Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 3

Председатель ред. коллегии Синюков В.Н.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 20.12.2017 ISBN: 9785392277063 Язык: Объем текста: 428 стр. Формат: epub

Оглавление

Круглый стол «Реформа цивилистического процесса и правосудие в сфере экономики»

Круглый стол «Организованные формы совершения преступлений в сфере экономики»

Научно-практическая конференция «Улучшение инвестиционного климата и уголовное судопроизводство (проблемы реформирования)»

Научно-практическая конференция «Криминалистические средства и методы в борьбе с преступностью в сфере экономики»

Научно-практическая конференция «Специальные экономические знания в судопроизводстве»

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Круглый стол
«Организованные формы совершения преступлений в сфере экономики»

Жевлаков Э. Н.,
профессор (Университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА),
доктор юридических наук, профессор

О разграничении экономических и экологических преступлений

Говоря об отличии экологических преступлений от преступлений экономического характера, следует отметить, что в большинстве норм УК РФ об охране природы речь о неправомерном использовании природных ресурсов вообще не идет. Ответственность они предусматривают за нарушение правил охраны окружающей среды от неблагоприятного воздействия: уничтожения, повреждения, отравления, загрязнения (ст. 246–254; 257; 259; 261; 262 УК РФ). Только несколько норм предусматривают ответственность за нарушение правил пользования природными ресурсами. При этом все они с объективной стороны выражаются в незаконном захвате, извлечении ресурса из природной среды. Такие нормы имеются в ст. 255– 256, 258, 258.1, 260 УК РФ.

Но именно их содержание и порождает в теории уголовного права и на практике весьма сложные проблемы разграничения данных преступлений с рядом преступлений против собственности и в сфере экономической деятельности. Особые трудности вызывает квалификация незаконного оборота (завладения, использования) ресурсов недр, участков земли, вод.

С экономической точки зрения природа является сырьевой базой хозяйствования и почти все природные ресурсы находятся в чьей-то собственности. Вместе с тем, они в своей совокупности образуют среду обитания человека и иных живых существ, представляют биологическую основу их существования. Возникает вопрос: при каких обстоятельствах незаконное изъятие природного ресурса посягает на отношения экономического характера, а при каких – экологического?

Чтобы определить, в орбиту каких отношений: природоохранительных, собственности или иных попадает природный ресурс, надо установить момент, с которого он теряет свойства естественного элемента природы и превращается в имущество (вещь, товар).

Определяя в общей форме этот момент на основе положений современной экономической теории, можно сказать, что любому природному ресурсу качество товара придает общественно необходимый труд. Эта общая посылка, определяющая методологию подхода к оценке экономической сущности предмета посягательства, является господствующей не только в учебной, но и в монографической литературе. Однако охрана природы невозможна в настоящее время без приложения человеческого труда. Специальными органами государственной исполнительной власти осуществляется охрана воздуха, вод, лесов, животного мира. Проводится работа по размножению и акклиматизации животных, разведению лесов. Все это – убедительное доказательство того, что мы находимся на этапе «очеловечивания» всей природной среды. Остается очень мало природных компонентов, к которым бы не прикасались разум и руки человека. Иначе говоря, среди «потребительских стоимостей», созданных природой без участия человека, растворяется стоимость тех, которые созданы его «аккумулированным» трудом.

Изложенное послужило основанием для утверждения, что критерий, по которому мы отличаем общественно опасное деяние в сфере экологии от преступления против собственности, то есть наличие или отсутствие вложенного в предмет посягательства общественно полезного труда, – исчезает, а в ряде случаев уже исчез.

При более же глубоком изучении вопроса выясняется, как справедливо заметил Ю. И. Ляпунов, что «трудовое опосредование предмета посягательства, понимаемое как аккумуляция им известного количества общественно необходимого труда, далеко не предопределяет отнесение его к категории товарно-материальных ценностей (имущества)».

Что же придает природному ресурсу товарно-денежную форму, превращает его в имущество? Материалистическая экономическая теория дает на этот вопрос исчерпывающий ответ: труд, вырвавший тот или иной элемент природы из естественной природной среды и переместивший его из области господства сил природы в сферу, регулируемую экономическими законами общественного производства. С этого момента элементы природной среды становятся имуществом, товаром. Такова, например, продукция рыбного, охотничьего и других добывающих промыслов.

Отсюда следует очень важный в методологическом и практическом плане вывод, что при решении вопроса о разграничении имущества (товара) и естественного элемента природной среды имеется в виду не вообще весь предшествовавший труд, затраченный ранее обществом и аккумулированный в природных богатствах, а конкретный труд, которым вполне определенный ресурс природы отторгается от нее, которым разрываются его связи с природной средой.

Следовательно, чтобы природный ресурс мог быть признан имуществом, товаром (а значит и потенциально − предметом преступлений против собственности), он должен, во-первых, овеществлять в себе известное количество конкретного общественно необходимого труда человека и, во-вторых, быть извлеченным полностью или иным образом обособленным от окружающей природной среды (например, находиться в ловушке, загоне, капкане, сетях, на обособленной территории и т. п.). В этом случае природный ресурс перемещается из круга экологических отношений в область отношений экономического характера, в частности, отношений собственности.

И наоборот, экологическое право, относя к экологическим отношения, возникшие в связи с возобновлением, восстановлением и улучшением природного вещества, тем самым признает, что искусственно выращенные и выпущенные в природу рыбы, звери, птицы, насаженные леса, очищенные воды и воздух есть предметы этих отношений. Отсюда следует, что те элементы природной среды, к которым приложен человеческий труд и которые вносятся, внедряются, «растворяются» в ней для выполнения природных (биологических и иных) функций, выпадают из сферы экономических отношений, теряют сущность «имущества, «товара», приобретают иное (экологическое) социальное значение, попадая в сферу экологических отношений, и потенциально могут быть предметом экологического преступления.

Следует признать, что действующее гражданское законодательство в ст. 130 ГК РФ не учитывает этих нюансов, прямо объявляя участки земли и недр недвижимым имуществом. Однако нужно иметь в виду и то, что единого определения имущества ни в юридической литературе, ни в законодательстве до сих пор не существует. В различных правовых нормах, в зависимости от сферы применения, это понятие может употребляться в разных значениях. Оно является собирательным и разнородным по своему составу.

