|
|
ОглавлениеII. Философия бытия (онтология) III. Философия познания (гносеология) V. Философия ценностей (аксиология) VI. Философия истории (историология) VII. Философия символических форм (симвология) VIII. Философия человека (антропология) Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуIII. Философия познания (гносеология)3.1. Гносеология как наукаПроясняя объективно-логические основания (нормы, установки, регулятивы, источники) познавательной деятельности, гносеология изучает состав, динамику, концепционное наполнение образующих ее элементов, форм. На этом трудном и во всех отношениях благодарном пути гносеология достигает осмысления того, чем в принципе является познание как родовая сущность, а также понимания природы тех видов и типов структур, с которыми оно (познание) связано и которые индуцируют познавательные акты как содержательно плодотворные процессы. Согласно такому истолкованию целей гносеология выступает фундаментальной наукой, использующей традиционный доказательный инструментарий наук и дающей объемное описание и объяснение фактических познавательных процедур и приемов (взятых в объективном, а не психологическом или психофизическом плане), которые ведут к знанию. Сказанное позволяет утверждать, что в самом широком, нерасчлененном смысле гносеология занята конституированием факта знания. Конституировать знание значит продемонстрировать его возможность, вытекающую из внутренних потенций познавания. Поскольку в глубинных постановках проблема конституирования знания замыкается на проблему предметной отягощенности сознания – ввиду его содержательной несамодостаточности, несамообусловленности, – данности интеллектуальной сферы, готовые мысли гносеолог оценивает с позиций наличия в них предметных связей: насколько познавательные конструкции и реконструкции объективно значимы. Вопрос предметных измерений (содержательности, объективности) познания (знания) – наиболее общий, принципиальный вопрос гносеологии. Гносеологу мало регистрировать протекание интеллектуальных актов, ему недостаточно различения обер- и унтертонов в спектре гносеологических высотно-мелодических параметров. Он должен иметь полную причинную картину тонов, определяемую набором частот мыследеятельностных колебаний, входящих в состав сплошного познавательного звучания. Реперной точкой, от которой он отталкивается, задавая и квалифицируя высоту звуков ладов, тоник в целом, выступает понятие адекватности. Ввиду многомерности, неоднородности, внутренней расслоенности духовного производства, где пустопорожний домысел соседствует со строгой теорией, следует полагать водоразделы истины и заблуждения, науки и фантазии, достоверности и иллюзии. Необходимо демаркировать гносеологический демимонд от подлинного «большого света». В противном случае скепсиса в отношении солидности, обоснованности познания (знания), общей его оправданности, состоятельности не преодолеть. Недопущение реального содержания в пределы и границы сознания снимает разумно устанавливаемые различия объективного и субъективного, справедливого и фиктивного; оно разрушает базовые интенции гносеологии как эвристичной дееспособной науки непсихологистского профиля. Данные обстоятельства радикализуют проблему права переходить от образов сознания (познания, знания) к объективной реальности и судить о самой этой реальности. Существуют три кардинальные линии тематизации упомянутой проблемы. Первая линия: переход от содержания сознания к объективной реальности невозможен; судить о реальности, запечатленной в знании, через него и из него, нельзя. Такая линия есть крайний последовательный агностицизм, или всестороннее отрицание возможности познания (знания). Это искусственная позиция; в истории философии реализована не была. Внутренняя несостоятельность последовательного агностицизма обусловливается его самопротиворечивостью: кто доказывает агностицизм, тот опровергает его. Лейтмотивом здесь выступает следующее соображение. Наряду с положительными в познании имеют место отрицательные результаты: положения-запреты (принцип Паули), ограничительные формулировки (теоремы Геделя, Тарского), негативные эквиваленты законов сохранения (невозможность вечного двигателя первого и второго родов) и т.