Аргументация в процессах коммуникации. Pro et contra

Ивин А.А.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Философия Издательство: Проспект Дата размещения: 27.01.2017 ISBN: 9785392239900 Язык: Объем текста: 508 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Глава 1. Человеческая коммуникация — кажущиеся естественность и простота

Глава 2. Предмет теории аргументации и ее история

Глава 3. Эмпирическая аргументация

Глава 4. Теоретическая аргументация

Глава 5. Неуниверсальные способы аргументации

Глава 6. Аргументация и ценности

Глава 7. Операции объяснения и понимания в аргументации

Глава 8. Некорректные способы аргументации

Глава 9. Проблемные ситуации

Глава 10. Искусство спора и переговоров

Глава 11. Внешние факторы убеждения

Глава 12. Аргументация и человеческая история

Глава 13. Аргументация как продукт коллективного творчества

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 7.
Операции объяснения и понимания в аргументации

1. Объяснение и понимание как основные средства рационализирования мира

В первом приближении коммуникация представляет собой процесс общения с помощью знаков, наделенных значением. При всей внешней простоте коммуникация представляет собой удивительное явление. Очевидно, что без коммуникации человечество не могло бы существовать. Притча о Вавилонской башне выразительно говорит об этом. Как только люди потеряли способность общаться, говорить друг с другом, объяснять и понимать, строительство башни тут же развалилось.

Человечество говорит на десятках тысяч языков. В начале прошлого века, когда во всем стремились к предельной точности, насчитывали примерно восемь тысяч разных языков. В дальнейшем понятие языка стремительно усложнялось и число отличающихся друг от друга языков резко возросло. Исчезла даже идея попытаться подсчитать число языков, используемых разными народами: границы между языками смутны и неопределенны. Несмотря на огромное количество разных языков, люди общаются и понимают друг друга. П. Дюэм и У. Куайн напрасно столь энергично настаивали на принципиальной непереводимости с одного языка на другой. Простой пример коммуникации между представителями разных культур, говорящими на разных языках, свидетельствует о том, что переводимость с языка на язык существует, хотя, возможно, она и существенно ограничена определенными рамками — рамками разных культур, которые никогда до конца не понимают друг друга.

Есть, однако, более глубокая проблема, касающаяся коммуникации. Существует обстоятельство, способное сделать ее в принципе невозможной. Оно связано с лежащими в основе человеческого мышления операциями объяснения и понимания. Если бы эти мыслительные операции протекали по-разному у разных народов и культур, коммуникация между ними в принципе была бы невозможной.

В абстракции можно допустить, что все люди говорят на одном и том же языке. Вопрос о переводе с одного языка на другой язык в этом случае исчезнет. Но если представители разных народов и культур объясняют и понимают по-разному, никакая коммуникация между ними не будет успешной.

Значение единообразия операций объяснения и понимания в процессах коммуникации, несмотря на всю ее важность, пока не обсуждалась, она даже не поднималась. Возможность перевода с одного языка на другой и совпадение обсуждаемого предмета, несомненно, важны для эффективной коммуникации. Эти условия активно обсуждались лингвистами и философами. Но гораздо более существенно для продуктивной коммуникации то, что ключевые операции человеческого мышления (и, соответственно, речи) — объяснение и понимание — совпадают по своей логической структуре у представителей всех народов и культур. Как и о законах логики, о них можно сказать, что китаец и русский, мужчина и женщина, взрослый и ребенок (после пяти-семи) лет объясняют и понимают одинаково. Если предположить, что на Землю каким-то образом попал инопланетянин, можно без колебаний сказать, что если бы его объяснение и понимание отличались по своей структуре от человеческих, нам никогда не удалось бы общаться с ним, объяснять ему что-то или понять его рассуждения.

