|
|
ОглавлениеГлава I. Формирование и развитие идей сравнительного правоведения Глава II. Сравнительное правоведение как наука и учебная дисциплина Глава III. Роль сравнительного правоведения в жизни общества Глава IV. Сравнительное исследование международного и национального (внутригосударственного) права Глава V. Проблемы классификации национальных правовых систем Глава VI. Романо-германская правовая семья Глава VII. Англосаксонская правовая семья. Система общего права Глава VIII. Конвергенция романо-германского и англосаксонского права Глава IX. Правовые системы социалистических и постсоциалистических стран Глава XI. Мусульманское право как разновидность религиозного права Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава III. РОЛЬ СРАВНИТЕЛЬНОГО ПРАВОВЕДЕНИЯ В ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА§ 1. Основные цели и функции сравнительного правоведенияДля глубокого и всестороннего понимания сравнительного правоведения важное значение имеет определение функций и целей его развития. Очевидно то, что сравнительное правоведение не может развиваться спонтанно, неупорядоченно, само собой, не преследуя при этом никаких интересов и целей и не выполняя никаких функций. В данном случае меньше всего подходит притча о человеке, который, путешествуя по Земле, в каждом новом месте только тем и занимался, что собирал кирпичи и сравнивал их между собой. Наблюдая за ним, одни люди думали, что этот чудак хочет найти самый лучший из кирпичей. Другие полагали, что он изучает их для того, чтобы затем описать все свойственные им качественные особенности. Третьи же, более прагматичные, считали, что этот человек просто ищет подходящие ему по форме и цвету камни для того, чтобы заложить их в стену своего дома. Когда же, наконец, спросили этого чудака о цели его столь странного занятия, то он неожиданно для всех ответил: «У меня вообще нет никаких целей. Мне это занятие просто нравится». Сравнительное правоведение могло бы возникнуть и развиваться из поколения в поколение лишь в силу того, что оно кому-то «просто нравилось». За его становлением и развитием стояли и стоят вполне определенные жизненные — прагматические и академические цели и интересы. Оно всегда предназначалось для решения вполне определенных задач, стоящих перед мировым сообществом на том или ином этапе его развития для выполнения довольно конкретных функций. Пытаясь определить, ради достижения каких целей зарождалось и развивалось сравнительное правоведение, какие задачи оно решает, какие функции выполняет, компаративисты разных стран едины во мнении о том, что при решении данного вопроса необходимо исходить из его сложности, многоаспектности и многофункциональности. С тех пор как в начале XX в. сравнительное правоведение было признано «в своих правах» как самостоятельная дисциплина и в особенности начиная с 1920-х гг., компаративисты разных стран рассматривают сравнительное правоведение не иначе как только в разных аспектах и проявлениях, предлагая при этом самые различные варианты его применения. Считают, в частности, что «в реальном и потенциальном плане» оно может быть использовано само по себе как «в чисто интеллектуальном» смысле, так и «в контексте других социальных наук», как применительно к национальному, так и к международному праву. Другие авторы полагают, что сравнительное правоведение способно выполнять как законодательные функции, так и образовательные. Однако же очень много дискуссий было проведено для того, чтобы прийти к такому, казалось бы, вполне очевидному выводу. Аналогичного мнения о многоаспектности и многофункциональности сравнительного правоведения придерживаются также К. Цвайгерт и X. Кётц, констатирующие, что в наши дни многофункциональность сравнительного правоведения практически уже никем не оспаривается, ибо «совершенно очевидно, что наука никакой страны не может развиваться лишь на основе информации, полученной в рамках собственной правовой системы». Конечно, иные ученые-юристы, специализирующиеся на вопросах внутреннего права, продолжают в значительной степени и до сих пор удовлетворяться «внутринациональными дискуссиями». Сравнительное же правоведение выводит правовую науку из архаического состояния, препятствующего ее развитию, на международный уровень. Международный обмен результатами научных исследований в области естественных наук и медицины — факт столь очевидный, что не требует объяснений. Не существует более немецкой физики, бельгийской химии или американской медицины. Благодаря интернационализации этих наук их национальная принадлежность выражается главным образом лишь в констатации того, насколько значительны достижения различных стран в каждой из них. Как ни странно, по-иному обстоит дело с правовой наукой. Транснациональное единство права и правовой науки на Европейском континенте сохранялось до тех пор, пока римское право служило основным источником права всех образовавшихся там государств. Этому правовому единству соответствовало