|
|
ОглавлениеОсновы формирования уголовной политики Динамика уголовного закона как политическая проблема Понимание преступного в контексте уголовной политики Уголовно-правовая политика: некоторые перспективы Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуОСНОВЫ ФОРМИРОВАНИЯ УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИУголовная политология и уголовная политика: общий очерк теорииПроблемы научного статуса уголовной политики. До самого последнего времени не прекращается, хотя постепенно и утрачивает свою энергию, спор о том, каков научный статус уголовной политики, является ли она самостоятельной наукой, или же, как это было на заре ее развития, уголовная политика остается составной частью уголовного или других отраслей права. Обратимся ко второй половине прошлого века, когда начала возрождаться криминология и граждане СССР «внезапно» узнали из официальных публикаций о том, что в стране существует преступность (какая – секрет!). Этому предшествовал долгий период, который Г. Ю. Лесников охарактеризовал следующим образом: по мере развития дисциплин уголовно-правого цикла теория уголовной политики «постепенно как бы растворялась в них, находя свое выражение в разработках, относящихся непосредственно к уголовному праву, уголовному процессу, исправительно-трудовому праву, криминалистике, прокурорскому надзору и др. <…> В 50-е годы даже сам термин «уголовная политика», интегрирующий в единое целое относительно самостоятельные направления борьбы с преступностью, практически не упоминался в советской юридической литературе. В 1956 г. в Большой советской энциклопедии отмечалось, что “социалистическая теория уголовного права не знает уголовной политики как особой научной дисциплины”. С конца 30-х до конца 70-х годов проблемы уголовной политики практически не разрабатывались». Собственно, начало 70-х стало важным рубежом, на котором в Советском Союзе появились первые крупные теоретические работы на эту тему. В тот период авторы в общем-то не частых публикаций, как правило, не отделяли уголовную политику от уголовного права. Например, А. А. Пионтковский рассматривал ее как отрасль уголовного права. Но, с другой стороны, А. А. Герцензон, словно полемизируя с ним, совершенно справедливо утверждал, что отнесение уголовной политики исключительно к ведению уголовного права необоснованно сужает содержание уголовной политики, которая связана не только с уголовным правом, но в равной мере и с другими отраслями уголовно-правовых наук и в связи с этим должна считаться междисциплинарной научной отраслью. Прошло несколько десятилетий, уголовно-правовая и криминологическая литература обогатилась множеством разных по объему и научной ценности публикаций. Однако современный научный статус уголовной политики до конца не прояснен: общепринятая точка зрения до сих пор не найдена. Н. А. Лопашенко утверждает, что на сегодняшний день уголовная политика в качестве самостоятельной отрасли научного знания вполне сложилась в рамках уголовного права . Значит, находится в этих рамках? Нам видится в этой формулировке внутреннее противоречие. Если уголовная политика обретается в неких рамках, то она вряд ли может считаться самостоятельной. Тогда она лишь инкорпорированная часть науки уголовного права. А если самостоятельна, значит, суверенна. И тогда между ними пусть «открытая», вполне преодолимая, но все-таки четкая граница. Однако при всех обстоятельствах мы должны отдать должное Н. А. Лопашенко за соединение понятий, характеризующих уголовную политику: «сложилась» и «самостоятельность». Дело в том, что не все ученые признают уголовную политику сложившейся наукой. Вот позиция С. В. Иванова: «Уголовная политика как отрасль научного знания, предметом изучения которой выступает одноименное направление государственной деятельности, в отечественной юридической доктрине окончательно не сформировалась». Подобную же точку зрения высказал и В. С. Устинов: «В России ни уголовное право, ни криминология не интегрировали в себе проблемы уголовной политики. В результате оказалось, что в системе юридического образования крайне недостает уголовной политики как учебной дисциплины… Уголовной политике как учебной дисциплине в России не везет. А без этого она никак не может оформиться в самостоятельную науку. Уголовная политика «зависла» между криминологией и уголовным правом». Суждение автора нуждается в фактическом уточнении. Оно относится к 2003 г. Но к этому времени препятствие, о котором говорит В. С. Устинов, на самом деле в основном уже было устранено. Во многих вузах шло преподавание учебной дисциплины «Уголовная политика», а в Академии МВД СССР с 1980 г. функционировала самостоятельная кафедра уголовной политики, которой руководил Г. М. Миньковский. Чтобы завершить пунктирный пересказ позиций участников дискурса, добавим, что фактически отказали уголовной политике в самостоятельном статусе П. Н. Панченко и И. А. Исмаилов. Первый считал уголовную политику разделом науки правового управления, или, иначе, правовой политики, а второй – частью политической науки. Как понять, сложилась ли некая совокупность знаний в самостоятельную науку или нет? Для этого в первую очередь надо договориться о том, какой смысл следует вкладывать в термин «сложившаяся». Любая наука, даже имеющая за плечами многовековую историю, если она жива, – это процесс. На каждом этапе естественного и неодолимого развития науки ее можно назвать сложившейся и, одновременно, складывающейся. И так до бесконечности. Ибо процесс развития продолжается и продолжается. Окончательно сложившаяся наука – мертвая наука (например, алхимия; хотя