источников права, предметам правового регулирования и субъективному составу участников правоотношений. Лишь частично у них совпадают некоторые аспекты целевых функций и объекты права».

Кроме того, как по этому поводу справедливо замечает О. Е. Кутафин, «в силу суверенитета государства в его правовой системе юридическое значение имеют только те нормы, действие которых санкционировано им. Для непосредственного применения международных договоров на территории России нужны правовые основания, то есть ее санкции». В этом смысле можно согласиться с утверждением, «что непосредственное действие норм международного права во внутригосударственной сфере, безусловно, есть опосредованное действие», что «государственный суверенитет был и остается тем щитом, который защищает государства от внешнего давления».

Профессор Б. С. Эбзеев (судья Конституционного Суда РФ, позднее — Президент Карачаево-Черкесской Республики, с 2011 г. — член Центральной избирательной комиссии РФ) также указывает, что «норма международного права — договорная или обычная — обретает характер общепризнанной лишь при условии согласия государства как суверенного участника международных отношений и основного субъекта международного права с данной нормой и признания ее юридически обязательной для себя». В. И. Андрианов отмечает: «В российскую правовую систему включено не международное право в целом, а только те принципы и нормы международного права, которые названы общепризнанными, и международные договоры. Это означает, что ни резолюции международных организаций, ни документы политического характера, ни решения международных судебных инстанций не являются частью российской правовой системы».

Соотношение национального и международного права не может квалифицироваться как основанное на монистической концепции во второй ее разновидности, ибо в ином случае «толкование международных норм, в том числе и при разрешении коллизий, должно осуществляться по правилам, принятым в международной правовой системе. В частности, в соответствии с правилами ст. 31–34, а также специальными требованиями ст. 30 Венской конвенции». А это в контексте внутригосударственного правоприменения не согласуется с требованиями уважения государственного суверенитета.

Утверждения о примерах практического воплощения в современном мире и второй разновидности монистической модели соотношения международного и национального (внутригосударственного) права — основанной на примате внутригосударственного права над международным — также ставятся под сомнение. Кроме того, ренессанс монистических теорий соотношения международного и внутригосударственного права неприемлем, так как этим не только отрицается государственный суверенитет, но одновременно вводится в заблуждение правоприменение, игнорируется сущность международного права, его согласительная природа.

Приведенные выше положения объясняют, почему, несмотря на прямое указание в Конституции РФ о включении определенной части международного права во внутригосударственную правовую систему России, по-прежнему наиболее распространенным в современной науке и практике правоприменения, в том числе российской, является представление, что соотношение международного и внутригосударственного права строится по дуалистической модели.

Российские специалисты критически оценивают монистическую теорию в обеих ее разновидностях и демонстрируют приверженность дуалистической доктрине соотношения международного и внутригосударственного (национального) права. Так, отечественные ученые — специалисты по международному праву отмечают: «Включение норм международного права в правовую систему России, несомненно, изменяет ее содержание и структуру, “пополняя” нормативный массив правовой системы Российской Федерации, оказывает существенное влияние на взаимодействие ее элементов, превращает правовую систему России из суверенно-замкнутой, изолированной “объективными границами” в сосуществующую и взаимодействующую с международной правовой системой». Однако все это не означает, что нормы международного права, выполняя совместную с нормами внутреннего права регулирующую функцию, становятся частью права Российской

Федерации. Они сохраняют свой международно-правовой характер. За исключением случаев, «когда под их влиянием принимаются нормы внутреннего права, дублирующие международно-правовые нормы, эти нормы рассматриваются исключительно как нормы внутреннего права и действуют параллельно с аналогичными нормами международного права».

