|
|
ОглавлениеМожет ли гомосексуалист стать православным священником? Мужчина и женщина в Книге Бытия Может ли женщина быть священником? Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуМужчина и женщина в Книге БытияИтог того, что первые главы Библии рассказывают об отношениях мужчины и женщины, выражается словами: «К мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою». Перед нами ясный принцип патриархальной семьи. И весь предыдущий текст, кажется, ведет именно к его обоснованию. Однако стоит только внимательно вчитаться в предшествующее повествование Книги Бытия, как мы увидим, что библейский рассказ начинается с возвещения совершенно иных отношений мужа и жены: «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей». Эти слова сегодня привычны для нас, поэтому мы не замечаем их странности. А ведь перед нами формула классического матриархата! Мужчина оставляет своих отца и мать и приходит к жене в дом. В последующих культурах ведь было совсем иначе: невеста оставляла дом родителей и приходила под крышу к мужу. Отголоски этого сохраняются до сих пор: если муж переселяется на квартиру к жене, это воспринимается как нечто ненормальное. Библия же изначально предполагает нечто совершенно непривычное для нас: муж прилепляется к жене… Значит, библейский рассказ идет от констатации матриархальных отношений к обоснованию более поздних — патриархальных. Может быть, это попытка объяснить переход от матриархата к патриархату: почему, если раньше муж шел в дом жены, теперь жена идет к нему и слушается его? Почему жена уходит к мужу, хотя раньше было наоборот? Этот текст позволяет предположить, что повествование Моисея вобрало в себя гораздо более архаичную память человечества о его первых временах, вобрало в себя предания, формулировавшиеся еще на переходе от матриархата к патриархату. Присутствие архаичных, доветхозаветных преданий в тестах Ветхого Завета не должно смущать. Библия — священный текст, но строится он по всем законам грамматики. Если мы не знаем законов древнееврейской или греческой грамматики, то мы не сможем понять глубины этого текста. То же можно сказать и о литературной стороне: принципы вавилонской литературы действуют в псалмах, но обнаружение литературных параллелизмов в Писании и в религиозной поэзии язычников опять же не есть повод для смущения. Некоторые стороны Писания исполнены в формах культуры своего времени. Но важна не форма, а именно содержание. Проповеди святого Иоанна Златоуста построены по принципам античной риторики, но значимы они не тем, что дают образец риторического искусства, а тем, какие именно смыслы раскрываются перед слушателями с помощью традиционных и нецерковных по своему происхождению риторических приемов Хризостома (Иоанна Златоуста). Когда мы обращаемся к исторической, культурной плоти Писания, нам нужно понять, что эта плоть имеет не только литературную оболочку, но и религиозную. Способ истолкования и подачи религиозных истин также зависит от уровня сознания людей, впервые воспринимающих Библию. Это мышление функционирует по законам вполне общечеловеческой религиозной психологии. Эти законы действуют в Писании, но оно не исчерпывается действиями человеческой психологии. Писание необъяснимо во всей своей полноте исходя из принципов религиозного человеческого творчества. В нем есть нечто, что не может быть объяснено человеческими пожеланиями и человеческим творчеством. При чтении Ветхого Завета нетрудно заметить, что Закон скорее навязывается Израилю, нежели вырабатывается им. Народ ищет популярного оккультизма, идолов и богинь. Пророки же умеряют его порывы к «натуральной религии». Естественной религией на языке Библии называется язычество — религия, созданная тем или иным народом по его сердцу, по его образу. И в этом смысле язычество противопоставляется Откровению — не то, что люди создали в своих умах о Боге, но то что Он сказал им. Язычество — то, что человек создает сам исходя из опыта своей души и своего опыта познания мира, в том числе духовного. А Откровение — то, что Бог Сам говорит поверх этого опыта, а зачастую вопреки этому опыту. Однако из того обстоятельства, что Ветхий Завет не исчерпывается человеческим творчеством, не следует, что следов этого творчества в нем нет. Во-первых, Книга Бытия фиксирует не только еврейское религиозное предание, но и общечеловеческое. Последнее же жило в мире доветхозаветном и внезаветном, будучи достоянием тех, кого Писание называет язычниками. Там предание о первых событиях человеческой истории, о временах близости к Горнему миру и хранилось, и замутнялось. Но эти древнейшие предания человечества были в той или иной мере знакомы слушателям Моисея. И он взывает