аналогичное правовое единство «общего права» англоязычного мира, в котором английское и североамериканское право не подвергалось столь сильному влиянию римского права, как право стран континентальной Европы. Единство правовой науки в англо-американском мире сохраняется в значительной степени до сих пор. На Европейском же континенте, наоборот, правовое единство в XVII в. было нарушено. Это произошло в связи с начавшимся процессом кодификации действующего права, основу которого составляли по преимуществу источники римского права. Во второй половине XX столетия правовое единство на Европейском континенте было не только восстановлено, но и поднялось на невиданный до сих пор уровень своего развития. Это создало все необходимые предпосылки для повышения роли и более полной реализации функций соответствующих национальных правовых систем и развивающегося на их основе сравнительного правоведения. Исходя из одной и той же общей посылки о многогранности и многофункциональности сравнительного правоведения, компаративисты разных стран тем не менее решают вопрос о его конкретных функциях и целях по-разному. Одни из них, например, не вдаваясь в подробности понятия функций сравнительного правоведения и определения его причинно-следственных связей и целей, ограничиваются лишь их простым перечислением. Американский теоретик права Ф. Стоун среди причин, побуждающих авторов из разных стран заниматься исследованием проблем не только национального, но и сравнительного права, называет такие, как: а) желание знать и понимать правовую систему не только своей страны, но и других стран; б) стремление в процессе сравнения различных правовых систем узнать, как решаются сходные юридические проблемы своей страны в других странах; в) теоретическая и практическая необходимость сравнительного анализа методов решения сходных проблем в разных странах; г) стремление выявить и раскрыть основные принципы построения и функционирования различных правовых систем. Один из западных компаративистов X. Гуттеридж, рассматривая вопрос об основных целях сравнительного правоведения, считает, что они заключаются «в первую очередь в установлении того, в какой мере существующие различия правовых систем имеют причинно-следственный, постоянный, а в какой — случайный характер; во вторую очередь — в определении самих причин, лежащих в основе этих различий, и их соотношения с общей структурой систем, в которых они проявляются; и наконец, в-третьих, когда речь идет о нормах и институтах права, — в формировании мнения об их позитивных и негативных сторонах с учетом специфических условий их существования и применения». П. Круз, по сути, не проводя различий между функциями и целями сравнительного правоведения, в качестве их своеобразного симбиоза выделяет функции и цели сравнительного правоведения в области науки и образования, в процессе законодательной и правоприменительной деятельности, а также проведения правовых реформ; в процессе формирования, толкования и глубокого понимания правовых норм. Наконец, он особо рассматривает функции и цели сравнительного правоведения в такой весьма сложной и противоречивой сфере деятельности, как сфера систематической унификации и гармонизации права. Другие авторы при определении целей и функций сравнительного правоведения не только не ограничиваются их простым выявлением и перечислением, но и анализируют цели и функции сравнительного правоведения применительно к его различным сторонам и проявлениям (как метода, самостоятельной отрасли знаний и т. п.), пытаются классифицировать их по природе, характеру, реальной значимости в жизни мирового сообщества и каждого, отдельно взятого государства. Первостепенной функцией сравнительного правоведения, отмечают в связи с этим К. Цвайгерт и X. Кётц, является расширение сферы познания. Если под правовой наукой понимать не только толкование национальных законов, правовых принципов и норм, но и исследование моделей для предотвращения и регулирования социальных конфликтов, то становится очевидным, что сравнительное правоведение как метод обладает более широким спектром типовых решений, чем национально замкнутая правовая наука. И прежде всего потому, что решения, содержащиеся в правовых системах мира, уже в силу объективной необходимости более разнообразны и богаче по содержанию, чем те, которые может разработать за время своей короткой жизни ограниченный рамками своей национальной системы юрист, пусть даже обладающий богатым воображением. Сравнительное правоведение, подобно «школе правды», расширяет и обогащает «набор решений» и предоставляет критически настроенному исследователю возможности найти более оптимальное решение для данного времени и места. Что же касается других функций сравнительного правоведения как самостоятельной отрасли знаний и «вызванного ими к жизни международного диалога о проблемах правовой науки», то К. Цвайгерт и X. Кётц считают, что это, во-первых, «осознанное проникновение в различные социумы и