Наука, паранаука и псевдонаука. От алхимии к химии, от астрологии к астрономии

Ивин А.А.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Наука Издательство: Проспект Дата размещения: 03.08.2015 ISBN: 9785392189755 Язык: Объем текста: 273 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Глава 1. Что такое наука

Глава 2. Паранаука и псевдонаука

Глава 3. Возникновение и развитие науки

Глава 4. Основные требования научного метода

Глава 5. Идеалы и нормы науки

Глава 6. Научное обоснование и научная критика

Глава 7. Социальные и гуманитарные науки

Глава 8. Наука и природа человека

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 6.
НАУЧНОЕ ОБОСНОВАНИЕ И НАУЧНАЯ КРИТИКА

1. ЗНАНИЕ, УБЕЖДЕНИЕ, ВЕРА, СОМНЕНИЕ

Прежде чем перейти непосредственно к проблемам научного обоснования и научной критики, следует вкратце остановиться на важных и с точки обоснования, и в отношении критики понятиях знания, убеждения, веры и сомнения.

Знание в узком смысле слова и знание в широком смысле

Знание является связующей нитью между человеческим духом, природой и практической деятельностью. В самом общем смысле знать — значит иметь ясное, обоснованное представление о том, что есть или должно быть.

Долгое время считалось, что знать можно только истину. Когда стало очевидным, что человек — активное существо, не способное жить вне практической деятельности по преобразованию мира, к знанию были отнесены также ценности, говорящие не о том, что есть, а о том, что должно быть. Знать можно, таким образом, не только истину, но и добро и красоту, не сводимые к истине.

К примеру, мы знаем, что человек должен быть честным. Но это не истина, а именно утверждение о долженствовании. Люди не всегда честны, но это не мешает нам утверждать, что от человека требуется честность. И чем больше нечестных людей в обществе, тем с большей настойчивостью мы настаиваем на требовании честности. Наши представления о том, что следует заботиться о близких, что нельзя задаваться и представлять себя центром Вселенной и т. п. — все это знание, хотя касается оно не того, что есть, а того, что должно быть.

Человек не только познает мир, но и действует на основе полученного знания. Это означает, что знание включает не одни лишь представления о том, что имеет место, но и планы на будущее, оценки, нормы, обещания, предостережения, идеалы, образцы и т. п. У человека есть достаточно ясные, обоснованные представления о добре и его противоположности — зле. Но добро — не разновидность истины, как считалось когда-то. Утверждения о хорошем и плохом, достойном и недостойном не являются истинными или ложными. Истина не меняется со временем. Добро же является разным в разные эпохи и в разных обществах.

Если, например, современный бизнес стремится опираться на принцип «Честность — лучшая политика», то в условиях зарождавшегося капитализма ориентация была совершенно иной, и мошенничавшие торговцы благодушно оправдывались: «Не обманешь — не продашь». Когда Вольтер в ХVШ веке сказал: «Хитрость — ум дураков», над ним едва ли не смеялись. И только спустя два века стало ясно, что в принципе он был прав: только ограниченный человек делает хитрость основой своего поведения и своей деятельности.

Кроме добра, явно не являющегося истиной, существует также красота. Прекрасное — это ценность, и оно ближе к добру, чем к истине. Истина одна и та же во все времена и для всех людей, красота является разной в разные эпохи и у разных народов. Когда-то о портрете Джоконды Леонардо да Винчи говорили, что это такая живопись, какой она и должна быть. Но во второй половине прошлого века это говорили уже о картине американского художника-модерниста М. Дюшана, пририсовавшего Джоконде бессмысленные, казалось бы, усики. Красота — не частный случай истины. Вместе с тем она не является и добром. Быть прекрасным — значит вызывать незаинтересованное, неутилитарное удовольствие. Но если нет заинтересованности и что-то созерцается вне всякой пользы, то, соответственно, нет и добра.