к этим их знаниям и использует их для того, чтобы возвести мышление своего народа к более высокому изначальному уровню понимания священной истории. Древнее адамическое предание через Моисея лишь благодатно обновляется и реставрируется от потерь и наслоений, нанесенных на него языческим фольклором. Так, в Пятидесятнице Дух напомнил апостолам все слова Христовы. Дух обновляет память апостолам, чтобы они помогли описать в Евангелиях то, чему они были очевидцами («Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам). Так же и Тот же Дух помогает и Моисею вспомнить и обновить предания древности, представив не столько хронику жизни первых людей, сколько икону — осмысление изначальных событий человеческой истории. Что значимого было в начале человеческой истории, что в ней было такого, что и поныне сказывается в обстоятельствах нашей жизни? Это не протокольная запись очевидца и современника тех событий. Это рассказ о том, что должен каждый человек знать о самом себе. Познать себя, не зная своего происхождения, невозможно. Поэтому через Моисея возвращается к людям то знание о себе, без которого нам было бы тяжелее становиться людьми. Итак, Моисей говорит с людьми на языке, знакомом им, обновляя их память и раскрывая метаисторический фон тех событий, которые столь важны для каждого человека: собственное рождение и смерть, встреча с женой и рождение детей, поиск Бога и впадение в грех, выбор и ответственность за него, труд и пот, радость, и отдых, и страдание, познание и стыд — вот основные составляющие человеческого пути, знакомые всем людям во все времена. Не о чем-то неслыханно новом, неизвестном и экзотически-оккультном говорят первые страницы Библии, а о том, что всегда присутствовало в жизни человека. Но именно потому, что эти события и обстоятельства присутствуют в жизни человека всегда и составляют ее стержень, важнее всего дать объяснение именно им, а не очертаниям созвездий. Архаичные священные тексты изучались не в классах и не в библиотеках. Они звучали при совершении культа. Первые сборники священных текстов, пришедшие на крестившуюся Русь, были именно богослужебными сборниками (собрания паремийных чтений Ветхого Завета и апраксосы — последовательность богослужебных чтений из книг Нового Завета). В традиционном религиозном обществе Слово Божие звучит именно и прежде всего в храме. И выбор текста для чтения зависит от того, какой именно ритуал совершается в храме сейчас. Рассказ о мужчине и женщине в Эдемском саду — это венчальное чтение. Это не лекция для урока биологии или анатомии человека. Это рассказ о таинстве семьи. Любой позднейший брак совершается по образу первого; любое историческое событие есть воспроизведение того, что произошло «во время оно». Архаичное мышление в настоящем оправдывает и освящает только то, что имело место в сакрализованном прошлом. Брак нынешних молодоженов может быть освящен только в том случае, если Творцом был освящен самый первый брак. Но как сегодняшняя радость может быть допустима лишь при условии того, что этому же радовалась архетипическая древность, так и нынешнее страдание может быть выдержано только при сознании о том, что таким же тернистым был путь святых праотцев (в народном сознании этот принцип традиционного мышления вылился в поговорку «Христос терпел — и нам велел»). Итак, библейский рассказ о первом браке в своем ритуально-венчальном предназначении должен напомнить ответы на три вопроса: 1) почему брак освящается; 2) почему, несмотря на освященность брака, плод брака — рождение детей — столь мучительно болезнен; 3) почему именно жена должна уйти в дом мужа. Все три события, которым дает объяснение библейский рассказ, существовали независимо до него и ранее него. И брак, и сакральное отношение к браку бытовали задолго до Моисея. Не Библия устанавливает патриархальные отношения, но она их объясняет. Не Библия понуждает женщину рождать в муках, но она дает свой ответ этому тягостному обстоятельству человеческой жизни. Наделяет смыслом — а значит, помогает пережить. В 1-й главе Книги Бытия перед человеком — слушателем Моисея прошли все космические стихии, и все они оказались истолкованы как творение единственного Бога Яхве. 2-я глава показывает уже не космическую стихию, но основную стихию человеческих, общественных отношений — семью. И сверхцель этого повествования все та же — научить человека смотреть на брак и общество монотеистически. Моисею надо дать монотеистическое истолкование таких сторон человеческой жизни, как разделение на полы, брак и рождение, и это истолкование должно соответствовать Божию замыслу о людях. Второй рассказ Моисея начинается так: «Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время, когда