На каком бы языке не протекало общение, операции объяснения и понимания имеют одну и ту же структуру. Именно это делает, в конечном счете, возможной коммуникацию, и в частности перевод с одного языка на другой, постигать не только современность, но и сколь угодно седую древность. Проблема перевода с языка на язык вторична. В глубине всех вопросов, связанных с коммуникацией, лежит вопрос об объяснении и понимании. Одинаковость каждой из этих операций во всех многообразных ее применениях — решающая предпосылка коммуникации между народами и цивилизациями. Образно выражаясь, можно сказать, что именно эти, пока не привлекающие большого внимания операции являются теми железными струнами, которые из бетона простого общения (монолог, диалог, «текст» и т. п.) создают железобетон человеческой коммуникации. Если бы объяснение и понимание являлись разными у разных народов и цивилизаций, никакая коммуникация между ними не была бы возможной.

Дальнейшая задача проста: прояснить структуру стандартных операций объяснения и понимания и показать, что, несмотря на все внешнее многообразие, в своей глубинной сути они остаются одними и теми же в любых ситуациях, для любых народов и культур.

Человек, как известно еще с античности, разумное существо. Он вносит разумное начало, т. е. те теоретические схемы, которые он вырабатывает, не только в свою жизнь, но и в свои отношения с другими людьми и в сам окружающий мир. Это рационализирование мира осуществляется, прежде всего, с помощью операций объяснения (предсказания) и понимания. Именно они делает мир прозрачным и понятным, и тем самым рациональным.

Можно поэтому сказать, что в сложных отношениях тех теоретических представлений, которые вырабатываются человеком, и описываемой ими реальности не только внешняя реальность меняет теоретические воззрения, постоянно стремящиеся найти максимально твердые эмпирические основания, но и сами эти воззрения изменяет реальность, точнее говоря, теоретическое видение последней.

Поскольку рационализирование окружающего мира путем набрасывания на него теоретических схем, вырабатываемых человеком, находит свое выражение в двух дополняющих друг друга операциях — в объяснении и понимании, можно сказать: рационализировать какой-то фрагмент реальности — значить сделать этот фрагмент объяснимым и понятным.

Операция предсказания является частным случаем операции объяснения.

Особое значение имеют номологические объяснения и предсказания, или объяснения и предсказания на основе научных законов. Такого рода объяснения и предсказания достижимы, однако, не во всех областях коммуникации и даже не во всех областях науки. Они возможны только в науках, говорящих о вечном повторении одних и тех же событий, состояний и процессов (науках о «бытии») и не принимающих во внимание «стрелу времени» и «настоящее». В науках, утверждающих постоянное изменение исследуемых ими объектов (науки о «становлении»), объяснения и предсказания опираются на общие истины, не являющиеся законами природы. Особую роль среди таких истин имеют утверждения о тенденциях развития, в частности утверждения о тенденциях социального развития. В науках о мире, рассматриваемом в процессе изменения, большая часть объяснений и предсказаний основывается не на общих утверждениях, а на утверждениях о причинных связях.

Анализ исследуемых объектов и их отношений — исходный пункт построения и обоснования теории. Теория находится в процессе постоянного приспособления к этим объектам и всегда опасается утратить связь с ними. С другой стороны, существующая теория, даже если она элементарна, является теми очками, через которые исследователь воспринимает мир и без которых он попросту ничего не видит. Объяснение и понимание мира на основе теории является в известном смысле его изменением, а именно изменением его видения и истолкования.

Исследуемая реальность заставляет меняться теорию, теория принуждает нас менять наше видение мира, давать происходящим явлениям новое объяснение и истолкование.

Эта простая картина усложняется тем, что научная теория существует не в вакууме, а в системе других научных теорий своего времени, с которыми она должна считаться и которые способны как поддерживать ее, так и порождать сомнения в ее приемлемости.

Эмпирическое обоснование, черпаемое теорией из ее согласия с исследуемой реальностью, всегда дополняется теоретическим обоснованием, проистекающим из взаимных отношений обосновываемой теории с другими научными теориями и из всей атмосферы научного творчества.