она, вообще-то, и не была наукой). Таким образом, стоит согласиться с тем, что термин, о котором идет речь, может быть пущен в дело только в условном смысле (в противном случае мы должны будем все науки без исключения называть относительно сложившимися; да простит нам Аполлон – покровитель наук – такое кощунственное заявление). Как же, по нашему мнению, следует определить статус уголовной политики? Какими критериями надо руководствоваться? Приемлемым, скорее всего, можно считать следующий ответ. Два столетия существования уголовной политики стали периодом ее прогресса, динамического развития на уровне науки. Последовательно оттачивались представления о ее предмете, о структуре науки, нашедшие адекватное отражение в многочисленных дефинициях. Выработан собственный понятийный научный аппарат. О том, что речь идет о живой, развивающейся науке, свидетельствует фактически непрекращающийся уголовно-политический дискурс, стимулирующий создание теоретического фундамента в виде системы знаний об основных направлениях и конкретных путях деятельности по борьбе с преступностью в стране. Сформулированы концептуальные идеи и положения, способные стать руководящими ориентирами и нормативными установками для законотворчества и практической работы правоохранительных органов. Все это, несомненно, признаки, характеризующие статус уголовной политики как подлинной (употребим это слово вместо термина «сложившейся») науки. И здесь снова нужно сделать оговорку, аналогичную предыдущей. Приведенный «реестр достижений» уголовной политики (под другим углом зрения его можно рассматривать и как перечень некоторых функций науки) ни в коем случае нельзя рассматривать как попытку идеализировать ситуацию. Напротив, в данной сфере существует еще огромный пласт нерешенных теоретических и даже методологических проблем. Чтобы понять, каковы они и сколько их много, достаточно хотя бы обратиться к материалам VII Российского конгресса уголовного права. Но возьмем на себя смелость сказать, что гораздо больше их там, где решаются практические задачи борьбы с преступностью, где вырабатывается и реализуется стратегия и тактика этой борьбы. О понятии уголовной политики и употреблении терминов. История уголовной политики как категории науки насчитывает приблизительно 200 лет. За это время она, поначалу скромное дитя уголовного права, постепенно превратилась в самостоятельную комплексную отрасль научного знания, а в практическом отношении – в одно из самых актуальных направлений социальной политики любого государства. Представления об уголовной политике, со временем оформившиеся в научные понятия и воплотившиеся в более или менее четкие формулы, всегда отличались разнообразием, подчас существенным и даже принципиальным. И всегда несли на себе печать времени, страны возникновения, школы, к которой принадлежал автор соответствующей юридической конструкции. Путь развития теории уголовной политики украшен именами многих выдающихся мыслителей-правоведов, представлявших как дореволюционную Россию, так и зарубежные державы. История эта достаточно полно и всесторонне освещена в нашей юридической литературе, повторять ее нет смысла. В самом общем виде скажем следующее. Понятие и сущность интересующего нас феномена получили достойный анализ в многочисленных трудах советских и российских ученых. О том, в каких конкретных формулировках эти категории преподаны в отечественной литературе, мы скажем далее. Сейчас же подчеркнем: если говорить об этом на уровне наиболее высоких смыслов, то сущность уголовной политики, по нашему мнению, состоит в том, что она является фундаментальной базой нормативного и практического регулирования отношений между преступностью и обществом. Уголовная политика – это социальная политика борьбы с преступностью, которую в определенном смысле можно характеризовать как продиктованную интересами общества систему правил осуществления специфического взаимодействия государства и преступного мира (образным смысловым аналогом понятия «взаимодействие» в данном случае может служить термин «боестолкновение»). Иными словами, это – концентрированная, социально обусловленная, концептуальная реакция государства на существующую совокупность криминальных угроз. Но уголовная политика – это не только, а в некотором смысле и не столько некий свод неких правил, которые, разумеется, сами по себе социальный и правовой конструкт огромной ценности. Главное заключается в практике, сложность и многоплановое содержание которой делают как нельзя более уместным употребление здесь понятия «политика» (искусство управления). Слишком много разного рода нитей сплетается здесь в тугой клубок противоречий. Яркое по форме и верное по существу высказывание на этот счет принадлежит А. И. Бойко: «Уголовная политика есть особый угол зрения на криминальную действительность, самая высокая смотровая площадка: здесь располагается государственно-правовая идеология; здесь внешне понятные и ожидаемые решения проверяются стратегическими пластами народной жизни; здесь искусно маскируется истинный интерес элиты; здесь в первую очередь поле рисков и экспериментов; здесь нащупываются компромиссные решения и снимаются диалектические противоречия… многочисленные политические искушения упираются в стену общественной необходимости и грозят социальными возмущениями; международные обязательства правящего режима могут своеволить против внутренних ожиданий собственного населения; экономические потребности и расчеты ставят предел государственно-правовым опытам; стереотипы воюют с реформистскими тенденциями. За отдельными насильственными