Страсти у трона

Павленко Н.И.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: История Издательство: Проспект Дата размещения: 21.08.2017 ISBN: 9785392263486 Язык: Объем текста: 337 стр. Формат: epub

Оглавление

Часть 1. Страсти у трона. Глава 1. Екатерина Первая

Глава 2. Петр Второй

Глава 3. Анна Иоанновна

Глава 4. Немцы сменили немцев

Глава 5. Елизавета Петровна

Глава 6. Петр III

Глава 7. Екатерина Вторая

Часть 2. Страсти вокруг трона. Глава 1. Фавориты

Глава 2. Вельможи

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 2.
Вельможи

Цель настоящей главы состоит не в освещении деятельности десятков вельмож, на протяжении рассматриваемого времени в большей или меньшей мере оказывавших влияние на судьбы страны. Во-первых, такая задача непосильна одному человеку, ибо потребует значительного времени на сбор биографических данных каждого из вельмож, выяснения их общественно-политических воззрений и освещения их конкретного вклада в жизнь страны и общества; во-вторых, книга существенно увеличилась бы в объеме; наконец, поставленная нами задача не требует того, чтобы автор «опускался» до освещения деятельности сенатора или президента коллегии, ибо не они определяли направления внутренней и внешней политики, их роль ограничивалась исполнением воли более влиятельных учреждений и лиц. Таких учреждений было три: Верховный тайный совет, Кабинет министров и Конференция при высочайшем дворе. Первый из них функционировал при Екатерине I, Петре II; второй – при Анне Иоанновне; третья – при Елизавете Петровне. Влиятельных лиц было тоже трое: Андрей Иванович Остерман, сосредоточивший в своих руках власть при двух императрицах и двух императорах, то есть на протяжении 16 лет, Петр Иванович Шувалов и Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, осуществлявшие внутреннюю и внешнюю политику страны в царствование Елизаветы Петровны. Поскольку деятельность А. П. Бестужева хотя эскизно, но все-таки освещена в предшествующих главах, здесь мы в первую очередь остановимся на характеристике двух вельмож – Остермана и Петра Шувалова.

Это были разные люди – и по образованности, и по честности, и по средствам, используемым для того, чтобы удержаться у кормила правления при быстро менявшейся обстановке на троне; наконец, по талантам, точнее, по способности понимать и претворять в жизнь стоявшие перед страной задачи. Если, например, у Остермана главным орудием борьбы с соперниками и средством продвижения к вершине власти были интрига и коварство, умение лавировать между группировками вельмож, совершать скрытые от постороннего взгляда предательские поступки, то Шувалов предпочитал действовать открыто, завалив Сенат многочисленными проектами реформ. Из этого, конечно, не вытекает, что Петру Ивановичу были чужды интриги и коварство – оба качества были присущи и ему, но они не относились к определяющим его облик. Если Остерман отличался бескорыстием, то Шувалов, сочиняя свои проекты, радел не только о государственных, но и о личных выгодах. Наконец, самое важное отличие состояло в том, что Шувалов, уступая Остерману в образованности и опыте, проявил себя как государственный деятель крупного масштаба, в то время как Андрей Иванович оставался чиновником, готовым усердно и добросовестно выполнять чьи-то предначертания, и робким, когда надлежало принимать собственные решения.

Генрих Иоганн Фридрих Остерман родился в 1686 году в Вестфалии в семье пастора. Отец для подготовки к пасторской деятельности отправил Генриха в Йену учиться в университете. Учебное заведение ему закончить не удалось – на дуэли он смертельно ранил своего товарища и должен был скрываться от преследования властей за пределами Германии. В Амстердаме он встретился с вице-адмиралом на русской службе Корнелием Крюйсом, находившимся там для найма специалистов. Остерман предложил Крюйсу свои услуги, и тот, убедившись в знании юношей нескольких иностранных языков, взял его в камердинеры.

В 1707 году Остерман обратил на себя внимание Петра. Знакомство решило дальнейшую судьбу Андрея Ивановича – имя его и отчество переделали на русский манер. Его определили в Посольскую канцелярию, где он, благодаря исключительному трудолюбию, быстро преодолел все ступени чиновничьей карьеры: от переводчика до советника.