Теория существует, далее, не только в чисто научном контексте, но и в контексте культуры своего конкретного времени и своей исторической эпохи. Из контекста науки в целом и контекста культуры теория черпает свое контекстуальное обоснование. Это касается не только социальных и гуманитарных теорий, особенно тесно связанных с культурой своей эпохи, но и естественно-научных теорий, в случае которых влияние культуры гораздо менее заметно.

Противопоставление обоснования и рационализирования оказывается, таким образом, относительным.

Оно относительно в еще одном смысле. Удачное объяснение и глубокое понимание изучаемых объектов позволяет не только представить изучаемый фрагмент действительности как систему отношений научных понятий, но и является в определенном смысле важным элементом процесса обоснования теории. Теория, позволяющая объяснять и понимать новые и тем более неожиданные объекты и их связи, представляется более обоснованной, чем теория, не дающая интересного и глубокого объяснения и понимания исследуемых ею объектов.

Последний момент, подчеркивающий относительность противопоставления обоснования и рационализирования, связан с тем, что утверждения теории взаимно поддерживают друг друга. Как говорил Л. Витгенштейн, в хорошей теории утверждениям трудно упасть, поскольку они держатся друг за друга, как люди в переполненном автобусе. Этот аспект обоснования научной теории не касается, конечно, рационализирования.

Рационализирование как истолкование предметов, свойств и отношений реального мира в терминах некоторой теоретической системы представляет собой движение от теоретического мира к предметному, теоретизацию последнего. Рационализированию противостоит обоснование — обратное движение от предметного мира к теоретическому, наделение теории предметным содержанием. Оба движения — от теории к реальности и от реальности к теории — тесно взаимосвязаны. Об обосновании говорится в тех случаях, когда мир, описываемый теорией, считается исходным и более фундаментальным, чем мир самой теории. О рационализировании можно вести речь, если мир, задаваемый теорией, берется как более фундаментальный, ясный и т. п., чем описываемый теорией фрагмент реального мира.

Например, перед средневековой культурой стояла двуединая задача: рационализирование и обоснование религиозного учения. Его понимание могло быть достигнуто путем постижения предметного мира, связывания недоступного самого по себе умозрительного, небесного мира с миром реальным, земным. С другой стороны, сам предметный мир становился понятным и обжитым в той мере, в какой на него распространялась сеть понятий и отношений умозрительного мира. Укоренение религии являлось постижением предметного мира и его религиозным рационализированием; постижение мира означало набрасывание на него сети отношений, постулируемых религией.

Средневековой церкви предстояло, пишет Л. П. Карсавин, развивая «небесную жизнь» в высших сферах религиозности, нисходить в мир и преображать его в Град Божий, живя «земной жизнью». Поэтому в церкви одновременно должны были обнаруживаться два видимо противоположных движения, лишь на мгновение раскрывающих свое единство: движение от мира к небу и движение от неба к миру.

Движение к миру означало восприятие его культуры, частью внешнее освоение, т. е. обмирщение, и возможность падений с высот «небесной жизни». Движение к небу, наиболее энергично выражавшееся в религиозном умозрении и мистике, грозило устранением от всего мирского, вело к аскетизму и пренебрежению земными целями. Обоснование религиозной теории (теологии) и рационализирование с ее помощью мира были необходимы для жизненности друг друга, они, переплетаясь, создавали одно неразложимое в своих проявлениях противоречивое целое.

Особенно наглядно это выразилось в средневековом искусстве: оно аскетично и всецело наполнено «неземным содержанием», но не настолько, чтобы совершенно оторваться от земли и человека, пребывающего, хотя и временно, на ней.