культуры нашей планеты» с целью стимулирования процессов отмирания «закоренелых национальных предрассудков» и улучшения взаимопонимания между народами. Во-вторых, что это исключительная полезность сравнительно-правовых исследований для правовых реформ в развивающихся странах. И в-третьих, что это своеобразное стимулирование «посредством сравнительно-правовых исследований постоянной критики собственного порядка» с целью преодоления национально ограниченной «догматической дискуссии» и дальнейшего развития национального права. Среди функций, имеющих особое практическое значение, авторами называются «результаты сравнительно-правовых исследований как материал для законодателя, как инструмент для толкования законодательства, значение сравнительного правоведения для юридического образования и его роль в унификации права». Наконец, третья группа авторов, изучающая цели и функции сравнительного правоведения, фокусирует основное внимание не столько на их выявлении и перечислении или же на классификации функций, сколько на определении основных тенденций их развития. Характерны в этом отношении рассуждения компаративиста Эд. Вайса о том, что по мере своего становления и развития сравнительное правоведение играет все более активную и разностороннюю роль в обеспечении прав человека и гражданина. Не менее примечательны в этом плане также выводы Д. Хендэрсона о том, что за последние годы сравнительное правоведение стало не только «более профессиональным» по сравнению с прежними годами в смысле своего развития на более глубокой профессиональной основе и привлечения на свою сторону более широкого круга специалистов, занимавшихся исключительно его проблемами, но оно стало также «более коммерциализованным и индустриализованным». Сравнительное правоведение теперь все активнее проникает из чисто интеллектуальной сферы приложения в сугубо прикладную, практическую. Из области науки и образования, где оно преимущественно обитало долгие годы, сравнительное правоведение, особенно в послевоенный период, уверенно вошло в правовые офисы, фирмы, «влилось в основной поток коммерции и индустрии». Примеров практического применения сравнительного правоведения в настоящее время существует бесчисленное множество. Сейчас стало вполне обычным явлением, рассуждает по этому поводу Ф. Стоун, когда американскому юристу, имеющему дело с французскими фирмами, нужно весьма профессионально знать французское гражданское и коммерческое право. Государственному департаменту США для эффективной защиты своих граждан в Италии или других странах Западной Европы необходимо иметь исчерпывающее представление о гражданских правах и о процедурах их сильной защиты в этих странах. Американскому бизнесмену, начинающему свое дело в Бразилии, нужно в совершенстве знать законодательство этой страны. Впрочем, замечает автор, это важно не только в отношении законодательства зарубежных государств, но и в отношении своего собственного американского законодательства, весьма различающегося по форме и содержанию в разных штатах. Далеко не каждый американский юрист, работающий в сфере своего национального права, считает себя компаративистом, хотя в силу объективных обстоятельств он таковым должен быть. В отличие от своего английского коллеги, чья профессиональная деятельность внутри страны обычно протекает в рамках общего права, создаваемого и контролируемого британскими судами, или же французского коллеги, который, по крайней мере теоретически, получает ответы на все встающие перед ним юридические вопросы из одного и того же источника права — кодекса, независимо от того, занимается ли он юридической практикой в Париже или в Лионе, юрист Соединенных Штатов Америки постоянно сталкивается с тем фактом, что в каждом штате существует собственное законодательство, значительно отличающееся от законодательств других штатов, что каждый из сорока семи штатов, где функционирует общее право, весьма по-разному приспосабливает его к решению собственных проблем и к своим весьма специфическим условиям. Наряду с названными представлениями о функциях сравнительного правоведения, их видах и тенденциях развития они рассматриваются и в других планах. Например, далеко не редким является рассмотрение функций сравнительного правоведения в прогностическом плане (прогностическая функция), в качестве своеобразного средства сближения законодательства разных стран с точки зрения «общего связующего звена между юристами разных стран, стремящимися понять и быть понятыми, а также способствовать укреплению и развитию мирных отношений между народами». Довольно распространены попытки функционального анализа сравнительного правоведения как средства развития национального права, своеобразного «инструмента национальной юридической техники» в потенциальном плане — весьма эффективного фактора преобразования права. Среди различных целей и функций сравнительного правоведения в научной литературе зачастую указывается также на то, что оно выступает как средство