В обзоре научных позиций, осуществленном О. Е. Кутафиным, отмечается, что ряд российских авторов (О. И. Рабцевич, Е. Т. Усенко, С. Ю. Марочкин) критически оценивает конституционные (в Конституции РФ 1993 г.) положения о включении норм международного права в качестве составной части права РФ, считает, что «нормы международного права вряд ли обоснованно рассматривать как составную часть внутреннего права», что факт введения Конституцией международных норм в отечественную правовую систему «вовсе не делает их нормами российского конституционного права», что они «сохраняют автономность в отношении к внутренней системе российского права в целом» и связь с породившими их международными договорами, так как «должны толковаться на основе международного договора, а не внутреннего права и его системы». Как указывает С. Ю. Марочкин, «нормы международного права как выражение согласованных позиций и воли ряда государств, а не воли одного государства (как нормы его собственного права) должны толковаться и исполняться государствами, в том числе и во внутригосударственной сфере, с точки зрения объекта и целей договора, целей и принципов международного права в целом, а не внутреннего права». По его мнению, нормы международного права «не меняют своей природы, формы и в этом смысле являются “инородным телом” по отношению к нормам внутреннего права». Ни один внутригосударственный акт, полагает он, независимо от характера и содержания (акт инкорпорации, рецепции, трансформации), обеспечивающий выполнение государством своих международных обязательств, не способен изменить природу норм, их особые цели, содержание, форму и т. д. Этого и не требуется — государство осуществляет и обеспечивает выполнение именно норм международного права». Однако из такого подхода «логически следует, что Европейская конвенция (о защите прав человека и основных свобод, 1950 г.), представляющая собой важнейший международный договор, регулирующий вопросы, непосредственно входящие в предмет конституционного права, оказывается за пределами источников конституционного права».

Б. С. Эбзеев в своем монографическом исследовании приходит к аналогичному заключению. По его определению, из указанных положений Конституции РФ «не следует, что Конституция воспроизвела так называемую монистическую теорию соотношения отечественного правопорядка и международного права, согласно которой они образуют единую систему. Напротив, в самом тексте комментируемой статьи (ч. 4 ст. 15) отчетливо просматривается признание международного и внутригосударственного права двумя различными правовыми системами, что имеет под собой глубокие основания. В частности, международное право отличается от внутригосударственного права по объему регулирования, субъектам, процессам создания и источникам, гарантиям соблюдения и продолжает оставаться в основном межгосударственным правом. Что же касается Конституции, она устанавливает механизм их согласования и взаимодействия. Такое согласование и взаимодействие осуществляется в структуре национального правопорядка, в конституционных и отраслевых правоотношениях, а также в правоприменении, следовательно, функционально возложено не только на законодательную и исполнительную власть, но и на правосудие».

С учетом вышеизложенных аргументов дуалистическая доктрина соотношения международного и национального (внутригосударственного) права имеет преимущества перед монистической концепцией, однако она может быть принята как теоретическая основа лишь в современной ее интерпретации. Так, С. Патракеев, докторант Института зарубежного и международного публичного права им. Макса Планка (Гейдельберг), считает, что включение в текст Конституции РФ нормы, посвященной действию международных договоров во внутриправовом пространстве, означает переход в правопонимании не к монистической концепции, а от ортодоксального дуализма к доктрине умеренного дуализма. При этом, по замечанию С. Патракеева, российская дуалистическая модель соотношения национального (внутреннего) и международного права предполагает приоритет национального права по отношению к международному: «Переход от ортодоксального дуализма к умеренному не был резким, успешными оказались усилия по недопущению перегибов в том смысле, что открытие дороги международно-правовым нормам во внутригосударственное правовое пространство и установление должного баланса произошло плавно, нормы международного права никогда не играли доминирующей роли по отношению к внутреннему праву Российского государства, оставаясь лишь вспомогательным инструментом, каким они и должны быть. Доктрина умеренного дуализма в России оставляет весьма широкую свободу усмотрения, а вместе с тем и право принятия национальными инстанциями окончательного решения. При этом Конституционный Суд РФ сознательно устранился от определения правил применения международно-правовых норм во внутригосударственных правоотношениях». Согласно его выводам, «нормы международно-правовых актов, посвященных защите прав и свобод индивида, нашли в Конституции РФ 1993 г. достаточное количество адекватных гарантий», однако «они продолжают играть субсидиарную роль по отношению к складывающимся национальным стандартам в области прав человека».