Первые серьезные дипломатические поручения Андрей Иванович получил в 1718 году, когда Петр назначил его вторым членом делегации, отправлявшейся на Аландский конгресс для мирных переговоров со шведами. На конгрессе Остерман обнаружил как незаурядные дипломатические способности, так и свойства своей натуры, не вызывающие симпатии: он сумел втереться в доверие к руководителю шведской делегации барону Герцу, установил с ним приватные отношения. И если бы не гибель шведского короля Карла XII, переговоры на Аландском конгрессе завершились бы подписанием мирного договора. Лавры дипломатической победы Остерман приписал бы себе – он оттер на задний план руководителя русской делегации Якова Вилимовича Брюса, ученого и крупнейшего специалиста в области артиллерийского дела, далекого от интриг, но совершеннейшего новичка в дипломатии.

Аландский конгресс, как известно, не принес мира, зато три года спустя делегации в том же составе удалось заключить выгодный для России Ништадтский мир. В Ништадте, как и на Аландских островах, Остерман сумел выставить себя главным лицом, которому Россия обязана была успешным завершением переговоров. Именно на него посыпались царские милости: он сумел выхлопотать для себя баронское звание, получить вознаграждение в семь тысяч рублей, а также пожалование 500 душ крестьян. В 1723 году он стал вице-президентом Коллегии иностранных дел.

Неизвестный художник Генрих Иоганн Фридрих (Андрей Иванович) Остерман

Звездный час Андрея Ивановича наступил не при жизни Петра, а после его смерти, когда он стал заниматься не только внешней, но и внутренней политикой. При Екатерине I он занял пост начальника почтовой службы в России, а также руководителя Комиссии о коммерции, искавшей пути и средства поощрения внутренней и внешней торговли России, а также улучшения положения купечества. Но главное возвышение Остермана связано с назначением его членом Верховного тайного совета и получением высшего в государстве чина действительного тайного советника.

Создание Верховного тайного совета, с одной стороны, является неопровержимым свидетельством неспособности возведенной на трон бывшей прачки управлять государством, а с другой – средством установления компромисса между соперничавшими группировками вельмож. Современники отмечали склонность русских вельмож к интригам, противостояниям, соперничеству друг с другом за меру влияния на государя. Так, английский посол Джон Гиндфорд писал (правда, двумя десятилетиями позже), что «нигде в мире не развиты так партии и интриги, как в России». «Партии» существовали и при Петре Великом, но были загнаны, если так можно выразиться, в подполье. Стоило, однако, отправиться царю в Персидский поход, как в его отсутствие в 1772 году в Сенате разразился скандал, едва не закончившийся лишением жизни одного из его зачинателей – Петра Павловича Шафирова.

Скандал в Сенате выявил существование двух «партий»: аристократической, представленной Долгорукими и Голицыными, и противостоявшей им новой знати в лице Меншикова, Головкина, Апраксина и других. Шафиров, хотя и был зачинателем ссоры, но являлся всего лишь разменной монетой: за его спиной стояли родовитые фамилии, а противниками выступали лица, выдвинувшиеся при Петре. Остерман в этом соперничестве, с точки зрения морали, вел себя не лучшим образом: своей карьерой на дипломатической службе он обязан был Шафирову, постоянно ему покровительствовавшему. Взвесив соотношение сил и решив, что в этом противостоянии победит Меншиков и его сторонники, Андрей Иванович тут же изменил своему благодетелю и переметнулся в их лагерь.

Суровая расправа с Шафировым отбила охоту к открытому противостоянию «партий». Однако явное соперничество между старой и новой знатью возобновилось сразу же после смерти Петра, когда надлежало решать вопрос о его преемнике. Долгорукие, Голицыны и Репнин настаивали на воцарении внука Петра Великого Петра Алексеевича, в то время как вельможи, возвысившиеся в годы преобразований, законной преемницей трона считали вдову покойного Екатерину Алексеевну.

Победу и на этот раз праздновали Меншиков, Толстой, Головкин и другие «птенцы гнезда Петрова», действовавшие сплоченно и напористо, поскольку отдавали отчет, что воцарение Петра II сулило им множество неприятностей – сын погибшего царевича Алексея мог вспомнить о виновниках гибели своего отца и расправиться с ними.

