|
|
ОглавлениеГлава 1. Идеал естественной смерти Глава 2. Прекращение существования: личный выбор и социальный институт Глава 3. Диалектика рациональности и мифа в философско-танатологическом дискурсе Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуЗаключениеСмерть (идет ли речь об убийстве или о самоубийстве, об ожидании собственного конца или о переживании утраты, о пролонжировании умирания или о техногенной катастрофе) сопряжена со страданием. И потому заслуживает внимания политиков, ученых, философов, всех думающих людей. Всякое напоминание о ней болезненно. Болезненно, однако, и молчание. Одни советуют не думать о смерти, не нагнетать страх [11. С. 397. 53. С. 152. 106. С. 576]. Другие утверждают, что размышления о ней, наоборот, способствуют преодолению страха, облегчению страданий [97. С. 17—29. 33. С. 402—403. 103. С. 67—68]. С одной стороны, сознание смертности кладется в основание рационализма. С другой, — тут же подчеркивается, что человек неспособен рационально («трезво») отнестись к предстоящему концу. В ХХ веке актуальность приобретают социально-психологические аспекты старой дилеммы (хотя, конечно, они не могли не быть значимыми и в прежние века): общество колеблется между табуированием болезненной (по мнению многих, даже взрывоопасной) темы и ее забалтыванием, между ужасом и цинизмом. Как разрешить дилемму? Очевидно, решение предполагает изменение позиции наблюдателя. История танатософии, вновь и вновь срывающейся в один и тот же круговорот («открытие» — «вытеснение»), доказывает, что, оставаясь на почве чистого сознания, нельзя понять ни механизмы воспроизводства коллизии на уровне сознания, ни природу объективной связи между уходом из жизни и страданиями (следовательно, не отыскать и пути устранения страданий). Раздумья о смерти, о ее неизбежности или трагичности действительно часто обнаруживают психотерапевтический эффект (подвержены ему в равной степени верующие и атеисты!). Тем не менее, важно знать, с чем он связан и какова его роль в воспроизводстве системы. Так, сами по себе размышления о рабстве могут утешить раба, способствовать восстановлению его сил и процветанию экономики, основанной на рабстве. Однако сводится ли миссия философии к подобного рода утешению? К усилиям по примирению каждого с его судьбой? Нет, не сводится. Задача заключается в объективном познании мира и общества, открывающем путь к их преобразованию в соответствии с интересами человека. Но дело осложняется тем, что на формирование наших ценностей, интересов оказывает влияние множество факторов. Нередко мы становимся жертвами целенаправленной манипуляции, стихийных предрассудков, мифов. Мифы, как пишет Ролан Барт, не дают нам изменить мир, загоняют в трясину «слепого страха» [193. С. 126—130]. Миф навязывает застывший образ «естественной» («праведной», «разумной») смерти. Люди, радостно повинующиеся воле вождя, который отправляет их на гибель (или, наоборот, стремящиеся задержаться на земле любой ценой), не согласятся с тем, что пали жертвами идеологии, не отвечающей их интересам. Хотя интересы различных групп часто несовместимы, а мифы способствуют сохранению устоев (значит, сохранению положения элиты), нельзя отождествлять сопротивление мифу с борьбой против правящей верхушки, осведомленной-де о подлинных ценностях («съесть побольше», «прожить подольше»), но утаивающей Истину от масс. Эксплуататор чужих тел, поощряющий в других веру в бессмертие души, а сам процветающий за счет трансплантации органов, — тоже заложник системы, которая формирует его потребности (деформирует нравственный облик), ограничивает возможности (карает за отступничество), создает дополнительный риск, обрекает новые поколения элиты на прозябание в условиях варварства, поскольку тормозит социальный прогресс в целом. Правда, подобные оценки предполагают наличие точки отсчета. В области философии смерти дилемма догматизма и ценностного релятивизма ощущается достаточно остро. Ведь, если прогрессивность (разумность) социальных институтов и «подлинность» интересов можно попытаться измерить продолжительностью (или насыщенностью) жизни индивида, то, сравнивая различные установки в отношении смерти, приходится апеллировать, главным образом, к здравому смыслу, к «человеческой сущности», к биологическим инстинктам. Рано или поздно это приводит к тому, что культурно и социально обусловленные приоритеты некоторой группы провозглашаются «законом природы». Распространение получают, по меньшей мере, три опасных заблуждения (опасных и с точки зрения блага отдельного индивида, и с точки зрения эволюционной судьбы Homo sapiens). Внимание! Авторские права на книгу "Уход из жизни: социально-философский ракурс. Монография" (Минеев В.В.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