В завершение отметим, что, несмотря на периоды подъемов и спадов различного рода глобализаций, как показывает практика мирового развития, национальное государство (невзирая на конкретные проблемы той или иной страны в конкретный исторический период ее развития) является наиболее совершенной и наиболее устойчивой формой объединения людей. При возникновении масштабных экономических и социальных кризисов именно государство (по состоянию на начало XXI в. и все предшествующие столетия) оказывалось наиболее эффективным антикризисным инструментом, регулятором, обеспечивающим их разрешение. Поэтому гарантии суверенитета национального государства и государственного права должны соблюдаться. Одним из способов обеспечения этих гарантий является следование дуалистической модели построения соотношения международной и национальной систем права в современной ее интерпретации, учитывающей процессы широкой межгосударственной интеграции и вместе с тем гарантии сохранения государственного суверенитета.

§ 8.2. Виды источников международного права, их дефиниции в международном праве, особенности системных связей источников в международном праве

Согласно общепринятым в российской научной и учебной литературе представлениям, перечень источников (форм) международного права установлен в Статуте Международного Суда ООН (от 24 октября 1945 г.) в качестве оснований (постановлений), которые Суд обязан применять при разрешении международных споров.

В ст. 38 Статута указаны такие формы (источники) международного права, как:

В свою очередь, ст. 59 Статута Международного Суда гласит, что решение суда обязательно лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу. Это постановление не ограничивает право Суда разрешать дело ex aequo et bono, если стороны с этим согласны (п. 2 Статута Международного Суда ООН).

Как отмечают специалисты, «данная норма только указывает, какими источниками права руководствуется Международный Суд ООН при вынесении решений, но по всеобщему убеждению она рассматривается как всеобъемлющий перечень источников международного права».

В российской науке международного права высказывается мнение, что ст. 38 Статута Международного Суда требует нового ее прочтения. Так, профессор И. И. Лукашук пишет: «Статья 38 была сформулирована после Первой мировой войны для ППМП и без изменений включена в Статут МС. <...> Ограниченность нормативного материала (на тот период. — Ж. О.) побудила указать на возможность использования общих принципов права. Вместе с тем в статье отсутствует указание на такие важные акты, как резолюции международных организаций, которым сегодня принадлежит важная роль в общем процессе формирования норм международного права». В этой связи И. И. Лукашук различает следующие источники права: договор и обычай как универсальные источники права, юридическая сила которых «вытекает из общего международного права», и правотворческие решения (резолюции международных организаций), которые считаются специальными источниками. «Их юридическая сила определяется учредительным актом соответствующей организации». К источникам на основе ст. 38 Статута МС ООН относятся также «в качестве вспомогательных средств для определения правовых норм... судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов».

Г. М. Мелков на основе анализа ст. 38 Статута МС выделяет два основных источника международного права: международный договор и международный обычай. Он относит к источникам права также акты (резолюции, конвенции, технические правила, международные нормы и стандарты) международных конференций и международных организаций («которые после их надлежащего вступления в силу становятся источниками международного права»). Однако, по мнению Г. М. Мелкова, судебные решения и доктрины ученых, «в отличие от международного частного права, не могут называться источниками международного публичного права даже в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм». Вместе с тем он признает, что «за неимением никаких источников международного права Суд может руководствоваться и судебными прецедентами, и доктринами ученых, а при их отсутствии и правосознанием самих судей Международного Суда ООН». К. А. Бекяшев также на основе анализа ст. 38 Статута МС ООН различает основные источники международного права (к ним он относит международные договоры, международный обычай и общие принципы права); производные источники международного права (резолюции международных организаций); вспомогательные источники (решения Международного Суда; доктрины наиболее квалифицированных специалистов; односторонние акты государств, содержащие протест по поводу действий какого-либо государства).

