Обеспечение прав и свобод человека в современном мире: материалы конференции: в 4 ч. Часть 3

Председатель ред. коллегии сборника Синюков В.Н.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 25.04.2017 ISBN: 9785392259403 Язык: Объем текста: 488 стр. Формат: epub

Оглавление

Кузнецовские чтения «Роль уголовного права и обеспечение прав и свобод человека»

Секция криминологии и уголовно-исполнительного права

Круглый стол «Обеспечение прав и свобод человека в современном уголовном процессе»

Круглый стол «Криминалистическое изучение личности»

Круглый стол «Судебно-экспертная деятельность и обеспечение прав и свобод человека»

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Круглый стол
«Судебно-экспертная деятельность и обеспечение прав и свобод человека»

Т. А. Алексеева

Возможности использования особенностей устной речи допрашиваемого при производстве допроса

Устная речь традиционно используется как объект идентификационных исследований в криминалистике используется при назначении фоноскопической экспертизы, одной из задач которой является установление личности по голосу на предъявленном носителе. Исследования же диагностического характера часто сводятся к определению эмоционального состояния лица, его возраста и пола.

Однако для следователя большее значение приобретают особенности речевого поведения лица, особенно при производстве допроса, как одного из самых распространенных следственных действий. Устное общение во время допроса может дать следователю не только информацию об интересуемом событии, но и сведения об особенностях личности самого допрашиваемого. Автором статьи предложен вариант анализа показаний допрашиваемого лица непосредственно следователем при производстве допроса, с целью определения особенностей личности допрашиваемого и дальнейшего правомерного индивидуального воздействия.

Анализ устных показаний допрашиваемого предполагает наличие двух проблем: во-первых, сложность формализации такого объекта, как устная речь, и во-вторых, учет личностных особенностей каждого допрашиваемого.

Решение первой проблемы представляется в представлении устной речи как системы, состоящей из нескольких элементов и подэлементов. В структуре речи выделено три элемента: 1) вокальность, в которую входят громкость, темп речи и ее стабильность; 2) тональность, состоящая из интонации, речевых пауз и диапазона речи; 3) содержательность, включающая в себя части речи, символы-образы и символы-идеи.

Громкость — сила голоса, зависящая от активности работы органов дыхания и речи. Определяется по шкале «громко — средняя громкость — тихо». Темп речи — это скорость произнесения отдельных элементов речи: «быстрый темп — средний — медленный». Стабильность — способность сохранять громкость и темп речи на одном уровне достаточно продолжительное время. Речь в данном случае оценивается как стабильная и нестабильная.

Тональность преимущественно связана с эмоциональностью речи человека и является наиболее сложным элементом для определения, так как само понятие эмоциональности несколько субъективно. Интонация - это частотные изменения голоса. Выделяют равномерную интонацию, преимущественно у интравертов, и неравномерную — у экстравертов. Речевые паузы — это остановки голоса, разделяющие речевой поток на логические или эмоционально-смысловые части. Паузы были определены как долгие — средние — короткие. Диапазон — максимально возможный отрезок звуковых частот, издаваемый голосовым аппаратом человека: «широкий — средний — узкий».

Такой элемент устной речи как содержательность содержит в себе личностно значимую информацию, проявляется бессознательно и выражается в виде употребления слов-символов. Символы-образы представляют собой отдельные слова, имеющие не понятийное значение, а образное. Символы-идеи имеют абстрактное значение и выражаются в предложениях, устных текстах в целом, включая в себя символы-образы. Кроме того, содержательность речи отображается в частоте употребления определенных частей речи, в зависимости от психотипологических особенностей допрашиваемого.

Вторая проблема — личностные особенности каждого допрашиваемого и особенности речевого поведения решается при помощи использования типологического подхода. Типология позволяет выделить несколько устойчивых типов допрашиваемых и с учетом анализа вышеперечисленных элементов речи, определить типовую речевую модель каждого типа. Под типовой речевой моделью понимается — сформировавшиеся в течение длительного периода особенности устной речи, обусловленные психическими свойствами личности, и наиболее проявляющиеся в состоянии покоя. В качестве типологического подхода был выбран подход Г. Юнга о направленности личности (интроверт и экстраверт) и подход К. Леонгарда, в основе которого лежит акцентуированная черта характера. Акцентуация — это наиболее ярко выраженная черта характера. Основываясь на указанных типологических подходах были выделены пять экстрпвертных и пять интровертных типов: эпилептоид, истероид, гипертим, циклоид, застревабщий, сензитив, конформный, параноид, шизоид, гипотим. Краткая характеристика каждого типа допрашиваемого приведена в таблице 1.