Господь Бог создал небо и землю, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла, ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли, но пар поднимался с земли и орошал все лице земли». Странная фраза. Вроде Бог уже создал кустарник и траву — а они на земле не растут. И почему библейский автор утверждает, что на земле не было дождей до тех пор, пока не появился человек? Отсутствие дождя — это не метеорологическая сводка о погоде на земле до появления человека. Это религиозный язык и религиозное сообщение. В религиозном языке дождь есть сила оплодотворения. Дождь — то, что соединяет небо и землю и дает плодородие. Во многих культах дождь осмысляется как божественное семя, которое от неба-отца оплодотворяет матерь-землю. В аккадском языке слова «дождь» и «сперма» тождественны. Через дождь устанавливается Божий Завет с Ноем (знамением этого Завета будет радуга). Радуга, возникающая в дожде, становится знаком Завета любви между Богом и человеком. Во 2-й же главе Книги Бытия дождь есть первоначальное знамение этого Завета; это жест любви Божией, изливающейся на землю. И вот этого дождя любви, говорит Писание, и не было в начале человеческой истории. Почему? Потому что «не было человека». Но если не было человека, то Богу некого было любить — и поэтому не было дождя. Не было связи Неба с землей, ибо не с кем было заключать Завет. Не к кому было изливаться Божией любви на землю. Некому было воспринимать дождь благодати, и поэтому просто пар поднимался от земли и орошал ее лицо. Библейский автор считает необходимым зафиксировать, что дождей до появления человека не было на земле. И что ничего на земле не росло без человека. Это дерзкое и совершенно справедливое утверждение: без человека вообще ничего не было бы в мире. Без человека не было бы даже той земли, из которой он сам был создан. Ибо весь остальной мир Творец создал ради человека. Человек — цель творения, а остальное не имеет цены вне человека, помимо него и до него. Аксиологически, религиозно дочеловеческое творение почти и не существует. Оно оправдано своим будущим. Со времен Картера физики называют это «антропным принципом» (мы можем понять развитие Вселенной только при допущении, что Вселенная изначала имела целью своего развития возникновение человека). Библия это же сказала на своем языке. Первый космогонический рассказ Бытописателя многократно подтвердил: мир добр. Его вторая космогония начинается с пояснения, в чем же именно добротность мира, — в его человечности, в его предрасположенности к человеку. Мир не добр вне человека и до человека. Мир хорош, мир реален и животворящ, только если человек возделывает его. Мир бесчеловечный — плох. Мир очеловеченный — хорош. Мир, где нет человека, нет дождя и нет возделанной земли, — это пустыня. Этот мир мертв. Там, где человек, там вода, там жизнь, там Бог. На Ближнем Востоке и в Северной Африке (Египте) это весьма понятный язык. Итак, Бог создает человека в земле, которая давно ждет этого и томится своей бесплодностью: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою». Человек не изначален в мире, он пришел в него. И я не ставлю вопрос «как?». Это понятно — чудом. И чудо есть чудо, и чудо есть Бог. Но можно поставить вопрос иначе: откуда был приведен человек? Он создан Божьими руками. Но откуда творческая десница взяла материал для создания человека? Как бы ни была преображена эта предчеловеческая материя, но она все же и поныне есть в нас, и потому понять человека нельзя, не поняв самых первых ступеней созидания человека. Итак, что это за «прах», их которого создано тело? То же самое древнееврейское слово есть в Притч. 8, 26б: «Когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной». Эти «начальные пылинки» — то же, что и «прах». Экуменический перевод Французского библейского общества не стесняется говорить о molecules. Создан ли человек из праматерии, из той «безвидной земли» и неосвященной воды первого творческого дня? Митрополит Антоний Сурожский склоняется к такому выводу: «Бог как бы создает Адама из самой сущности творения. В истории Ветхого Завета Адам не является неким завершением всех тварей, которые до него существовали или были созданы. Нет, Бог возвращается к самым основам вещества и из него творит человека, который благодаря этому принадлежит всецело ко всему тварному, к самой последней былинке, к самой малюсенькой песчинке — или к самой лучезарной звезде». Однако если учесть, что Писание не говорит о «прахе лучезарных звезд», но говорит о «прахе земном», этот библейский стих можно понять и всецело иначе. Да, преображение земли в человеческое тело совершается так, что антропосозидающее изменение проникает до