Человек — деятельностное существо, и в основе его деятельности лежит знание. Животное действует на основе врожденных и благоприобретенных инстинктов. Деятельность человека опирается в первую очередь не на его инстинкты, а на его знания. Не случайно еще древние греки определяли человека как разумное животное (homo sapiens). Разум, способный порождать знание, является той чертой, которая отличает человека от всех иных животных. В ХIХ веке американский антрополог Л. Морган определил человека как животное, производящее орудия труда. Основное направление выделения людей из числа всех животных при этом не изменилось, оно только конкретизировалось: человек — не просто разумное животное, а животное, использующее свой разум, а значит, и добываемые с его помощью знания, для производства орудий труда.

На заре нового времени английский философ Ф. Бэкон заявил: «Знание — это сила». В ту эпоху, когда человек во многом еще полагался на милость Бога, такое заявление звучало смело. Оно, в сущности, означало, что человеку не нужно терпеливо ждать рая на небесах, а следует активно выстраивать свою жизнь, рассчитывая только на свои силы, и в особенности на прогресс в познании природы и общества.

В ХХ веке с особой очевидностью обнаружилось, что человек, способный познать многое, приобретает знание и о том, что он способен обратить — а иногда и обращает — против самого себя. Бурное развитие промышленности, опирающееся на познание природы, ведет к расточительному использованию не возобновляемых природных ресурсов (нефть, газ, руды и т. д.), к грозящему катастрофой общему потеплению климата на Земле, к бурному росту населения, чреватому перенаселением планеты и т. д. Познавая мир, человек изобрел и то, относительно чего хотелось бы, быть может, чтобы оно навсегда осталось неизвестным: ядерное, химическое и бактериологическое оружие, национал-социалистические и коммунистические социальные теории, приведшие к гибели десятки миллионов людей, и т. д. Можно повторить вслед за Бэконом, что знание — действительно могучая сила. Однако, наученные опытом двух мировых войн, жестоких тоталитарных режимов и безуспешных пока попыток решения глобальных проблем человечества, мы должны добавить, что знание — не только огромная, но и опасная сила. Настолько опасная, что она способна — при неблагоразумном ее использовании — привести человеческую цивилизацию к гибели.

Различие между знанием в широком смысле слова и знанием в узком смысле имеет прямое отношение к логике. Логичными, подчиняющимися законам логики должны быть не только рассуждения с описательными посылками, способными быть истинными или ложными, но и рассуждения, включающие оценки, нормы, обещания, декларации и т. д., стоящие за пределами «царства истины». В современной логике возникли такие разделы, как логика оценок, логика норм и др., существенно расширяющие область логических исследований. Но не разработаны семантические теории для этих новых разделов.

О понятии убеждения

Понятие убеждения уже понятие знания. Всякое знание является также убеждением, но не наоборот. Убеждение — это первый шаг к знанию, но еще не знание. Нужно подчеркнуть, что теория аргументации, о которой далее придется говорить, изучает именно способы влияния на убеждения других людей, тем самым, но не непосредственно, — на их знания.

Убеждение изучается многими науками: психологией, логикой, лингвистикой, философией, теорией социальной коммуникации и др. Особое место среди них занимает теория аргументации, систематизирующая и обобщающая то, что говорят об убеждении другие дисциплины. Эта теория отвечает на вопросы о способах обоснования и опровержения убеждений, о зависимости этих способов от аудитории и обсуждаемой проблемы, о своеобразии обоснования в разных областях мышления и деятельности — от естественных и гуманитарных наук и до идеологии, пропаганды и искусства и др.

Убеждение представляет собой уверенность в том, что определенное высказывание (положение) должно быть принято в силу имеющихся оснований.

Предметом убеждения может быть не только отдельное высказывание, но и целостная система высказываний: сообщение о каких-то событиях, доказательство, концепция, теория и т. п.

Убеждение не совпадает ни с истиной, ни с верой, лишенной сколько-нибудь отчетливых оснований («слепой верой»). Когда утверждение истинно, описываемая им ситуация реально существует. Но если утверждение представляет собой чье-то убеждение, это не означает, что ему что-то соответствует в действительности. В отличие от чистой веры, способной служить основанием самой себя, убеждение предполагает определенное основание. Последнее может быть слабым, фантастическим или даже внутренне противоречивым, но, тем не менее, оно должно существовать.