Таблица 1

Характеристика психологических типов допрашиваемых лиц

В ходе экспериментальных исследований были выявлены следующие типовые речевые модели для каждого психологического типа на основе приведенной структуры устной речи:

Таким образом, с помощью предложенной структуры устной речи следователь самостоятельно при производстве допроса сможет определить типовую речевую модель допрашиваемого, его психологический тип, а следовательно, провести индивидуальное воздействие и конкретизировать тактические приемы, чтобы установить психологический контакт и выявить ложные показания. Кроме того, систематизация устной речи открывает возможности для создания криминалистической базы данных, информация из которой позволит получить типологические особенности лица.

М.Р. Арпентьева

Криминальный профайлинг как классическая и современная технология расследования преступлений

Расследование преступлений (criminal investigation)— деятельность по установлению события и состава преступления, изобличению виновных в его совершении лиц, принятию мер по возмещению причиненного преступлением ущерба, выявлению причин и условий, способствовавших совершению преступления. Эта деятельность — часть работы следователя и часть эксперта все более часто применяемых судебно-медицинской и судебно-психологической экспертиз. Судебно-психологическая экспертиза — деятельность по изучению экспертом на основе специальных познаний в области психологии, осуществляемая с целью заключения по поводу обстоятельств, имеющих значение для правильного разрешения дела; это специальное процессуальное действие, заключающееся в исследовании сведущим лицом (психологом) по заданию следователя или суда предоставленных ему подэкспертных материалов с целью установления фактических данных, имеющих значение для дела и дачи заключения в установленной форме. Она нужна тогда, когда для выяснения обстоятельств, имеющих значение для дела, требуются специальные психологические знания. В целом эта экспертиза направлена на исследование психического мира людей, чья вменяемость, как правило, не вызывает сомнения или уже подтверждена в результате судебно-психиатрической экспертизы, а потому проводится преимущественно в отношении психически здоровых людей, поэтому она предшествует судебно-психиатрической экспертизе или проводиться параллельно, реже — совместно (судебные психолого-психиатрические экспертизы).

Важным моментом этой деятельности является ее системность. И. Н. Якимов еще в двадцатые годы ХХ века отметил, что «…следствие не должно быть совокупностью случайно и бессистемно предпринятых процессуальных действий, а должно являть собой единое, логически стройное целое, в котором каждый последующий этап развития должен вытекать из предыдущего как логическое следствие его причины».

В современной судебно-медицинской экспертизе, а также в системе безопасности внутригосударственных и межгосударственных особое место занимает профайлинг как комплекс мер диагностического «картирования» и осмысления обстоятельств преступления и угроз безопасности в разных по типу ситуациях: от «портретирования» и прогнозирования поведения криминальных лидеров до восстановления картин массовых преступлений, от работы с террористами и серийными убийствами до профотбора и создания групп суперпрофессионалов, менеджеров высшего звена в высокотехнологичных корпорациях. Профайлинг –система социально-психологических методик по диагностике личностных особенностей, скрываемых мотивов и оценке сообщаемой информации, основанных на оценке невербального, вербального и субвербального поведения объекта, по прогнозированию сценариев развития ситуаций и отношений, поступков, моделей поведения и общения человека.История профайлинга , как известно, связанас работой спецслужб (КГБ, ЦРУ, др.) сотрудников МВД и МИДов разных стран. Технология профайлинга ориентирована на снижение вероятности появления возможных рисков, связанных с предупреждением преступлений, а также их идентификацией (расследованием). Как правило, профайлинг включает вопросов, направленных на выявление нестандартных реакций на, казалось бы, простые вопросы.. «Провести профилирование» — значит отнести человека по ряду невербальных признаков к типу личности: опасному или неопасному в зависимости от социального окружения и контекста. Профайлинг в своей основе есть технология предотвращения противоправных действий посредством выявления потенциально опасных лиц и ситуаций с использованием методов прикладной психологии. Профайлинг как деятельность учит наблюдать и анализировать окружающую обстановку, поведение людей, искать подозрительные признаки и устанавливать причинно-следственные связи, нестандартно подходить к решению возникающих в работе проблем. Профайлинг включает ряд прикладных социально-психологических методик, целью которых является оценка достоверности сообщаемой информации по невербальному поведению человека, так называемая неинструментальная или интегративная детекция лжи и/или качеств личности. Профайлинг используется тогда, когда классические алгоритмы работы не срабатывают, требуются специальные психологические знания, индивидуальный подход, эмпатия и интеллект самого профайлера, его готовность и способность видеть «правду» человека, жизни, самого себя. В этом и заключается мастерство профайлера — в каждом конкретном случае понять и предвидеть действия непредсказуемого, «типологизировать» непредсказуемое и делать его понятным, демистифицировать. Примером является разработанная нами методика «Правило трех», реконструируемая на множестве более сложных методик и подходов. Она раскрывает процесс «утечки информации», позволяет подключиться к нему, войти в наиболее скрываемые человеком аспекты его поведения и отношений к себе и миру непосредственно, выделить значимые и незначимые моменты. Данное правило реконструировано на основе анализа принципов интерпретации результатов применения проективных тестовых методик типа тематического апперцепционного теста, теста «Кто я?», на основе данного правила строятся модели авторских тренингов и коррекционно-диагностических методик в сфере профессионального и карьерного отбора и развития, диагностики личностных и межличностных проблем в разных сферах, включая сферу обеспечения безопасности. Примером еще одной мощной психологической методики является «Словарь» И. Г. Кокуриной, не только раскрывающий непосредственные смыслы жизнедеятельности человека, меру его нравственной дезориентации или распада личности, но и позволяющий через имеющиеся соотношения определить пол, возраст, уровень образования и многие другие характеристики субъекта (индивида и группы).