познания различных правовых систем, как своеобразная основа «теоретической юриспруденции», наконец как фактор, помогающий, по убеждению Р. Давида, «понять мировоззрение других и объяснить наши собственные взгляды, организовать в области права то мирное и по возможности гармоничное сосуществование, которое является необходимым условием сосуществования и прогресса нашей цивилизации». Определенную роль сравнительное правоведение призвано сыграть в стимулировании процессов конвергенции различных правовых и политических систем. Теория конвергенции, будучи весьма популярной в 1960—1980-е гг. в академических и либерально настроенных политических кругах, была ориентирована на сближение различных по своему типу и характеру политических и правовых систем. В основе такого сближения должны были лежать расширяющиеся между различными (и прежде всего — между капиталистическими и социалистическими) странами связи. В западной политологии, социологии и отчасти в юриспруденции теории конвергенции придавалось особое значение. Предполагалось, что в результате сближения противоположных по своей социально-классовой природе и характеру систем постепенно будет складываться некая гибридная система, вбирающая в себя лучшие черты социально-политической, экономической и правовой систем социализма и капитализма. Западные теоретики и практики, разделявшие основные положения данной концепции, исходили из того, что по мере сближения социалистической и капиталистической систем роль сравнительного правоведения в этом процессе не только не уменьшается, а наоборот, неизбежно возрастает. С развалом СССР и той системы, которую называли социалистической, ситуация в мире, а вместе с ней и ориентация теорий конвергенции в сфере права и в других областях коренным образом изменились. Это проявилось прежде всего в том, что вместо положений, гласящих о возможности сближения разнотипных систем, все большее место стали занимать положения, акцентирующие внимание на возможности сближения однотипных, но принадлежащих к различным правовым семьям систем. Например, довольно обыденным в западной юридической литературе становится вопрос о возможности и даже практической необходимости сближения системы общего права с системой «гражданского» права или, иными словами, — англосаксонской правовой семьи с романо-германской. Что же касается отношения сторонников теории конвергенции в новых условиях к постперестроечным системам, возникшим на территории прежних социалистических стран, то оно также коренным образом изменилось. Попав в устойчивую зависимость от более развитых в промышленном отношении западных государств, самим ходом событий они были «выведены» за пределы процессов конвергенции. Из субъектов — мнимых или действительных участников процессов конвергенции — они превратились, по сути, в объекты одностороннего воздействия, нередко — манипуляции и навязывания западных стандартов этим странам. Теория конвергенции, сближения различных политических и правовых систем в отношении этих стран фактически была заменена «демократической» практикой одностороннего насаждения, внедрения западных институтов и представлений в этих странах. В этом плане весьма показательны рассуждения одного из современных философов К. Поппера о том, каким образом в правовом отношении обустроить Россию. В письме «Моим русским читателям» (1992) К. Поппер, высказывая глубокую мысль о том, что «уголовное законодательство отличается от гражданского» и что «в противоположность уголовному законодательству, которое воистину — необходимое зло, гражданское законодательство — великое благо», пишет о том, что ему «кажется очевидным», что для правового обустройства России «кратчайшим путем» в рыночных условиях является путь «заимствования Россией одной из утвердившихся на Западе правовых систем». Это, конечно «не вполне совершенный путь», но тем не менее автор его нам довольно настойчиво предлагает. Более того, известный философ весьма смело и серьезно конкретизирует свое предложение. Он, в частности, полагает, что «двумя наиболее очевидными возможностями для России являются германское и французское законодательства». По его мнению, «это обусловлено историческими причинами: в Великобритании никогда не существовало кодекса законов, который можно было бы перенять целиком, а многочисленные американские правовые системы, различные в разных штатах США, развивались постепенно иммигрантами из Великобритании в соответствии с их специфическим опытом индустриализации. Поэтому, подобно британцам, американцы не создали законодательной системы, которую можно было бы позаимствовать целиком». Конечно, заключает автор, «если какую-то систему перенять полностью, то она может пробуксовать. Российскому парламенту предстоит корректировать ее по мере необходимости: такая корректировка и составляет большую часть парламентской работы во всех современных государствах». Но будем касаться рассуждений и предложений К. Поппера в сфере правового развития России по