В гражданском праве имущество может рассматриваться как отдельная вещь или как некая совокупность материальных ценностей (ст. 133–135 ГК), им могут быть, как отмечалось, природные ресурсы, участки земли и недр (ст. 130). В другом значении этот термин может охватывать и имущественные права (ст. 301, 303 ГК РФ). В наследственном праве в понятие «имущество» включаются не только предметы материального мира и права, но и обязанности наследодателя (ст. 1112 ГК РФ). На ряд продуктов творческой деятельности в производственной, научной, литературной, художественной областях, носящих нематериальный характер, распространяется так называемая «интеллектуальная собственность», которая сама является разновидностью товара. В земельном законодательстве вопрос об отнесении земли к недвижимому имуществу также решен не столь однозначно, как в ст. 130 ГК РФ. Имущественные отношения по владению, пользованию и распоряжению земельными участками, а также по совершению сделок с ними регулируются гражданским законодательством лишь в том случае, если иное не предусмотрено земельным, лесным, водным законодательством, законодательством о недрах, об охране окружающей среды, специальными федеральными законами (п. 3 ст. 3 ЗК). В УК РФ понятия имущества вообще не дается. Примечательно, что в нем есть ст. 164, где говорится о хищении не имущества, а предметов и документов, имеющих особую ценность, т. е. ценных не с позиций вложенного в их изготовление труда, а обладающих некой виртуальной (научной, исторической, художественной) социальной ценностью, на которые, тем не менее, распространяется право собственности.

Суммируя вышесказанное по поводу собственности и имущества для целей нашего исследования, отметим:

1. При разграничении понятий «естественный ресурс природы» и «имущество» следует различать «собственность» в экономическом и в юридическом смыслах. Содержание имущества раскрывается с экономических позиций.

2. Право собственности субъективно может быть установлено на различные объекты как материального, так и нематериального характера, однако это не предопределяет обязательное отнесение этих объектов к категории «имущество».

3. Имущество – это основной объект гражданских прав, в состав которого включаются ресурсы природы, превращаемые в материальные вещи, в товар (в том числе ценные бумаги и деньги), результаты интеллектуального труда и другие нематериальные блага, а также имущественные права и имущественные обязанности. Подчеркнем – продукты (ресурсы) природы, превращаемые в материальные вещи, в товар, а не сами эти ресурсы.

4. Ресурс природы может находиться и в круге отношений собственности (или иных экономических), и в сфере отношений экологического характера и даже в круге двух этих отношений одновременно (тогда они могут выступать соответственно основным непосредственными и дополнительным непосредственным объектами посягательства либо двумя основными непосредственными объектами при совокупности преступлений).

5. «Определителем» перехода ресурса природы из одних отношений в другие служит определенное количество конкретного человеческого труда, затраченного на его извлечение (обособление иным образом) от природной среды, либо, наоборот, на внесение созданного трудом человека ресурса природы в окружающую среду для выполнения этим ресурсом функций экологического характера. Квалифицировать содеянное в отношении природного ресурса как преступление против собственности (хищение, уничтожение, повреждение) можно лишь, когда он превращен трудом человека в имущество.

Следующая после вопроса о разграничении ресурса природы и имущества практическая сложность – квалификация незаконного оборота таких превращенных в имущество ресурсов природы. При этом надо отметить, что в плане квалификации присвоения, уничтожения или повреждения изъятых кем-либо из окружающей среды ресурсов природы, включая ресурсы недр, срубленные в лесах деревья, добытых птиц, зверей, водных животных (в том числе – рыб) и т. д., практика в целом гораздо успешнее сочетается с теорией.

Еще в 1964 г. Президиум Краснодарского краевого суда в постановлении по делу Я. и П. высказал принципиальное решение вопроса, указав применительно к незаконной рубке леса, что «Уголовный кодекс РСФСР не предусматривает ответственности за хищение леса на корню. В кодексе содержится указание об уголовной ответственности за незаконную порубку леса на корню. Данный состав нельзя смешивать с хищением. Хищением может быть признано завладение теми деревьями, которые срублены, обработаны и складированы, т. е. подготовлены к сбыту или вывозу другими лицами». Разъяснения аналогичного характера применительно к различным ситуациям незаконного завладения, уничтожения или повреждения указанных ресурсов природы давались в соответствующих постановлениях по делам об охране природы Пленума Верховных Судов СССР и РФ. Содержатся они и в действующем постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 18 октября 2012 г. № 21 «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования» (п. 13, 15, 21). Есть подобные указания относительно разграничения предмета хищения (ст. 229 УК РФ) и приобретения (ст. 228 УК РФ) наркотикосодержащих культур в п. 6 и 23 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 (с послед. изм. и доп.) «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами».

В юридической литературе еще в семидесятых годах прошлого века было высказано, поддерживаемое рядом ученых и сегодня, мнение, что незаконная охота, незаконная порубка леса, браконьерские методы ведения рыбного промысла являются способами последующего хищения имущества, представляя собой отдельные составы преступлений. Квалифицировать указанные деяния предлагается по совокупности преступлений: по статьям об ответственности за посягательство на отношения по охране природы и как хищение. В свете изложенного относительно различий между имуществом и элементами природной среды данная позиция представляется несостоятельной. Не была поддержана она и Пленумом Верховного Суда РФ в постановлении от 18 октября 2012 г. № 21, в п. 21 которого прямо сказано: «Действия лица, совершившего незаконную рубку насаждений, а затем распорядившегося древесиной по своему усмотрению, не требуют дополнительной квалификации по статьям Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации об ответственности за хищение чужого имущества. Незаконное завладение древесиной, заготовленной другими лицами, квалифицируется как хищение чужого имущества».

