Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 2

Председатель ред. коллегии Синюков В.Н.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 20.12.2017 ISBN: 9785392277056 Язык: Объем текста: 444 стр. Формат: epub

Оглавление

Научно-практическая конференция «Правовой потенциал развития высокотехнологичной экономики»

Научно-практическая конференция «Правовое регулирование рационального природопользования как фактор стимулирования экономического роста»

Научно-практическая конференция «Реформа обязательственного права и развитие экономики Российской Федерации»

Международная конференция «Право и фармацевтический бизнес»

Научно-практическая конференция «Вузовская и академическая наука для экономики (коммерциализация результатов интеллектуальной деятельности)»

Открытая дискуссия «Правовое сопровождение международного бизнеса: проблемы теории и практики»

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Открытая дискуссия
«Правовое сопровождение международного бизнеса:
проблемы теории и практики»

Ануров В.Н.,
председатель Третейского суда при фонде «Право и экономика ТЭК»,
руководитель Договорного департамента компании Schlumberger,
магистр права LLM (Данди, Шотландия), кандидат юридических наук

Инвестиционные споры в международных арбитражных судах: экономико-правовые аспекты

Тема моего доклада связана с исследованием вопросов, которые очень хорошо известны международному юридическому сообществу. В то же время сложившаяся практика их решения еще не выработала подходы, допустимые как с точки зрения правовой доктрины, так и экономической теории.

Прежде всего необходимо начать с понятия «инвестиция». Оно играет ключевую роль в определении сферы материально-правового регулирования отношений, составляющих предмет нашего исследования, и одного из видов споров, передаваемых в арбитраж. Использования термина «инвестиция» в международных договорах, сделках частноправового характера приводит к созданию уникальной ситуации, когда участники арбитражного разбирательства вынуждены выйти за рамки юридической науки и обратиться к экономической теории. В частности, И.З. Фархутдинов, предваряя свое исследование о правовых определениях инвестиции, указывает на их тесную связь с экономической наукой. Н.Г. Доронина и Н.Г. Семилютина также обращают внимание на общераспространенную точку зрения об инвестиции как исключительно экономической категории.

Необходимость обращения к экономической теории не упрощает задачу по установлению содержания рассматриваемого термина, а наоборот, значительно осложняет ее. Любая юридическая теория не может быть воплощена с абсолютной точностью в созданной на ее основе норме права. В случае с экономической теорией степень абстрактности еще больше увеличивается. При столкновении стран с различным экономическим уровнем развития, достижение единого понимания экономических процессов практически невозможно. Поскольку в разработке Вашингтонской конвенции об урегулировании инвестиционных споров между государствами и лицами других государств 1965 г. (далее — Вашингтонская конвенция 1965 г.) участвовали как страны с развитой экономикой, так и развивающиеся страны, легко объяснимо отсутствие в окончательном тексте этой Конвенции каких-либо разъяснений: что подразумевается под понятием «инвестиция» и по каким признакам оно может быть раскрыто. В качестве иллюстрации можно привести пояснение, сделанное Исполнительными директорами с своем отчете, который можно рассматривать в качестве подготовительных материалов (travaux preparatoires) к Вашингтонской конвенции 1965 г.: «Не было предпринято ни одной попытки по определению термина «инвестиции», принимая во внимание основополагающее требование о согласии между сторонами и механизм, посредством которого Договаривающиеся Государства могут известить, если они этого пожелают, о типе споров, подлежащих или не подлежащих передаче Центру [МЦУИС] на разрешение».

Отсутствие единого понятия не означает бесполезность предпринимаемых попыток по обнаружению общих признаков или характеристик, посредством которых можно найти точки соприкосновения и разъединения во взглядах на исследуемое явление. Не будет преувеличением сказать, что экономисты различных школ раскрывали сущность инвестиции через указание на долгосрочный характер капиталовложений в объекты производственной деятельности и ожидание прибыли, основанное на оценке рисков и макроэкономических показателей. Для понимания природы инвестиций нельзя обойтись без фундаментальных начал марксистской теории, а именно источника происхождения прибавочной стоимости, который связан в первую очередь с производством товара. В кейнсианской теории инвестиции уже играют ключевую роль при создании эффективного спроса. В зависимости от размера инвестиций определяются масштабы и темпы производства в государстве, которое должно было осуществлять активное вмешательство в экономику для активизации и стимулирования совокупного спроса.

В юридической науке экономический подход к определению инвестиции трансформировался в общераспространенную классификацию, состоящую из пяти признаков. Первые четыре направлены на установление значимости инвестиционного проекта для иностранного инвестора, которая определяется через оценку следующих факторов: вложение капитала, срок реализации инвестиционного проекта, регулярность получения доходов, наличие риска и бремени обязанностей, лежащих на иностранном инвесторе. Пятый признак занимает особое место в классификации и направлен на оценку инвестиционного проекта с точки зрения его вклада в экономическое развитие принимающего государства. С помощью этих признаков предполагалось разграничить деятельность иностранного инвестора по исполнению инвестиционного проекта и его обычную коммерческую деятельность. В официальных публикациях МЦУИС всегда подчеркивал недопустимость отождествления инвестиции с коммерческими сделками, в частности, договорами купли-продажи товаров.