д. По аналогии с ними можно расценить тезис о невозможности познания (знания), а именно: утверждение о невозможности познания (знания) есть отрицательный результат положительной способности познавать (знать). Чтобы прийти к пониманию невозможности познания (знания), нет иного пути, как предварительно развернуть познавательные акты. Отсюда – в силу самоприменимости – доказательство невозможности познания, сопряженное с отправлением познавательных актов, подводящих к знанию (о невозможности познания), демонстрирует прямо противоположное: фактическую возможность и действительность как самого процесса познания, так и его результата – знания. Вторая линия: от данного в сознании к объективной реальности переходить можно, через призму знания судить об объективной реальности также можно; между тем сущность подлежащих познанию фрагментов объективной реальности остается недоступной, недостижимой, несхватываемой; удел познания – скользить по поверхности вещей как они даны нам, а не в их самом по себе и для себя существовании. Это – базирующаяся на гипертрофии внутренней активности познающего интеллекта линия реального агностицизма, воплощенная в истории философии. Ее классические приверженцы и адепты – старшие (Протагор, Горгий, Гиппий, Продик, Антифонт, Критий) и младшие (Ликофрон, Алкидамант, Трасимах) софисты; киники (Антисфен, Диоген, Кратет), киренаики (Аристипп, Феодор, Гегесий, Анникерид); члены средне- (Аркесилай) и новоплатоновской (Карнеад) Академии; скептики (Пиррон, Тимон, Агриппа, Энесидем, Секст Эмпирик); Юм и юмисты; Кант и кантианцы; а также те, кто, подобно конвенционалистам (Пуанкаре, Леруа), критическим реалистам (Сантаяна), инструменталистам (Дьюи, Хук, Мид), фикционалистам (Файхингер), снимает проблему объективности знания. Замыкая познание на сферу опыта (предметный мир дан через призму сознания), реальный агностицизм исходит из оппозиции субъективно освоенной – аутентичной действительности. До времени не входя в анализ правомерности этого фундирующего агностицизм противопоставления, в порядке самой предварительной аргументации подчеркнем следующее. 1. Исчерпывающей логической процедуры установления соответствия знания действительности, говоря строго, не существует. По этой причине агностицизм теоретически некритикуем и неопровержим. Вопрос правомерности выхода сознания (в познании) за свои пределы не умозрительный, а, в конечном счете, практический. 2. Условия и контуры перехода от мира «для нас» к миру «в себе» устанавливаются в границах бинокулярной модели человека как познающего и действующего, практикующе-преобразующего существа. Познавательная реализуемость предметного мира – всего лишь цвет в красочной палитре цветов; в том, что познавательные конструкции мира – не фантасмагории, убеждает внепознавательный контакт с миром, делающий наглядным возрастание компетентности человечества в овладении им силами природы. Третья линия: мир познаваем не только феноменально – на уровне поверхности, явлений, – но и по существу; отображающее всеобщие и необходимые свойства действительности знание достоверно; фигуры мыследеятельности не пустопорожни, они предметны, содержательны, соответственны реальному бытию. Это – антипод второй линии – позиция гностицизма, разделяемая как представителями материализма, так и идеализма. (Надо сказать, что типология «гностицизм – агностицизм» не изоморфна типологии «материализм – идеализм». Признание первичности материального может сочетаться с непризнанием полной познаваемости – элементы агностицизма у Локка. Напротив, признание первичности идеального способно стимулировать, в рамках соответствующих систем, признание полной познаваемости – панлогизм Гегеля.) Независимо от мотивов, по каким принимается, проводится и пропагандируется гностицизм, общим для его сторонников является сознание силы, могущества познающего интеллекта, безудержного в своей экспансии на поприще постижения природы вещей. Указанное сознание – обоснованный плод множества глубоко укорененных практических убеждений относительно того, что: понятие внутренней автономности, самозамкнутости познания иллюзорно; познание – не автогенный предметно изолированный процесс, оно спроецировано на всякого рода объективности (исторические, социальные, природные); мир – не коррелят сознания, – сознание выходит в познании за пределы самого себя; взятое как перспективный процесс без образов объективности (действительность и деятельность в различных модусах) познание невозможно; ориентация на предметный мир – сущностная энтелехия познания, – познание бывает либо предметным, либо никаким. 3.2. Субъект и объект познанияКак сознающий, целесообразно действующий агент субъект есть носитель преднамеренности, воления, стимулирующего, формообразующего причинения, – откуда следует, что в гносеологическом плане понятие «субъект» выражает одно: широко понятый осмысленный познавательно-преобразовательный активизм и соответствующие ему наклонности. Рассмотренный по фарватеру, субъект неоднороден, разнопланов, представляет многогранное объединение структур и образований от индивида, социальной группы, класса, общества, сообщества до цивилизации и человечества в целом. Субъект поэтому – не обязательно конкретное физически осязаемое, наделенное человеческой плотью лицо; в различных гносеологических контекстах вводятся разнообразные истолкования субъекта – от персонального самосознания до всеобщего духа и коллективного бессознательного (субъект в бессубъектной форме – первобытные человеческие популяции, собственные темные колебания толпы и т.