В профайлинге используются знания и методы психологии, особый акцент делается здесь на процессах межличностного взаимодействия, на возможностях человеческого понимания — «считывания» внешней и внутренней информации, на формировании и развитии наблюдательности, проницательности, коммуникабельности. Важное место здесь играет слепота невнимания, феномен слепоты к событиям, происходящим «прямо перед носом» человека, следователя или иного эксперта. Профайлинг заставляет более вдумчиво наблюдать и анализировать окружающую обстановку, поведение людей, искать подозрительные признаки и устанавливать причинно-следственные связи, нестандартно подходить к решению возникающих в работе проблем. Специальный агент ФБР Р. Хейзелвуд, известный американский специалист в области криминальной психологии, выделял в анализе три основных вопроса — «что?», «почему?», «кто?» — и фазы, интерпретируя их следующим образом: — «что произошло?» — под этим понимается все, что с поведенческой точки зрения могло быть интересно в преступлении — «почему и каким образом это произошло?» — почему, например, после убийства изуродован труп жертвы? Каковы причины каждого значимого поведенческого фактора в преступлении? — «кто мог совершить такое преступление?» — решение этого вопроса и составляет задачу специалиста-профайлера. При этом сначала нужно установить базовую линию поведения. Обычно используют модель «Субъект — Действие — Объектность» (модель СДО), она ориентирована на максимальную конкретизацию полученной информации. Основными задачами модели СДО являются: 1) восстановление исчезнувшей информации, 2) превращение события в процесс, 3) поиск противоречия с опытом, 4) разрушение ограничения, 5) выяснение того, с чем сравнивают, 6) выяснение, действительно ли справедливо предположение о причинно-следственной связи, 7) выяснение способа получения информации. Вопросы по «субъекту» («кто?», «что?») — это вопросы о сущности проблемы и человека.

При истолковании невербальных сигналов обычно рекомендуется учитывать следующие факторы: 1) все сигналы нужно трактовать в совокупности, в цепочке, не сосредотачиваться на одном симптоме, 2) если слова и жесты противоречат друг другу, приоритет отдают жестам, жесты являются сложной системой микросигналов, 3) поведение следует рассматривать с учетом условий окружающей среды, 4) чем моложе человек, тем более явно он подает невербальные сигналы. Потенциально опасный субъект, имитируя какой-либо набор невербальных признаков, не сможет сымитировать все поведенческие нюансы безопасного поведения. «Капкан Брокау» состоит в том, что какой-то признак обмана может быть просто обычным поведением человека. Поэтому нужно помнить, что «признаков обмана» или доказательств «вины» не существует. Очень интересно работать с микровыражениями и «неровностями психологической фактуры»: микровыражения весьма надежны в качестве симптомов обмана и источников утечки информации: профайлер обращается к ним в процессе техник «дорога из хлебных крошек» и «рыбалка». Особое внимание нужно также обращать на метасигналы (сигналы несущие информацию о других сигналах) и передозированные сигналы (неуместные действия или нарушение привычных границ взаимодействия). Под метасигналами — кроется истина или демонстрация чего-то. В узком смысле можно рассматривать профайлинг как систему установления вероятностной причастности того или иного субъекта к планируемому (возможному) противоправному действию. В широком смысле слова профайлинг — это комплекс социально-психологических методик по диагностике личностных особенностей, скрываемых мотивов и оценке сообщаемой информации, основанных на оценке вербального и невербального поведения объекта.