существу. Это отдельная тема. К тому же трудно сказать, дабы не обидеть ученого, чего больше в его рассуждениях — политико-правовой наивности или же «правовой» некомпетентности. Многовековый опыт, касающийся попыток адаптации отдельных правовых актов, не говоря уже о «законодательных системах», которые можно было бы «позаимствовать целиком», со всей очевидностью свидетельствует о том, что это далеко не всегда надежное и реальное дело, а тем более — «кратчайший путь» создания новой правовой системы в России или в любой другой стране. Обратим внимание лишь на назидательную форму и манеру рассуждений и заявлений автора. Это, в частности, безапелляционные заявления о том, что России не удастся быстро восстановить традиции и свободный рынок, «если основываться на одном лишь российском опыте». Это — формулирование очередных задач российского государства по изданию «хороших» законов и установлению власти закона. Это — своеобразные указания-рекомендации о необходимости «воспитания юристов, принимающих законодательство всерьез». Это, наконец, назидательные рассуждения автора по поводу того, что наиболее важными работниками являются «работники судебных органов, особенно судьи и частные адвокаты»; глубокомысленные суждения относительно того, что «частные адвокаты» должны быть «по-настоящему частными», ибо «это единственная гарантия, что они будут служить Закону, а не только интересам находящегося у власти правительства». Эти рассуждения западного философа со всей очевидностью свидетельствуют о радикальном изменении характера отношений ведущих западных государства, а вместе с тем и политически обслуживающих их идеологов к постсоветской России и ко всем другим государствам, возникшим на развалинах бывшего социалистического лагеря. Если ранее функционировавшая в системе западной политологии и идеологии теория конвергенции a priori исходила из необходимости развития отношений равноправного партнерства и сотрудничества взаимосвязанных между собой и взаимодействующих друг с другом систем, то изменившиеся в начале 1990-х гг. в бывших социалистических государствах политические, экономические и другие реалии послужили основой для возникновения совсем иных отношений. Несомненно, прав В. Н. Синюков, констатируя тот факт, что в современных условиях фактическая политика западных стран, на словах ратующих за равноправное сотрудничество и партнерство с Россией и другими «вновь образованными демократиями», за скорейшее их «возвращение» в Европейское сообщество, на деле направлена на политическую и культурную ассимиляцию этих государств, выражающуюся «в лучшем случае в стратегии покровительства, вразумления или просто игнорирования России, а в худшем — давления, дискриминации и грубого политического, экономического и даже военного диктата». Означает ли все сказанное, что в новых условиях теория конвергенции, а вместе с ней и соответствующая функция сравнительного правоведения, направленная на объективное стимулирование лежащих в ее основе процессов, ушла в прошлое, стала достоянием прежней истории? В отношении современной России и других бывших социалистических государств, порвавших со своим политическим и идеологическим прошлым, — да. В настоящее время эти страны прочно находятся в области западного влияния, и в отношениях с ними отпала всякая политическая и идеологическая необходимость использования либеральных по своему характеру постулатов теории конвергенции. Что же касается других государств, официально стоящих на позициях социализма, таких как Китай, Северная Корея, Вьетнам и Куба, то в отношении их вовсе не исключается в будущем возможность реанимации основных положений теории конвергенции. В этом случае также не исключается возможность усиления роли и функциональной значимости сравнительного правоведения в создании благоприятных условий (например, путем форсированной унификации или взаимной адаптации отдельных норм и институтов, принадлежащих к различным правовым системам) и в стимулировании процессов конвергенции или аналогичных им процессов. Особого внимания при рассмотрении функций сравнительного правоведения, проблем их классификации, «привязывания» их к различным теориям и сторонам сравнительного правоведения, так же как и выявления тенденций их развития, заслуживает вопрос о соотношении функций сравнительного правоведения и национального права. Вопрос этот довольно сложный, противоречивый, неоднократно поднимавшийся в литературе и требующий к себе особого подхода. Дело в том, что он неизбежно затрагивает такие весьма непростые проблемы, как вопрос о соотношении международного и национального (внутригосударственного) права, где первое далеко не всегда и не бесспорно занимало приоритетное место по сравнению со вторым; вопрос о соотношении государства и права, государства и сравнительного правоведения; вопрос об иерархии взаимоотношений сравнительного правоведения и национального права и др. В научной литературе существуют разные мнения относительно