|
|
ОглавлениеБиокриминология: история и современная проблематика Поиск прирожденного преступника в США и Западной Европе: конец XIX — начало ХХ века Генетическое тестирование и современная криминология Генотип и преступление: истории в судах США и Европы Евгеника и борьба с преступностью Медицинская стерилизация как вид уголовного наказания Лоботомия (и иные меры медицинского характера) и биокриминология Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуБиокриминология: история и современная проблематикаБиомедицинские технологии, все активнее развиваясь, плавно подвигаются к такому состоянию, когда с их помощью станет возможным вмешательство в природу человека, корректировка его биологических характеристик. Впереди «заветная» мечта не одного поколения — возможность решения многих социальных проблем биологическим путем. Связывают это как с перспективами развития генетики, так и с реальностью рождения человека неполовым путем размножения (клонирование). Биотехнологии старается учитывать и современная криминология (приобретает «второе дыхание» биокриминология). Человечество постоянно думало о передаче ряда признаков от одного поколения к другому. Даже до того времени, как было выявлено такое понятие как наследственность, наблюдение за происхождением и взрослением членов определенной семьи позволяло выявить определенные закономерности. Долгое время биокриминология ассоциировалась с известным итальянским ученым Чезаре Ломброзо и становлением антропологической школы права, основателем которой он и являлся. Биокриминология характеризовалась Большой советской энциклопедией как одно из направлений в буржуазной криминологии, объясняющих существование преступности биологическими причинами. Отношение к теориям Чезаре Ломброзо во многом страдает от тех стереотипов, которые были навязаны в период советского развития оте-чественной государственности. Советская криминология не скупилась на негативные выражения. Программа Ч. Ломброзо по предупреждению преступности, по мнению ученых того времени, характеризовалась «крайней убогостью мысли и тривиальностью», являла собой отказ от гарантий законности, «фактическую ликвидацию уголовного права, процесса, уголовного суда». Сам же принцип уголовной репрессии, предложенный антропологами, укладывался в краткую формулу «измерить, взвесить и повесить». Правда, такая критика последовала в более позднее время. Напомним, в советской России в середине 20-х годов прошлого столетия евгеника имела официальное признание. В 1920 г. было создано Русское евгеническое общество, которое поддерживал (будучи его членом) нарком здравоохранения И. А. Семашко. Поиск биологических начал распространялся и на криминологию. В Баку работала лаборатория под руководством А. А. Перельмана, а в Тбилиси — Г. М. Шенгелая, в которых активно велся поиск особенностей преступного человека. Оба руководителя были врачами-психиатрами, занимались психоневрологическим обследованием преступников, но каких-то серьезных результатов в этом так и не добились. В то же время обе лаборатории представили исследования психофизических особенностей преступника. Но обратимся к произведениям Ломброзо. Одним из значимых его произведений по праву считается книга «Преступный человек». Однако любой читатель будет несколько ошеломлен от ее содержания: насколько оно отличается от тех ярлыков, которые на него навешаны за столь длительный период истории. Чезаре Ломброзо рассматривает, как те или иные факторы (природные, времена года, климатические, географические, социальные и др.) влияют на состояние преступности. Уголовную антропологию, ярким представителем которой является итальянский ученый, не стоит сводить лишь к «реакционным» выводам о прирожденном преступнике. В монографии есть выводы о наличии внешних признаков, указывающих на склонность к преступлению. Даже «случайные преступники» (есть и такой термин) представлены как проявляющие «свойства врожденных преступников, правда, в смягченной, но, однако, вполне явственной форме». Чезаре Ломброзо отмечает: «Органы чувств у них притуплены меньше, рефлексы менее неправильны; аномалии (особенно черепа) встречаются реже; но всегда у них можно отыскать какие-либо индивидуальные черты, например, более черные волосы у домашних воров, большее развитие левой стороны тела у мошенников; у всех них замечается сильная импульсивность и, против ожидания, более ранняя зрелость. Среди них встречается больше рецидивистов, чем среди врожденных преступников». Уже в другой своей работе «Новейшие успехи науки о преступнике» Ч. Ломброзо уделяет