Именно юридическая наука стала главным источником для определения понятия «инвестиция», когда третейские суды впервые столкнулись с оспариванием юрисдикции МЦУИС по основанию ratione materiae. В деле Fedax v. Venezuela, в котором впервые ответчик предпринял попытку оспорить юрисдикцию МЦУИС в связи с отсутствием признаков инвестиции в деятельности иностранного инвестора, голландской компании Fedax N.V., третейский суд сослался на комментарии Шройера к Вашингтонской конвенции 1965 г. в качестве главного источника для правового обоснования основных характеристик инвестиции, а в деле Salini v. Morocco, в котором был сформулирован широко известный тест Салини (Salini test) — на комментарии Гайяра. Сначала предложенная классификация была воспринята арбитрами целиком, без каких-либо изъятий. В деле Fedax v. Venezuela третейский суд под председательством Викуниа установил пять признаков инвестиции в передаче прав компании Fedax N.V. на векселя, выпущенные правительством Венесуэлы в рамках закона «О государственном кредитовании», путем совершения индоссамента. В деле Joy Mining v. Egypt третейский суд под председательством того же Викуниа не обнаружил вышеназванных признаков инвестиции в выпуске банковских гарантий, обеспечивающих надлежащее качество эксплуатируемого оборудования по добыче фосфата. Затем из признаков, определяющих значимость инвестиционного проекта для иностранного инвестора, была исключена регулярность получения доходов. В деле Salini v. Morocco третейский суд выделил четыре признака инвестиции в исполнении договора на строительство участка автострады: «вклад [вложение капитала], определенный период исполнения договора, участие в рисках, возникающих из сделки, и в качестве дополнительного признака, вклад в экономическое развитие принимающего государства». По прошествии еще некоторого времени был подвергнут сомнению пятый признак. В деле LESI-Dipenta v. Algeria с участием Гайяра и деле Saba Fakes v. Turkey под председательством Гайяра третейские суды применили классификацию вышеназванного арбитра, состоящую из трех признаков инвестиции: вклад [вложение капитала] в принимающем государстве, определенная продолжительность [инвестиционного проекта] и наличие риска. Вклад в экономическое развитие принимающего государства не рассматривался как обязательный признак инвестиции.

Поиск оптимальной формулы, позволяющей выделить инвестицию среди других результатов коммерческой деятельности, велся преимущественно в двух направлениях. Первое основано на предположении о существовании объективных критериев, являющихся составными и неотъемлемыми частями понятия «инвестиция». Отсутствие хотя бы одной из них разрушает целостность представления об исследуемом явлении, что приводит к вынесению арбитрами решения об отсутствии юрисдикции по основанию ratione materiae. В юридической литературе и арбитражной практике это направление известно под названиями «дедуктивный метод». Раскрывая сущность этого метода Гайяр выделяет презумпцию о существовании «истинного определения инвестиции», которое должно быть основано на конструктивных элементах или критериях.

Третейские суды могут расходиться во взглядах на количество и содержание признаков, составляющих понятие «инвестиции», но их объединяет общий принцип, которым они руководствуются при вынесении решения — оценка фактически сложившихся отношений между спорящими сторонами на предмет их соответствия заданной абстрактной модели. Она служит своеобразным ориентиром для арбитров и вносит в их аргументацию элемент правовой определенности. Таким образом, применение объективных критериев для определения инвестиции переводит решение спорных вопросов на самый высокий уровень источников права — правовых норм. Побочным эффектом стремления арбитров применить объективные критерии является автоматическаое ограничение автономии воли сторон. Так, например, в деле Quiborax v. Bolivia существование объективных критериев инвестиции было расценено третейским судом как ограничение свободы договаривающихся сторон в Вашингтонской конвенции 1965 г.

Второе направление основано на обнаружении характерных черт инвестиции в деятельности иностранного инвестора. В отличие от дедуктивного метода задача, стоящая перед арбитрами, носит менее амбициозный характер. Они не пытаются достичь полного соответствия между установленными ими фактами и некой абстрактной моделью. Им достаточно обнаружить лишь некоторые признаки, указывающие на наличие инвестиции. Поэтому данное направление получило название интуитивного или прагматичного подхода, обладающего большой гибкостью в обосновании выводов о наличии или отсутствия юрисдикции по основанию ratione materiae. Если в дедуктивном методе акцент делается на определении признаков инвестиции, что подразумевает высокую степень абстракции, то в интуитивном методе достаточно идентифицировать некоторые из них. Иными словами, в первом случае у арбитров складывается представление об инвестиции, а во втором — возникает ощущение ее признаков.

В интуитивном методе усмотрение арбитров носит более широкий характер, поскольку они не связаны обязанностью следовать строгим формулам или предписанным критериям, а могут изменять свою позицию в зависимости от обстоятельств каждого конкретного дела. Юридическое значение признаков инвестиции фактически сводится к нулю, поскольку они не рассматриваются как формальные условия или требования для установления юрисдикции, а выполняют скромную роль примеров или типичных характеристик.

Нельзя отрицать, что естественной причиной для создания интуитивного подхода послужило отсутствие нормативного закрепления понятия «инвестиция» в международных инвестиционных соглашениях. Неопределенность в этом вопросе, содержащаяся в Вашингтонской конвенции 1965 г., открывает возможность для выдвижения различного рода предположений о целях, преследуемых ее разработчиками и одобренных ее участниками. В числе таких предположений могут приводиться доводы о либеральном духе Вашингтонской конвенции 1965 г., исключающем приверженность формальным подходам, в том числе, тесту Салини, и оставляющем разрешение спорных вопросов за договаривающимися государствами в заключаемых ими ДИС или МИС. В деле Biwater v. Tanzania расширенное толкование понятия «инвестиции», предусмотренного в Вашингтонской конвенции 1965 г., могло быть обосновано, по мнению третейского суда, со ссылкой на международный консенсус, наличие которого подтверждалось бы заключением договаривающимися государствами значительного числа ДИС. Такая аргументация свидетельствует о приверженности арбитров функциональному или теологическому подходу к толкованию международных договоров.