Сложнее обстоит вопрос с квалификацией содеянного, когда речь идет не об изъятии природного ресурса, а об его обособлении конкретным трудом человека иным образом от природной среды. В общем виде можно сказать, что поскольку обособленный, но не изъятый полностью из нее ресурс природы переходит в категорию имущества, незаконное завладение, уничтожение или повреждение такого ресурса при наличии признаков состава также образует хищение или иное преступление против собственности. При этом вряд ли можно определить, какое количество человеческого труда необходимо затратить, производя указанное обособление, и насколько этот труд конкретен. Это оценочные категории, и именно они являются «камнем преткновения» на практике при решении вопроса об отнесении ресурсов природы к имуществу. Особенно это касается квалификации незаконного изъятия (уничтожения, повреждения) участков земли и недр, признаваемых, как указывалось, в соответствии со ст. 130 ГК РФ недвижимым имуществом. Можно посчитать, например, что для обособления земельного участка достаточно вбить несколько колышков.

Полагаем, что допускаемое при этом судейское усмотрение должно быть разумным, опираться на принципы справедливости, учета степени общественной опасности (малозначительности) содеянного, учитывать в качестве признаков обособления достаточно серьезное вложение труда.

Так, чтобы «встроить» ст. 130 ГК РФ в изложенную выше теорию, необходимо признать обособленными, например участки недр, на которых производилась геологоразведка и на местности есть шурфы, межевые знаки, а залежи природных ресурсов или участки недр оформлены документально, картографически, на этих участках построены добывающие предприятия, сооружения. Или, скажем, земельный участок следует признать обособленным, когда есть данные о его отводе, характерные его особенности указаны в земельном кадастре, документах о праве собственности на землю.

Относительно возможной квалификации самовольной незаконной добычи природных ресурсов недр, не относящихся к категории имущества, физическими лицами (воды, песка, торфа, янтаря, угля, нефти и др.), следует признать, что нормами уголовно-экологического характера УК РФ такая ответственность не предусмотрена. Ответственность возможна по соответствующим нормам КоАП РФ. Однако при наличии соответствующих признаков состава незаконного предпринимательства (деяние представляет именно предпринимательскую деятельность, она требует лицензирования, ею причинен крупный ущерб или извлечен доход в крупном размере и др.) содеянное возможно квалифицировать по ст. 171 УК РФ. При этом следует иметь в виду, что далеко не всегда действия лица соответствуют этим признакам состава. Кроме того, они могут совершаться в состоянии крайней необходимости (например, при эксплуатации с нарушением действующего законодательства о лицензировании и о недрах скважин для подачи подземных вод населению, больницам, школам и другим, неотключаемым по закону от источников жизнеобеспечения объектов).

Оптимальным решением вопроса была бы, как представляется, криминализация таких деяний, как незаконная разработка недр, в том числе добыча общераспространенных полезных ископаемых, самовольная добыча янтаря (была такая статья в УК РСФСР), драгоценных металлов и камней (а не только совершения незаконных сделок с ними как предусматривает ст. 191 УК РФ) и ряда других подобных, а также совершенствование норм действующего законодательства (и не только уголовного), регулирующего вопросы оборота природных ресурсов, что могло бы снять множество проблем, возникающих сегодня в теории уголовного права и на практике.

Иванчин А. В.,
профессор (Ярославский гос. университет им. П. Г. Демидова),
доктор юридических наук, доцент

Совершение экономических преступлений организованной группой: спорные вопросы квалификации

Согласно ч. 3 ст. 35 УК РФ преступление признается совершенным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц. Отсюда очевидна, пожалуй, основная проблема вменения признака организованной группы – это оценочность признака «устойчивость». Как известно, Пленум Верховного Суда РФ в ряде постановлений попытался расшифровать это оценочное понятие. Еще в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. № 1 «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» были даны первые рекомендации по трактовке устойчивости группы: стабильность ее состава, тесная взаимосвязь между ее членами, согласованность их действий, постоянство форм и методов преступной деятельности, длительность ее существования и количество совершенных преступлений. В последующие годы Пленумом было дано много других разъяснений. Так, в п. 15 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» указывается, что организованная группа характеризуется, в частности, устойчивостью, наличием в ее составе организатора (руководителя) и заранее разработанного плана совместной преступной деятельности, распределением функций между членами группы при подготовке к совершению преступления и осуществлении преступного умысла.

В п. 23 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» говорится, что «организованная группа отличается наличием в ее составе организатора (руководителя), стабильностью состава участников группы, распределением ролей между ними при подготовке к преступлению и непосредственном его совершении». В п. 16 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» указывается, что организованная группа характеризуется устойчивостью, более высокой степенью организованности, чем группа лиц по предварительному сговору, распределением ролей, наличием организатора и (или) руководителя.

Как видим, некоторые ориентиры, облегчающие установление устойчивости, сегодня обозначены. Но следует признать, что добиться полной формализации признака устойчивости невозможно. Это качественное оценочное понятие с неточным объемом. Поэтому все выделяемые Пленумом признаки в разных постановлениях при квалификации должны трактоваться как переменные: они могут наличествовать, а могут и нет. Комбинации этих признаков могут быть самими различными. Например, Пленумом указано на наличие лидера. Но анализ следственно-судебной практики показывает, что некоторые организованные группы функционируют без лидера, что не мешает этим объединениям совершать массу преступлений, в том числе экономических, использовать отработанные схемы, длительно существовать и пр. Значит, есть устойчивость объединения, хотя и нет лидера. Напротив, есть криминальные коллективы с явным лидером, стабильным составом, за плечами которого не одно преступление, но методы преступной деятельности варьируются. В данном случае устойчивость может быть констатирована, по нашему мнению, и без последнего признака.

В том-то и состоит специфика оценочных понятий, что они позволяют учесть все многообразие жизненных ситуаций. Поэтому придавать обязательное значение всему набору признаков, выделяемых в постановлениях Пленума «через запятую» нелогично, при квалификации нужно оценивать все параметры преступной группы в их единстве и взаимосвязи.