Как только миновала опасность воцарения Петра II, соперничество возобновилось, причем развернулось оно не между старой и новой знатью, а внутри последней. На первый план выдвинулся Меншиков, стремившийся превратить императрицу в орудие своей власти. Ему противостоял Толстой, временами добивавшийся у императрицы перевеса над светлейшим князем. Грубого произвола Меншикова опасались его давнишний соперник генерал-прокурор Сената Павел Иванович Ягужинский и кабинет-секретарь Алексей Васильевич Макаров. В итоге возникла идея организации компромиссного учреждения, способного, как казалось его создателям, умерить страсти соперничавших сторон. Это учреждение получило название Верховного тайного совета.

Толстой, Головкин, Апраксин видели в Верховном тайном совете средство обуздания своеволия Меншикова, ибо предполагали, что он будет заседать под председательством Екатерины и его члены, в том числе и Меншиков, будут иметь равные права. Не возражал против создания Верховного тайного совета и Меншиков, рассчитывавший после его возникновения свалить ненавистного Ягужинского, ибо предполагалось, что Сенат, при котором он состоял генерал-прокурором, будет низведен с ранга Правительствующего до ранга Высокого, при котором упразднялась должность генерал-прокурора. Что касается равноправия всех членов Верховного тайного совета, то Александр Данилович не придавал ему серьезного значения, ибо рассчитывал на непоколебимость своего влияния на императрицу и незыблемость своего статуса.

Склонность к созданию Верховного тайного совета проявила и Екатерина. Она возлагала на него надежду внести успокоение в ряды родовитой и неродовитой знати, роптавшей против влияния князя – предполагалось, что родовитая знать тоже будет в нем представлена.

Созданию Верховного тайного совета предшествовала бурная деятельность Меншикова и Остермана. Заметим, Андрей Иванович, перейдя в лагерь Меншикова в 1722 году, сделал ставку на него и верой и правдой служил светлейшему. Более того, его способность располагать к себе и втираться в доверие дали плоды – он сделался незаменимым советником во всех начинаниях Александра Даниловича, и тот в канун организации Совета не совершал ни единого шага без консультации с ним.

Учредительный указ о создании нового учреждения был обнародован 6 февраля 1726 года. Он определял его компетенцию и состав. Он объявлял подданным, что «при дворе нашем как для внешних, так и для внутренних государственных важных дел учредить Верховный тайный совет, при котором мы будем сами присутствовать» . Необходимость создания Совета мотивировалась занятостью первейших вельмож государства, обремененных множеством поручений. Теперь их главная забота будет состоять в обсуждении важнейших вопросов внутренней и внешней политики. Из «мнения не в указ», поданного членами Верховного тайного совета, явствовало, что он создан «только к облегчению ее величеству в тяжком бремени правления» и без его ведома не мог быть издан ни один указ, представленный императрице на одобрение. Сенат был поставлен в зависимость от Совета, в ведение которого были переданы три первейшие коллегии (Иностранных дел, Военная и Адмиралтейская), президенты которых (Меншиков, Головкин и Апраксин) вошли в состав нового учреждения. Само по себе создание этого учреждения являлось косвенным указанием на неспособность императрицы управлять государством. Но не это обстоятельство должно привлечь наше внимание при изучении роли Остермана в создании Совета, а его личный состав.

Указом императрицы в Совет были включены А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин, Г. И. Головкин, Д. М. Голицын и А. И. Остерман. Несколько позже в него на правах первоприсутствующего был введен герцог Голштинский, зять императрицы. Назначение герцога было столь неожиданным для Меншикова и так ущемляло его права, что он переспросил Макарова, объявлявшего указ императрицы, «понял ли он хорошо сие повеление». В скобках заметим, что Екатерина I проявила трогательную заботу о зяте, и проживи она еще 3–5 лет, то историки начало немецкого засилья в России вели бы не от Анны Иоанновны, а от Екатерины Алексеевны. В самом деле, зять Фридрих, ни слова не знавший по-русски, был объявлен первым лицом в Верховном тайном совете. Фаворитом императрицы стал лифляндец Левенвольде.

Возвращаясь к составу Верховного тайного совета, обратим внимание на одно существенное обстоятельство: среди его членов мы не обнаруживаем двух фамилий из числа видных соратников Петра Великого: Павла Ивановича Ягужинского и Алексея Васильевича Макарова. С Ягужинским все ясно – он был в равной мере неугоден и Меншикову, и Остерману. А кому мог помешать Макаров?