Формы (источники) международного права в их совокупности представляют собой сложную, в определенном объеме и смысле автономную по отношению к массиву форм (источников) внутригосударственного права систему. Особенность системы источников (форм) международного права, в отличие от источников (форм) внутригосударственного (национального) права, заключается в том, что все они по своей глубинной природе, по своему происхождению являются горизонтальным, согласительным правом, так как источники международного права — это итог совместной правотворческой деятельности и (или) договоренностей, выраженных в активной форме либо по умолчанию, суверенных государств — равноправных субъектов международного сообщества. Система источников международного права по ее генезису изначально лишена иерархичности, соподчиненности источников (форм) в традиционном понимании, которая является имманентным признаком системы источников внутригосударственного (национального) права. Вместе с тем наряду с констатацией согласительной природы источников международного права можно говорить о том, что система форм международного права имеет определенные черты иерархичности, вертикали построения, и ее структура основана на специфической соподчиненности, которую можно охарактеризовать как принцип «согласительной иерархичности» («согласительной иерархии», «согласительной вертикали»). Этот принцип, лежащий в основе построения соотношения четырех указанных выше видов источников (форм) международного права между собой и в пределах систем источников международного права, относящихся к одному и тому же видовому ряду, установлен в основополагающих международных правовых актах (договорах, конвенциях, др.).

Однако по волеизъявлению государств — участников договорных процессов может быть установлена определенная иерархия между различными договорами с их участием — то, что охарактеризовано нами как система согласительной иерархии. О том, что совокупность источников международного права является по своей структуре в большей степени горизонтальной системой, но с определенными элементами правовой соподчиненности, свидетельствует анализ важнейших международных актов, посвященных установлению юридической силы основополагающих международных актов. Так, Устав ООН, универсальный международный договор для государств — членов ООН, имеет более высокую юридическую силу, приоритет применения в сравнении с иными договорами с их участием. Как гласит этот документ, «в том случае, когда обязательства членов Организации по настоящему Уставу окажутся в противоречии с их обязательствами по какому-либо другому международному соглашению, преимущественную силу имеют обязательства по Уставу» (ст. 103). То же самое относится к Всеобщей декларации прав человека 1948 г., Международным пактам о правах 1966 г. в сравнении, допустим, с региональными договорами государств — членов ООН.

В Венских конвенциях о праве международных договоров предусмотрена следующая иерархия источников международного права, которая является согласительной иерархией в силу договорной природы Венской конвенции.

Во-первых, устанавливается, что императивные нормы общего международного права (jus cogens) имеют более высокую юридическую силу, чем международные договоры: согласно ст. 53, 64 Венских конвенций 1969 и 1986 гг., договор является (становится) ничтожным, недействительным, если в момент заключения он противоречит императивной норме международного права. Императивная норма общего международного права является нормой, принимаемой и признаваемой международным сообществом государств в целом как норма, отклонение от которой недопустимо и которая может быть изменена только последующей, одноименной по предмету регулирования нормой общего международного права. В соответствии со ст. 64 Венской конвенции «если возникает новая императивная норма общего международного права, то любой существующий договор, который оказывается в противоречии с этой нормой, становится недействительным и прекращается».

Во-вторых, в Венских конвенциях признается особая юридическая сила международных обычаев как источника международного права, дополняющего эту Конвенцию, т. е. в качестве одноуровневого с Конвенцией источника регулирования международных отношений в случае пробельности конвенционного регулирования. Такой вывод можно сделать на основе анализа преамбулы Венских конвенций, где указывается, что «нормы международного обычного права будут по-прежнему регулировать вопросы, которые не нашли решения в положениях соответствующей Конвенции» (ст. 66 Конвенции «О праве договоров между государствами и международными организациями или международными организациями»).