Отношения между знанием, убеждением и верой можно представить с помощью следующей схемы:

Убеждение представляет собой, таким образом, веру, имеющую под собой определенные основания.

Убеждение стоит между истиной и чистой, или, как чаще говорят, слепой верой, не предполагающей никаких оснований. Нейтральность — это отсутствие веры или неверия по поводу того или иного факта или события. Все то, над чем мы вообще не задумываемся и отношение к чему остается неясным или неинтересным для нас, является нейтральным.

Противоположностью истины является заблуждение. Противоположность убеждения — сомнение, противоположность веры — неверие.

Истина и добро могут быть промежуточными целями аргументации, но конечная ее задача — убедить аудиторию в справедливости предлагаемого ее вниманию положения, склонить ее к принятию этого положения и, возможно, к действию, предполагаемому им.

Это означает, что оппозиции «истина — ложь» и «добро — зло», важные для других областей знания, не являются ключевыми ни в аргументации, ни соответственно в ее теории. Аргументы могут приводиться не только в поддержку тезисов, представляющихся истинными, но и в поддержку заведомо ложных или неопределенных тезисов. Аргументированно могут отстаиваться не только добро и справедливость, но и то, что кажется или впоследствии окажется злом.

Сомнение

Сомнение — неуверенность, колебания в том, следует ли принимать в качестве истинного, правильного или эффективного какое-то утверждение или систему утверждений.

В зависимости от характера утверждения можно говорить о сомнении в истинности описания, сомнении в эффективности (правильности) оценки. В зависимости от той области, к которой относится сомнение, оно может быть теоретическим, нравственным, религиозным и т. д.

Августин, а позднее Р. Декарт придавали сомнению важное методологическое значение и считали его предварительной ступенью познания. Декарт настаивал на необходимости возможно более полного и радикального сомнения и считал, что вполне достоверно лишь положение «Я мыслю, следовательно, я существую».

В философии ХХ в. отношение к сомнению усложнилось, и сомнение перестало считаться необходимым предварительным условием познания.

Л. Витгенштейн полагал, что вообще нельзя начинать с сомнения, поскольку для него всегда нужны веские основания, и что есть категории утверждений, в приемлемости которых неразумно сомневаться. Выделение этих классов утверждений непосредственно связано с системным характером человеческого знания, с его внутренней целостностью и единством.

Связь обосновываемого утверждения с той системой утверждений, в рамках которой оно выдвигается и функционирует, существенным образом влияет на эмпирическую проверяемость этого утверждения и, соответственно, на ту аргументацию, которая может быть выдвинута в его поддержку.

В контексте своей системы («практики», «языковой игры», по выражению Витгенштейна) утверждение может приниматься в качестве несомненного, не подлежащего критике и не требующего обоснования по меньшей мере в двух случаях.

Во-первых, если отбрасывание этого утверждения означает отказ от определенной практики, от той целостной системы утверждений, составным элементом которой оно является. Например, утверждение «Небо голубое» не требует проверки и не допускает сомнения, иначе будет разрушена вся практика визуального восприятия и различения цветов. Сомневаясь в утверждении «Солнце завтра взойдет», мы подвергаем сомнению всю естественную науку. Сомнение в достоверности утверждения «Если человеку отрубить голову, то обратно она не прирастет» ставит под вопрос всю физиологию и т. д.

Эти и подобные им утверждения обосновываются не эмпирически, а ссылкой на ту устоявшуюся и хорошо апробированную систему утверждений, составными элементами которой они являются и от которой пришлось бы отказаться, если бы они оказались отброшенными.

В начале прошлого века английский философ Дж. Мур ставил вопрос: как можно было бы обосновать утверждение «У меня есть рука?» Согласно Витгенштейну, ответ на этот вопрос является простым: данное утверждение очевидно и не требует никакого обоснования в рамках человеческой практики восприятия; сомневаться в нем значило бы поставить под сомнение всю эту практику.