Напомним, с 1 января по 6 февраля 1726 года Меншиков встречался с Остерманом и Макаровым одиннадцать раз. Предмет разговора не вызывает сомнений – обсуждалось создание нового учреждения. Из этого вытекает, что Меншиков нуждался в советах Макарова, быть может, в меньшей мере, чем в наставлениях Остермана, но Макаров не являлся для него неприемлемой кандидатурой – князь не питал к нему ни неприязни, ни недоверия. Против кандидатуры кабинет-секретаря мог выступить только Остерман, который, вероятно, неоднократно давал ему отводы, пока не добился своего – Меншиков уступил. Чем Макаров был неугоден Андрею Ивановичу?

Ответ на вопрос кроется в составе Верховного тайного совета. При поверхностном взгляде на протоколы заседаний этого учреждения создается впечатление об его интенсивной работе и неизменном присутствии его членов, за исключением дней, когда они болели. Однако такое умозаключение следует признать ошибочным. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на возраст верховников.

Самым великовозрастным среди них был Петр Андреевич Толстой, которому в 1726 году перевалило за 80. Вторую и третью строчки в списке великовозрастных занимали Федор Матвеевич Апраксин и Гавриил Иванович Головкин – обоим им в 1726 году исполнилось по 65 – возраст по тем временам достаточно почтенный. Жизненные ресурсы адмирала находились на грани истощения, он то и дело расстраивался, наблюдая за полным упадком флота, созданию которого он отдал два десятилетия своей жизни. В конце 1725 года он заявил, что дела идут так плохо, что должны бы вызывать скорее слезы, чем радость, и с этими словами принялся рыдать. В начале марта следующего года он сетовал на то, что ему не разрешают удалиться на покой, несмотря на слабеющую память. Поверенный в делах Франции Маньян доносил в Версаль в мае 1727 года о просьбе Апраксина уволить его от всех дел, «ибо его преклонный возраст не позволяет ему больше трудиться», но по настоянию Меншикова в отставке ему было отказано.

Что касается Головкина, то он не принадлежал к талантливым сподвижникам Петра и возглавлял внешнеполитическое ведомство номинально, ибо фактическим руководителем внешней политики был сначала П. П. Шафиров, а после его опалы – Остерман. Клавдий Рондо отметил, что Головкин не обладал никакими данными, чтобы занимать этот высокий пост, кроме «рабской услужливости и приветливости обращения». Этот отзыв невозможно оспорить – достаточно ознакомиться с донесениями иностранных дипломатов при русском дворе, чтобы убедиться в том, что фамилия Головкина встречается в них значительно реже, чем фамилия Остермана, аудиенции у которого они настойчиво домогались и к голосу которого прислушивались. К тому же Рондо доносил о циркулировавшем в столице слухе, правда, непроверенном, о намерении канцлера отрешиться от мирских дел.

Князь Дмитрий Михайлович Голицын тоже принадлежал к вельможам, у которых пик активной деятельности давно миновал. Цитированный выше К. Рондо высоко оценивал интеллектуальный потенциал Голицына: он «человек необыкновенных природных дарований, развитых работой и опытом». Он считал князя человеком глубоко предусмотрительным, лучше всех знающим русские законы, с предприимчивым характером, исполненным честолюбивых замыслов, но одновременно высокомерным, жестоким и неумолимым. Таким выглядел Голицын в 1730 году. Оспаривать приведенную характеристику нет оснований, тем более что она исходила от человека проницательного и разбиравшегося в тонкостях человеческих душ. Но все добродетели и достоинства Дмитрия Михайловича в годы, когда он состоял в Верховном тайном совете, оставались втуне до февральских событий 1730 года – он оставался в тени и при Меншикове, и при Долгоруких.

Павленко Н.И. Страсти у трона

Павленко Н.И. Страсти у трона

В книге известного российского историка Н. И. Павленко излагаются подробности политической истории страны со времени смерти Петра Великого до воцарения Екатерины II. Для этой эпохи характерны частая смена лиц, сидящих на троне и громоздящихся подле него, головокружительная карьера ничем не примечательных лиц и сокрушительные удары судьбы, обрушивающиеся на умудренных опытом государственных мужей.<br /> Для студентов, преподавателей и всех интересующихся историей России.

Внимание! Авторские права на книгу "Страсти у трона" (Павленко Н.И.) охраняются законодательством!