В-третьих, в Венских конвенциях устанавливается разная юридическая сила действующих международных договоров, заключенных одним и тем же кругом государств-участников, посвященных одному и тому же предмету регулирования, — в зависимости от времени принятия соответствующих договоров. Так, согласно ст. 30 «Применение последовательно заключенных договоров, относящихся к одному и тому же вопросу» Венских конвенций 1969 и 1986 гг., установлен приоритет предыдущего договора к последующему: «2. Если в договоре устанавливается, что он обусловлен предыдущим или последующим договором или что он не должен считаться несовместимым с таким договором, то преимущественную силу имеют положения этого другого договора.

a) в отношениях между двумя участниками, каждый из которых является участником обоих договоров, применяется то же правило, что и в пункте 3;

b) в отношениях между участником обоих договоров и участником только одного договора договор, в котором оба являются участниками, регулирует их взаимные права и обязанности».

Наряду с тем, что источники международного права находятся в отношениях согласительной иерархии в системе международного права, они приобретают новые иерархические признаки в связи с их взаимодействием с вертикальной (иерархической) системой источников (форм) внутригосударственного (российского) права в сфере применения на внутригосударственной территории (во внутригосударственной правоприменительной практике). В чем это выражается, мы постараемся проанализировать в последующих частях нашей работы. В последующем анализе будет поставлен также вопрос о том, возможна ли дифференциация различных источников международного права: международных договоров (конвенций), общих (общепризнанных) принципов международного права, международных обычаев, международных судебных прецедентов — по их юридической силе — между собой и в пределах каждого из названных четырех видов, а также в контексте модификаций их юридических потенций в связи с включением в правовую систему национального государства.

Источники (формы) внутригосударственного права еще более многообразны. К ним относятся такие виды, как: нормативные акты, внутригосударственные договоры, правовой обычай, судебный прецедент. В свою очередь, нормативные акты делятся на различные виды в зависимости от территориальных уровней публичной власти, имеющей нормотворческие полномочия, и соотносимости с той или иной специализацией в системе разделения властей. Все эти внутригосударственные источники располагаются в системном единстве, а основной вид внутригосударственных источников — совокупность нормативных актов — находится между собой в отношениях уже не согласительной, а жестко-иерархической структурной вертикали, т. е. представляют собой многоуровневую иерархическую систему. Не только нормативные акты, но и иные виды источников права (правовые обычаи, судебные прецеденты) должны соответствовать Конституции государства. Так, в Российской Федерации, как и в большей части стран современного мира, основной формой (источником) права является нормативный правовой акт. В систему нормативных актов входят: Конституция РФ (от 12 декабря 1993 г.), федеральные конституционные законы, федеральные законы, подзаконные акты. Их юридическая сила соответствует расположению в указанном перечне в порядке убывания.

В контексте действия во внутригосударственном правовом пространстве источники международного права и источники внутригосударственного права представляют собой сложные и достаточно разноплановые с позиций принципов их построения и юридической силы разных видов, соответствующих источников права системы. Поэтому в связи с их действием во внутригосударственной правовой системе (инкорпорацией) источники международного права претерпевают определенные модификации своей юридической силы, причем не только в соотношении с внутригосударственным правом, но и во взаимной корреляции международно-правовых источников, допускаемых в сферу действия на территории государства. Кроме того, соотношение юридической силы различных источников международного права между собой в связи с их действием на внутригосударственной территории (на территории каждого конкретного государства) может меняться в сравнении с корреляцией этих же источников при их действии в международно-правовой системе отношений.

Причина указанных модификаций юридической силы источников международного права в том, что вопрос о сопоставимости юридической силы международного и внутригосударственного права во внутригосударственном правовом пространстве — это сфера суверенного усмотрения национального государства, акт самоограничения национального государства как члена международного сообщества.