Угроза «приземления небесного», постоянно витавшая над средневековой культурой, реализовалась только на рубеже Средних веков и Нового времени. В этот период рационализирование земного мира получило явный приоритет над обоснованием религии, в результате чего божественные предметы оказались приземленными, нередко сниженными до вполне житейских и будничных, а человеческое начало приобретать черты возвышенно-божественного. Небесный мир как бы сдвинулся с места и устремился в здешний, земной мир, пронизывая его собою.

В современной науке, конструирующей высоко абстрактные теоретические миры и устанавливающей сложные их связи с предметным миром, процессы обоснования (движения от предметного мира к теоретическому) и рационализирования (обратного движения от теоретического мира к предметному) переплетены особенно тесно.

В философии науки некоторое внимание уделяется, однако, только процедурам обоснования, что чревато опасностью объективизма и возникновением иллюзии полной понятности мира на основе существующих теорий.

Сходная ситуация существовала в естествознании в конце ХIХ века, когда рационализирование явно преобладало над обоснованием и казалось, что развитие естественных наук завершено и никаких крупных открытий ожидать уже не приходится.

Понятие рационализирования (рационализации) употребляется в социологии, и перенос его в философию науки является расширением его первоначального значения. Процесс рационализации, как его определяет А. С. Панарин, — это последовательное преодоление стихий природы, культуры и человеческой души (психики) и замена их логически упорядоченными системами практик, следующих принципу эффективности. Первоначальными источниками рационалистической мотивации являлись страх перед безднами хаоса и стремление отвоевать у него пространство упорядоченности и предсказуемости. Только с возобладанием социоцентирических установок, вызванных к жизни выпадением человека из природной гармонии, противопоставлением природы и культуры возникает устойчивая ориентация на упорядочивание «неразумных» стихий окружающего мира. Поэтому процесс рационализации включает психологию насилия над этим миром, статус которого занижается и ставится под вопрос.

Процесс рационализации предполагает дихотомию: активный субъект — пассивный объект; в ранге последнего может выступать и природная среда, которую предстоит «покорить», и собственные инстинкты, которые надлежит обуздать, и культура, которую необходимо модернизировать. Процесс рационализации предполагает, с одной стороны, постоянную критическую рефлексию, стимулируемую недоверием к внешне заданным и унаследованным формам, а с другой — веру в безграничные возможности усовершенствования себя самого и окружающего мира посредством логически ясных процедур, а также процессы модернизации человеческого менталитета, общественных отношений и практик.

Можно выделить две модели процесса рационализации, выработанные европейской традицией. Первая, тоталитарная модель наиболее полно реализуется в марксистском проекте, приписывающем иррациональность индивидуальному сознанию и связывающая процесс рационализации со всеупорядочивающей деятельностью государства, назначение которого — преодолеть анархию общественной и личной жизни, подчинив их вездесущему рациональному планированию. Вторая, либеральная модель, напротив, находит источники иррационального как раз в надындивидуальных структурах, порождающих ложные цели и провоцируемые ими ненужную жертвенность и коллективную расточительность.

Аналогами этих двух моделей рационализирования социальной жизни в научном познании являются рассматриваемые далее методологизм и антиметодологизм. Выделение только двух крайних типов рационализирования социальной жизни является таким же упрощением реальной картины этой жизни, как и сведение всех возможных отношений к научному методу: к методологизму и антиметодологизму.

2. Операция объяснения

Как уже говорилось, между научной теорией и исследуемым ею фрагментом действительности существуют отношения двоякого типа. В изучаемых ею предметных отношениях научная теория черпает свое эмпирическое обоснование. Движение от предметного мира к теоретическому всегда сопровождается обратным движением — от теоретического мира к предметному, именуемым рационализированием.

Рационализирование находит свое выражение в двух дополняющих друг друга операциях: в объяснении (предсказании) и понимании. Изучаемые явления объясняются (предсказываются), исходя из системы теоретических представлений о них, и понимаются на основе ценностей, входящих в состав теории. Операции объяснения и понимания составляют сущность процесса теоретического осмысления исследуемых объектов, подведения их под те схемы взаимных отношений, которые диктуются теорией.