Итак, признак «устойчивости» полностью формализовать не представляется возможным, мыслима лишь частичная его детализация. И в этом плане при квалификации порой возникает вопрос, а каким должно быть минимальное количество совершенных организованной группой преступлений? Из текста ст. 35 УК прямо следует, что порой и одного преступления достаточно. Но очевидно, что не любого. И в этой связи Пленум Верховного Суда РФ еще в 1997 г. указал, что банда может быть создана и для совершения одного, но требующего тщательной подготовки нападения. В сфере экономики такие (требующие тщательной подготовки) преступления встречаются не столь и редко, например, крупные продолжаемые мошенничества (одна финансовая пирамида «МММ» чего стоит). Порой одно рейдерское преступление, например захват крупного предприятия, требует длительного планирования и времени совершения. Таковы бывают и преднамеренные банкротства с длительным выводом активов группой соучастников, распределивших между собой функции.

А если преступления не столь масштабные, а относительно простые (не требующие тщательной подготовки)? В этом случае для организованной группы, как представляется, должна быть характерна, помимо иных проявлений устойчивости, система совершенных преступлений (т. е. три и более). Без систематичности вряд ли можно констатировать устойчивость группы. Не случайно при характеристике организованных групп в специальной литературе акцентируется внимание на преступной деятельности. В числе ключевых признаков организованной группы зачастую отмечаются и длительный по времени или интенсивный за короткий промежуток времени период преступной деятельности группы, количество совершенных ею преступлений. В свое время Р. Р. Галиакбаров в связи с этим предлагал даже в УК РФ в качестве показателя устойчивости организованной группы использовать признак систематичности совершаемых группой преступлений. Но с этим мнением согласиться нельзя. Качественный оценочный признак (устойчивость) в полной мере формализовать невозможно. Как уже отмечалось, порой обстоятельства и одного крупного преступления свидетельствуют о том, что его соучастники столь тесно соорганизовались, что есть основания говорить об устойчивости их объединения. И в сфере экономики нередки устойчивые объединения, совершившие одно масштабное (например, рейдерское) преступление. Этим единым может явиться и продолжаемое преступление, фактически охватывающее 20–30 эпизодов. Иными словами, «за плечами» организованной группы юридически может и не быть системы преступлений.

Но если выявлены не масштабные (требующие тщательной подготовки, планирования и т. д.) экономические преступления, а относительно простые преступления, то для констатации устойчивости и, как следствие, организованной группы, представляется необходимым устанавливать, как минимум, три совершенных ими преступления. Это своего рода общее правило, потому что устойчивость при совершении одного преступления – менее распространенное явление.

Теперь, внимание, острый вопрос квалификации: если, по общему правилу, устойчивость выражается в системе преступлений, как в этом случае осуществлять квалификацию? Когда организованная группа считается созданной? После второго, третьего, четвертого и т. д. преступления или сразу же? С учетом изложенного, по нашему мнению, только при совершении третьего преступления группа лиц становится устойчивой. Например, выявлено семь мошенничеств в сфере госзакупок. Весьма часть следователи вменяют организованную группу сразу же, прописывая в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, что фигуранты дела еще на этапе совершения первого мошенничества объединились в организованную группу для совершения серии мошенничеств. Думается, что здесь натяжка налицо. Может эти преступники и планировали серию преступлений, но устойчивым объединением они стали не сразу. Устойчивость – объективно-субъективный признак. Планы – планами, а для того, чтобы стать организованной группой, объединение лиц должно себя объективно проявить.

Поэтому, на наш взгляд, первые два преступления (если они не масштабные и проч.), совершенные группой лиц, следует оценивать по признаку их совершения группой лиц по предварительному сговору, а третье преступление и все последующие квалифицировать как совершенные в составе организованной группы. Именно при совершении третьего деяния налицо система, а, значит, группу есть основания считать устойчивой, разумеется, при наличии иных показателей устойчивости (даже десять мелких бытовых краж, совершенных двумя-тремя подростками в течение непродолжительного времени, без предварительного планирования, вряд ли дадут основания для вменения им признака организованной группы).

Не секрет, да простят меня правоохранители, что сегодня имеет место обвинительный уклон в деятельности следствия и судов. На это указывает и статистика дел, рассматриваемых в особом порядке (около 70%), и мизер оправдательных приговоров (по делам публичного обвинения менее 1%), и многое другое. На этом фоне нередко можно видеть квалификацию «с запасом». Применительно к признаку организованной группы это выражается в его вменении неустойчивым, элементарным объединениям лиц (т. е. при совершении преступлений группой лиц по предварительному сговору). Более того, автору этих строк доводилось присутствовать на ведомственных совещаниях, в ходе которых руководство следственных органов прямо инструктировало следователей о том, что им не стоит «стесняться» с вменением признака организованной группы («если что, суд поправит», зато показатели-то работы какие!).

В тоге, к сожалению, сегодня немало примеров, когда суд вынужден исключать из обвинения лиц рассматриваемый признак. Так, по делу № 82-АПУ14-31, рассмотренному Верховным Судом РФ в апелляционном порядке, отмечено следующее: «В представлении государственный обвинитель оспаривает выводы суда об отсутствии в действиях осужденных квалифицирующего признака вымогательства – организованной группой. Его доводы о совершении осужденными вымогательства в составе организованной группы являются необоснованными, поскольку, как правильно указал суд первой инстанции, длительное знакомство осужденных и других соучастников между собой, совместность и согласованность их действий, предварительная договоренность и обсуждение ими плана преступления с распределением ролей сами по себе не могут свидетельствовать о наличии высокой степени устойчивости и соорганизованности всех соучастников, то есть тех признаков, которые характерны для организованной группы». Судебная коллегия также учла, что осужденные являлись работниками одной организации и их взаимоотношения в первую очередь были основаны на осуществлении трудовой деятельности в этих организациях, а также тот факт, что они объединились на непродолжительное время для совершения одного преступления.