акциями государства с неизбежностью следует нравственная экспертиза потомков». Что же касается определений уголовной политики, предложенных в литературе, то, скорее всего, число их (как правило, вполне доброкачественных и в принципе приемлемых) равно числу публикаций, ей (политике) посвященных. А. И. Бойко взвалил на себя немалый труд и составил в качестве материала для обобщения впечатляющий своей длиной перечень таких определений. Видимо, именно масштабы списка побудили автора сформулировать следующую «капитулянтскую», но вполне убедительную максиму: «Как и в большинстве случаев научного осмысления действительности, предпочтение следует отдавать широкому анализу связей и опосредований изучаемого предмета, а не заведомо нереальным попыткам формулирования «безгрешных определений» (выделено нами. – М. Б., Ю. П.). Именно так и происходит. Пока не удалось создать некую согласованную формулу, вокруг которой сплотилось бы большинство «заинтересованных лиц». Вряд ли удастся создать ее и в обозримом будущем. Впрочем, это не только не беда, но и не повод для беспокойства. Нетрудно понять: во-первых, по законам жанра, разные ученые в соответствии со своими взглядами и творческими целями высвечивают и отражают в авторских дефинициях разные грани, разные ипостаси анализируемого предмета. Так было всегда и так будет. Во-вторых, уголовная политика – предмет в высшей степени многогранный и многосложный, заведомо не укладывающийся в ограниченные рамки одной формулировки, и потому научное «многоголосие» здесь не только неизбежно, но и вполне естественно. Но из этого «многоголосия» в итоге складывается, правда, не лишенная определенных противоречий, но все же относительно четкая картина. Она-то и позволяет говорить о том, что существуют некие вполне приемлемые представления о сути проблемы, избавляющие нас от необходимости предлагать читателю собственное определение. Тем более что у нас есть широкий спектр выбора, а также право и возможность опереться на ту формулировку, которая уже содержится в литературе и представляется нам предпочтительной. Но прежде, чем сделать этот выбор, напомним, что в советских литературных источниках, относящихся к середине прошлого века и ранее, была распространена двоякая трактовка понятия «уголовная политика»: в узком и широком смысле в зависимости от того, какое содержание вкладывается в него в том либо ином случае. В узком значении (такая трактовка тогда доминировала) оно, по сути, рассматривалось как синоним понятия «уголовно-правовая политика». Примером здесь может служить определение, предложенное П. Н. Панченко: «Советская уголовная политика есть направление деятельности государства по руководству уголовно-правовой борьбой с преступностью» (выделено нами. – М. Б., Ю. П.). Работы, в которых содержался подобный подход, в более поздний период, и особенно в литературе последних лет, становились, скорее всего, исключением, если говорить именно о четкой авторской позиции признания этих терминов синонимами. Большинство же специалистов, и авторы настоящей работы в их числе, являются сторонниками только широкой трактовки исследуемой категории, в соответствии с которой уголовная политика предстает в качестве системы, включающей в себя комплекс взаимосвязанных, но вместе с тем относительно автономных подсистем: уголовно-правовую, уголовно-процессуальную, криминологическую, пенитенциарную, оперативно-розыскную политику. Именно такую позицию воплощает сформулированное в свое время А. И. Коробеевым, А. В. Уссом и Ю. В. Голиком определение, которое представляется нам в целом вполне приемлемым. По мнению этих авторов, уголовная политика в традиционном ее понимании – это «генеральная линия, определяющая основные направления, цели и средства воздействия на преступность путем формирования уголовного, уголовно-процессуального, исправительно-трудового (ныне уголовно-исполнительное право. – М. Б., Ю. П.) законодательства, практики его применения, а также путем выработки и реализации мер, направленных на предупреждение преступлений». Пожалуй, одно уточнение к данному тексту все-таки следует сделать. Поскольку в определении прямо сказано о выработке мер, направленных на предупреждение преступлений, то в уголовно-политическом контексте следовало бы так же прямо сказать, что осуществляются они в рамках криминологического направления уголовной политики. Г. И. Забрянский предложил определение государственной политики, касающейся противодействия преступности несовершеннолетних. Мы обращаемся к нему как очень содержательному и в целом вполне приемлемому для целей настоящей работы, во-первых, потому, что политика противодействия преступности и уголовная политика, по нашему мнению, – понятия равнозначные. А во-вторых, суть мысли, сформулированной ученым, безусловно, может быть распространена и на «всевозрастную» преступность. Его позиция: политика противодействия преступности несовершеннолетних представляет собой основанную на определенных идеях деятельность государственных и негосударственных институтов по формированию и реализации основных задач, принципов, направлений и средств противодействия явлению преступности несовершеннолетних с целью защиты человека, общества и государства от преступных посягательств. Видится нам весьма интересным и определение, принадлежащее А. И. Александрову: «То, какой власть хочет видеть преступность и каким способом она готова (добавим: стремится, способна. – М. Б., Ю. П.) привести преступность в это состояние, и есть уголовная политика государства. Уголовная политика – это отношение власти к преступности». Ограничимся приведенными