Научное наследие кафедры теории государства и права ВЮЗИ – МЮИ – МГЮА. Сборник научных трудов

Мокичев К.А., Айзенберг А.М., Розин Э.Л., Васильев А.М., Венгеров А.Б.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 22.11.2017 ISBN: 9785392270019 Язык: Объем текста: 658 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Константин Андреевич Мокичев

Абрам Матвеевич Айзенберг

Эльхон Львович Розин

Андрей Михайлович Васильев

Анатолий Борисович Венгеров

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Эльхон Львович Розин

В 1950 г. Э. Л. Розин защитил кандидатскую диссертацию по теме «Советская власть как государственная форма диктатуры рабочего класса», а 1972 г. в Харьковском юридическом институте защитил уже докторскую диссертацию по теме «Формирование марксистского учения о государстве и праве». Как вспоминает известный юрист И. Грязин, «Эльхон Львович вывел из марксистских фрагментов нечто, что можно назвать марксистской теорией права».

Весь свой научный и творческий путь он прошел во Всесоюзном юридическом заочном институте, ныне Московский государственный юридический университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА). Практически вся жизнь Эльхона Львовича прошла во ВЮЗИ, где он первоначально (в 1947 г.) преподавал римское право в филиале ВЮЗИ Бакинского юридического факультета, а потом, переведясь в Москву, работал ассистентом, доцентом и, наконец, профессором. В 1979 г. Розин был избран заведующим кафедрой теории государства и права ВЮЗИ и вплоть до 1987 г. активно вел эту работу. Однако, при всей его собранности и воле к жизни, перенесенные в годы войны многочисленные контузии и ранения не могли не сказаться на здоровье Эльхона Львовича: в трудовой книжке ВЮЗИ сохранилась следующая запись: «Освобожден от должности зав. кафедрой теории государства и права в связи с ухудшением состояния здоровья, переведен на должность профессора той же кафедры». В 1991 г. Э. Л. Розин был освобожден от занимаемой должности уже по собственному желанию.

Список публикаций за годы творческого пути Э. Л. Розина более чем обширный. В 1960 г. в ВЮЗИ под редакцией К. А. Мокичева выходят в свет лекции Э. Л. Розина по теории государства и права. В этом же году в Ученых записках ВЮЗИ выходит научный труд Розина под названием «Вопросы государства, права и революции в труде Маркса и Энгельса “Немецкая идеология”». В 1965 г. опубликован первый учебник по истории политических учений, под ред. проф. К. А. Мокичева, где Э. Л. Розин детально рассматривает политические и правовые взгляды К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. В 1980 г. появляется издание «Источников по истории политических учений» под редакцией Э. Л. Розина и Н. М. Золотухиной, ставшее долгожданным событием для студентов и всего научного сообщества.

Эти основные работы, включая «Возникновение марксистского учения о государстве и праве» (1967 г.), «Развитие К. Марксом и Ф. Энгельсом материалистической теории государства и права в канун революции 1848 г.» (1969 г.), «Формирование государственно-правовых взглядов К. Маркса в период его публицистической деятельности в “Рейнской газете”» (1971 г.), «Принцип историзма в исследовании формирования марксистского учения о государстве и праве» (1973 г.), «К. Маркс и Ф. Энгельс о соотношении права и закона» (1976 г.) и многие другие труды были в русле советской идеологии и общепринятой доктрины о государстве и праве. Однако, как следует из воспоминаний Н. Мерецкой, «Э. Л. Розин был высочайшим специалистом в области истории политической мысли. Он прекрасно понимал, как влияет политическая мысль на реальную политику и что делает реальная политика с мыслителем. Сложно сохранить толерантность к политической власти и одновременно свободу мысли, независимость от социально-политического заказа в любом обществе, в том числе и советском. Ему это удавалось. В его докторской диссертации, посвященной трудам молодого К. Маркса, рассмотрена актуальная и для нашего времени тема об отчуждении личности от собственности, о роли государства в этом процессе. В его осмыслении философско-экономических рукописей К. Маркса очень много авторского, поскольку он не стал банальным интерпретатором трудов классика».