д.). В зависимости от принимаемого в расчет среза субъективности гносеологическое наполнение «субъекта» варьируется: с каждым потенциальным срезом сопрягаются коррелятивные ему разрешающие возможности. В наиболее широком гносеологическом словоупотреблении под объектом как компонентом (целое, часть) объективной реальности понимается любая существующая вне и независимо от сознания данность, на которую нацелена познавательно-преобразовательная активность субъекта. Объект как противостоящая и противопоставляемая субъекту реальность представлен в модусах бытия в себе, бытия для себя, бытия для другого (см. 2.2). Данные семантические нюансы понятия «объект» на протяжении долгого времени в гносеологии не различались; имелась единая нерасчлененная теоретико-познавательная категория объекта как инертного, самодовлеющего материального явления, опознаваемого субъектом в качестве такового до и помимо его фактического (когнитивно, практического) освоения. Последнее предопределяло многочисленные казусы при попытках концептуального моделирования взаимодействия субъекта и объекта в ходе гносеологических теоретизаций – показательный опыт картезианства, окказионализма, наивного реализма, созерцательного материализма и т.д. В начале века Р. Амезедер провел дистинкцию предмета как объекта для нас и самого по себе объекта, что, однако, способствовало усилению неадекватных субъективистских мотивов (Мейнонг, Брентано, Гуссерль). Избежать подобных несообразностей позволяет выработка рефлективной позиции в отношении гносеологической теории объекта. Объект как отличная от субъекта, живущая независимой от него жизнью самодостаточная реальность есть материя, цель и итог познания. Ведь если призвание познания состоит в демонстрации, что используемые мысли есть не только наши мысли, а и суть вещей, то без введения в гносеологию явного понятия предметности, с которой постоянно сообразуется, соотносится знание, не обойтись. В противном случае мы лишимся источника, средства контроля познания, равно как и конкретных рамок практического преобразования раз познанного мира. Познание как тип общественно санкционированной деятельности окажется обессмысленным. По этой причине понятие объекта, противостоящего субъекту в его предметно-практической и когнитивной активности (первый и второй смыслы объекта), представляется необходимым. Но дело не сводится лишь к этому. Неудовлетворяющий конструктивным физико-физиологическим условиям вычленения объект как единый универсум есть непроявленная для субъекта отрешенная объективность, представленная в полнейшей, дурной трансцендентности. Понимание этого стимулирует введение категории объекта в смысле очеловеченной онтологии, бытия для нас, которая очерчивает горизонты наличного познавательного опыта. Серьезный разговор о познании не может не касаться предметных оснований человеческой деятельности, протекающей в границах гуманизированной объектной среды с заданным на ней отношением воплощенности субъективного. Любые изменения характера, направленности и масштабов субъективного прямо пропорционально трансформируют соответствующие параметры объективного: чем солидней одно, тем значительней другое. Сказанное подводит к формуле: «Без субъекта нет объекта», выражающей идею зависимости реальной основы отношения субъекта к объектной среде от фактора деятельности. Констатация данного обстоятельства позволяет подчеркнуть следующее. С позиций сопоставимости объема человеческого действия с объемом собственных процессов природы допустимо различать три фазы цивилизации. Первая – слитность человека с природой: присваивающий тип хозяйства на базе примитивного собирательного природопотребления; палеолит. Вторая – выделение человека из природы, формирование культуры как второй «искусственной» природы; производящий тип хозяйства на базе интенсивного технико-технологического природопользования и природопотребления; с неолита до современности. Третья – покорение человеком природы; проективно-конструктивный тип хозяйства на базе всесторонней гуманизации природы, формирования антропо-социо-техно-натурного комплекса; современность. Предложенная классификация требует пояснения. Прогресс человеческой истории, связанный с непрерывным преобразованием производительных сил, достижением качественно новых уровней жизни, неотделим от широкой социальной экспансии науки. Исходным пунктом этой экспансии, основанной на расширяющемся синтезе знания и производства, познания и общества, рационального предвидения и техники преобразования действительности, выступает последовательное превращение науки в непосредственную производительную силу. Способом реализации наукой данного своего качества изначально явилась механизация, позволяющая передать машине функции прямого преобразования предмета труда. Участие науки в модернизации технической базы производства, конечно, не сводится к замене человеческих