Во-вторых: утверждение должно приниматься в качестве несомненного, если в рамках соответствующей системы утверждений оно стало стандартом оценки иных ее утверждений, в силу чего сделалось предписанием (прескрипцией) и утратило свою эмпирическую проверяемость.

Среди таких утверждений, перешедших из разряда описаний в разряд оценок, можно выделить две разновидности: утверждения, не проверяемые в рамках определенной, достаточно узкой практики, и утверждения, не проверяемые в рамках любой, сколь угодно широкой практики. Например, человек, просматривающий почту, не может сомневаться в своем имени, пока не занят этой деятельностью.

Ко второй разновидности относятся утверждения, названные Витгенштейном «методологическими»: «Существуют физические объекты», «Земля существовала до моего рождения», «Объекты продолжают существовать, даже когда они никому не даны в восприятии» и т. п. Связь этих утверждений с другими нашими убеждениями практически всеобъемлюща. Подобные утверждения зависят не от конкретного контекста, а от совокупности всего воображаемого опыта, в силу чего пересмотр их практически невозможен.

Имеется, таким образом, пять типов утверждений, по-разному относящихся к практике их употребления:

1) утверждения, относительно которых не только возможно, но и разумно сомнение в рамках конкретной практики;

2) утверждения, в отношении которых сомнение возможно, но не является разумным в данном контексте (например, результаты надежных измерений; информация, полученная из заслуживающего доверия источника);

3) утверждения, не подлежащие сомнению и проверке в данной практике под угрозой ее разрушения;

4) утверждения, ставшие стандартами оценки иных утверждений и потому не проверяемые в рамках данной практики, однако допускающие проверку в других контекстах;

5) методологические утверждения, не проверяемые в рамках любой практики.

Можно предположить, что утверждения типа 3 всегда входят в состав утверждений типа 4 и являются стандартами оценки других утверждений. Эти два типа утверждений можно сделать предметом сомнения, проверки и обоснования, выйдя за пределы их практики, поместив их в более широкий или просто иной контекст.

Что касается методологических утверждений, входящих во всякую мыслимую практику, аргументация в их поддержку может опираться только на убеждение в наличии тотального соответствия между совокупностью наших знаний и внешним миром, на уверенность во взаимной согласованности всех наших знаний и опыта.

2. КЛАССИФИКАЦИЯ СПОСОБОВ ОБОСНОВАНИЯ

Не существует каких-либо способов обоснования, которые применялись бы только в науке и не находили применения ни в каких иных областях, в частности в паранауке и псевдонауке. Нет, в частности, доступной лишь науке особой «научной индукции», способной вести от истинных посылок к истинному, а не к проблематичному заключению; нет таинственной «научной интуиции», которая позволяет ученому усматривать научные законы и теории, недоступные интуиции иного человека, и т. п. Отличить науку от паранауки и псевдонауки можно, скорее, не по использованию в последних особых, так сказать «ненаучных», способов обоснования, а по обилию логических ошибок, допускаемых в процессе обоснования, и по широкому использованию в процессе обоснования ссылок на интуицию, здравый смысл, веру и т. п.

Наука не отличается от других сфер теоретического мышления наличием каких-то специфических, не используемых в других сферах мышления, приемов обоснования своих положений. В научном обосновании используются те же способы убеждения, которые находят применение во всяком теоретизировании.

Своеобразие науки — в особой иерархизации обычных приемов обоснования, в расположении этих приемов в своего рода пирамиду. Основанием этой пирамиды служат способы обоснования, непосредственно связанные с опытом, ее вершиной являются те научные и регулятивные принципы, которые представляются настолько обоснованными и убедительными, что могут использоваться в качестве критериев приемлемости новых научных утверждений.

Универсальное и контекстуальное (неуниверсальное) обоснование

В качестве основания классификации способов обоснования далее используется характер аудитории, на которую распространяется воздействие аргументации. Все способы аргументации можно разделить по этому основанию на универсальные и контекстуальные (неуниверсальные).

Универсальная аргументация в принципе применима и эффективна в любой аудитории.