Само по себе увеличение правовых источников, привлекаемых для установления содержания спорного понятия, не может вызвать возражений. Серьезные опасения возникают, когда эти источники используются для обоснования выводов, нарушающих правовую природу исследуемого явления, в данном случае, понятия «инвестиция». Широкое усмотрение арбитров в совокупности с применением способов толкования, характерных для частных сделок, может привести к искажению правовой природы инвестиции и стиранию различий между ней и результатами коммерческой деятельности. Дуглас остроумно демонстрирует абсурдные последствия, к которым может привести применение юридического инструментария в отрыве от экономической сути инвестиции, квалифицируя билет на метро как «денежное требование или требование о выполнении обязательства по договору, имеющего финансовую ценность, и вследствие этого как инвестицию». На необходимость разграничения инвестиционной и коммерческой деятельности также указывает Шройер. По его мнению, «оказание технической помощи», «других консультационных услуг», предоставление поставщиком коммерческого кредита может подпадать под режим защиты инвестиций. В то же время, «разовые сделки», включая договоры купли-продажи и краткосрочные кредиты не могут претендовать на вышеназванные преференции.

Выбор надлежащего правового источника обусловливается не только определением его цели и природы регулируемых им правоотношений. Задача арбитра или ученого осложняется, когда появляется возможность применения нескольких правовых источников, в которых разрешение спорного вопроса носит различный, а иногда и противоречивый характер. Это в полной мере относится и к понятию «инвестиция». Договаривающиеся государства не могут довольствоваться упоминанием об инвестиции в Вашингтонской конвенции 1965 г. По этой причине ДИС и МИС содержат более подробное описание этого явления, не говоря уже о национальном законодательстве. Следовательно, неизбежно возникает вопрос о соотношении вышеназванных правовых источников между собой.

В арбитражной практике сложилось устойчивое мнение о приоритете Вашингтонской конвенции 1965 г. в силу ее универсального характера. Договаривающиеся государства могут лишь ограничить сферу действия конвенционного представления об инвестиции, но не вправе расширить ее. Данный вывод, с одной стороны, не нарушает право принимающего государства защитить свой суверенитет путем сохранения юрисдикции национальных государственных судов по инвестиционным спорам, представляющим особую важность для этого государства, а с другой стороны, соответствует первоначальному намерению разработчиков Вашингтонской конвенции 1965 г. — провести четкую линию разграничения между инвестицией и коммерческой деятельностью.

Идея о приоритете Вашингтонской конвенции 1965 г. над другими международными договорами может быть объяснена различной природой правовых норм, содержащих понятие «инвестиция» в вышеназванных международных договорах. Акцент в Вашингтонской конвенции 1965 г. сделан на определении юрисдикции третейского суда, рассматривающего инвестиционный спор под эгидой МЦУИС, что явно указывает на процессуальный подход к определению инвестиции. Основной фокус большинства ДИС и МИС направлен на материально-правовое регулирование защиты иностранных инвестиций. Таким образом, правило, разрешающее ограничение конвенционного представления об инвестиции и запрещающее его расширение, вытекает из процессуального характера объекта и целей Вашингтонской конвенции 1965 г. и не может быть отменено другими международными договорами, если инвестиционный спор рассматривается под эгидой МЦУИС.

По мере развития международного инвестиционного права идея о приоритете Вашингтонской конвенции 1965 г. стала подвергаться пересмотру. В его основе лежит неоспоримый факт, который нельзя игнорировать при изучении конвенционного текста. Речь идет о том, что Вашингтонская конвенция 1965 г. не содержит разъяснений, проливающих свет как на содержание понятия «инвестиция», так и на его признаки. Их отсутствие предлагается компенсировать творчеством сторон инвестиционных отношений, границы которого, по мнению некоторых арбитров, могут быть расширены до такой степени, что понимание «инвестиции» сторонами может носить экстраординарный и даже нелогичный характер. В деле Romac v. Uzbekistan третейский суд признал за договаривающимися государствами широкую свободу в придании любому виду активов или сделки инвестиционного характера. Более того, арбитры пошли еще дальше и допустили возможность применения термина «инвестиция» к одноразовому договору купли-продажи, если договаривающиеся государства явно выразили свое намерение несмотря на придание вышеназванному термину экстраординарного и нелогичного значения.

В качестве внешней формы выражения творчества, проявляемого сторонами инвестиционных отношений, могут выступать правовые нормы международных договоров или национального законодательства договаривающихся государств, содержащие согласие на арбитраж. Именно творчество сторон инвестиционных отношений становится главным предметом исследования арбитров, поставивших перед собой задачу установить намерение договаривающихся государств при использовании в вышеназванных правовых нормах понятия «инвестиция». По мнению Ю. Андреевой, нельзя говорить о приверженности большинства третейских судов объективной теории, предписывающей устанавливать объективные признаки инвестиции. Более убедительным выглядит либеральный подход, основанный на отсутствии понятия «инвестиция» в Вашингтонской конвенции 1965 г. и позволяющий арбитрам отдавать предпочтение терминологии международного договора и согласия на арбитраж перед поиском объективных критериев.