Поскольку Конституция РФ от 12 декабря 1993 г. прямо указывает на включение в правовую систему России двух видов международно-правовых предписаний: общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров, — в российской юридической литературе обсуждаются вопросы, как характеризуются дефиниции, видовой ряд, а также юридическая природа и юридическая сила указанных источников международного права в связи с их включением в иерархическую систему источников (форм) российского внутригосударственного (национального) права. Кроме того, в российской юриспруденции и политологии анализируются такие источники международного права, как международный судебный прецедент и международный обычай, на предмет их соотносимости с правовой системой Российской Федерации.

Определения юридической силы источников международного права имеют два аспекта: как элементов международно-правовой системы и в контексте их действия во внутригосударственном правовом пространстве. Имея в виду формулу о государственном суверенитете, следует отметить, что юридическая сила источников (форм) международного права как элементов международной правовой системы предполагает обращение к ряду вопросов: какова юридическая сила различных источников (форм) международного права как элементов международной правовой системы? Где она устанавливается с позиций международно-правового регулирования? Возможна ли дифференциация различных источников международного права: международных договоров (конвенций), общих (общепринятых) принципов международного права, международных обычаев, международных судебных прецедентов — по их юридической силе между собой и в пределах каждого из названных четырех видов, а также в контексте их оценок в связи с включением в правовую систему национального государства? Исследование по поставленным вопросам с акцентированным вниманием к юридической природе международных договоров — основного вида международных правовых источников — будет осуществлено нами в последующих параграфах.

Что касается юридической силы источников международного права во внутригосударственной правовой системе, то это также предмет дальнейших исследований в данной главе, однако в общем виде можно сказать следующее. Прежде всего, оценивая изложенные выше нормы Конституции РФ 1993 г., посвященные источникам международного права, можно сделать ряд заключений: система источников внутригосударственного (российского) права (в том числе конституционного, муниципального, гражданского, земельного, экологического, трудового, судебно-процессуального и других отраслей) пополняется новыми их видами — предметно однородными (по предмету регулирования) источниками международного права. Применительно ко всем источникам (формам) международного права — как к общепризнанным принципам и нормам, так и международным договорам, а также международным обычаям и международным судебным прецедентам — действует правило, что юридически обязательными для Российской Федерации являются те положения международного права, в отношении которых Российская Федерация выразила согласие на их обязательность для себя. Соответствующее требование также проистекает из содержания принципа государственного суверенитета. Кроме того, предложим следующее наиболее общее заключение: источники международного права, находясь в отношениях согласительной иерархии в системе международного права, приобретают новые иерархические признаки в связи с их включением в вертикальную (иерархическую) систему форм (источников) внутригосударственного (российского) права. Однако данный вопрос в силу его многогранности требует самостоятельного, развернутого исследования, что предполагается осуществить в последующей части нашего анализа.

§ 8.3. Конкретизация конституционных (Конституция РФ 1993 г.) положений о статусе источников международного права в российской правовой системе в текущем законодательстве РФ

В § 8.1 был дан анализ конституционных (Конституция РФ 1993 г.) положений о статусе источников международного права в правовой системе Российской Федерации. Продолжая эту часть исследования, отметим, что можно выделить три категории видов законодательства РФ о статусе источников международного права в составе правовой системы РФ, развивающих соответствующие конституционные положения.

3. К третьей категории видов законодательства РФ о статусе источников международного права в составе правовой системы РФ относятся законы РФ «новой волны» (авторское определение. — Ж. О.), в которые международно-правовые принципы, институты и процедуры включаются посредством их преобразования в однородные, по сути, внутригосударственные учреждения. В качестве примера можно назвать Федеральный закон «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок» от 30 апреля 2010 г. № 69-ФЗ, в котором предусмотрена санкция ответственности Российского государства в форме выплаты компенсации из средств бюджета бюджетной системы Российской Федерации, присуждаемой заявителю права «независимо от наличия либо отсутствия вины суда, органов уголовного преследования, органов, на которые возложены обязанности по исполнению судебных актов, иных государственных органов, органов местного самоуправления и их должностных лиц» (ст. 1 ФЗ). Очевидно, что это российский аналог справедливой денежной компенсации за ненадлежащую защиту прав и свобод государством, налагаемой Европейским судом по правам человека, предусмотренной Европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Протоколами к ней.