С 1987 г. в научной биографии профессора Розина начинается новый период, период полного пересмотра и трансформации взглядов на Советское государство и право, пересмотра политического учения К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Теоретические предпосылки к появлению новых работ содержала замечательная статья «Правовое социалистическое государство: понятие, опыт, перспективы» (1990 г.)

Будучи неоспоримым знатоком — экспертом в области формирования марксистского учения о государстве и праве, в постсоветский период конца 80-х — начала 90-х гг., Э. Л. Розин опубликовал работы, которые прямо посвящены критике идей Маркса, Энгельса и Ленина. Сам Э. Л. Розин рассматривал это как «результат радикального, трудного и болезненного переосмысления марксистского учения о государстве, особенно в его ленинской интерпретации». Речь идет о книге «Священное писание большевизма», опубликованной в 1994 г., и последовавших за ней работах.

В советские годы сочинение Ленина «Государство и революция» было предметом специального изучения студентами и аспирантами не только юридических вузов и факультетов, но и студентами, аспирантами всех высших учебных заведений. Ее штудировали в средней школе, различных институтах марксизма-ленинизма десятки, сотни миллионов людей. Розин считал своим долгом раскрыть содержание ленинской «утопически-мифологической концепции государства». Э. Л. Розин признавался, что еще не так давно оценивал труд «Государство и революция» как «великое» сочинение. В «Священном писании большевизма» Розин во многом объясняет изменившуюся точку зрения как «результат кардинального пересмотра всех взглядов на марксизм-ленинизм, переворота в мировоззрении, выстраданного при новом тщательном изучении ленинских работ и архивных материалов». По сути, Э. Л. Розин публично «покаялся» в этой работе, что Ленина возводил в божество и поклонялся ему, отмечая, что нет «богов среди людей, и всякое обожествление той или иной личности в конечном счете ведет к ее бесконтрольной власти над другими людьми, к тирании и террору».

Свои последние книги, включая опубликованную в Братиславе в 1994 г. «Ленин — организатор государственного террора», профессор Розин посвятил марксистской теории права, вспоминает Игорь Грязин: «…с цитатами, порой сложными, он доказал (живя уже в Словакии), что марксизм-ленинизм — это не столько система философских взглядов, сколько принцип правления. Из нее не может быть “социализма с человеческим лицом”, а может быть либо социализм, либо человеческое лицо».

«Священное писание большевизма» и «Ленин как организатор государственного террора» стали частями задуманной автором трилогии, которая была опубликована под названием «Ленинская мифология государства» в 1996 г., уже после смерти Розина. В ней он стремился доказать порочность марксистской идеи государства, якобы призванного осчастливить человечество и «привести обездоленные массы к светлому будущему» — идею, подхваченную, дополненную и использованную Лениным в его борьбе за власть. Книга вышла в свет при помощи и активной поддержке О. Е. Кутафина и с предисловием академика Юрия Афанасьева. Говоря о том, что, на его взгляд, сподвигло смертельно больного ученого на последний труд, Ю. Афанасьев нашел такие слова: «Это всё то, о чем думал выдающийся советский марксовед Эльхон Львович в последние годы своей жизни и научной деятельности. Он успел завершить труд, пожалуй, самый важный в его жизни. Труд, выстраданный годами заблуждений, служащий предостережением потомкам».

Мое знакомство с Эльхоном Львовичем Розиным началось задолго до моего поступления в аспирантуру, когда я еще училась во Всесоюзном юридическом заочном институте. Эльхон Львович читал у нас на всем нашем потоке лекции и вел все практические семинары по истории политических и правовых учений. Надо сказать, что я и государственный экзамен по теории государства и права сдавала ему. Билеты были структурированы таким образом, что два вопроса были посвящены теории государства и права, а третий вопрос всегда касался истории политических и правовых учений.