сил природными. Его значение гораздо более масштабно. Речь идет о постепенном перерастании науки в «практическое богатство». До определенной поры, однако, пока деятельность производителей материальных благ отличалась рутинностью, наука воздействовала лишь на вещные элементы производства. Изменению положения дел способствовало закономерное техническое обновление, приведшее к замене механизации автоматизацией, которая, освобождая человека от роли агента технологии, распространила сферу влияния науки на личные элементы производства. Отныне создание благ зависит не от живого труда, а от действующих мощностей. С этого момента устанавливается новый тип взаимосвязи науки с производством: наука становится «индустриальной», производство – «онаученным». Принципиальные последствия этого всесторонни, многозначительны. Завершается естественно-природная эра. Начинается эра «искусственно»-технологическая. Объективная логика прогрессирующего воспроизводства порождает совершенно специфические направления эволюции его составляющих: – создание веществ с заранее заданными свойствами. Природопотребительская практика как средство обеспечения существования себя изживает: трудно стимулировать производительный рост увеличением потребления естественных ресурсов, которые часто либо на исходе, либо не отвечают предъявляемым требованиям. Выход – в налаживании в массовых масштабах получения материалозаменителей; – обращение к невстречающимся в свободном, доступном виде в природе источникам энергии; – технизация, т.е. универсальное технико-технологическое опосредование деятельности. В настоящее время количество созданных человеком технических средств уже перекрыло количество известных видов растений на Земле. Демонстративность такого рода «перекрытия» очевидна; – вложения в человека. Дело здесь не столько в изменении структуры производства и потребления, ломке традиционных жизненных минимумов, трансформации облика населенных пунктов и т.п., сколько в общем прогрессе культуры, обеспечивающем высокую самореализацию, самоосуществление индивида. Итак, воплотившись в социальную практику мировых масштабов, наука и техника обусловили становление нового типа рукотворной реальности. В перспективе стратегическое изменение ситуации. Две формы объективного процесса – природа и целеполагающая деятельность человека – последовательно трансформируются в одну. Становится меньше природы, не вовлеченной в орбиту научно-технической деятельности, становится меньше научно-технической деятельности, не вовлеченной в собственные потоки, циклы и ритмы природы. Мир подходит к черте, когда предметно воплощающееся знание на деле превращает биосферу в ноосферу, в компонент человеческой автоэволюции. Процессы изменения природы человеком и аутентичные природные процессы изменения оказываются изменением антропо-социо-техно-натурной целостности. Перед лицом такой онтологии противопоставление бытия в себе бытию для нас во многом обессмысливается. Поскольку важен не мир сам по себе, а проект мира, поскольку интересно не то, что существует в бытии безотносительно к человеку, а то, что требуется человеку, существующему в бытии, объектный тип рефлексии разрушается. Натуралистическая идеология природознания уступает место активистской идеологии природотворчества. Отправной точкой становится перспективность сущего, которое культивируется, конструируется. В связи с тем, что действительность дана как объект человеческогo самопроявления, на передний план выдвигаются ценностно-целевые ее качества: насколько она обеспечивает высшие цели и ценности человечества, связанные с выживанием, продлением рода, вершением истории. Проективность бытия изначально координирует деятельность с ценностным сознанием: отсутствие лицензии на творение совершенного бытия ориентирует человека на кристаллизованные в адаптации, а потому поставляющие гарантии этические абсолюты, гуманистические ценности. Так, истина сопрягается с ценностью, гносеология с аксиологией. Последнее обогащает новыми модуляциями звучание извечной гносеологической темы «объекта» познания. 3.3. Начало познанияПознание как творческое воспроизведение субъектом объекта в строгом смысле слова не начинается с ощущения. Учитывая, что по своим физиологическим механизмам ощущение – целостный рефлекс, отображающий не только свойства объективного мира, но и субъективные состояния (так называемые протопатические ощущения), корректнее более сбалансированное суждение. С возникающего на базе элементарной раздражимости ощущения начинается не познание, а реальное взаимодействие человека с действительностью, результатом которого могут быть самые разные вещи. Ввиду сказанного существо опыта познавательной деятельности не схватывается расхожим нерефлективным клише: от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике, претендующим на описание движения действительного познания от некоторой отправной