Развитие международного инвестиционного права протекает на фоне постоянного изменения инвестиционного климата и появления новых видов инвестиционной деятельности. Было бы преувеличением считать, что современное состояние нормативного регулирования, арбитражной практики или научной доктрины позволяют говорить об отсутствии спорных вопросов при определении инвестиции хотя бы на методологическом уровне. Как видно из приведенного выше критического анализа, выбор между дедуктивным и интуитивным методами не способствует, с одной стороны, устранению непредсказуемости при вынесении арбитражных решений, а с другой — формированию подхода, который бы соответствовал традиционным представлениям о руководящей роли правовых источников. Как указал третейский суд в деле Biwater v. Tanzania «нет никакого основания для механического или чрезмерно строгого применения пяти критериев Салини теста. Эти критерии не зафиксированы и не имеют императивного характера как вопрос права». Оба метода допускают широкое и, иногда, неограниченное усмотрение арбитров. В дедуктивном методе оно проявляется в установлении объективных критериев инвестиции, которые в большинстве случаев не имеют своего нормативного закрепления ни на международном, ни на внутригосударственном уровне. В интуитивном методе от усмотрения арбитров зависит толкование спорных положений ДИС или МИС, установление намерения договаривающихся государств отклониться от общеизвестного представления об инвестиции путем исключения из нее некоторых признаков или включения новых.

Возвращение третейских судов в правовое поле при принятии ими решений о наличии или отсутствии юрисдикции по основанию ratione materiae возможно только тогда, когда арбитры начнут обращаться к принципам международного частного права для выбора подлежащих применению правовых источников, а не руководствоваться только личным убеждением в толковании норм международных договоров или обычаев. Если в этих нормах или обычаях нельзя найти четкого регулирования спорного вопроса, то тем более не следует ограничиваться ими при проведения правового анализа и отказываться от обращения к другим источникам права, включая национальное законодательство принимающего государства и его судебную практику.

Бабич М.И.,
аспирант Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

Момент перехода к наследнику прав на наследуемые акции

В процессе внесения в реестр акционеров приходной записи по счету депо (или лицевому счету) приобретателя в отношении унаследованных акций наследники часто встречается с проблемами, которые носят не только технический характер (связаны с процедурами и порядком оформления), но и правовой. К таковым, в частности, можно отнести правовую коллизию в вопросе момента перехода к наследнику права на акции.

Согласно п. 4 ст. 1152 ГК РФ, принятое наследство признается принадлежащим наследнику со дня открытия наследства независимо от времени его фактического принятия, а также независимо от момента государственной регистрации права наследника на наследственное имущество, когда такое право подлежит государственной регистрации. При этом временем открытия наследства по общему правилу п. 1 ст. 1114 ГК РФ является момент смерти гражданина.

Учитывая вышесказанное уместно сделать вывод, что право собственности на акции возникает у наследника в день смерти наследодателя. Такая позиция в настоящий момент активно поддерживается цивилистами и судебной практикой. Например, в Определении Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 1 октября 2013 г. № ВАС-13519/13 по делу № А79-11330/2012 Коллегия судей установила следующее.

«…Общество „Электроприбор“ начислило дивиденды на принадлежащие Александровой И.Г. акции за 2009, 2010 и 2012 г. Фактически выплата этих дивидендов не была осуществлена.

Являясь наследниками Александровой И.Г., в том числе в отношении принадлежавших ей обыкновенных именных акций общества „Электроприбор“, истцы обратились к эмитенту с требованием о выплате дивидендов.

Принимая решение об удовлетворении иска, суды обоснованно исходили из того, что истцы получили акции в результате универсального правопреемства при наследовании, и право требовать выплаты дивидендов по ним в порядке статьи 42 Федерального закона „Об акционерных обществах“ возникло у истцов с момента открытия наследства, то есть со дня смерти наследодателя (пункт 1 статьи 1112, пункт 1 статьи 1114, пункт 4 статьи 1152 Гражданского кодекса Российской Федерации).

Доводы заявителя об ином моменте возникновения права на получение дивидендов являлись предметом рассмотрения судов апелляционной и кассационной инстанций и им была дана надлежащая правовая оценка…»

Но такой подход в судебной практике существовал не всегда. Ранее суды нередко игнорировали императивную норму п. 4 ст. 1152 ГК РФ, считая моментом перехода к наследнику права на акции — дату подачи нотариусу заявления о принятии наследства. В качестве примера можно привести Постановление Федерального арбитражного суда Уральского округа от 22 февраля 2005 г. № Ф09-330/05-ГК по делу № А76-12635/04 и постановление Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа от 11 апреля 2006 г., 4 апреля 2006 г. № Ф03-А73/06-1/993 по делу № А73-8763/05-36. Рассмотрим одно из них более подробно.

Как следует из материалов дела № А73-8763/05-36, «…Краснодедова О.В. является дочерью и наследницей Медведенко В.И. — участника ООО „Вира“, умершего 02.01.2005.

Свидетельство № 27АА228469 о праве на наследство, в том числе на долю в уставном капитале этого общества, ей выдано 09.07.2005 нотариусом нотариального округа г. Хабаровска Смирновой И.И.