В Ярославской области примеров дел с подобной избыточной квалификацией также много. Так, в 2016 г. Кировским районным судом г. Ярославля было рассмотрено дело о нескольких банковских мошенничествах. На следствии преступникам было вменено их совершение в составе организованной группы. Однако суд счел недоказанным совершение мошенничеств организованной группой из-за отсутствия, как указано в приговоре, доказательств устойчивости группы: отсутствовал значительный промежуток ее существования, мошенничества были совершены в течение четырех дней, устойчивых связей между соучастниками, подтверждающих длительное планирование, совместную подготовку либо специальное оснащение участников, судом установлено не было. Порой такую квалификацию «с запасом» поправляет прокуратура (уменьшая объем обвинения). Но, к сожалению, тенденция на излишнее вменение признака организованной группы на сегодняшний день имеет место. Полагаем, что на недопустимость подобной практики должен обратить пристальное внимание Верховный Суд РФ, дав соответствующие разъяснения на уровне постановлений Пленума и Обзоров.

Традиционно спорным является вопрос о возможности вменения ст. 33 УК при квалификации преступления по признаку его совершения организованной группой. Как известно, Верховным Судом РФ организованная группа трактуется как соисполнительство, независимо от фактически выполняемой тем или иным субъектом роли. В частности, при рейдерском преступлении участник организованной группы, ответственный за подделку документов для подачи в Управление Росреестра, т. е. выполняющий функцию пособника, все равно будет нести ответственность по статье Особенной части УК без ссылки на ст. 33 УК. Отсюда, ст. 33 УК можно вменять пособникам, организаторам и подстрекателям к преступлению (например, ч. 5 ст. 33, п. «а» ч. 2 ст. 171 УК), если они не были участниками (членами) организованной группы, но осознавали факт своего участия в преступлении, совершаемом такой группой.

Возникает, однако, вопрос, как быть, если субъект преступления – специальный, и не все члены организованной группы обладают специальным признаком? Так, при хищениях бюджетных средств в организованную группу могут входить лица, которым вверены эти средства, и лица, которым они не вверены, но, например, на карточки которых незаконно переводятся эти деньги в качестве зарплаты или за фиктивные услуги. В силу ч. 4 ст. 34 УК лицо, не являющееся специальным субъектом, участвовавшее в совершении преступления, отвечает за преступление в качестве его организатора, подстрекателя либо пособника. Однако эта норма не учитывает специфику организованных групп. Думается, что всем ее членам, независимо от выполняемой роли и наличия или отсутствия признака специального субъекта, должна вменяться статья Особенной части УК без ссылки на ст. 33 УК (в приведенном примере – ч. 4 ст. 160 УК). Полагаем, что для формирования единообразной практики по этому вопросу данное положение должно найти свое закрепление в ст. 34 УК РФ.

Лопашенко Н. А.,
профессор (Саратовская гос. юридическая академия (СГЮА)),
доктор юридических наук, профессор

Опасные формы соучастия в экономических преступлениях: неидеальный уголовный закон и спорное правоприменение

1. Использование признака «организованная группа» в главе 22 УК

Наличие организованной группы отягчает уголовную ответственность и наказание в случае совершения лицом преступлений, предусмотренных: п. «а» ч. 2 ст. 171, п. «а» ч. 2, п. «а» ч. 4, п. «а» ч. 6 ст. 171.1, п. «а» ч. 3 ст. 171.2, п. «а» ч. 2 ст. 172, п. «а» ч. 4 ст. 174, п. «а» ч. 4 ст. 174.1, ч. 3 ст. 175, п. «в» ч. 2 ст. 179, ч. 4 ст. 180, ч. 2 ст. 181, ч. 2 ст. 184, ч. 3 ст. 185 , ч. 2 ст. 185.2, ч. 2 ст. 185.3, ч. 2 ст. 185.4, ч. 3 ст. 186, ч. 2 ст. 187, ч. 3 ст. 189, ч. 2 ст. 191, ч. 3 ст. 191.1, п. «б» ч. 2 ст. 193, п. «б» ч. 3 ст. 193.1, ч. 4 ст. 194, ч. 3 ст. 200.2 УК. Квалицированных и особо квалифицированных составов к 63-м простым составам в главе 22 УК в настоящее время 59, т. е. признак организованной группы используется законодателем в 44% от всего числа квалифицированных (особо квалифицированных) составов. Даже один этот факт вызывает вопросы об обоснованности и целесообразности столь частого применения фактически самого строгого «соучастного» признака дифференциации.

Если же посмотреть на ситуацию дальше, то вопросов становится гораздо больше. Упреки законодателю могут быть разделены на три группы.

2. Излишняя дифференциация уголовной ответственности за экономические преступления

Признак совершения преступления организованной группой диктует дополнительные требования к деянию, о дифференциации которого идет речь. Организованная группа – проявление организованной преступности, опасная форма соучастия, значительно повышающая степень опасности деяния и требующая существенного ужесточения уголовного наказания по сравнению с так называемым «базовым» наказанием за простой состав преступления. Полагаю, в связи с этим, что анализируемый признак должен обязательно менять категорию преступления, по сравнению с основным составом преступления. В противном случае невозможно констатировать принципиально разную степень общественной опасности деяния, совершенного такой группой. А потому для состава преступления с признаком организованной группы в принципе невозможна категория преступления небольшой тяжести.

Если же мы вернемся к экономическим преступлениям, совершаемым организованной группой, то найдем среди них все виды категорий преступления. Так, преступление небольшой тяжести предусмотрено в ч. 3 ст. 185 УК, преступления средней тяжести – в п. «а» ч. 2 ст. 171, ч. 2 ст. 181, ч. 2 ст. 185.2, ч. 2 ст. 185.4, ч. 3 ст. 191.1, п. «б» ч. 2 ст. 193 УК (т. е. в шести составах), в шестнадцати составах – преступление тяжкое и в трех случаях (ч. 3 ст. 186, ч. 4 ст. 194, ч. 3 ст. 200.2 УК) – особо тяжкое.

Злоупотребления при эмиссии ценных бумаг, совершенные организованной группой, таким образом, – это преступление небольшой тяжести. Максимальное наказание за него составляет три года лишения свободы, при этом, организованная группа – это признак особо квалифицированного состава, предусмотренного ч. 3 статьи. В ч. 2 содержится признак совершения преступления группой лиц по предварительному сговору с максимальным наказанием в один год лишения свободы. Самое строгое наказание за основной состав злоупотреблений при эмиссии ценных бумаг – исправительные работы до двух лет. Получается, что все три состава этого преступления – и простой, и квалифицированный, и особо квалифицированный отнесены законодателем к одной и самой низкой по опасности категории преступлений – небольшой тяжести. Каждая из частей предусматривает в виде наказания и штраф, который начинается везде со ста тысяч рублей и повышается от части к части по максимальному выражению тоже на сто тысяч (т. е., соответственно, составляет триста, четыреста и пятьсот тысяч рублей).