О том, как Эльхон Львович Розин читал лекции по истории политических и правовых учений, необходимо сказать особо, поскольку это были целые представления — блестящие, одухотворенные, эмоциональные и яркие. Розин приходил за час до начала лекции и готовился по маленьким бумажкам в виде карточек, на которых были записаны краткие тезисы и цитаты из произведений классиков (Локка, Гоббса, Руссо и др.). Эти «карточки» он всегда держал перед собой, но никогда в них не заглядывал. Это у нас, студентов, вызывало большое уважение, и мы слушали Эльхона Львовича затаив дыхание.

Именно после сдачи государственного экзамена по теории государства и права Э. Л. Розин пригласил меня на учебу в аспирантуру на кафедру теории государства и права. Заканчивался 1989 г., и кафедрой в это время заведовал профессор Анатолий Борисович Венгеров, так что экзамен в аспирантуру у меня принимали он, Эльхон Львович Розин и Зиновий Михайлович Черниловский (заведовавший тогда кафедрой истории государства и права).

Эльхон Львович сразу предъявил строгие требования ко мне как к аспирантке, обязав посещать все его лекции, что было не так легко выполнить. Дело в том, что в то время Академия не имела, как сейчас, своего здания, и мы размещались в помещении школы на «Лосином острове», куда, надо сказать, добраться было очень непросто: от метро «Сокольники» раз в полчаса уходили набитые битком автобусы, и далеко не всегда удавалось сесть с первого раза. Профессор Розин, подбадривая меня, говорил: «Вот у тебя есть мои лекции, и тебе можно будет на них опираться в преподавательской практике в дальнейшем», и, конечно, мне все это пригодилось. Я часто ездила к Эльхону Львовичу домой, отвозила свои главы диссертации, статьи на прочтение и замечания. Дом у Эльхона Львовича и Норы Эммануиловны был очень хлебосольным, без обеда никогда никого не отпускали, и меня в том числе. Аспирантов своих Эльхон Львович очень любил и всячески опекал. К слову сказать, я была как аспирантка «завершающим аккордом». До меня у Э. Л. Розина аспирантами были И. Н. Мележик, Г. Н. Петрова, А. Г. Манов, Н. Мерецкая и многие другие, ставшие впоследствии одни — прекрасными практикующими юристами, а другие — замечательными преподавателями нашей славной Академии. Думаю, что каждый из нас в душе чувствует ту же признательность, о которой пишет Н. Мерецкая: «...человеческий и интеллектуальный дар этого человека для нас, его учеников, и для меня лично, просто бесценен».

В 1990 г. Эльхон Львович мне признался, что ждет разрешения на выезд из России. Надо сказать, что его дети (две дочери и сын) жили уже давно за границей, и он буквально находился «на чемоданах».

В 1991 г. Эльхон Львович вместе со своей женой переехали на постоянное место жительства в Словакию, где он жил вплоть до смерти в 1994 г. Из Братиславы от него мне приходило много писем. Эльхон Львович мог написать с легкостью за день 10—15 писем в разные уголки света. Ушедшее поколение прекрасно владело эпистолярным жанром.

Находясь в Братиславе, Эльхон Львович со всей страстностью работал над первой книгой под названием «Священное писание большевизма» (Братислава, 1993 г.), которая позднее вошла в трилогию. На эту книгу уходили все его силы, а кроме того, он с головой погрузился в изучение словацкого языка. В это время я работала над главами своей диссертации и отправляла их по факсу в Братиславу к Эльхону Львовичу, который ко всему перечисленному продолжал работать и в Словацкой академии наук (тогда Институт государства и права). В апреле 1993 г. у Эльхона Львовича состоялась очень интересная и плодотворная поездка в Америку. 24 апреля 1993 г. по радио «Голос Америки» на Россию и страны СНГ было передано интервью Эльхона Львовича и Игоря Грязина с Борисом Гольдбергом (тогда главный редактор русского отдела радиостанции «Голос Америки») о характере государственности в СНГ.