До оформления своего права в установленный статьей 1154 ГК РФ шестимесячный срок Краснодедова О.В. получила у нотариуса справку от 11.01.2005 о принятии наследства, которая предъявлена в этот же день ответчику.

Данные факты установлены судами первой и апелляционной инстанций и не оспариваются.

Отказывая в иске, суды первой и апелляционной инстанций исходили из того, что в соответствии со ст. 1152 ГК РФ истица вступила в наследство по истечении шести месяцев со дня смерти отца — 12.07.2005, то есть после проведения обществом 19.04.2005, 17.06.2005 общих собраний.

Данный вывод, по мнению Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа, является ошибочным, так как в признаваемой законом форме — обращении в нотариальную контору с заявлением о принятии спорного имущества по наследству — Краснодедова О.В. как наследница вступила в свои права непосредственно после смерти своего отца — 11.01.2005, о чем ответчик своевременно уведомлен соответствующей справкой нотариуса…»

Совсем иначе на вопрос перехода прав на акции смотрит Общество, чьи акции наследуются. Во-первых, приступить к оформлению перехода права собственности наследник может, за редким исключением, только по истечении шести месяцев со дня смерти наследодателя (срок для принятия наследства, согласно п. 1 ст. 1154 ГК РФ). Переход права собственности на акции оформляется на основании выданного нотариусом свидетельства о праве на наследство путем обращения наследника к депозитарию / регистратору и внесения последним соответствующей записи в реестр акционеров в порядке, предусмотренном п. 7.3.2 Положения о ведении реестра владельцев именных ценных бумаг (далее «Положение»).

Во-вторых, с точки зрения Общества, моментом перехода права на акции, согласно ст. 29 Федерального закона «О ценных бумагах», является, в случае учета прав на ценные бумаги у лица, осуществляющего депозитарную деятельность, — момент внесения приходной записи по счету депо приобретателя; в случае учета прав на ценные бумаги в реестре — момент внесения приходной записи по лицевому счету приобретателя.

Иными словами, несмотря на то, что наследник является собственником акций (со дня смерти наследодателя), он, как отмечают С.В. Ротко и Д.А. Тимошенко, до момента внесения в реестр акционеров приходной записи о переходе права собственности на акции в результате наследования не считается участником акционерного общества и, соответственно, не может реализовывать права акционера, предоставленные ему такими акциями. Как говорит Р. Норман, «акционером считается только то лицо, которое прямо указано в реестре акционеров».

Более того, до момента внесения в реестр упомянутой выше записи акции продолжают числиться на счету наследодателя, поскольку общество, как верно указывает Е.И. Никологорская, «видит» список своих акционеров и исполняет свои обязанности по отношению к ним только в редакции и на основании данных системы ведения реестра.

При этом важно отметить, что приходная запись не носит правообразующий характер. Она, как и свидетельство о праве на наследство, на основании которого она вносится, является правоустанавливающим документом, то есть документом подтверждающим право. Данная позиция находит свое подтверждение у цивилистов, в том числе в комментарии Н.В. Куклиной к ст. 70 Основ законодательства Российской Федерации о нотариате: «Если наследство принято наследниками в соответствии с требованиями закона, отсутствие свидетельства о праве на наследство не влечет утрату этого права. Практически, свидетельство о праве на наследство не нужно, если по наследству переходит право на наследство, не подлежащее регистрации и не требующее какого-либо правоустанавливающего документа. Свидетельство о праве на наследство необходимо, когда объектом наследственного преемства является право собственности на имущество или имущественные права, требующие документального подтверждения».

Судебные органы не отстают в этом вопросе от правоведов и подтверждают отсутствие у свидетельства о праве на наследство парообразующего характера. Например, в постановлении Арбитражного суда Московского округа от 24 февраля 2015 г. № Ф05-259/2015 по делу № А40-168856/13 суд указал, что право собственности на ценные бумаги и другое имущество наследодателя становятся принадлежащим наследникам не в силу свидетельства о праве наследования, а в силу наследственного правопреемства. При этом свидетельство о праве на наследство удостоверяет именно юридическое основание, определяющее переход к наследнику права собственности, других прав и обязанностей, принадлежавших наследодателю при его жизни.

Приведенный судебный акт является не единственным. Такое толкование широко применимо в судебной практике: Постановление Восьмого арбитражного апелляционного суда от 12 мая 2015 г. № 08АП-3167/2015 по делу № А75-5961/2013, постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 3 июля 2014 г. № 09АП-17109/2014-ГК по делу № А40-128280/2009, постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 15 ноября 2013 г. по делу № А40-81338/12-57-769 и т. п.

Это дает нам основание утверждать, что моментом перехода прав на акции является дата смерти наследодателя, а внесение в реестр акционеров приходной записи о переходе права собственности на акции в результате наследования — лишь оформлением такого перехода для третьих лиц. Аналогичного мнения придерживается Т.В. Летута, ссылаясь на постановление Президиума Высшего арбитражного суда Российской Федерации от 2 июля 2013 г. № 2416/13 по делу № А42-6788/2011: «наследники приобретают права на акции с момента открытия наследства, но становятся участниками общества с момента перехода прав на акции — с внесения соответствующей записи по счету депо».

Как видно, в вопросе момента перехода к наследнику права на акции между общегражданским законодательством и правовыми актами в сфере рынка ценных бумаг существует непримиримое противоречие. Но это не единственная и далеко не самая большая проблема, возникающая у наследников при фиксации в реестре акционеров права собственности на унаследованные акции.