большее внимание антропометрическим данным лиц, совершивших преступление. Ломброзо, пожалуй, первый, кто масштабно заявил о необходимости изучения личности преступника: «Прежде думали, что можно изучать болезни, а не больного, преступления, а не преступника». Без подобных исследований борьба с преступлениями бесполезна и дорогостояща, поскольку основана на серьезных заблуждениях. Ломброзо ни много ни мало указывает на необходимость индивидуального подхода к преступнику, который зачастую далеко не тот человек, которого «постигло несчастье попасть в тюрьму» (именно на это предубеждение указывает автор). Значительная часть исследования посвящена внешним аномалиям преступников: «У убийц преобладают кривизна и поперечный диаметр головы; задняя полуокружность головы более развита, чем передняя; нижняя челюсть массивна и скулы далеко расставлены; чаще всего волосы у них черные и курчавые, борода редкая, часто бывает зоб и короткие кисти рук. У преступников против телесной неприкосновенности наиболее постоянный признак — брахицефалия, а затем следуют удлиненные руки и кисти рук. У насильников замечается маленький рост с относительно большим весом тела, короткие руки и кисти рук, узкий лоб и очень маленькая передняя полуокружность головы. Часто встречаются аномалии половых органов и носа, и почти всегда очень низкое умственное развитие. Курчавые волосы, редкая борода, происхождение от алкоголиков или невропатов — характерные черты разбойников. Многие из них татуированы и имеют повышенные рефлексы. Поджигатели — почти все сумасшедшие и происходят от умалишенных родителей. Для мошенников характерны: массивная челюсть, далеко расставленные скулы, очень большой вес тела, пожилые родители, удовлетворительное, иногда хорошее умственное развитие. Воры (со взломом) похожи на разбойников по своим физическим и психическим особенностям. Среди них много притворных помешанных. У воров других категорий бывают черные волосы и редкая борода; умственное развитие выше, чем у прочих преступников, за исключением мошенников; среди них много хронических алкоголиков, между тем как алкоголизм у их родителей встречается редко». Чезаре Ломброзо обращает внимание и на наследственность. В книге «Преступный человек» есть упоминание о семье Джуксов, о которой речь пойдет чуть ниже. Ломброзо не делает каких-то системных выводов, но лишь констатирует определенную закономерность (причем сформулированную иными авторами): «Любопытное доказательство влияния наследственности сообщено нам Гарвисом, который был поражен множеством преступлений, совершенных в Гудзоне лицами с одной и той же фамилией. Просматривая списки населения, он открыл, что значительная часть жителей этой местности происходит от некой Мотгар, женщины дурного поведения, жившей двести лет тому назад, потомство которой достигло 900 душ, из числа которых было 200 преступников и 200 душевнобольных и бродяг. Стрэм также приводит как пример преступной наследственности историю одного семейства, потомство которого, детально прослеженное, насчитывает 834 члена. В числе их было: 106 незаконнорожденных детей, 164 проститутки, 17 сводников, 142 нищих, 63 призренника богаделен, 76 преступников, которые провели вместе в тюрьме 166 лет. Ужасный Галетто из Марселя был племянник еще более ужасного людоеда Ортолано; Дюмолар был сын убийцы, дед и прадед Патело также были убийцами; деды Папа, Крокко и Серраваля умерли в остроге, как и отец, и дед Каваланте. Вся семья (отец и сыновья) Корню состояла из убийц; то же следует сказать и о семействах Вердюров, Церфбееров и Натанов, 14 членов которых находились в заключении одновременно в одной и той же тюрьме. Знаменитая Мароция, отравившая своего мужа и открыто продававшая себя, была плодом кровосмесительной связи. Проститутки — большею частью дочери преступников и пьяниц. Мадам Помпадур была, как известно, дочерью пьяницы и помилованного вора». Ломброзо уделяет внимание и влиянию цивилизации на уровень преступности и рост числа психических заболеваний. Причем он производит математические расчеты и сравнительные исследования: именно цивилизация, а не рост численности населения оказывает влияние на появление негативных факторов. Среди работ Ломброзо следует выделить еще два обширных исследования: «Анархисты» и «Политическая преступность». Вторая подготовлена в соавторстве с Родольфо Ляски. В каждой из них рассматривается не просто личность политического преступника, но и общие причины, двигающие государства к революционной ситуации, выставлен диагноз социальному развитию общества, в котором нужды