самых начал мироздания. Не поверхностный слой прачеловеческой материи преобразуется, но буквально молекулярные основы ее структуры. Но означает ли это, что прежде эти «молекулы» не были никак структурированы и так до исхода шестого дня и пребывали в хаотично-несвязанном «безвидном» состоянии? Или же этот прах уже чем-то был, прежде чем быть превращенным в человека? «Земля» («эрец») первого дня 1-й главы и «земля» («адамах») в Быт. 2, 7 — это разные слова. «Адамах» — это именно возделанная земля. Это «красная» изнанка земли — земля, уже вспаханная, вывернутая плугом или мотыгой и обнажившая свою плоть. «Адамах» — это антоним целины и пустыни. Дикая степная земля, стихийно приносящая плод, — «садэх»; земная поверхность — «эрец». «Адамах» — обработанная земля. Значит, Творец создает человека из уже преобразованного, возделанного Им прежде материала. Но если «не было человека для возделывания земли», то кто же превратил «эрец» в «адамах»? Откуда взялась возделанная земля прежде возникновения человека? Это мог быть только Бог. Человек создается из «праха возделанной земли», а значит, все же не из праматерии, а из той материи, которую Творец не просто однажды создал, но еще и творчески ее касался, меняя ее. 1-я глава ясно показала, что когда Господь Своим Словом касается земли, она рождает жизнь. Значит, «адамах» — возделанная Богом земля — может быть уже живой; живой еще до того, как из нее Бог начал творить тело для человека. На языке Библии землей может называться не только почва или глина, но и сам человек — «земля еси и в землю отыдеши» (Быт. 3, 19, церковнославянский перевод). Тем более землей могут быть названы животные. Независимо от всяких теорий эволюции можно истолковать рассказ 2-й главы Книги Бытия так, что Бог взял то творение, которое возникло ближе всего в минуте появления человека, — животное, и тело этого животного пересоздал в тело человека, то есть в тело, способное вместить человеческую душу, а затем этот инструмент исполнил «дыханием жизни». В самой Библии неслучайно слово «бара» (то есть собственно творение заново, творение из ничего) говорится лишь о создании человека по образу Бога. Когда же речь заходит о создании тела человека, то употребляется гораздо более мягкий глагол «йацар», означающий переоформление уже наличного материала. Можно полагать, что мир сотворен строго за неделю. Можно верить, что животные появились за три часа до создания Адама. Но даже для тех, кто стоит на позициях строго фундаменталистского креационизма, библейский текст оставляет возможность поразмыслить о том, что животные не просто соседи человека. Святой Феофан Затворник, поясняя тайну антропогенеза, так толкует библейский текст о «земле», из которой был создан человек. «Это тело что было? Глиняная тетерька или живое тело? — Оно было живое тело — было животное в образе человека с душею животною. Потом Бог вдунул в него Дух Свой». Итак, у той земли, из которой создано человеческое тело, уже была душа. Патристика знает различение между душой животных и душой человека. Святой Феофан, говоря об этом, ссылается на преподобного Антония Великого: «По св. Антонию Великому душа наша одного ранга с душею животных. Что нас отличает, это есть ум, что я называю дух». Но не останавливаясь даже на этом, святой Феофан поясняет, откуда сродство нашей души с жизнью животных. «Творения Божии так расположены, что всякий высший класс совмещает в себе силы низших классов — и кроме них имеет свои силы, его классу присвоенные и характеризующие», — показывает прекрасное знакомство с диалектикой святой Феофан. При этом святой Феофан, в отличие от многих современных ему писателей, прекрасно различал антропологию философскую и биологическую. «В происхождении человека, — пояснял он, — надо объяснить не то одно, как происходит его животная жизнь, но то паче, как происходит он, яко духовное лице в животном теле с его животною жизнию и душою» (курсив мой. — Авт.). Это утверждение родства человека с миром животной жизни не только не противоречит Библии, не только позволяет снять ненужные конфронтации богословия с наукой, но и помогает поставить на место претензии «научного редукционизма». Да, человек родствен животным. Но это — не весь человек. И уж совсем это не может быть аргументом в пользу автоматически-случайного развития. В. Н. Ильин вполне резонно отметил, что «вызвал бы всеобщий смех тот исследователь искусства, который, сравнивая, например, Рафаэля и Леонардо да Винчи, обратил бы внимание на то, что и у того и у другого на картинах имеются красный, голубой и зеленый цвета или что человеческие фигуры у того и иного имеют глаза, носы, волосы и т. п., и на этом основании стал бы утверждать, что