образцами определений. На наш взгляд, этого достаточно, чтобы, оттолкнувшись от них, продолжить изложение. И, кстати, убедиться, что уголовная политика рассматривается одними авторами как совокупность руководящих идей (положений, постулатов), другими – как соответствующая деятельность, включая сюда и последствия этой деятельности, позволяющие судить о ее эффективности, на что справедливо указывает Г. И. Забрянский в цитированной статье. Наконец, третьими – как сочетание того и другого. Мы придерживаемся последней позиции. В связи с обзором формулировок понятия уголовной политики полагаем необходимым высказать наши критические суждения по поводу состояния «терминологического хозяйства» и практики его использования в публикациях, посвященных уголовной политике. Длительная история становления и развития уголовной политологии, расширение и углубление знаний в области теории уголовной политики позволили накопить достаточно серьезный багаж понятий, терминов и других научных категорий. Настало время навести порядок в этом багаже, и в частности осуществить четкую дифференциацию смежных понятий и терминов (которые являются их словесным выражением), обозначив грань между ними. В данном случае мы в первую очередь говорим именно о терминах «уголовная политика» и «уголовно-правовая политика», поскольку за ними – ключевые понятия и категории науки, и еще потому, что при употреблении данных терминов досадные неточности встречаются особенно часто. Понятия и термины в концентрированном виде выражают сущность, смысловую определенность того или иного явления и содержательное отличие его от других явлений. Они служат опорными формулами профессиональной информации, научным инструментарием, от которого так существенно зависит полезная результативность «научного ремесла». Или, напротив, его отрицательная эффективность, если терминология неадекватна явлению, что затуманивает смысл изложения, препятствует уяснению качественной определенности определяемого явления. Вот почему, видимо, неоспорима истина: прежде чем формировать политику или программу, нужно разобраться с дефинициями. До нынешнего времени весьма распространенной остается ситуация, когда авторы, обозначив в заголовке статьи или книги термин «уголовная политика», фактически ведут речь о проблемах уголовно-правовой политики или – в других случаях, – попеременно употребляют оба этих термина, словно они являются синонимами. Нет сомнения в том, что квалифицированные специалисты прекрасно знают и понимают, что термины содержательно различны, но не придают, как нам кажется, значения этому. Однако в результате получается то, что можно назвать терминологической небрежностью, разрывающей необходимый контакт между авторской мыслью и читательским восприятием. Неприемлемая сама по себе, такая небрежность вызывает недоумение хотя бы в силу того, что именно авторы более всех заинтересованы в укреплении такого контакта, и в первую очередь с многочисленными приверженцами широкого понимания уголовной политики как системы, а уголовно-правовой политики как подсистемы. Об уголовной политике как системе (целостности). Очень важно отметить: каким бы ни был подход к пониманию уголовной политики в широком ее смысле, она всегда рассматривается как целостность, единая структура, включающая в себя ряд подструктур. А. А. Герцензон справедливо подчеркивал: «Каждая отрасль уголовно-правовых наук, будь то наука уголовного права или процесса, исправительно-трудовое право или криминалистика, в особенности же криминология, изучает под своим углом зрения различные стороны уголовной политики. Ни одна из них, взятая в отдельности, не может охватить весь комплекс уголовно-правовых проблем. Поэтому изучение практической уголовной политики должно осуществляться представителями всех указанных отраслей уголовно-правовых наук путем совместного изучения и обобщения материалов практики». Все перечисленные выше конкретные отрасли политики, входящие в систему уголовной политики, более или менее обоснованно позиционируют себя в качестве самостоятельного источника политико-правовых положений, составляющих концептуальную базу для соответствующей деятельности. Но одновременно все они представляют собой единство, а в той части, в какой они таковым пока не являются, должны стремиться к нему. В рамках структуры «большой» уголовной политики отношения между отдельными составляющими ее подструктурами, как представляется, целесообразно строить на принципах, которые условно можно назвать конфедеративными. На «большой» уголовной политике лежит функциональная обязанность синхронизировать ключевые решения и тренды изменений в уголовно-правовой, уголовно-процессуальной, уголовно-исполнительной, криминологической, оперативно-розыскной деятельности, добиваясь максимальной согласованности и эффективности совместных усилий. В свою очередь, четкое взаимодействие всех подструктур, обеспечивающее результативное функционирование самой системы, немыслимо без опоры на определенную совокупность ключевых, концептуальных идей и положений, общих («сквозных») и обязательных для всех отраслей уголовной политики, которые в методологическом отношении должны быть ориентиром и импульсом для каждой из них. Одним из основных источников таких идей является уголовное право (понятия преступления, ответственности и наказания, криминализации и декриминализации и т. д.). Не менее важным источником идей такого уровня должна стать криминология (понятие преступности, ее общественной опасности, предупреждения преступлений и т. д.). Сегодня уже вряд ли оспорима роль уголовной политики как общетеоретической и