Болова А.В.,
аспирант кафедры международного частного права
Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА)

Развитие семейного права в Швеции

В Швеции письменное оформление норм законодательства началось ранее, чем в других Скандинавских странах. В XIII веке был издан общегородской правовой документ «Бьеркеарэттен» (далее по тексту: БР), который был своего рода синтезом древнего морского, торгово-купеческого, муниципального права, а также областных правовых обычаев.

Наряду с нормами морского, торгового и муниципального права, в БР содержатся нормы, относящиеся к семейному праву, так называемое «супружеское право», которое зафиксировано в соответствующих главах (24 и 27). В них говорится о правах женщины в доме, так, БР гласит, что женщина имеет право оставить за собой «утренний дар» при расторжении брака лишь в том случае, если супруги не имеют общих детей, если же имеют, утренний дар остается за супругом. В случае смерти супруга, вдова так же имеет право на «утренний дар», который в данном случае становится ее единственным имуществом, так как согласно БР все оставшееся имущество, должно быть поделено между детьми умершего. Историк Калашникова Н.С., проведя анализ БР, делает вывод о том, что имели место случаи расторжения брака. Конкретные основания не указываются, однако, исходя из текста главы 15, можно сделать вывод о том, что основанием для расторжения брака могла быть супружеская измена: «никто не привлекает женатого мужчину или замужнюю женщину к ответственности за прелюбодеяние, кроме как супруги друг друга».

Текст документа не последователен, о чем свидетельствует рассредоточенность информации. Так, одному разделу права посвящается несколько разных. Первое издание БР было не систематизированным. Лишь второй его издатель, К.Ю. Шлютер провел систематизацию, разделив БР на 41 раздел.

Действие БР продолжалось до середины 14 века, когда по законодательной инициативе короля Магнуса Эрикссона было кодифицировано два первых общешведских свода законов — Ландслаг, общий свод законов, не касавшийся городской жизни и Стадслаг (закон городов), посвященный жизни города.

Необходимость реформы Ландслага и Стадслага стала очевидна к концу 17 века. Была инициирована работа по реформе всего шведского законодательства, которая завершилась принятием Закона Шведского Государства 1734 г. (далее: Шведский закон). Это был новый свод законов, охватывающий основные отрасли права и состоящий из 9 разделов. Семь из них были посвящены вопросам материального права (брак, наследование, недвижимость, строительство, торговля, противозаконные действия, наказания) и еще два — процессуальным вопросам (процедура судебного разбирательства гражданских и уголовных дел, исполнение судебных решений).

Шведский закон 1734 г. устанавливал 21 год в качестве совершеннолетия. С этого возраста лица могли наследовать и владеть имуществом, а также вступать в брак. Женщина могла заключить брак с 15 лет, однако не имела имущественных прав, таковые она могла приобрести лишь в качестве вдовы. Кроме того, были предусмотрены телесные наказания для детей.

К началу XIX века получил широкое распространение особый вид семейного сожительства, который получил название «стокгольмский брак». Суть его заключалась в том, что мужчина и женщина проживали вместе, не состоя в официальном браке. Это имело большое преимущество непосредственно для женщин в силу того, что, оставаясь не замужней, она имела некоторый набор прав, а, вступив в брак, становилась юридически почти бесправной, в том числе теряла право распоряжаться своими доходами.

После нескольких несостоявшихся попыток преобразования Шведского закона 1734 г. в начале XX века Риксдагом было принято решение о начале масштабной реформы, в рамках которой проводилось постепенное изъятие устаревших разделов и внедрения новых. Такая система позволила сохранить общую систематику Шведского закона 1734 г.

Одним из первых претерпел изменения раздел Шведского закона «о браке». Предпосылкой к этому стали активные действия женского движения «союз Федерики Бремер», основанного в 1884 г. Результатом их деятельности стало принятие нового закона «о браке» 1920 г., который уравнивал супругов перед законом. Изменения, внесенные в закон «о браке» в 1921 г., уничтожили институт опекунства. Это означало, что отныне замужняя и свободная женщины обладали равными юридическими правами.

То, что мы называем «гражданским браком», в России не подлежит регистрации, однако в Швеции данная форма совместного проживания законодательно закреплена и носит название «sambo» (самбу). Существует специальный закон «о гражданском браке» (sambogen), который регулирует жилищные и имущественные вопросы граждан, проживающих в самбу. Так, согласно этому закону, в случае смерти одного из супругов, второй имеет право проживать в их совместном жилище и наследовать имущество, находящееся в данном жилище.

Современное шведское право позволяет вступать в брак с 18 лет. Согласно второй главе закона «о браке», лица, желающие заключить брак, должны подать заявление в отдел учета населения налоговой инспекции с ходатайством о проверке отсутствия препятствий для заключения брака.

Со свидетельством об отсутствии препятствий для брака будущие супруги могут обратиться в муниципальный орган или в свою религиозную конфессию для регистрации брака. В религиозной общине брак может зарегистрировать лишь лицо, уполномоченное на то государственным органом. И в таком случае религиозная церемония будет приравниваться к гражданской.