Наука ставит перед собою многие задачи. Кроме того, собственно научные цели нередко трудно отделить от задач людей, занимающихся наукой. Но если попытаться самым общим образом ответить на вопрос о целях науки, можно сказать, что наука призвана предоставить человеку объяснение, предсказание и понимание окружающего его мира.

Цель, стоящая перед наукой, пишет физик С. Хокинг, «найти систему законов, которые давали бы возможность предсказывать события в пределах точности, устанавливаемой принципом неопределенности». Хокинг имеет, конечно, в виду только естественные науки, притом только те из них, которые входят в число наук о бытии. Только в таких науках предсказания опираются обычно (хотя и не всегда) на научные законы. Явно пропускается другая, не менее важная цель науки, в том числе и всякой естественной науки — понимание происходящих в мире явлений. Через несколько страниц Хокинг уточняет свою мысль и говорит о полной, непротиворечивой единой физической теории: «… Наша цель — полное понимание всего происходящего вокруг нас и нашего собственного существования».

Операция предсказания является частным случаем операции объяснения. Предсказание представляет собой объяснение, направленной в будущее и касающееся тех объектов или событий, которые еще не наступили.

Особую ценность имеют номологические объяснения и предсказания, или объяснения и предсказания на основе научных законов. Как ясно из сказанного ранее, такого рода объяснения и предсказания достижимы только в науках о бытии, т. е. в науках, говорящих о вечном повторении одних и тех же событий, состояний и процессов и не принимающих во внимание «стрелу времени» и «настоящее». В науках о становлении, утверждающих постоянное изменение исследуемых ими объектов, объяснения и предсказания опираются на общие истины, не являющиеся, однако, законами природы. Особую роль среди таких истин имеют утверждения о тенденциях развития, в частности о тенденциях социального развития. Большая часть объяснений и предсказаний наук о становлении основывается не на общих утверждениях, а на утверждениях о причинных связях.

Ранее подробно рассматривалась проблема обоснования научных положений и теорий. Далее будут проанализированы две основные операции, составляющих существо процесса рационализирования мира. С помощью этих операций объяснения (предсказания) и понимания теория делает мир прозрачным и понятным, и тем самым рациональным.

Структура объяснения

Объяснение и понимание — универсальные операции мышления, взаимно дополняющие друг друга. Долгое время они противопоставлялись одна другой. Так, неопозитивизм считал объяснение если не единственной, то главной функцией науки, а философская герменевтика ограничивала сферу объяснения естественными науками и выдвигала понимание в качестве основной задачи гуманитарных наук. Сейчас становится все более ясным, что операции объяснения и понимания имеют место в любых научных дисциплинах — и естественных, и гуманитарных — и входят в ядро используемых ими способов обоснования и систематизации знания, а также рационализирования мира посредством науки.

Вместе с тем объяснение и понимание не являются прерогативой научного познания. Они присутствуют в каждой сфере человеческой деятельности и коммуникации. Редкий процесс аргументации обходится без объяснения как сведения неизвестного к знакомому. Без понимания языковых выражений аргументация вообще невозможна.

Логическая структура операций объяснения и понимания не особенно ясна. Прежде всего, это касается понимания, относительно которого даже предполагается, что оно вообще лишено отчетливой, допускающей расчленение структуры и не способно быть объектом логического анализа.

Далее развивается идея, согласно которой (рациональное) понимание и объяснение имеют сходную формальную структуру.

Объяснение — рассуждение, посылки которого являются описательными утверждениями и содержат информацию, достаточную для выведения из нее описания объясняемого явления.

Объяснение представляет собой ответ на вопрос «Почему данное явление происходит?» Почему тело за первую секунду своего падения проходит путь длиной 4,9 метра? Чтобы объяснить это, мы ссылаемся на закон Галилея, который в общей форме описывает поведение разнообразных тел под действием силы тяжести. Если требуется объяснить сам этот закон, мы обращаемся к общей теории гравитации И. Ньютона. Получив из нее закон Галилея в качестве логического следствия, мы тем самым объясняем его.