К универсальным способам аргументации относятся прямое опытное подтверждение, косвенное эмпирическое подтверждение (в частности, подтверждение в опыте следствий), многообразные способы теоретической аргументации: логическое обоснование, системная аргументация, методологическая аргументация и др.

Контекстуальная (неуниверсальная) аргументация эффективна лишь в определенных аудиториях.

Контекстуальные способы обоснования охватывают аргументы к традиции и авторитету, к интуиции и вере, к здравому смыслу и вкусу и др.

Граница между универсальной и контекстуальной аргументацией относительна. Способы аргументации, представляющиеся на первый взгляд универсальными, могут оказаться неэффективными в конкретной аудитории. И наоборот, некоторые контекстуальные аргументы, подобные аргументам к традиции или интуиции, могут оказаться убедительными едва ли не в любой аудитории.

Универсальные способы обоснования иногда характеризуются как «рациональные», а контекстуальные — как «нерациональные» или даже как «иррациональные». Такое различение не является, однако, оправданным. Оно резко сужает сферу «рационального», исключая из нее большую часть гуманитарных и практических рассуждений, немыслимых без использования «классики» (авторитетов), продолжения традиции, апелляции к здравому смыслу, вкусу и т. п.

Для научной аргументации характерно, что в ней стремятся принимать во внимание, прежде всего, внутренний фактор — характер самой излагаемой концепции или гипотезы, оставляя в стороне то, кто и в какой форме ее высказывает, и то, к какому конкретно научному сообществу адресуется новая идея.

В реальности, однако, влияния внешних факторов убеждения не удается избежать даже в научной дискуссии.

Аргументация обращена в первую очередь к разуму человека, его мышлению, а уже затем к его чувствам, воле, подсознанию.

Контекстуальное обоснование должно быть принято как необходимый составной элемент рациональной аргументации. Этого требует правильное понимание той конечности, которая господствует над человеческим бытием и историческим сознанием: человек погружен в историю, особенности его мышления и сам горизонт его мышления определяются эпохой.

Эмпирическое и теоретическое обоснование

Все многообразные способы универсального обоснования можно разделить на эмпирические и теоретические.

Эмпирическое обоснование — аргументация, неотъемлемым элементом которой является ссылка на опыт, на эмпирические данные.

Теоретическое обоснование — аргументация, опирающаяся на рассуждение и не пользующаяся непосредственно ссылками на опыт.

Различие между эмпирическим и теоретическим обоснованием относительно, как относительна сама граница между эмпирическим и теоретическим знанием. Нередки случаи, когда в одном и том же процессе аргументации соединяются и ссылки на опыт, и теоретические рассуждения.

Способы эмпирического обоснования знания называются также эмпирическим подтверждением, или верификацией.

Подтверждение может быть прямым, или непосредственным, и косвенным.

Эмпирическое обоснование применимо, строго говоря, только для поддержки описательных утверждений. Оценки, нормы, декларации, клятвы, предостережения, решения, идеалы и иные выражения, тяготеющие к оценкам, не допускают эмпирического подтверждения и обосновываются иначе, чем ссылками на опыт. В случае таких выражений вообще неуместна эмпирическая аргументация. Ее использование с намерением убедить кого-то в приемлемости определенных решений, норм, идеалов и т. п. следует отнести к некорректным приемам аргументации.

Разнообразные способы универсальной и контекстуальной аргументации рассматриваются далее. Они составляют основу всех способов аргументации, но ими, конечно, не исчерпывается множество возможных приемов убеждения. В частности, среди перечисленных способов аргументации отсутствуют два из тех способов, которыми особенно активно занималась когда-то теория аргументации. Это убеждение с помощью красиво построенной речи и убеждение путем использования определенных психологических особенностей аудитории.

3. ЭМПИРИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ

Пять органов чувств человека — зрение, слух, осязание, обоняние и вкус — являются теми окнами, через которые человек воспринимает окружающий его мир. Данные этого восприятия составляют конечную основу и фундамент человеческого знания. Никаких других — «шестых», «седьмых» и т. п. — чувств, способных служить источниками знания о мире, не существует.