методологической основы всех дисциплин криминального цикла. На это обстоятельство обращал внимание Г. М. Миньковский, подчеркивая, что главное в уголовной политике – ее ведущая роль по отношению к материальным и процессуальным отраслям права криминального цикла, применение норм которых является одной из форм реализации уголовной политики. Среди важных смыслов реализации такой роли – обеспечение непротиворечивости действий всех субъектов борьбы с преступностью, снятие возникающих правовых коллизий и т. п. По справедливому замечанию Г. Ю. Лесникова, уголовная политика выполняет в отношении такого рода отраслей методологическую роль, обусловленную «поисками оптимальных путей предупреждения и борьбы с преступностью не только в рамках уголовного законодательства (материального, процессуального и исполнительного), но и с помощью внеправовых мер, способных существенно повлиять на криминальную ситуацию в России. Уголовная политика имеет полинормативную основу». Г. Ю. Лесников, в частности, упоминает, кроме правовых, нормы морали, религиозные нормы, обычаи, традиции и политические директивы. Здесь уважаемый автор идет вслед за А. А. Герцензоном, который писал, что уголовная политика «реализуется в процессе применения на практике как специальных мер (криминалистических, уголовно-правовых, уголовно-процессуальных, исправительно-трудовых, криминологических), так и мер чисто социального характера (экономических, идеологических, медицинских и т. д.). По поводу замечания о неспециальных нормах и мерах надо, однако, сделать существенное уточнение: полинормативность – характеристика не всех, а лишь некоторых направлений, и тем более не всей уголовной политики как целостности. В частности, перечисленные выше «неправовые» нормы и меры достаточно широко могут быть использованы в процессе профилактической деятельности, которая является важнейшей составной частью криминологической политики. В какой-то мере опора на них возможна в ходе подготовки и обоснования тех или иных решений, относящихся к сфере уголовно-правовой или уголовно-исполнительной политики. Например, при обсуждении проблем криминализации, декриминализации или социальной реабилитации лиц, отбывших наказание. Но здесь речь идет о ситуациях, имеющих отчетливо выраженный субсидиарный характер. Сущность же, к примеру, уголовно-правовой политики, как это, собственно, и вытекает из ее названия, практика ее реализации предопределены исключительно правовыми нормами. И уж совершенно невозможно представить неправовые нормы – религиозные каноны, обычаи, традиции в качестве основы (в одном ряду с правовыми нормами) уголовно-процессуальной или оперативно-розыскной политики. И еще – попутная реплика относительно, в принципе, верной мысли о связи методологической роли «большой» уголовной политики с «поиском оптимальных путей предупреждения и борьбы с преступностью». Надо откровенно признать: если судить по характеру криминальных процессов в стране, реальность состоит в том, что упомянутый поиск ведется либо слишком вяло, либо там, где есть все что угодно, кроме искомых оптимальных путей. Воистину – поэзия намерений и проза исполнения. В силу этого, а также ряда иных причин выполнение методологических функций уголовной политики относится по преимуществу к разряду должного, а не сущего. Что, видимо, можно рассматривать как один из факторов, затрудняющих нормальное развитие и совершенствование всех ее конкретных подструктур, впрочем, и ее самой как центра их «идеологического» обеспечения. Уголовно-правовые основы уголовной политикиУголовная политика – сложный и многоаспектный феномен. Как особое направление государственной деятельности она привлекает повышенное внимание не только профессиональных юристов и политологов, но и широкой общественности, закономерно предъявляющей требования эффективности и результативности к практике противодействия преступности. При этом важно отметить, что зачастую о содержании и направлениях уголовной политики общество судит на основании информации о динамике уголовного закона и сведений о практике его применения. Не оспаривая сами по себе эти показатели качества уголовной политики и одновременно признавая их недостаточность, отметим, что в исследовательском отношении сложившееся положение вещей актуализирует один из ключевых вопросов уголовно-политической теории – о соотношении уголовной политики и уголовного права. Отечественная наука давно, хотя и без особых успехов, обсуждает вопросы соотношения уголовного права и уголовного закона (без этого, как известно, не обходится ни один учебник по уголовному праву), в то же время, казалось бы, извечные проблемы соотношения уголовного права и уголовной политики остаются, как это ни странно, недостаточно исследованными (в любом случае они не получили статуса самостоятельной научной проблемы). В итоге возникает неоправданный разрыв между различными уровнями и аспектами познания проблем борьбы с преступностью, разрыв между догматикой и политикой, между нормой и реальностью, между реальностью и идеальной моделью противостояния преступности. По образному выражению Н. А. Лопашенко, сложилась ситуация вавилонского столпотворения, «когда и право, и закон, и политика, которые, казалось бы, должны были быть предназначены для одного – борьбы с преступностью, – ощутили свою полную независимость друг от друга и заговорили на разных языках, притом каждый на непонятном и неизвестном другому». Очевидно, что создать объективную, пригодную для всех и на все времена модель соотношения политики, права и закона вряд ли возможно в принципе. Как верно пишет Э. Хейвуд применительно