Согласно указанному выше законодательству Российской Федерации, юрисдикция судов общей и арбитражной юрисдикции Российской Федерации в сфере обеспечения действия международного права на территории РФ и его корреляции с внутригосударственным (национальным) правом заключается в следующем. Суды общей и арбитражной юрисдикций имеют полномочия осуществлять непосредственное применение общепризнанных норм и принципов международного права, норм международных договоров на основе принципа приоритета применения международно-правовых норм и принципов в сравнении с противоречащими им положениями федеральных законов (и, соответственно, подзаконных актов). Эта компетенция общих и арбитражных судов предполагает, что противоречащий международному договору (международным нормам и принципам) федеральный закон, его отдельные положения не «обходятся» судом в пользу международной нормы, а должны отменяться им.

Например, в п. 3 ст. 5 ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» (от 31 декабря 1996 г., с изм. и доп.), где определяются приоритеты применения важнейших правовых норм на территории РФ, в ряду таких важнейших положений правовой системы РФ называются общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры Российской Федерации. Согласно этому ФКЗ, «суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа, а равно должностного лица Конституции Российской Федерации, федеральному конституционному закону, федеральному закону, общепризнанным принципам и нормам международного права, международному договору Российской Федерации, конституции (уставу) субъекта Российской Федерации, закону субъекта Российской Федерации, принимает решение в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу».

Купить

Источники (формы) российского права в период международной глобализации (общетеоретическое и конституционно-правовое исследование). Монография

Книга представляет собой фундаментальный труд, посвященный одной из ключевых тем в правоведении, имеет сложный состав, включает общетеоретические, конституционно-правовые, международно-правовые и исторические аспекты исследования. Предлагается оригинальный анализ ряда базовых категорий философии права: рассмотрены соотношение понятий «источник права» и «форма права»; юридическая история термина и понятия «закон», эволюция соответствующей государствоведческой практики в России; научно-доктринальная характеристика понятия «нормативный акт» как основного источника права в современном государстве и др. В монографии дан развернутый обзор истории российской Конституции в царский (этап дуалистической монархии) и советский периоды, в годы перестроечных реформ. Основной объем произведения посвящен развитию и состоянию источников права современной России, утвердившихся в ее правовой системе в 90-е гг. XX — начале XXI столетия: исследованием охвачены все виды источников российского права, создаваемых всеми ветвями власти (законодательной, исполнительной, судебной) и всеми уровнями публичной власти — федеральной, субъектов Российской Федерации, а также муниципальными образованиями. В работе осуществлено обстоятельное исследование внутригосударственных федеративных договоров. Значительное внимание уделено различным видам источников международного права. Применительно к каждому из видов внутригосударственных и международных источников права дается их понятие, анализируются особенности предмета правового регулирования, группировки, классификации, излагается история учреждения и развития статусов многообразных источников российского права; рассматриваются особенности порядка их принятия, признаки юридической природы и юридической силы; освещены проблемы практики правоприменения, соответствующие научные дискуссии; систематизированы правовые позиции Конституционного Суда РФ о статусе этих источников.<br /> Предназначена для научных работников, аспирантов и студентов, практиков государственной и муниципальной власти, всех читателей, интересующихся вопросами государства и права.

319

Юридическая Овсепян Ж.И. Источники (формы) российского права в период международной глобализации (общетеоретическое и конституционно-правовое исследование). Монография

Источники (формы) российского права в период международной глобализации (общетеоретическое и конституционно-правовое исследование). Монография

Оглавление

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

§ 8.2. Виды источников международного права, их дефиниции в международном праве, особенности системных связей источников в международном праве

ЛитГид

Помощь

Книги

ЛитГид в соцсетях