Ф.Т. Ахунзянова

Интегративность специальных знаний при производстве судебной лингвистической экспертизы по делам о религиозном экстремизме

Актуальность заявленной темы обусловлена следующими обстоятельствами.

1. Религиозный экстремизм назван в Концепции национальной безопасности Российской Федерации, утвержденной Указом Президента РФ от 10 января 2000 г., в ряду основных угроз национальной безопасности России.

2. Проблема борьбы с религиозным экстремизмом затрагивает интересы всех стран, поскольку неотъемлемым элементом доктрин большинства экстремистских организаций является принцип тотальной войны за торжество своих идей, без границ и правил. В связи с приобретением религиозным экстремизмом глобального организованного характера существенно возрастает роль сотрудничества законодательных, правоохранительных и судебных органов различных стран в борьбе с этим злом.

3. В последнее десятилетие в России наметилась тенденция экстремизации массового сознания, что нашло отражение в распространении нетрадиционной религиозности, неонацистских и националистических движений, и, как следствие, — в росте числа преступлений, сопряженных с экстремизмом.

4. Преступления, сопряженные с религиозным экстремизмом, объективно опасны для широкого круга общественных отношений, обеспечивающих неприкосновенность личности, нормальную деятельность государственных и негосударственных институтов, экологическую безопасность и другие социальные ценности.

5. Эффективность противодействия правоохранительной системой религиозному экстремизму пока еще крайне низка и нуждается в совершенствовании.

6. Требует усовершенствования законодательное закрепление норм об ответственности за различные проявления религиозного экстремизма, а также практика их официального толкования.

Все это обусловливает рост значимости в современном обществе судебных экспертиз по делам о преступлениях экстремисткой направленности. Ученые самых разных отраслей науки (филологи, социологи, юристы, психологи, философы) разрабатывают новые объективные методики анализа разных информационных материалов, проводят комплексное исследование проблем нетерпимости и ксенофобии.

Как справедливо отмечают специалисты кафедры уголовного права и уголовного процесса Академии ФСБ России, составы экстремистских преступлений достаточно сложны в доказывании, а особенно, на наш взгляд, в случаях, связанных с религиозной тематикой. В современной отечественной практике доказывания составов экстремистских преступлений важным становится заключение эксперта. Значение выводов эксперта (специалиста) о наличии или отсутствии признаков, позволяющих отнести материалы к экстремистским, для исхода дела по указанным составам преступлений, трудно переоценить».

Самой распространенной и востребованной в российской юридической практике остается именно лингвистическая экспертиза, так как «выявление смысловой направленности текстов и используемых пропагандистских приемов» считается центральным звеном в процессе квалификации экстремистских действий: определяющим является смысловая функция таких сообщений, то, ради чего, в подтверждение каких взглядов и идей они используются, какие представления и установки и какими средствами пропагандируются, навязываются читателям (слушателям, зрителям). В компетенцию лингвиста входят следующие задачи: установление наличия/отсутствия призывов в спорном речевом произведении; установление наличия/отсутствия речевых актов оскорбления по отношению к какой-либо группе лиц, объединенных на основе расовых, религиозных, социальных признаков.

Проведя ряд лингвистических исследований и экспертиз религиозных текстов, мы столкнулись с тем, что отождествление этих речевых произведений происходит на другом основании, нежели чем только код (или язык). Иначе говоря, языковые элементы религиозных текстов отождествляются, исходя из внеязыковых оснований. Современная лингвистика практически не разрешает проблемы соотношения генетического тождества смысла с его функциональным значением в современных текстах. Лингвокультурологический анализ позволяет раскрыть особенности механизмов инкорпорирования культуры в языке, проявляющийся в том числе через общие для участников акта коммуникации знания, обычно определяемые в лингвистике как «фоновые». Например, такой аспект, как этимологическое изучение концептов в его соотношении с современным функционированием, оказывается плодотворным для выявления динамики и характера развития глубинной семантики текстовой лингвокультуры, а результатом такого концептуального анализа может явиться вывод о сохранении или утрате древних, исконных ценностно-религиозных смыслов в текстовой лингвокультуре того или иного народа.