Всякая наука претендует на эмпирическое или подобное ему подтверждение, на соответствие своих теорий реальному положению вещей и реальной человеческой деятельности. Исключением из этого общего требования к научному знанию не являются ни социальные и гуманитарные науки, ни математика и логика, ни даже нормативные науки. Характер соответствия утверждений изучаемой реальности меняется вместе с изменением этой реальности и изменением тех требований, которые предъявляются к результатам ее исследования, но само требование соответствия научной теории эмпирическим данным всегда остается в силе.

Прямое подтверждение

Прямое подтверждение — это непосредственное наблюдение тех явлений, о которых говорится в обосновываемом утверждении.

Хорошим примером прямого подтверждения служит доказательство гипотезы о существовании планеты Нептун. Французский астроном Ж. Леверье, изучая возмущения в орбите Урана, теоретически предсказал существование Нептуна и указал, куда надо направить телескопы, чтобы увидеть новую планету. Когда самому Леверье предложили посмотреть в телескоп, чтобы убедиться, что найденная на «кончике пера» планета существует, он отказался: «Это меня не интересует, я и так точно знаю, что Нептун находится именно там, где и должен находиться, судя по вычислениям».

Это была, конечно, неоправданная самоуверенность. Как бы ни были точны вычисления Леверье, до момента непосредственного наблюдения утверждение о существовании Нептуна оставалось пусть высоко вероятным, но только предположением, а не достоверным фактом. Могло оказаться, что возмущения в орбите Урана вызываются не неизвестной пока планетой, а какими-то иными факторами. Именно так и оказалось при исследовании возмущений в орбите другой планеты — Меркурия.

При косвенном подтверждении речь идет о подтверждении логических следствий обосновываемого утверждения, a не о прямом подтверждении самого утверждения.

Теоретическая нагруженность фактов

Чувственный опыт человека — его ощущения и восприятия — источник знания, связывающий его с миром. Обоснование путем ссылки на опыт дает уверенность в истинности таких утверждений, как «Эта роза красная», «Холодно», «Стрелка вольтметра стоит на отметке 17» и т. п. Нетрудно, однако, заметить, что даже в таких простых констатациях нет «чистого» чувственного созерцания. У человека оно всегда пронизано мышлением, без понятий и без примеси рассуждения он не способен выразить даже самые простые свои наблюдения, зафиксировать самые очевидные факты.

Например, мы говорим: «Этот дом голубой», когда видим дом при нормальном освещении и наши чувства не расстроены. Но мы скажем «Этот дом кажется голубым», если мало света или мы сомневаемся в нашей способности или возможности наблюдения.

К восприятию, к чувственным данным мы примешиваем определенное теоретическое представление о том, какими видятся предметы в обычных условиях и каковы эти предметы в других обстоятельствах, когда наши чувства способны нас обмануть.

Даже наш опыт, получаемый из экспериментов и наблюдений, не состоит из неких «данных». Скорее, он состоит из сплетения догадок-предположений, ожиданий, гипотез и т. п., с которыми связаны принятые нами традиционные научные и ненаучные знания и предрассудки. Такого явления, как чистый опыт, полученный в результате эксперимента или наблюдения, просто не существует. Нет опыта, не содержащего соответствующих ожиданий и теорий. Нет никаких чистых «данных» и эмпирически данных «источников знания», на которые мы могли бы опереться при проведении нашей критики.

Опыт не существует сам по себе. Он существенно предопределен той задачей, которая стоит перед исследователем, принятой им точкой зрения или теорией. Вера в то, что можно начать научное исследование с одних чистых наблюдений, не имея чего-то похожего на теорию, лишена оснований. Справедливость этого можно проиллюстрировать на примере одного англичанина, который всю свою жизнь посвятил науке, описывая каждую вещь, попадавшуюся ему на глаза, и завещал свое бесценное собрание наблюдений Королевскому научному обществу для использования в качестве исходных данных. Хотя вещи иногда копить полезно, наблюдения копить нельзя. Одну из своих лекций для студентов-физиков в Вене Поппер начал словами: «Возьмите карандаш и бумагу, внимательно наблюдайте и описывайте ваши наблюдения!» Они спросили, конечно, что именно они должны наблюдать. Ясно, что простая инструкция «Наблюдайте!» является абсурдной.