к политологической науке, «научная объективность в смысле абсолютной беспристрастности и нейтральности для политологии остается недостижимой целью, как бы мы ни совершенствовали свои исследовательские методы». Это заключение может быть в полной мере экстраполировано и на иные области социальных наук. А потому любая теория, ориентированная на познание проблем политики, права, государства, общества, всегда будет в известной мере субъективной, верной лишь при некоторых исходных допущениях; она всегда будет давать повод для критики и переосмысления. В этом отношении в «вавилонском столпотворении» авторских идей и теорий по большому счету нет ничего страшного. Гораздо важнее, чтобы эти теории помогли описать вавилонскую башню «Право – Политика – Закон» с самых разных сторон и на различных уровнях. Учитывая сказанное, прежде чем начать разговор по существу, полагаем необходимым сформулировать предварительно несколько исходных посылок или необходимых допущений авторского анализа. Во-первых, напомним, что уголовной политикой в рамках настоящей книги охватывается широкий комплекс принципов и преимущественно государственных мероприятий стратегического и тактического характера, ориентированных на обеспечение безопасности конституционно значимых ценностей от угроз, связанных с преступностью. Во-вторых, отметим, что проблема взаимоотношения политики и права может быть адекватно интерпретирована лишь при условии предварительного обозначения авторской позиции относительно соотношения уголовного права и уголовного закона. Нам уже приходилось писать, что современное понимание уголовного права должно предполагать единство трех его компонентов – аксиологического, институционального и функционального – и включать в себя уголовно-правовые идеи, уголовно-правовые нормы и уголовно-правовые отношения. Уголовный закон при этом позиционируется в качестве важнейшей, но далеко не единственной формы выражения уголовно-правовых норм; более того, это форма выражения далеко не всех уголовно-правовых норм (иными словами, закон есть одна из форм выражения некоторой части одного из элементов содержания права). При таком понимании проблемы соотношения права и закона должно быть ясно, что непосредственное исследование прямых взаимоотношений уголовной политики и уголовного закона вряд ли является корректным. Политика в идеале отражается в законе не непосредственно, а будучи преломленной сквозь призму права. Облаченные в правовые одеяния уголовно-политические соображения и требования существенным образом корректируются, уточняются (иногда – маскируются). Часть из них приобретает силу уголовного закона либо выражается в законах другой отраслевой принадлежности или же в правовых источниках иного уровня. Есть те, что остаются на уровне установок, не подлежащих материальной фиксации. А потому связь «уголовная политика – уголовный закон» представляет собой связь различных по своему уровню и объему явлений. Лишь при допущении того, что уголовное право полностью выражается в уголовном законе, исследование связи «политика – закон» может быть в принципе возможным. Еще одно необходимое предварительное замечание касается специфики понимания терминов «уголовное право» и «уголовная политика». Они могут обозначать, как известно, и элемент реальных социальных взаимосвязей и отношений, и отрасль науки. В последнем случае возникает значимый и вполне самостоятельный теоретический вопрос о месте уголовно-политического знания в системе наук, который был рассмотрен выше. Констатируя генетическую связь между уголовным правом и уголовной политикой, происхождение науки уголовной политики от науки уголовного права, а также признавая самостоятельный статус уголовной политологии, оставим этот аспект анализа за рамками настоящего раздела публикации, обращая читателя к специальным работам на этот счет. В дальнейшем изложении право и политика будут исследованы в качестве социальных феноменов. Теперь, с учетом сделанных оговорок, можно предпринять следующий шаг в анализе вопросов соотношения уголовного права и уголовной политики. Для начала отметим наличие в доктрине относительно широкой дискуссии по поводу соотношения политики и права. Наиболее распространенной научной позицией является понимание того, что уголовная политика предопределяет уголовное право и обладает приоритетом перед ним. Н. А. Лопашенко в связи с этим прямо указывает: «Уголовно-правовая политика первична по отношению к уголовному праву. Она определяет задачи, стоящие перед ним, и большей частью – через уголовное законодательство – воплощается в нем». Близки к изложенным суждения О. Г. Перминова. Он пишет: «Уголовно-правовая политика определяет содержание и принципы уголовного законодательства. Проявляется это в отнесении тех или иных деяний к числу преступных (вопросы криминализации и декриминализации), в ранжировании преступных деяний по степени общественной опасности, в определении целей и видов наказаний, в выделении обстоятельств, освобождающих от уголовной ответственности и наказаний, смягчающих или отягчающих ответственность и т. п.». Наряду с этим в науке существует и иное мнение. В частности, О. А. Малышева последовательно доказывает обратный по содержанию тезис о необходимости усиления роли права в соотношении «политика и право». По мнению исследователя, «не уголовная политика должна определять содержание уголовно-правового комплекса, а, наоборот, содержание уголовной политики должно определяться основными принципами права, учитывая его сущностную природу». Уголовная политика, резюмирует автор, обусловливает лишь содержание формы права – закона. Представляется, что подобные споры, при всем уважении к дискутирующим сторонам, по своей значимости роднятся с дилеммой курицы и яйца. Вряд ли уместна сама постановка вопроса о первичности права или политики по отношению друг к другу. Связь между этими феноменами не является причинно-следственной и не может быть раскрыта с использованием категорий, характеризующих последовательную смену событий или состояний. Ближе всего к истинному пониманию соотношения уголовной политики и уголовного права подошел, как представляется, А. Э. Жалинский. Он писал: «Соотношение политической и правовой составляющих в действии уголовного закона должно состоять в том, что политика определяет в существующих конституционных границах (курсив наш. – М. Б., Ю. П.) цели действия уголовного закона, обеспечивает его возможности, добивается социальной поддержки граждан как источника власти, вовлекая их в выбор решений, имеющих всеобщее значение, а право закрепляет (юридизирует) принятые решения, обеспечивая их легитимность, стабильность, точное исполнение и предсказуемость, либо отказывает в этом. Уголовная политика должна быть правовой, опираясь на Конституцию страны, но в определенном смысле она предшествует праву и воздействует на выбор права». Полностью разделяя эти суждения, отметим все же, что А. Э. Жалинский, по нашему мнению, не вполне оправданно ограничил правовые основы уголовной политики, апеллируя лишь к конституционным предписаниям. Правовой фундамент уголовной политики определяется не только Конституцией страны, но и иными отраслями права, в том числе уголовным. А потому политика, конечно, предопределяет содержание права, но в то же самое время и сама определяется правом, причем не только конституционным, а всей системой его отраслей. Как известно, уголовная политика имеет, среди прочих, две основные формы реализации: правотворчество и правоприменение. В первом случае изначально возникающие в сфере политики идеи противодействия преступности отражаются в праве и закрепляются в нормативном порядке; во втором случае уже правоприменение (т. е. политика) определяется содержанием уголовно-правовых норм. Здесь нет линейной зависимости: в некотором отношении политика обладает приоритетом перед правом, в иных ситуациях их соотношение меняется. К тому же стоит напомнить, что уголовная политика не разрабатывается и не реализуется в социальном вакууме. Она обусловливается множественным комплексом факторов, выступающих в качестве ее оснований. К таковым следует отнести конституционные, криминологические, экономические, нравственные, религиозные и иные обстоятельства. В их ряду, очевидно, должны занять свое место и факторы уголовно-правовые, поскольку уголовное право выступает частью социальной действительности, одним из множества объективных факторов, с учетом и на основе которого государство строит и реализует свой уголовно-политический курс. А потому уголовное право в роли одного из элементов основания уголовной политики может быть первичным по отношению к политике. В то же время уголовная политика на уровне правоприменения также не тотально предопределена содержанием правовых норм. При неизменности правовых предписаний степень интенсивности правоприменения, его репрессивность, концентрация правоприменительных усилий, востребованность правовых норм могут меняться под воздействием факторов, связанных непосредственно не с правом, а с политикой. Уголовная политика должна чутко реагировать на изменяющиеся социально-экономические условия и потому может меняться даже при относительной стабильности уголовного права. Уголовная политика может меняться и в том случае, когда установившаяся практика решения уголовно-правовых вопросов не решает задач, поставленных перед уголовным правом. И тогда политика направляет применение закона в новое русло либо обосновывает изменение уголовного закона. Таким образом, связь уголовного права и уголовной политики слишком сложна и многовекторна, чтобы рассматривать ее лишь с позиций последовательного развития событий; она в любом случае не является линейной: право предопределяет политику и определяется ею одновременно. Можно в целом согласиться с А. И. Бойко, который указывает: «Политика и право – это два проверенных способа управления легалистским обществом. Каждый из них имеет свои преимущества и недостатки, но в случае их умного союза получается благо: политика – динамичное, большею частью тайное средство дополняется юриспруденцией, которая традиционно ставит на формализм, а не на моментальную целесообразность, предпочитает гласные, медленно меняющиеся и объявляемые всем стандарты поведения». Проанализировать весь спектр взаимоотношений уголовного права и уголовной политики в рамках одной научной публикации вряд ли возможно. А потому ограничим поле дальнейшего научного поиска лишь теми проблемами, совокупность которых можно обозначить как «уголовно-правовые основы уголовной политики». При этом мы полностью сознаем, что, во-первых, определение направлений, по которым происходит «обусловливание» уголовной политики уголовным правом, следует рассматривать лишь как один из возможных аспектов их взаимодействия, наряду с которым существуют и иные; а во-вторых, что, помимо уголовно-правовых основ, уголовная политика детерминируется еще множеством иных обстоятельств. Рассматривая определяющее влияние уголовного права на уголовную политику, целесообразно различать влияние, оказываемое правом на различные направления этой политики. Наиболее тесным и непосредственным будет влияние, оказываемое уголовным правом на уголовно-правовую политику, более