Таким образом, становится очевидной необходимость в использовании комплексного, интегрирующего подхода к экспертным исследованиям в области религиозного экстремизма.

Наиболее адекватным инструментом для описания комплексного подхода является сценарий, в основе которого лежит ситуативно-тематическое развертывание мысли в рамках речевой ситуации, обладающей социальной значимостью. Сценарий позволяет прогнозировать интерпретацию высказывания с учетом интересов, взглядов, точек зрения, интенции, целеполагания говорящего. Сама языковая форма высказывания, рассматриваемая через призму лежащих в его основе когнитивных структур, может быть интерпретирована как отражение связи смысла и способа его речевой «упаковки». Сделанные предварительные замечания позволяют сформулировать идею о необходимости введения в саму процедуру лингвокультурологического анализа высказывания трех основных принципов:

• анализ языковой и речевой семантики единиц высказывания;

• анализ когнитивных структур (сценариев), обеспечивающих адекватную обработку информации, представляющей стереотипную (стандартную) ситуацию;

• анализ высказывания с позиций интерпретатора (соотнесение интенции отправителя сообщения и понимания этой интенции реципиентом).

Три этих принципа использованы нами в качестве основы лингво-культурологической экспертизы религиозного текста, вовлеченного в юридическую сферу. При этом экспертно-исследовательскую деятельность можно условно разделить на две части. Первая выходит в междисциплинарное — лингво-культурологическое — пространство, в котором материалы рассматриваются как элементы коммуникативных актов, с акцентом на эффективность воздействия и неречевые формы подачи информации; вторая базируется на филологическом подходе. Методологические основания лингвокультурологии заключаются в использования элементов концептологии, герменевтики и общей культурологии:

1. структурно-функциональный подход предполагает рассмотрение текста как системы, обладающей единой структурой, целостным единством функционирования его вербальных и визуальных компонентов. Он дает возможность увидеть каждый компонент в отдельности, определив его специфику, а также проследить процессы их взаимодействия;

2. семиотический подход исходит из понимания текста как символической системы, представляющей собой упорядоченный набор знаков и символов, имеющих определенное содержание, — текст, который должен быть прочитан исследователем;

3. социологический подход изучает культуру и ее феномены с точки зрения их конкретной целесообразности для тех или иных социальных слоев или социальных групп, т. е. имеющийся текст оценивается с позиции его принадлежности к определенной социальной группе и того, как он выражает ее интересы;

4. герменевтический подход отражает необходимость понимания всякого культурного феномена, поскольку только понимание позволяет проникать в сущность протекающих процессов.

В соответствии с указанным выше методологическим вектором культурологические подходы интегрируются в лингвистические методы:

1. метод лексико-семантического анализа, позволяющий исследовать нормативные значения лексических единиц речи;

2. метод компонентного анализа, позволяющий исследовать оттенки значения лексических единиц речи, в том числе оттенки контекстуально-обусловленного значения;

3. метод логико-грамматического анализа для исследования синтаксических связей единиц речи;

4. метод комплексного лингвистического анализа текста, изучающий материалы в целом, устанавливливающий внутритекстовые ассоциативно-смысловые связи;

5. метод интенционального анализа, выявляющий коммуникативные намерения участников рассматриваемых речевых ситуаций.

Интеграция указанных методов позволяет осуществить целостное и объективное исследование материалов религиозного характера.

По результатам собственной экспертной практики мы пришли к следующим выводам.

Лингвистическая экспертиза вынуждена решать самые разнообразные задачи. При этом, анализируя конфликтный текст, связанный с делами об экстремизме, эксперт-лингвист сталкивается с тем, что, руководствуясь специальными, исключительно лингвистическими знаниями, он не всегда способен дать удовлетворительное объяснение тому, что происходило в конкретной спорной ситуации. Иначе говоря, лингвистическая наука позволяет в достаточной степени лишь определять лингвистические признаки того или иного правонарушения, однако непосредственное обнаружение их и объективная квалификация с помощью только лингвистики затруднительны, поскольку языковые элементы отождествляются исходя из внеязыковых оснований. Следовательно, юридическая лингвистика может и должна включать в себя знания смежных областей науки.