человека имеет небольшое значение, в котором меньше всего уделяют такому понятию (выражаясь современным языком), как человеческое измерение. Многие выводы не утрачивают своей актуальности и по сей день: «Господство военного сословия тоже кончилось, а попробуйте задеть воинственную струнку любого народа, и вы его наверное увлечете. Благодаря этому в бюджетах легко проходят миллиарды на постройку ненужных крепостей, а бедным школьным учителям отказывают в сантимах, потчуя их бесплодными похвалами да обещаниями». Во всех работах Ч. Ломброзо сквозит неприятие к адвокатам и революционерам. В отношении первых он отмечает: «Если вглядеться попристальнее, то весь современный государственный механизм работает в пользу адвокатов, для которых золото, отнятое мошенниками у честных людей, превращается в капиталы, точно так же, как земля под влиянием червей превращается в плодородный humus». Вторые получают крайне негативную оценку. Так, анархистов Ломброзо характеризует как прирожденных преступников (их идеи также оценены нелицеприятно). Чезаре Ломброзо представляет подробные описания многих революционеров, которые естественно не могли быть одобрены в советском государстве. Именно поэтому при общем осуждении многих идей Ломброзо в дореволюционной России (с сохранением тональности научной дискуссии), в молодом социалистическом государстве его работы были просто запрещены. Так, весьма красочно описываются вожди Французской революции. Каррье страдал галлюцинациями и приступами буйства, приходя в экстаз, кричал: «Убивайте! Убивайте!». Лежен устроил маленькую гильотинку, с помощью которой рубил головы гусям и курам. Жан д’Эрон носил на шапке отрезанное человеческое ухо, а в карманах другие уши, предлагая женщинам их целовать. Полным идиотом определен Марат: «При росте не выше пяти футов голова его была непомерно велика и ассиметрична, лоб покатый, глаза косые, скулы выдающиеся, взгляд бегающий и беспокойный, жесты быстрые и порывистые, лицо вечно напряженное, волосы черные, волнистые и растрепанные. При ходьбе он подпрыгивал… Ничем не оправданное самомнение, необычайное тщеславие, постоянно возбужденное состояние и чрезвычайная писательская плодовитость — все в нем указывает на развитие самолюбивого бреда, к которому, как у параноиков, мало-помалу присоединяется бред преследований, заставляющий Марата повсюду видеть завистников и врагов». Ч. Ломброзо выступает и как инициатор политических реформ, которые должны минимизировать революционную ситуацию в государстве, повысить его управленческую эффективность. Одной из главных бед выступает бюрократия, которая «похожа на ту сумасшедшую, которую пришлось лечить одному из нас и которая старалась поместить как можно больше коробочек одну в другую, а в самую маленькую коробочку клала … иголку. Мы громоздим рапорты на рапорты, отношения на отношения для того, чтобы обеспечить экономное приготовление супа в больнице, а самого-то эконома оставляем без надзора». Достается и государственному аппарату: «Что касается чиновников, то как бы они ни были необходимы там, где народ не созрел еще для того, чтобы управлять самим собой, они, во всяком случае, представители рутины, которая всегда была и будет врагом прогресса. Живя изолированно, вдали от потока идей, они ничего, кроме своих формул, не видят, презирают чужие мнения и не понимают значения бедствий, постигающих страну». Итальянский ученый указывал на необходимость социальной помощи, выделяя «болячки» буржуазной системы, в которой «правосудие плохо охраняет бедных и почти никогда не наказывает богатого». Его высказывания во многом можно охарактеризовать как социальный манифест, и, самое главное: Ломброзо выступает противником смертной казни, остановившись на одном из самых суровых наказаний — изгнании. Ни о какой панацее «измерить, взвесить и повесить» в работах Ломброзо речь не идет. Яркими представителями антропологической школы в криминологии считаются Рафаэль Гарофало, отразившим в своей работе «Криминология» преступника не только как лицо, ослушавшееся велений государственного закона, но как субъекта в большей или меньшей мере ненормального, непригодного для социальной жизни. А само преступление является не более как одним из симптомов его нравственной аномалии. По его мнению, есть естественное преступление — «деяние, вредное для общества и нарушающее основные альтруистические чувства сострадания и честности в том среднем уровне их развития, в каком они присущи цивилизованному человечеству». Гарофало связывал понятие «естественный» с преступлением не в биологическом смысле, а