того, как взаимосвязаны и взаимодействуют между собой сравнительное правоведение и национальное право, каков характер их взаимоотношений. Одни авторы утверждают, например, что сравнительное правоведение и национальное право имеют одинаковый статус, что сравнительное правоведение является такой же полноценной и вполне самостоятельной дисциплиной, как и национальное право. Соответственно, признается, что выполняемые ими функции имеют совершенно равнозначный характер. Другие же авторы полагают, что в одних своих функциональных проявлениях сравнительное правоведение по отношению к национальному праву имеет вполне самостоятельный, равнозначный характер, тогда как в других носит вспомогательный характер. Самостоятельный характер сравнительного правоведения проявляется, в частности, когда осуществляются такие присущие ему функции, как функция выявления и исследования сходства и различия сравниваемых правовых норм, систем и институтов, а также функция «рассмотрения общих тенденций правовой жизни тех народов, правовые системы которых стали предметом исследования». Во всех остальных случаях сравнительное правоведение в функциональном плане выступает по отношению к национальному праву как вспомогательная дисциплина. Не касаясь всех сторон и аспектов взаимосвязи и взаимодействия сравнительного правоведения и национального права, выскажем, однако, предположение, что в функциональном плане сама постановка вопроса о том, являются ли функции сравнительного правоведения по отношению к функциям национального права главными или вспомогательными, второстепенными, имеет скорее риторический, нежели рациональный, прагматический характер. Оснований для такого предположения довольно много. Наиболее важные из них сводятся к тому, что на современном этапе развития сравнительного правоведения, когда еще не сложилось устойчивого представления о понятии и видах его функций, практически невозможно определить, хотя бы со средней долей уверенности и достоверности, ни собственную градацию функций сравнительного правоведения в зависимости от степени их социальной значимости и политико-правовой важности, ни их иерархию, если таковая имеет место во взаимоотношениях с функциями национального права. В отечественной и зарубежной научной литературе по компаративистике позиция по данному вопросу еще не выработана. Нет пока еще достаточно четкого критерия, с помощью которого можно было бы установить не только степень важности и нужности тех или иных функций сравнительного правоведения, но и возможности определить иерархию в их взаимоотношениях с функциями национального права. Кроме того, компаративистами разных стран даже не поставлен вопрос о критериях определения степени сравнимости и сопоставимости функций сравнительного правоведения и национального права. Ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что функции сами по себе как общеродовые явления и понятия не только формально сравнимы между собой, но и по сути сопоставимы. Однако вопрос заключается в том, в какой мере они являются таковыми, что у них общего и особенного, какова степень их общности и какова «мера» их особенности. А главное — как и с помощью какого объективного основания определяются уровень и характер их общности и особенности. Вопросы не покажутся вовсе тривиальными, если учесть, с одной стороны, весьма значительную специфику национального и сравнительного правоведения, а с другой — весьма различный подход, обусловленный этой спецификой, к определению и раскрытию характера и содержания выполняемых ими функций. Чтобы убедиться в этом, обратимся вначале к функциям национального права — их понятию, социально-классовому характеру и содержанию. Какой смысл вкладывается в понятие и термин «функция» национального (внутригосударственного) права? С чем прежде всего ассоциируется ее содержание? Отвечая на эти вопросы с учетом специфики национального права по отношению к сравнительному правоведению, необходимо иметь в виду прежде всего следующее. Во-первых, функции национального права, выступая в формально-юридическом смысле в виде основных направлений его воздействия на общественные отношения, на общественную жизнь, имеют в своей основе не некие абстрактные в социальном плане общечеловеческие, глобальные, своего рода вселенские ценности, а вполне определенные ценности национальные (в пределах конкретного общества или государства) или же региональные (в пределах нескольких объединившихся между собой стран). Разумеется, ни одна национальная система права не может не отражать наряду с национальными и межнациональными более глобальные по природе ценности. Они всегда очень тесно связаны и переплетаются между собой. Однако доминирующую роль в этом переплетении неизменно выполняют первые по отношению ко вторым. Во-вторых, в основе функций национального права, в отличие от функций сравнительного правоведения, всегда лежат не общие по своей природе и характеру межнациональные цели и интересы, а вполне конкретные национальные