Имеются два типа объяснения. Первый тип представляет собой подведение объяснимого явления под известное общее положение, функционирующее как описание. Объяснение второго типа опирается не на общее утверждение, а на утверждение о каузальной связи.

Объяснение через научный закон

В работах, посвященных операции объяснения, под нею почти всегда понимается объяснение через общее утверждение, причем предполагается, что последнее должно быть не случайной общей истиной, а законом науки. Объяснение через закон науки, или номологическое объяснение, принято также называть объяснением посредством охватывающего закона.

Идея объяснения как подведения объясняемого явления под научный закон, начала складываться еще в Х1Х венке. Она встречается в работах Дж. С. Милля, А. Пуанкаре, Д. Дюэма и др. Четкую формулировку номологической модели научного объяснения в современной методологии науки обычно связывают с именами К. Поппера и К. Гемпеля.

В основе этой модели лежит следующая схема рассуждения:

Для всякого объекта верно, что если он имеет свойство S, то он имеет свойство Р.

Данный объект А имеет свойство S.

Следовательно, А имеет свойство Р.

Например, нить, к которой подвешен груз в 2 кг, разрывается. Нам известно общее положение, которое можно считать законом: «Для каждой нити верно, что если она нагружена выше предела своей прочности, она разрывается». Нам известно также, что данная конкретная нить нагружена выше предела ее прочности, т. е. истинно единичное утверждение «Данная нить нагружена выше предела ее прочности». Из общего утверждения, говорящего обо всех нитях, и единичного утверждения, описывающего наличную ситуацию, мы делаем вывод: «Данная нить разрывается».

Номологическая схема объяснения допускает разнообразные модификации и обобщения. В число посылок может входить несколько общих и единичных утверждений, а объясняющее рассуждение может представлять собой цепочку умозаключений. Объясняться может не только отдельное событие, но и общее утверждение, и даже теория. Гемпель предложил также вариант индуктивно-вероятностного объяснения, в котором используемое для объяснения общее положение носит вероятностно-статистический характер, а в заключении устанавливается лишь вероятность наступления объясняемого события.

Номологическое объяснение связывает объясняемое событие с другими событиями и указывает на закономерный и необходимый характер этой связи. Если используемые в объяснении законы являются истинными и условия их действия реально существуют, то объясняемое событие должно иметь место и является в этом смысле необходимым.

Гемпель формулирует следующее «условие адекватности» номологического объяснения: любое объяснение, т. е. любой рационально приемлемый ответ на вопрос: «Почему произошло Х?», должно дать информацию, на основании которой можно было бы уверенно считать, что событие Х действительно имело место.

Мнение, что объяснения должны опираться только на законы (природы или общества), выражающие необходимые связи явлений, не кажется обоснованным. В объяснении могут использоваться и случайно истинные обобщения, не являющиеся законами науки.

Философия Ивин А.А. Аргументация в процессах коммуникации. Pro et contra

Философия Ивин А.А. Аргументация в процессах коммуникации. Pro et contra

Исследуются основные идеи и проблемы современной теории аргументации. Выявляется роль аргументации как того каркаса, на котором держится здание человеческой коммуникации. Анализируется структура эмпирической и теоретической аргументации. Особое внимание уделяется исторической изменчивости приемов аргументации, неуниверсальным способам аргументации (аргументы к традиции, здравому смыслу, вере и т.п.), широко используемым в гуманитарных и социальных науках, их зависимости от социальной среды и конкретной сферы приложения. Анализируется искусство переговоров, полемики и дискуссии.<br /> Книга рассчитана на философов, социологов, политологов, правоведов, лингвистов и др. Она может использоваться также всеми, кто желает усовершенствовать свое искусство убеждать.