этико-культурном. Энрико Ферри различал уголовную антропологию и уголовную социологию, внося определенные коррективы в понятие преступности: «… действительно, есть специфическая форма биологической аномалии, которая на почве рас и темперамента отличается от всех других форм аномалии, патологического состояния или дегенерации; она и определяет человека к преступлению, когда встречает нужную физическую и социальную среду, дающую предрасположению индивида случай и средства выразиться в действительности». Таким образом Ферри дополнял, что преступление не может рассматриваться исключительно как биологическое явление, но и «также продукт физической и социальной среды». В целом негативное отношение к антропологической школе было сформировано еще в российской дореволюционной науке. Так, И. Закревский обращал внимание на неправильность самой методологии ломброзианства — невозможность применения слова «преступление» к доисторическим людям и выявлении преступности из самой природы (растений, животного мира, человечества). Он писал об извращении самих понятий, критиковал теорию Гарофало (последователя Ломброзо) о «естественном преступлении», считая ее полной фикцией. И. Закревский отмечал: «Государство охраняет права и порядок в обществе, без чего жизнь в нем была бы немыслимою. Для этого оно запрещает известные деяния, которые признает вредными и несогласными с целями общежития. Ждать полной систематичности и стройной гармонии от этих запретов не всегда возможно, так как деятельность государства, развиваясь исторически в продолжении веков, подвергается влиянию различных событий и теорий, отражающихся в законодательстве. Но когда мы строим понятие о преступлении на нравственном чувстве, считая его однородным, хотя бы в самом минимуме, у всех членов общества, то создаем фикцию, несоответствующую действительности». На несостоятельность биологического понимания преступления указывали известные дореволюционные ученые Ф. Лист («всякое чисто биологическое понимание преступления, то есть объяснение его исключительно физическими и психическими свойствами преступника, будет ошибочно»), А.А. Пионтковский (оценивший неблагоприятную наследственность как «не что иное, как застывшее влияние предшествующей среды»). С.В. Познышев также признавал идею о прирожденном преступнике несостоятельной по существу: «В самом деле преступление всегда есть проявление известного сложного психического переживания, известного настроения человека, в котором находят выражение различные черты его характера и которое прирожденным быть не может. Прирожденная наклонность к преступлению — психологически и логически невозможна. Нельзя отрицать, что среди преступников существует значительный процент лиц с более или менее ясной печатью вырождения, неуравновешенности, недоразвития и духовного оскудения. Но все эти черты — обычные черты вырождения, а не какие-либо специфические корни или клейма преступности». Но в другой своей работе С. В. Познышев признавал заслуги Ломброзо хотя бы в том, что «благодаря ему зародились такие учения и течения мысли в уголовно-правовой сфере, которые теперь стоят в явной оппозиции к нему». Как отмечал М. Чубинский, «одна односторонность отменила другую». С.В. Познышев добавлял: «Так, в настоящее время ясно, что изучение преступника должно носить не криминально-антропологический, а психологический характер, что наука должна выработать основанную на психологических данных классификацию преступников, что мы должны не столько описывать и наблюдать внешность преступника, сколько, путем психологического обследования его и исследования его преступления, стараться выяснить особенности его психики». П.П. Пусторослев, также подробно выделяя негативные элементы учения Ломброзо и его сторонников, все-таки делает общий вывод: «“Нет худа без добра”, говорит русская пословица, и эти слова как нельзя более применимы к нынешней уголовной антропологии. И у нее есть свои достоинства. Я не стану о них распространяться, предоставляя это ее поклонникам. Укажу лишь важнейшее: современная уголовная антропология вполне добросовестно и трудолюбиво стремится глубоко изучить преступного человека и те сокровенные, в нем самом лежащие внутренние условия, которые, при содействии внешних, довели эту личность до преступления. Это — несомненное достоинство, и притом весьма почтенное. Жаль только, что исполнение далеко не соответствует стремлению». Внимание! Авторские права на книгу "Занимательная биокриминология. Монография" ( Романовский Г.Б. ) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