На сегодняшний день данная проблема решается посредством производства нескольких экспертиз или комплексной экспертизы с подключением ряда специалистов в области различного профиля знаний. Однако использование комплексного, интегрирующего подхода одним специалистом позволяет значительно оптимизировать работу с конфликтными текстами. Появляется целый ряд преимуществ:

1. Разностороннее исследование текста одним специалистом позволяет определить предпосылки возникновения тех или иных лингвистических признаков спорного дискурса, объективно оценить уровень диффамации в них;

2. Исследование позволяет получить полный, достоверный и целостный результат;

3. Увеличиваются объяснительные возможности лингвистических теорий, применяющихся для решения конкретных исследовательских задач при производстве лингвистических экспертиз (их непротиворечивость, полнота, ограничения в объяснении конкретных фактов); расширяются пределы компетенции лингвиста-эксперта;

4. Правоприменители получают возможность ставить более широкие экспертные задачи, что делает вопросы, задаваемые экспертам-лингвистам при назначении лингвистических экспертиз, максимально корректными.

5. Задействование одного специалиста вместо нескольких позволяет значительно сократить расходы на проведение лингвистических экспертиз и сроки их выполнения.

Н. В. Галяшин

Заключение эксперта как производное доказательство в контексте прецедентной практики Европейского суда по правам человека

На протяжении длительного периода времени не прекращается спор среди отечественных ученых о том, являются ли заключение (показания) эксперта и показания (заключение) специалиста производными или первоначальными доказательствами.

Одни ученые придерживаются точки зрения о том, что особенность экспертизы проявляется в том, что заключение эксперта по самой своей природе всегда должно быть основано на других доказательствах по делу, то есть является производным доказательством.

Сходную позицию возможно встретить при исследовании судебной практики. Так, например, в Определении судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 24 июля 2007 года № 60-Д07-3, отмечается, что заключение эксперта является юридически ничтожным в силу производности от доказательства, признанного недопустимым, а потому подлежит исключению из числа доказательств, приведенных судом в подтверждение вины осужденного в совершении преступления. В Постановлении Президиума Красноярского краевого суда от 20 августа 2013 года №44у-552/2013 заключение экспертизы в числе иных доказательств рассматривается как производное от результатов оперативно-розыскной деятельности.

Не вдаваясь здесь в рассуждения о природе судебной экспертизы как производной от других доказательств, рассмотрим случаи, когда заключение эксперта может быть признано недопустимым доказательством в контексте подходов Европейского Суда по правам человека к производным доказательствам, полученным с «чужих слов», сформулированных с учетом риска нарушения национальными судами конвенциональных прав обвиняемого по уголовным делам, в том числе его права на справедливое судебное разбирательство и право на допрос показывающего против него свидетеля.

Среди многочисленных жалоб, поступающих в Европейский Суд по правам человека, значительное количество занимают жалобы, в которых заявители утверждают о том, что они являются жертвами нарушения властями Российской Федерацией их права, предусмотренного в подпункте «d» пункта 3 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года, в частности, обвиняемые были лишены возможности задавать вопросы эксперту, составившему против них письменное заключение, но по тем или иным причинам, не явившемуся в судебное заседание.

В соответствии со ст. 282 УПК РФ эксперт, который дал заключение на предшествующей стадии производства по уголовному делу, может быть вызван в судебное заседание по ходатайству сторон или по инициативе суда для разъяснения или дополнения данного им заключения. Однако, во-первых, вызов эксперта в судебное заседание — это право, а не обязанность суда, а во-вторых, суд может признать возможным рассматривать дело в отсутствие эксперта, давшего письменное заключение, но не явившегося в суд по тем или иным причинам.

Эксперт, в силу п. 6 ч. 4 ст. 57 УПК РФ, не вправе уклоняться от явки по вызовам суда, к нему могут быть применены меры процессуального принуждения в виде обязательства о явке, привода или денежного взыскания (ч. 2 ст. 111 УПК РФ). И хотя неявка эксперта, вызванного в суд для разъяснения или дополнения данного им заключения, не препятствует дальнейшему рассмотрению дела, и сама по себе не дает правовых оснований для признания заключения эксперта недопустимым доказательством, тем не менее это ограничивает право подсудимого на допрос эксперта, заключение которого используется в качестве доказательства обвинения.