опосредованно – влияние, оказываемое на уголовно-процессуальную, уголовно-исполнительную, криминологическую и иные составляющие уголовной политики. Сила влияния в данном случае непосредственно связана с содержанием оказываемого воздействия. Стоит отметить, что влияние уголовного права на иные, кроме собственно уголовно-правового, направления уголовной политики остается недостаточно исследованным фрагментом теории. В науке по преимуществу изучается вопрос о взаимосвязи и взаимовлиянии самих отраслей права и законодательства криминального цикла либо проблема взаимовлияния и взаимосвязи различных направлений уголовной политики (политики в сфере противодействия преступности). Связь же по линии «уголовное право – процессуальная (исполнительная, криминологическая и т. д.) политика» в науке не раскрыта в должной мере. Не претендуя на исчерпывающий анализ, представим некоторые соображения на этот счет. Очевидно, что в самом общем виде исследуемая связь может быть охарактеризована посредством понятий и категорий, восходящих к представлениям о пределах и границах. Именно уголовное право исчерпывающе определяет область преступных деяний, лиц, подлежащих ответственности, пределы возможного ограничения их прав и свобод. Тем самым оно формирует параметры предмета уголовно-процессуальной, исполнительной, криминологической политики. Уголовное право задает их пределы, за границами которых должны применяться принципиально иные методы и средства управления социальными процессами. Далее: уголовное право содержит важные целевые установки, достижению которых служит не только содержание собственно уголовно-правовых норм, но и весь комплекс мероприятий, реализуемых в рамках отдельных направлений уголовной политики. Цели уголовного права и составляющих его институтов подчиняют себе инструментальные средства, предоставляемые для их достижения различными компонентами уголовной политики, и служат одним из критериев в оценке их эффективности. Третье. Содержание уголовного права задает тон формированию инфраструктуры всей уголовной политики, ее организационному оформлению. Очевидно, что наличие в классификации преступных деяний преступлений, не обладающих большой общественной опасностью (как бы они ни обозначались терминологически), обусловливает формирование мировой юстиции; особый подход к проблемам ответственности несовершеннолетних стимулирует обсуждение вопросов ювенальной юстиции; наличие в системе наказаний мер, связанных с изоляцией от общества, побуждает к развитию системы социальной реабилитации осужденных и т. д. Наконец, четвертое. Объем уголовного права определяет параметры «пропускной способности» правоохранительной (включая судебную и пенитенциарную) системы, формируя как важнейшие показатели численности сотрудников, обслуживаемых участков, рабочей нагрузки и т. д., так и некоторые принципы их работы. Признавая многовекторное влияние уголовного права на процессуальное, исполнительное, криминологическое направления уголовной политики, нельзя не сказать и о том, что влияние это не является однонаправленным. Уголовное право, в свою очередь, испытывает на себе многие (если не все) трансформации компонентов уголовной политики. Пожалуй, наиболее яркой иллюстрацией сказанному может служить ситуация, связанная с изменением санкций уголовного закона и так называемой гуманизацией практики назначения наказания в 2009–2011 гг., которая во многом была продиктована трансформацией целей и содержания уголовно-исполнительной политики и настойчивым желанием государства сократить численность «тюремного населения». Обратимся теперь к вопросу об определении уголовным правом собственно уголовно-правовой политики. Здесь стоит сделать важную оговорку. Дело в том, что бывший долгое время едва ли не единственно возможным для отечественной науки взгляд на право и на политику предполагал наличие не просто тесной, а генетической связи этих феноменов с государством. С этатистских и легистских позиций проблема взаимосвязи государства, политики и права имеет совершенно понятный вид: государство, возникнув как одна из форм управления обществом, реализует собственные полномочия по управлению им и решает публичные проблемы, создавая и контролируя сферу политического; одной из форм решения проблем выступает принятие и реализация общеобязательных законов и иных нормативных актов, которые воспринимаются и интерпретируются как право. Здесь право представляется лишь одной из форм государственной деятельности, которая полностью зависит от политических устремлений и целей государства (вспомним известное изречение В. И. Ленина: «Закон есть мера политическая, есть политика»), а следовательно, сама постановка вопроса о правовых основаниях политики становится не вполне верной. Между тем современные трактовки политики и права значительно отстоят от изложенных. Концепция естественного права, как известно, ослабила авторитет представлений о генетической зависимости права от государства и подчинила его нормотворческую деятельность принципам и идеалам права, которые имеют в этой концепции вневременной и внегосударственный характер. Равным образом в политологической науке отчетливо обозначена позиция, в силу которой отождествление политики исключительно с государственными делами представляет устаревшее понимание ее предмета, и что политика есть общее (публичное) дело, независимо от того, занимается ли им государство, международные или неправительственные организации. Внимание! Авторские права на книгу "Проблемы российской уголовной политики" (Бабаев М.М., Пудовочкин Ю.Е.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