Имеет ли практический смысл такая дифференциация? Смею полагать, что никакого. И больше того, ее наличие вредит авторитету уголовного закона, поскольку фактически не проводит ощутимой разницы (кроме, может быть, первой части, не знающей лишения свободы) между наказаниями, возможными к назначению, за разные по степени опасности деяния, если судить по наличию отягчающих обстоятельств. Минимальные размеры (сроки) наказания повторяются для каждой из частей, шаг в максимальных – есть, но он минимален и даже не выходит за пределы одной категории преступления.

Потому следует подчеркнуть (при условии подтверждения надобности в таком составе, разумеется), что или признак организованной группы должен уйти из этой статьи, или должно быть существенно повышено уголовное наказание за это деяние, с изменением категорийности преступления, предусмотренного частями ст. 185 УК.

И еще на одном моменте в рамках этой части хотела бы остановиться. Он связан с совершением таких деяний, которые предполагают участие в них многих лиц, зачастую выполняющих технические роли, а потому фактически исключенных из преступного деяния, хотя и осознающих незаконность своих действий. Речь идет, например, о незаконном предпринимательстве или о некоторых формах (основанных на легальном бизнесе) незаконного оборота немаркированных товаров и продукции, предполагающих участие в незаконном производстве многих лиц (наемных работников). Если закрыть глаза на очевидную для меня надуманность криминализации этих деяний – «псевдопреступлений», по выражению А. И. Коробеева, я бы с сомнением отнеслась к необходимости дифференциации уголовной ответственности с использованием признака «организованная группа». И не потому, что это невозможно, – думаю, возможно. А в связи с тем, что в орбиту этого, по сути, «серого» бизнеса, как правило, вовлечено большое количество людей. И несмотря на разъяснения Пленума Верховного суда РФ, часть этих людей легко может быть включена не всегда независимым и справедливым следствием в число субъектов, образующих, принимая во внимание еще и продолжительные сроки трудовой занятости, «организованную» группу.

Другой аспект этой же проблемы связан с преступлениями, которые совершаются специальным субъектом, часто представляющим юридическое лицо, и криминализация в отношении которых тоже в высшей степени сомнительна. Имею в виду, например, уклонение от исполнения обязанностей по репатриации денежных средств в иностранной валюте или валюте Российской Федерации (ст. 193 УК) или уклонение от уплаты таможенных платежей, взимаемых с организации или физического лица

(ст. 194 УК) (примечательно, что в других составах налоговых преступлений признака организованной группы нет). «Организованную» группу здесь очень легко найти в объединении руководителя юридического лица и его главного бухгалтера, связи между которыми для эффективной работы этой организации, как раз, и должны быть устойчивыми. Собственно, такая практика уже есть, для других составов преступлений. А потому и здесь при дифференциации уголовной ответственности я бы не стала прибегать к такому признаку, как организованная группа.

3. Пороки дифференциации уголовной ответственности за экономические преступления вместе с пороками законодательной техники

Главный порок дифференциации, на который неоднократно обращалось внимание в доктрине, в том числе и мною, – это использование признака «организованная группа» наряду с признаком «группа лиц по предварительному сговору» в рамках одной части статьи (и одной, как следствие, санкции). Законодатель не осуществляет внутреннюю дифференциацию в зависимости от опасности формы соучастия и предусматривает одинаковую уголовную ответственность за совершение преступления группой лиц по предварительному сговору и организованной группой в составах: незаконного оборота немаркированных продовольственных товаров (п. «а» ч. 4 ст. 171.1 УК), незаконного оборота немаркированных алкогольной продукции и табачных изделий (п. «а» ч. 6 ст. 171.1 УК), нарушения порядка учета прав на ценные бумаги (ч. 2 ст. 185.2 УК), воспрепятствования осуществлению или незаконного ограничения прав владельцев ценных бумаг (ч. 2 ст. 185.4 УК), незаконного оборота драгоценных металлов, природных драгоценных камней или жемчуга (ч. 2 ст. 191 УК).

Такая законодательная техника приводит к нивелированию опасности организованной группы, с одной стороны, и, напротив, к переоценке опасности группы лиц по предварительному сговору – с другой. Между тем, эта опасность, по смыслу главы 7 УК, принципиально разная: организованная группа кардинально отличается от группы лиц, предварительно договорившихся о совершении преступления, таким, например, качественным признаком, как устойчивость объединения. Потому размещение дифференцирующих признаков «группа лиц по предварительному сговору» и «организованная группа» в рамках одной части статьи – неправильно по существу, да и с точки зрения законодательной техники.

Часть пороков законодательной техники одновременно выступает и пороком содержания дифференциации. Так, законодатель определяет разный порядок изложения признаков, относящихся к групповому способу совершения экономических преступлений, если использует сразу несколько из них (речь идет о составах, предусмотренных п. «а» ч. 4 ст. 171.1, п. «а» ч. 6 ст. 171.1, ч. 2 ст. 185.2, ч. 2 ст. 185.4, ч. 2 ст. 191 УК). Так, в п. «а» ч. 4 ст. 171.1, п. «а» ч. 6 ст. 171.1, ч. 2 ст. 185.2, ч. 2 ст. 185.4 УК сначала упоминается совершение преступления группой лиц по предварительному сговору, а затем – организованной группой; в ч. 2 ст. 191 УК же – с точностью до наоборот. Еще раз подчеркивая неуместность употребления в рамках одной части статьи столь разных признаков, замечу, что следовало, хотя бы, придерживаться единых правил изложения одинаковых признаков и их групп. С точки зрения смысла уголовного закона, первое место должно отводиться группе лиц, а не организованной группе (такая последовательность дана, например, в ст. 35 УК).