между обоими художниками существенного различия не имеется». Не менее неуклюже выглядит сравнительная анатомия, пытающаяся выдать себя за философскую антропологию. Итак, мы видели, что Бог, «из сотворенного уже вещества взял тело, а от Себя вложил жизнь». Человекообразное существо становится богообразным через вдыхание духа в «адамах». Творение человека двуэтапно: сначала тело (и это тело, анатомически будучи уже человеческим или близким к нему, одушевляемо и живет еще животной жизнью, животной душой), затем собственно человеческая душа. Но каков зазор во времени между двумя этапами антропогенеза? Библия на это ответа не дает, и хотя бы поэтому людям, любящим декларировать несовместимость современной научной биологии и Библии, стоит быть поосторожнее. И богослов, и биолог могут сказать, что человек вышел из животного мира. И биолог, и богослов могут сказать, что выход этот был чудесен и состоялся с помощью Высшего Разума. Грань конфликта между биологами и богословами проходит по вопросу о том, как долго мир животных существовал без человека. Суть проблемы в том, что, если допустить существование земных животных хотя бы в течение года до появления и падения человека, то придется сказать, что смерть была в мире до человеческого греха. Если были поколения сменяющихся животных, значит, смерть была в мире до грехопадения человека. Значит, не через человека растлилась вселенная. Вопрос же о значении греха, его истоке и влиянии на мир — это вопрос, который находится вне компетенции биологии и который чрезвычайно важен именно для богословия. Для богословия здесь есть проблема: была ли смерть в дочеловеческом мире или она появилась лишь с человеком? Я сказал бы, что неверны оба ответа. Слово «смерть» — слишком человеческое. Если мы говорим «смерть Сократа», то мы не имеем права это же слово применять в высказывании «смерть собаки». «Смерть звезды» — это метафора. Такой же метафорой можно сказать о «смерти» атома или табуретки. «Смерть» — это слово, предельно насыщенное именно человеческим трагизмом. Животные исчезали из бытия, прекращали свое существование в мире до человека. Но это не смерть. И это не нарушение замысла Божия. Ибо Библия не обещает вечности нашему миру — только человеческой душе, а небо и земля сгорят и будут новыми. Бог не создал животных для бессмертия — и потому в их уходе из бытия нет поругания замысла Божия и нет греха. Связь греха и смерти догматически (то есть вероучительно значимо) устанавливается словами апостола Павла: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом — смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили». Грех пришел через человека. Через человеческий грех смерть перешла на человеков. Но из этих слов апостола Павла никак не следует, что до греха Адама животные были бессмертны. Писание не говорит о том, что весь мир жил по законам Эдемского сада. Скорее наоборот. История мира не начинается с Эдема. Эдем насажден после создания человека. Кроме того, Эдем не объемлет весь мир — из него истекают реки, омывающие тот сад, в который помещается человек. Следовательно, Эдем ограничен и во времени, и в пространстве. «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском». Человек создан вне сада и вне Эдема. Откуда же Бог взял человека («взять» означает избрать — как «взяты» левиты из других колен)? Эдем — это не место нашего происхождения; это место нашего предназначения. Человек создан вне рая. Но вне рая — это где, ниже или выше? Человек создан в более высоком порядке бытия и потому помещен вниз? Или он создан снизу и затем вознесен до Эдема? Где возник человек — в мире джунглей, в мире, где не было Божественного дождя любви и затем оттуда, из мира человекообразных, он был помещен в Эдем? Библейский текст склоняет скорее ко второму толкованию. Писание говорит, что Эдем и сад не одно и то же. «Насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке». Русское слово «рай» — это древнееврейское «сад» и «парадиз» греческого текста (которое, в свою очередь, является эллинизованным персидским словом «пардес» — парк). Но ни смысл персидского «пардес», ни смысл древнееврейского «ган» русское слово «сад» не передает. «Ган» происходит от глагола «ганон» — защищать. В других языках связь сада и ограждения, защиты также присутствует: французское jardin связано с глаголом garder (охранять); английское garden, как и немецкое Garten, и русское «гвардия» также восходят к тому же романскому корню. Так что на русский язык «ган» скорее стоит перевести словом «огород» — огражденное и защищенное место. Внимание! Авторские права на книгу "Женские вопросы к церкви" (Кураев А.В.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