Шведское право признает две формы имущества супругов — общее и индивидуальное (неделимое). К индивидуальному имуществу относится все то, что не подлежит разделу, а именно: имущество, отнесенное к индивидуальному, согласно брачному контракту, полученное в дар или по завещанию, с указанием неделимости данного имущества, полученное по страхованию жизни и здоровью, с указанием неделимости данного имущества.

Все прочее имущество будет считаться общим и при расторжении брака подлежать разделу между обоими супругами в равных долях. Дивиденды, получаемые от индивидуального имущества, признаются объектом общего имущества.

Брак может быть расторгнут исключительно судом, на основании заявления сторон. В случае, если у супругов нет общих детей, процедура расторжения брака пройдет в более короткие сроки, таким образом, свидетельство о расторжении брака может быть получено даже при несогласии одной из сторон с расторжением брака. При наличии общих детей суд назначает срок, в течение которого супруги должны пересмотреть свое решение. Минимальный срок, отводимый на это, составляет 6 месяцев, максимальный — год. По истечении данного срока супруги должны явиться в суд с заявление о том, что их решение о расторжении брака в силе, если супруги не предстают перед судом в назначенное время, это будет означать, что супруги приняли решение не расторгать брак.

В случае, если желание супругов расторгнуть брак остается в силе, далее встает вопрос об опеке над детьми. Шведское право предусматривает два вида опеки: совместную и единоличную. В рамках совместной опеки оба родителя несут ответственность за ребенка и имеют право принимать решения по всем вопросам, связанным с его воспитанием. При совместной опеке ребенок прибывает у каждого из родителей равное количество времени.

Единоличная опека представляет собой передачу всей ответственности за ребенка одному из родителей. Время, проводимое ребенком с родителями, будет делиться иначе, нежели при совместной опеке. Большую часть времени ребенок будет проводить с тем родителем, которому передана опека, а дни, в которые ребенок должен видеться со вторым родителем, будут устанавливаться судом в отдельном порядке. Шведское уголовное право содержит нормы, касающиеся самоуправства родителей в отношении детей. Под самоуправством в данном случае подразумевается препятствование одним родителем встречам ребенка со вторым.

Современное шведское законодательство направлено на обеспечение максимальной защиты ребенка. С этой целью был принят ряд законодательных актов: законы о родителях и детях 1949 г., социальном обслуживании 1980 г. и воспитании молодежи 1990 г. В 1979 г. Швеция стала первой в мире страной, полностью запретившей и криминализовавшей физическое и психологическое наказание детей. Так, на первый взгляд такие безобидные физические воздействия на ребенка с целью «преподать урок», как «подзатыльник», «шлепок» будут основанием для изъятия ребенка из семьи и дальнейшего уголовного преследования родителя. Под психологическим наказанием шведское право понимает любые формы психологического воздействия на ребенка, такие как запрет на общение с друзьями, запирание в комнате, домашний арест и т. д.

При каждой коммуне создается социальный орган опеки, ответственный за обеспечение хороших условий для развития детей и подростков в соответствии с законодательством Швеции.

В Швеции делается большой акцент на развитие свободной личности каждого ребенка, и с этой целью государство оказывает несовершеннолетним всестороннюю поддержку, позволяя ребенку расти не в качестве зависимого объекта родителей, а в качестве независимого индивида.

Шведским законодательством была разработана система, согласно которой в обязательном порядке воспитанием детей должны заниматься как мать, так и отец в равной степени. С этой целью законодательство предоставляет обоим родителям 480 дней декретного отпуска. Из которых минимум 90, должны быть взяты отцом.

Для поддержки родителей в вопросе воспитания детей в 1982 г. была разработана уникальная система контактной модели работы с семьей. Данная система своей целью ставит сохранение привычной, «семейной» обстановки для детей, которые в силу различных причин не проживают со своей кровной семьей в определенный период. Универсальность контактной модели работы с семьей заключается в том, что она применяется при достаточно широком круге проблем. Дети могут быть переданы в контактную семью как из неблагополучных семей, так и из благополучных, самостоятельно обратившихся в органы опеки за поддержкой, так зачастую клиентами социальных органов становятся семьи, воспитывающие детей-инвалидов, молодые семьи, имеющие мало опыта в воспитании детей, неполные семей, где матери или отцу одиночке трудно уделять достаточно времени воспитанию ребенка. Разница заключается лишь в том, что у первой категории семей органы опеки изымают ребенка с целью обеспечения его безопасности и полноценного воспитания, а вторая категория обращается в органы опеки с просьбой оказать содействие в воспитании ребенка.

Современное шведское право можно назвать одним из самых демократизированных на сегодняшний день. Развитие шведского права независимо от континентального, неразвитость управленческой иерархии, слабое развитие феодальной системы и как следствие достаточно ранняя ее отмена (1335 г.), а также наличие в рамках церковного прихода особой демократической системы учета интересов всех слоев населения, привели к тому, что Швеция встала на путь полной демократизации всех сфер жизни, раньше, чем многие страны Европы.

Развитие семейного права в Швеции проделало длинный путь, от полностью бесправного положения женщины, законодательно закрепленного права родителей физически наказывать детей, до полной ликвидации патриархата и криминализации физического и психологического наказания детей. Настолько ярко выраженного равенства между супругами в браке и независимости детей от родителей начиная с достаточно раннего возраста, не наблюдается не только в России, но и в западных странах.

Вместе с тем, глядя на современное состояние семей в Швеции, можно сделать вывод о том, что вместе с развитием прав каждого члена семьи по отдельности, значимость семьи, как ячейки общества снижается.