В этой связи формулируемые Европейским Судом по правам человека правовые позиции по жалобам, затрагивающим вопросы оспаривания заключений экспертов по мотивам нарушения принципов состязательности и равенства сторон («равенство оружия»), позволяют по-новому взглянуть на многие привычные правовые институты уголовно-процессуального права. К таковым можно отнести и оценку вторичных (производных) доказательств как правовой категории, и критерии их допустимости в уголовном процессе, к которым Европейский Суд по правам человека относит и экспертные доказательства.

Анализируя в своих постановлениях конкретные действующие нормы стран Совета Европы и толкуя, при необходимости, Конвенцию «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года и Протоколы к ней, Европейский суд по правам человека, выработал единый алгоритм решения вопроса о правомерности использования в доказывании сведений, полученных не из первоисточника (производных доказательств), и применил их при вынесении Постановлений в отношении Российской Федерации.

Указанные подходы, в том числе основываются, на анализе так называемой англосаксонской модели производных доказательств «Hearsay» с точки зрения ее соответствия праву обвиняемого на справедливое судебное разбирательство (пункт 1 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года), а также праву, предусмотренному подпунктом «d» пункта 3 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года.

Основная опасность при использовании производных доказательств в уголовном судопроизводстве состоит в возможности, в том числе непреднамеренного, существенного искажения и изменения доказательственно значимой информации при ее опосредовании различными передаточными звеньями. Недоступность первоисточника информации для непосредственного исследования и оценки судом может существенно нарушить право обвиняемого на справедливое судебное разбирательство и право на то, чтобы допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены (пункт 1 и подпункт «d» пункта 3 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года).

Поскольку сформированная Европейским Судом по правам человека правовая позиция по вопросу правомерности использования в доказывании производных доказательств, именуемых «Hearsay», нашла свое отражение и в окончательных Постановлениях, принятых в отношении Российской Федерации, то указанная правовая позиция является обязательной для применения отечественными судами.

Несмотря на указанные обстоятельства, толкование российскими судами норм уголовно-процессуального законодательства об основаниях оглашения заключения эксперта, данного на предыдущих стадиях судебного разбирательства, осуществляется в абсолютном большинстве случаев без рассмотрения уважительности причин неявки эксперта в суд при его официальном вызове, а также без учета положений подпункта «d» пункта 3 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года и обширной практики Европейского Суда по правам человека по применению данной нормы Конвенции в отношении неявившегося эксперта, которому обвиняемый не имел возможности задать вопросы ни на какой-либо предыдущей стадии производства по делу, ни в судебном заседании.

Действующее нормативно-правовое регулирование предусматривает, что сначала экспертом составляется письменное заключение, которое является доказательством по уголовному делу, а только после этого он может быть допрошен следователем либо судом.

Вместе с тем, судебная практика изобилует примерами, когда суд принимает в качестве доказательства заключение эксперта и не допрашивает эксперта в судебном заседании, несмотря на заявляемые ходатайства об этом стороны защиты.

Кроме того, УПК РФ не предусматривает права обвиняемого и его защитника на очную ставку с экспертом или специалистом, а также права обвиняемого и его защитника присутствовать при допросе эксперта или специалиста на досудебных стадиях процесса.

По нашему мнению, учитывая позицию Пленума Верховного суда РФ «О судебной экспертизе по уголовным делам» №28 от 21 декабря 2010 года, во всех случаях, когда у стороны защиты имеются обоснованные вопросы к эксперту, он должен быть в соответствии с прямым указанием на то в ст. 240 УПК РФ заслушан судом в судебном заседании. Соответственно в силу ч. 3 ст. 249 УПК РФ приговор суда может быть основан лишь на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании, т. е. и на заслушанных заключении и показаниях эксперта.

Вместе с тем, в случае, если по уголовному делу назначено производство судебной экспертизы на предварительном следствии, экспертом подготовлено соответствующее заключение, но при рассмотрении уголовного дела в судебном заседании, будучи официально вызванным, эксперт не может быть допрошен в связи с тяжелой физической или психической болезнью, в связи со смертью и т. п., при том, что невозможно преодолеть неясность или противоречивость заключения эксперта путем допроса другого специалиста, то суд по ходатайству сторон либо по собственной инициативе может назначить повторную или дополнительную судебную экспертизу, поручив ее другому эксперту или экспертам.

Если стороне защиты не была предоставлена возможность допросить эксперта с целью оспаривания достоверности его заключения, то отказ в удовлетворении ходатайства о допросе экспертов в открытом судебном заседании с позиции Европейского Суда по правам человека не отвечает требованиям ст. 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года.