точки. Проблема исходного пункта познания, надо сказать, исключительно сложна. Адекватный глубине проблемы контур рассуждений возникает в створе фундаментализации – представления изначальной и многократной опосредствованности познания различными предпосылками. Во-первых, познание фундировано предметно-вещным типом человеческой деятельности. А именно: в истоках мышления (это подтверждается и онтогенетически) имеет место сенсомоторный практический наглядно-действенный интеллект, сращенный с предметной активностью. Отсюда, например, столь специфическая черта древнего сознания, как дипластия, характеризующая формирование смыслов из операций с вещами, а не с символизирующими их знаками. Во-вторых, познание сообразуется с наличным запасом мыслей, и вследствие этого, как ни странно это звучит, попросту не имеет начала. Познание не начинается с ничего – с tabula rasa, т.е. с ощущения. Нет никакой возможности начинать познание ab ovo; есть лишь возможность продолжать его, отправляясь от исходных знаний. В-третьих, познание обусловлено языком, имплицирующим семантические каркасы мира (способы членения, описания, категоризации действительности в зависимости от выразительных ресурсов). В-четвертых, будучи совокупностью ннтенциональных актов, познание целеориентировано, избирательно. Познание оперирует некоторым срезом предмета, представленным в ценностно окрашенном пространстве смыслов, координатами которого выступают для каждого конкретного случая специально устанавливаемые субъективно значимые значения параметров объективной реальности. Таким образом, выделение и различение объектов познания поддерживается полем преференциальных дорефлективных структур, составляющих почву мыследеятельности в теории и практике (теоретическое мыслительное отношение – дескриптивная деятельность – познавательные репродукции предметов; практическое мыслительное отношение – прескриптивная деятельность – осуществление разума в мире, «обмирщение» интеллекта). Подытоживая, применительно к вопросу начала познания уместно исходить из идеи сложности композиции сознания, которую образует: а) пласт некогда сформированных структур (наличный запас знаний) и б) пласт актуально формирующихся представлений. Гносеологическая роль ингредиента (а) значительна в особенности с позиций функционирования, развития знания. Опуская детали, она сводится к опосредствованию познавательных актов концептуальными, операциональными, эмоционально-волевыми, коммуникативными, интенциональными комплексами. Понимание этого разрушает миф о живом созерцании как отправной точке познавательных отношений. Живое созерцание – химера, пущенная в наукооборот теми, кто некритически абстрагируется от реальной объемности, многомерности архитектоники и динамики человеческих познавательных самоосуществлений. Реальное знание не возникает вследствие прямой (индуктивной) генерализации опытных данных. В результате творческих процедур знание формируется из знания. Для его создания важно наличие исходного (предпосылочного) интеллектуального слоя, инспирирующего поиск и поставляющего узлы и детали возводимых концептуальных конструкций. Придавая этому тезису максимально широкое толкование и проецируя его на некий отправной пункт познания, возможно прийти к следующему пониманию вопроса генезиса эпистемологических форм. Для становления полноценных (нефеноменологических, неспекулятивных) единиц познания одинаково важны и эмпирия и теория. Эмпирия замыкает умственные построения на материал, делает их содержательными, осмысленными. Теория придает им логико-рациональный характер, сообщает номологичность, универсальность. Порождающая структура знания, следовательно, – не эмпирия и теория порознь, а специфическое синкретическое образование в виде тривиальной теории и примитивной эмпирии. Выбор данных прилагательных продиктован необходимостью передать зачаточный, элементарный тип оснащения деятельности, в теоретической плоскости способной на незатейливые концептуализации в согласии со здравым смыслом, а в эмпирической – на неспециализированные воздействия (операции) на естественные предметы. Сказанное без всяких условностей и оговорок, уверений в относительности и неоднозначности трактовок утверждаемого, столь характерных для эмпирическо-номиналистических и рационалистическо-реалистических версий, позволяет принять следующую схему развертывания познавательных форм: I. Синкретическая ступень – примитивные, разрозненные истолкования-образы примитивных, разрозненных данных наблюдений, фактов. II. Более или менее проработанные модели явлений. III. Дескриптивные (феноменологические) теории. IV. Частные теории, базирующиеся на частных теоретических схемах. V. Фундаментальные теории, основывающиеся на фундаментальных теоретических схемах. Внимание! Авторские права на книгу "Философия. Учебник" ( Ильин В.В. ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