Наблюдение всегда имеет избирательный характер. Из множества объектов должен быть выбран один или немногие, должна быть сформулирована проблема или задача, ради решения которой осуществляется наблюдение. Описание результатов наблюдения предполагает использование соответствующего языка, и значит, всех тех сходств и классификации, которые заложены в этом языке.

Опыт — от самого простого обыденного наблюдения и до сложного научного эксперимента — всегда имеет теоретическую составляющую и в этом смысле не является «чистым». На опыте сказываются те теоретические ожидания, которые он призван подтвердить или опровергнуть, тот язык, в терминах которого фиксируются его результаты, и та постоянно присутствующая интерпретация видимого, слышимого и т. д., без которой человек не способен видеть, слышать и т. д.

Наблюдения и сообщения о наблюдениях находятся под властью теорий. Не интерпретированных наблюдений, наблюдений, не пропитанных теорией, вообще не существует. Даже наши глаза и уши являются результатом эволюционных приспособлений, то есть метода проб и ошибок, соответствующего методу предположений и опровержений. Оба эти метода заключаются в приспособлении к закономерностям окружающей среды.

Можно отметить, что идея «теоретической нагруженности» опыта, столь популярная в современной методологии науки, стала складываться еще в конце ХIХ века.

О. Шпенглер писал, что «всякий научный опыт, каким бы он ни был, является ко всему прочему еще и свидетельством способов символического представления. Все словесно зафиксированные законы суть живые, одушевленные распорядки, исполненные самого сокровенного содержания какой-то одной, и притом только этой, культуры». Шпенглер был склонен считать, что научный и повседневный опыт не только содержит в себе теоретическую составляющую, связанную с его интерпретацией и выражением в языке, но всегда является выражением своеобразной и целостной культуры своего времени. Всякий факт, даже простейший, уже содержит в себе теорию. Факт — это единственное в своем роде впечатление, испытываемое бодрствующим существом, и все зависит от того, для кого он существует или существовал: для античного ли человека или западного, для человека готики или барокко. К примеру, молния производит совершенно разное впечатление на воробья и на наблюдающего за ней естествоиспытателя, сходным образом она по-разному воспринималась людьми разных исторических эпох. Нынешний физик слишком легко забывает, что уже сами слова типа «величина», «положение», «процесс», «изменение состояния», «тело» выражают специфически западные картины с уже не поддающимся словесной фиксации семантическим ощущением, которое совершенно чуждо античному или арабскому мышлению и чувствованию, но которое в полной мере определяет характер научных фактов как таковых, самый способ их познания, не говоря уже о столь запутанных понятиях, как «работа», «напряжение», «квант действия», «количество теплоты», «вероятность», каждое из которых само по себе содержит настоящий миф о природе. Мы воспринимаем подобные мысленные образования как результат свободного от предрассудков исследования, а при случае и как окончательный результат. Какой-нибудь утонченный ум времен Архимеда, по основательном штудировании новейшей теоретической физики, клятвенно заверил бы, что ему непонятно, как мог бы кто-либо считать наукой столь произвольные, гротескные и путаные представления, да к тому же еще и выдавать их за необходимые следствия, вытекающие из предлежащих фактов.

Ивин А.А. Наука, паранаука и псевдонаука. От алхимии к химии, от астрологии к астрономии

Ивин А.А. Наука, паранаука и псевдонаука. От алхимии к химии, от астрологии к астрономии

В книге дается ясное и доступное представление о том, что представляет собой современная наука и каким конкретным требованиям должны удовлетворять создаваемые ею теории. Это позволяет точным образом отграничить науку от ненауки, и прежде всего от паранаучных концепций, подобных парапсихологии, и псевдонаучных построений типа алхимии или астрологии.<br /> Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Внимание! Авторские права на книгу "Наука, паранаука и псевдонаука. От алхимии к химии, от астрологии к астрономии" ( Ивин А.А. ) охраняются законодательством!