Так, например, Европейский Суд по правам человека пришел к выводу о том, что в деле «Бениш против Австрии» был нарушен принцип равенства сторон и, следовательно, было нарушено право подсудимого на справедливое судебное разбирательство, так как суд должен допускать для участия в судебном разбирательстве приглашенных защитой специалистов, которые при рассмотрении дела могли бы участвовать на тех же условиях, что и официальный эксперт.

В контексте анализа допустимости заключения эксперта как производного доказательства отдельного рассмотрения требует дело «Матыцина (Matytsina) против Российской Федерации».

По указанному делу Европейский Суд по правам человека пришел к выводам, что заявитель была лишена права оспорить экспертные доказательства и в результате была несправедливо признана виновной, ей к тому же было назначено наказание на основании применения страдающих неопределенностью законодательных норм с приданием им обратной силы. Так, систематически лишая защиту всякой возможности оспорить доказательства стороны обвинения и опираясь впоследствии на оглашение показаний свидетелей и экспертов, собранных на стадии досудебного производства и в ходе первого разбирательства, несмотря на решительный протест защиты, суд в ходе нового рассмотрения дела лишил принцип перекрестного допроса всякого практического смысла и, по сути, превратил разбирательство в фарс. Причем создается впечатление, что суд изначально был твердо уверен в неизбежности признания подсудимого виновным и действовал в соответствии со своими ожиданиями, вынося раз за разом промежуточные определения, ущемляющие интересы защиты, а в итоге и предсказуемый обвинительный приговор. При этом суд второй инстанции не принял никаких мер для устранения этой вопиющей несправедливости. Таким образом, правила, применяемые к оценке показаний свидетеля или потерпевшего могут быть распространены на заключение эксперта, а именно: если экспертом дано заключение на предварительной следствии, однако эксперт не был допрошен в судебном заседании, то судебное разбирательство может быть признано несправедливым в связи с нарушениями подпункта «d» пункта 3 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года.

Одно из последних Постановлений Европейского Суда по правам человека, посвященных вопросу производных доказательств, вынесено по делу «Шатшашвили (Schatschaschwili) против Германии», при рассмотрении которого Европейский Суд по правам человека сформулировал ряд важных положений. Так, было отмечено, что при рассмотрении жалобы заявителя на нарушение прав, предусмотренных подпунктом «d» пункта 3 статьи 6 Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» от 04 ноября 1950 года необходимо оценить справедливость судебного разбирательство в целом, включая порядок собирания доказательств, соблюдение прав как обвиняемого, так и потерпевшего.

В контексте правовых позиций, сформулированных Европейским Судом по правам человека, основанных на англосаксонской модели производных доказательств, заключение эксперта, данное на предыдущих стадиях уголовного процесса может быть признано недопустимым доказательством, если эксперт, будучи вызванным, тем не менее по неуважительной причине не явился в суд для разъяснения заключения и для ответов на вопросы сторон. В данном случае, обоснованием ходатайства стороны защиты о признании данного заключения эксперта недопустимым доказательством могут быть доводы, основанные на заключении специалиста, который явился в суд и дал показания о нарушениях, допущенных экспертом, которые могли привести к ошибочным выводам.

Председатель ред. коллегии сборника Синюков В.Н. Обеспечение прав и свобод человека в современном мире: материалы конференции: в 4 ч. Часть 3

Председатель ред. коллегии сборника Синюков В.Н. Обеспечение прав и свобод человека в современном мире: материалы конференции: в 4 ч. Часть 3

22 ноября – 3 декабря 2016 г. состоялась VI Московская юридическая неделя, центральным событием которой стала научно-практическая конференция «Обеспечение прав и свобод человека в современном мире». Организаторы конференции — Московский государственный юридический университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА), Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (МГУ). В сборник включены тезисы докладов, подготовленные для конференций, круглых столов и секций, проводившихся в рамках Юридической недели.<br /> Сборник рекомендуется для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов юридичеких вузов и факультетов. Сборник представляет интерес для руководителей органов государственной власти и местного самоуправления, сотрудников провоохранительных органов, бизнес-сообщества.

Внимание! Авторские права на книгу "Обеспечение прав и свобод человека в современном мире: материалы конференции: в 4 ч. Часть 3" (Председатель ред. коллегии сборника Синюков В.Н.) охраняются законодательством!