цели и интересы. Вполне понятно, что национальные цели и интересы закладываются не только в сущность, содержание и социальное назначение функций национального права. Они находят определенное отражение и в функциях сравнительного правоведения. Ибо не будь этого, практическая значимость сравнительного правоведения для каждого отдельного общества и государства потеряла бы всякий смысл. Однако они не играют при этом определяющей роли. И в-третьих, функции национального права непосредственно связаны со своим национальным обществом и государством, имеют прямое воздействие на это общество и государство. Важно отметить, что данная связь и прямое воздействие национального права на «свое» общество и государство имеют не временный, а постоянный характер. Они не меняются по своей юридической природе и характеру в зависимости от изменения формы или иных особенностей государства и права. Государство и право взаимозависимы друг от друга, но в то же время они относительно самостоятельны. Если государство издает правовые акты, обеспечивает их соблюдение и в случае неисполнения содержащихся в них требований применяет принудительную силу, то право, в свою очередь, активно воздействует на государство путем установления общеобязательных для всех его органов, должностных лиц и организаций правил поведения. С помощью норм права закрепляется их статус, определяются рамки их деятельности, устанавливаются их структура, порядок деятельности и взаимоотношений. Но это не означает, что такая взаимосвязь и взаимозависимость относятся лишь к определенному типу государства и права, а не имеет общего, фундаментального характера, так же как и функции национального права по отношению к государству и обществу. По отношению к государству и обществу национальное право всегда выступает прежде всего как регулятор общественных отношений. Оно регулирует сложившиеся в обществе экономические, политические и иные отношения. Право закрепляет существующий в той или иной стране государственный и общественный строй. В этом заключаются одна из его функций и назначение. Устанавливая конкретные права и обязанности сторон (граждан, должностных лиц, общественных и государственных организаций), национальное право вносит определенный порядок в общество и государство, создает юридические предпосылки для его деятельности и эффективности. Именно поэтому каждое государство стремится не только к изданию отвечающих его интересам законов и других правовых актов (постановлений, декретов, распоряжений и т. п.), но и к их точному осуществлению. Не случайно в таких фундаментальных юридических актах, как, например Кодекс Наполеона, особо указывается на то, что «законы являются подлежащими исполнению на всей французской территории», что «нельзя нарушать частными соглашениями законов, затрагивающих общественный порядок и добрые нравы», и что судья, который откажется судить «под предлогом молчания, темноты или недостаточности закона», может подлежать преследованию по обвинению в отказе в правосудии». Наряду с функциями закрепления и регулирования общественных отношений национальное право в любом обществе и государстве выполняет также воспитательную роль, которая проявляется в том, что закон опирается не только на государственное принуждение, но и на убеждение, и это положение имеет общее, фундаментальное значение. Небезынтересно отметить, что еще римские юристы придавали огромное нравственное и воспитательное значение праву. Цицерон, например, считал, что «закону свойственно также и стремление кое в чем убеждать, а не ко всему принуждать силой и угрозами». По его мнению, каждому закону должно сопутствовать введение (преамбула), цель которого — укрепить «божественный авторитет закона» и использовать страх Божьего наказания для предотвращения его нарушения. На авторитет, воспитательную роль закона и на Божью кару уповали не только римские юристы и философы, но и многие мыслители более поздних времен. «Величие и ничтожность человека настолько зримы, — писал великий французский философ Вольтер, — что истинной религией необходимо поучать нас тому, что в человеке заложен некий огромный принцип величия и одновременно — некий огромный принцип ничтожества». Воспитательная роль права проявляется и в том, что оно призвано развивать в людях чувство справедливости, правды, добра, гуманности. Закон есть «царь всех божественных и человеческих дел», — с пафосом провозглашали римские юристы. Нужно только, чтобы он стоял «во главе как добрых, так и злых», служил «мерилом справедливого и несправедливого», чтобы он приказывал делать то, что «должно быть совершаемо». Помимо названных национальное право по отношению к любому обществу и государству выполняет и иные задачи. Данный вывод имеет общий, универсальный, неподверженный сиюминутным политическим или иным влияниям характер. Внимание! Авторские права на книгу "Сравнительное правоведение. Учебник. 2-е издание" (Марченко М.Н.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