И самое последнее. У меня вызывает сомнение практика использования законодателем для дифференциации уголовной ответственности одного из нескольких «вертикальных» признаков, если применяется только самый строгий из них. Другими словами, если предусмотрено ужесточение уголовной ответственности за совершение преступления организованной группой, но нет признака совершения преступления простой группой или группой лиц по предварительному сговору. В отношении составов экономических преступлений, включающих признак организованной группы, про группу лиц по предварительному сговору (группу лиц) ничего не говорится в ст. 171, 172, 179, 184, 186, 187, в ч. 2 ст. 171.1 (в отличие от других частей с самостоятельными составами преступлений), в ч. 2 ст. 185.3 УК. Представляется, что логичнее было бы использовать признак группы лиц по предварительному сговору в таких ситуациях, иначе не все возможные средства превентивного воздействия путем использования таких признаков испробованы.

4. Пороки пенализации

Анализ тех наказаний, которые предусмотрены за совершение организованной группой экономических преступлений, продемонстрировал следующее:

1) в качестве основных наказаний используются штраф, принудительные работы и лишение свободы. Последнее является единственным основным наказанием лишь в отношении особо тяжких экономических преступлений. Практически всегда (кроме трех случаев) лишение свободы сопровождается дополнительным наказанием (чаще других им выступает штраф). Иногда дополнительное наказание бывает не одним (их два, например, к лишению свободы в составе ч. 3 ст. 171.2, ч. 2 ст. 185.2 УК и некоторых других, три – в составах легализации, совершенной организованной группой лиц (ст. 174, 174.1 УК), что вряд ли верно, даже с учетом необязательности применения каждого из дополнительных наказаний. Запрета на одновременное применение всех наказаний к основному нет, и по конкретному делу за легализацию суд вполне может назначить лишение свободы со штрафом, ограничением свободы и лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью. Чрезмерность такого наказания очевидна;

2) наблюдается необъяснимый перекос в отношении размеров основного и дополнительного наказаний в виде штрафа. Так, в составе незаконных организации и проведения азартных игр, совершенных организованной группой, размеры штрафа как основного и дополнительного наказания полностью совпадают (до полутора миллионов рублей); в составе манипулирования рынком (ч. 2 ст. 185.3 УК) – совпадают в максимальных значениях (до одного миллиона рублей). А в составах производства, приобретения, хранения, перевозки или сбыта товаров и продукции без маркировки и (или) нанесения информации, предусмотренной законодательством РФ (ч. 2, 4 и 6 ст. 171.1 УК), размер штрафа как дополнительного наказания к лишению свободы превосходит максимальный размер штрафа как основного наказания, при этом по ч. 2 указанной статьи – в два (!) раза, составляя, соответственно, от 200.000 до 500.000 (ч. 2), от 300.000 до 700.000 (ч. 4), от 400.000 до 800.000 (ч. 6) рублей в качестве основного наказания и по каждой из частей к абсолютно одинаковому лишению свободы (до шести лет) штраф в размере до одного миллиона рублей как дополнительное наказание. Такая политика дифференциации уголовной ответственности совершенно недопустима, на мой взгляд: дополнительное наказание не может превышать такое же основное, хотя бы в силу того, что является дополнительным;

3) из 26 составов экономических преступлений, ответственность за которые ужесточается по признаку совершения их организованной группой, лишение свободы имеет минимальные границы, указанные в санкции, лишь в четырех случаях (в двух тяжких и двух особой тяжести категориях преступлений). Во всех остальных нижняя граница лишения свободы определяется на основании положений Общей части УК и равняется двум месяцам. Про то, что открытые границы любого наказания, а лишения свободы – особенно – это плохо, писали, по-моему, все, и аргументы известны.

5. Организованная группа в экономических преступлениях: уровень правоприменения

Знакомство с судебной статистикой и с конкретной практикой применения составов экономических преступлений, предусматривающих признак организованной группы, привело к следующим основным выводам.

1) эта практика немногочисленна, а по многим из названных выше статей – она вообще отсутствует (в частности, по ч. 4 ст. 180, ч. 2 ст. 181, ч. 2 ст. 185.2 и др. УК);

2) в основном «работают» на практике составы незаконного предпринимательства, незаконного оборота немаркированной продукции, легализации преступных доходов, фальшивомонетничества;

3) в подавляющем большинстве случаев виновные признают свою вину для рассмотрения дела в особом порядке или идут на заключение досудебного соглашения о сотрудничестве;

4) в связи со сказанным, несмотря на вменение признака организованной группы, им назначаются небольшие сроки лишения свободы (что вполне обеспечивают возможности санкции с отсутствием указания минимального срока лишения свободы или штрафа), при этом – условно. И эта тенденция есть и в случаях привлечения виновных сразу за «букет» преступлений (например, по делу С. К. Краско, осужденной 20 октября 2016 г. Петрозаводским городским судом Республики Карелия по ч. 2 ст. 210, п. «а, б» ч. 2 ст. 171, ч. 3 ст. 180, п. «а», «б» ч. 4 ст.171.1, п. «а», «б» ч. 2 ст. 172, ч. 2 ст. 187, п. «а» ч. 4 ст. 174.1 УК, по совокупности преступлений – к шести годам лишения свободы, условно, с испытательным сроком на пять лет).

Выводы

Подводя итог вышеизложенному, следует заключить:

Сидоренко Э. Л.,
профессор (МГИМО (У) МИД России),
доктор юридических наук, доцент

Мошенничество в сфере страхования: некоторые проблемы квалификации

Со времени принятия Федерального закона от 29 ноября 2012 г. № 207-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» следственная практика значительно продвинулась в применении ст. 159.5 УК РФ. Если в 2012 г. было зарегистрировано 19 страховых мошенничеств, расследовано 5 уголовных дел и выявлено 7 преступников, то в 2013 г. было зарегистрировано уже 462 преступления, расследовано 241 дело и выявлен 221 преступник. В 2014 г. наметилось незначительное снижение показателей выявленных хищений, но при этом ощутимо возросли показатели их расследования (+7%).