Однако, при всей кажущейся одичалости шведской системы семейного права, нельзя оставить без внимания тот факт, что все предпринятые меры привели к демократизации отношений внутри семьи, в отношении всех ее членов.

Викторова Н.Н.,
кандидат юридических наук,
доцент кафедры международного частного права
Университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

Признание и исполнение арбитражных решений по инвестиционным спорам

Настоящая статья посвящена исполнению арбитражных решений по инвестиционным спорам между государствами и иностранными инвесторами (физическими и юридическими лицами).

Актуальность данной темы не подлежит сомнению. Это связано, в частности, с рядом исков, которые были поданы иностранными инвесторами в арбитражи к Российской Федерации. Так, например, в 1996 г. гражданин ФРГ Франц. Зедельмайер обратился в Арбитражный институт Торговой палаты Стокгольма с иском к Российской Федерации, заявив, что Россия нарушила положения Договора между СССР и ФРГ «О содействии осуществлению и взаимной защите капиталовложений» 1989 г. Арбитраж вынес решение в пользу Ф. Зедельмайера, которым обязал Российскую Федерацию выплатить компенсацию в размере 2,5 млн долларов США.

В 2005 г. английская компания Rosinvest Co UK Ltd. подала иск в Арбитражный институт Торговой палаты Стокгольма против Российской Федерации на основе Соглашения между СССР и Великобританией о поощрении и взаимной защите капиталовложений 1989 г. В 2010 г. арбитраж признал Россию нарушившей указанное Соглашение и обязал выплатить истцам 3,5 млн долларов США.

В 2005 г. три компании, акционеры ОАО «ЮКОС», — Yukos Universal Limited (Остров Мэн), Hulley Enterprises Limited (Кипр) и Veteran Petroleum Limited (Кипр) — предъявили иски в Постоянную палату третейского суда в Гааге (ППТС) о взыскании с Российской Федерации 114 млрд долл. В 2014 г. арбитраж признал, что Россия нарушила Договор к Энергетической хартии и присудил истцам в совокупности компенсацию в размере 50 млрд долл.

Российские предприниматели также стали обращаться в международные арбитражи с исками к иностранным государствам. Например, российская компания ОАО «Мобильные ТелеСистемы» (МТС) подала в 2011 г. иск в Международный центр по урегулированию инвестиционных споров (далее — МЦУИС) к Туркменистану, а в 2012 г. — к Узбекистану. В настоящее время на рассмотрении арбитража при Постоянной палате третейского суда в Гааге находится дело по иску россиян Максима Наумченко и Андрея Полуэктова против Индии. Список таких дел можно продолжать.

Механизмы разрешения инвестиционных споров между инвестором и государством, принимающим инвестиции, закреплены в международных договорах о защите инвестиций. Как правило, это региональные соглашения о свободной торговле, двусторонние соглашения о взаимной защите и поощрении капиталовложений. Широкое распространение двусторонние договоры получили в 70-е гг. ХХ в.

В настоящее время количество двусторонних соглашений о защите и поощрении капиталовложений, заключенных РФ с иностранными государствами, составляет свыше 70.

Двусторонние соглашения о поощрении и взаимной защите капиталовложений закрепляют механизмы разрешения таких инвестиционных споров. Как правило, все соглашения предусматривают стадию мирного урегулирования споров. Если в течение трех или шести месяцев (обычно предусматриваются такие сроки) спор не был разрешен, то наступает следующая стадия: передача спора либо в государственные или третейские суды принимающего инвестиции государства, либо в международный коммерческий арбитраж.

Двусторонние договоры о защите инвестиций предусматривают, как правило, передачу инвестиционных споров с участием государства и иностранного инвестора в:

1) государственные и третейские суды принимающего государства;

2) арбитраж ad hoc в соответствии с Арбитражным регламентом ЮНСИТРАЛ 1976 г.;

3) в Арбитражный институт Торговой палаты Стокгольма;

4) в Международный центр по урегулированию инвестиционных споров, созданный в соответствии с Конвенцией об урегулировании инвестиционных споров между государствами и физическими или юридическими лицами других государств, подписанной в г. Вашингтоне 18 марта 1965 г. (далее — Вашингтонская конвенция), для разрешения спора в соответствии с положениями этой Конвенции при условии, что она вступила в силу для обеих Договаривающихся Сторон, или в соответствии с Дополнительными правилами Международного центра по урегулированию инвестиционных споров в случае, если Конвенция не вступила в силу для обеих или одной из Договаривающихся Сторон.

Председатель ред. коллегии Синюков В.Н. Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 2

Председатель ред. коллегии Синюков В.Н. Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 2

6–8 апреля 2017 г. в Московском государственном юридическом университете имени О. Е. Кутафина (МГЮА) состоялся IV Московский юридический форум «Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании».<br /> В сборник включены тезисы докладов, подготовленные для заседаний конференций, круглых столов и секций, проводившихся в рамках Форума.<br /> Сборник рекомендуется для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов юридических вузов и факультетов. Представляет интерес для руководителей органов государственной власти и местного самоуправления, сотрудников правоохранительных органов, бизнес-сообщества.

Внимание! Авторские права на книгу "Право и экономика: междисциплинарные подходы в науке и образовании. XII Международная научно-практическая конференция. Часть 2" (Председатель ред. коллегии Синюков В.Н.) охраняются законодательством!