Увеличение количества учтенных преступлений не говорит, однако, об отсутствии разночтений и противоречий в установлении признаков страхового мошенничества. Напротив, по мере увеличения числа уголовных дел все более очевидным становится тот факт, что в теории и практике отсутствуют сколько-нибудь согласованные подходы к решению ключевых вопросов квалификации деяний, предусмотренных ст. 159.5 УК РФ.

Согласно ч. 1 данной статьи, уголовная ответственность устанавливается за два различные деяния: хищение чужого имущества путем обмана относительно наступления страхового случая и путем обмана относительно размера страхового возмещения. В первом случае субъектом преступления является страхователь и (или) выгодоприобретатель, во втором – страховщик.

Рассмотрим наиболее острые проблемы, связанные с применением этих составов.

1. В первую очередь, важно определить субъектный состав страхового мошенничества. Из содержания ст. 159.5 УК РФ неясно, кто должен нести ответственность за хищение путем обмана относительно наступления страхового случая: страхователь или выгодоприобретатель.

Согласно типовому договору страхования, и страхователь, и выгодоприобретатель обязаны соблюдать установленные правила эксплуатации застрахованного имущества и обеспечивать его сохранность. Кроме того, при наступлении страхового случая на них возложена обязанность принять разумные и доступные в сложившихся условиях меры, чтобы уменьшить возможные убытки, в том числе сообщить в правоохранительные органы о страховых случаях.

В ситуации несовпадения страхователя и выгодоприобретателя суду необходимо установить, кто из сторон договора вводит в заблуждение относительно наступления страхового случая. При доказательстве умысла на совместное совершение преступления, деяние квалифицируется по ч. 2

ст. 159.5 как мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору.

Но в этом случае возникают следующие вопросы: «Как надлежит оценивать характер причинного вреда? Должен ли суд принимать во внимание сумму выплаченных страховых взносов (страховой премии) при определении значительного ущерба, крупного и особо крупного размера?».

К сожалению, в судебной практике не выработаны универсальные критерии оценки размеров преступного дохода или имущественного вреда.

Так, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 18 ноября 2004 г. № 23 (ред. от 23 декабря 2010 г.) «О судебной практике по делам о незаконном предпринимательстве и легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем» под доходом в ст. 171 УК РФ предлагается понимать выручку от реализации товаров (работ, услуг) за период осуществления незаконной предпринимательской деятельности без вычета произведенных лицом расходов (курсив мой. – Э. С.), связанных с осуществлением незаконной предпринимательской деятельности.

А в постановлении Конституционного Суда РФ от 27 мая 2008 г. № 8-П «По делу о проверке конституционности положения части первой статьи 188 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки М. А. Асламазян», напротив, указывается на то, что при признании размера перемещаемой через таможенную границу Российской Федерации недекларированной или недостоверно декларированной валюты как крупного из всей ввозимой суммы наличной валюты подлежит исключению та ее часть, которая законом разрешена к ввозу (курсив мой. – Э.С.) без декларирования или была продекларирована».

Таким образом, в одних случаях суд оценивает размер преступного дохода или вреда как выручку без понесенных затрат, а в других – призывает оценивать ущерб на основе вычета ранее потраченной виновным суммы. В этой связи возникает вопрос о том, как следует рассчитывать размер страхового возмещения, если страхователь внес часть страховых выплат, и только затем обманул относительно наступления страхового случая.

Полагаю, что здесь надлежит исходить из направленности деяния на причинение вреда имуществу страховой компании. Прежде всего, должен быть установлен и подсчитан тот объем денежных средств, которого лишилась страховая компания, т. е. выплаченной страховой суммы за вычетом средств, внесенных страхователем. А это значит, что страхователь будет нести уголовную ответственности за хищение в крупном размере (ч. 3 ст. 159.5 УК РФ), если страховая сумма составила больше 1,5 млн рублей за вычетом выплаченных страховых взносов.

2. Говоря о последствиях страхового мошенничества, важно затронуть вопрос о квалификации деяний, сопряженных с причинением значительного ущерба.

По смыслу закона, потерпевшим от хищения чужого имущества путем обмана относительно наступления страхового случая может быть только юридическое лицо (страховая компания), которому априори не может быть причинен значительный ущерб, ибо такой ущерб, согласно примечанию 2 к ст. 158 УК РФ, причиняется только гражданину.

А это означает, что ч. 2 ст. 159.5 УК РФ никогда не может быть применена в случаях мошенничества путем обмана относительно наступления страхового мошенничества, что, в свою очередь, говорит о юридико-техническом несовершенстве рассматриваемой нормы.

3. Актуальной является проблема квалификации мошенничества, совершенного с использованием поддельных документов. По этому вопросу постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» дало подробные разъяснения, но не со всеми из них можно согласиться.

В частности, вызывает возражение п. 6 постановления: «хищение чужого имущества или приобретение права на него путем обмана или злоупотребления доверием, совершенные с использованием подделанного этим лицом официального документа, предоставляющего права или освобождающего от обязанностей, квалифицируется как совокупность преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 327 УК РФ и соответствующей частью ст. 159 УК РФ».

Неясно, почему Пленум Верховного Суда РФ предлагает квалифицировать данное деяние по совокупности с ч. 1, а не с ч. 2 ст. 327. Ведь именно в ч. 2 ст. 327 УК РФ предусматривается ответственность за подделку документов, предоставляющих права или освобождающих от обязанностей, совершенные с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение.

Председатель ред. коллегии Синюков В.Н. Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 3

Председатель ред. коллегии Синюков В.Н. Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 3

6–8 апреля 2017 г. в Московском государственном юридическом университете имени О. Е. Кутафина (МГЮА) состоялся IV Московский юридический форум «Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании».<br /> В сборник включены тезисы докладов, подготовленные для заседаний конференций, круглых столов и секций, проводившихся в рамках Форума.<br /> Сборник рекомендуется для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов юридических вузов и факультетов. Представляет интерес для руководителей органов государственной власти и местного самоуправления, сотрудников правоохранительных органов, бизнес-сообщества.

Внимание! Авторские права на книгу "Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 3" (Председатель ред. коллегии Синюков В.Н.) охраняются законодательством!