В Нью-Йорке находились русско-американское радио и телевидение, вещающие на всю Америку (в которой 20 млн русскоязычного населения). Эльхон Львович послал по почте статью под названием «Быть или не быть правовым государствам на развалинах советской империи?». Статья через некоторое время была принята к передаче, и Эльхона Львовича записали на студии. Запись этой статьи была продолжительностью 65 минут (24 страницы текста), в основе этих записей в основном были статьи из книги Розина «Ленин как теоретик “государства”». В общем, это были последние творческие изыскания профессора Розина, а потом началась борьба с короткой, но смертельной болезнью.

В настоящее время в современной российской правовой науке сосуществуют различные направления, и научный подход профессора Э. Л. Розина в отношении марксистской теории государства и права, суть которого — стремление переосмыслить догматическую концепцию, является составной частью классической научной парадигмы. Творческое наследие Э. Л. Розина стало достойным продолжением российской политической мысли ХХ—ХХI вв.

Н. А. Чупрова

Возникновение марксистского учения о государстве и праве.

Введение

Возникновение марксистского учения о государстве и праве — качественно новый этап в истории политической мысли.

Создав диалектико-материалистическую теорию государственно-правовых форм социальной жизни, вскрыв природу и сущность политико-юридических учреждений и выяснив их социальное назначение в общественной жизни, К. Маркс и Ф. Энгельс совершили революцию в учении о государстве и праве и дали рабочему классу могучее орудие борьбы и победы.

Изучение процесса формирования марксистского учения о государстве и праве убеждает в том, что марксистская государственно-правовая наука возникла закономерно, что ее появление есть неизбежный результат всего предшествующего развития общества.

Появление учения Маркса и Энгельса о государстве и праве было обусловлено социально-экономическими и идейными предпосылками, сложившимися к 40-м гг. прошлого столетия. В то время в Западной Европе и Северной Америке быстро развивался капитализм с сопутствовавшим ему образованием промышленного пролетариата, экономическими кризисами, растущим антагонизмом труда и капитала, обострением классовой борьбы пролетариата. В середине 30-х гг. развертывается мощное чартистское движение в Англии, достигает большой остроты революционное движение во Франции.

Не остается в стороне от общего хода развития классовой борьбы и рабочее движение в Германии. В 30-х гг. появляются немецкие рабочие организации. В 1834 г. в Париже германскими политическими эмигрантами был основан «Союз отверженных», из которого в 1836 г. выделилась группа, создавшая «Союз справедливых». После вступления в этот Союз К. Маркса и Ф. Энгельса он был преобразован в «Союз коммунистов». Повсеместно создавались демократические общества, кружки, где обсуждались насущные проблемы развития страны. Борьба пролетариата в Германии начинает приобретать острый характер. Об этом свидетельствует восстание силезских ткачей, отличавшееся сознательностью, обдуманностью и стойкостью действий.

Капиталистическому развитию Германии препятствовали феодализм и политическая раздробленность. Дело их уничтожения в 40-х гг. прошлого столетия ставилось на повестку дня. Германия находилась перед демократической революцией, которая должна была смести феодализм с его государственно-правовыми учреждениями. Лишь антифеодальная, буржуазная по своему содержанию революция могла в тех условиях распутать завязавшийся в Германии клубок острых противоречий. Но немецкая буржуазия, экономически и политически слабая, к тому же напуганная практикой буржуазных революций в Англии и Франции, вела себя трусливо. Она постоянно была готова к компромиссу с власть имущими, лишь бы удержать в повиновении пролетариат. Трусливость и слабость германской буржуазии усиливали роль немецкого пролетариата в грядущей революции, создавали предпосылки для перехода наиболее прогрессивных мыслителей и деятелей антифеодального движения Германии на позиции рабочего класса.

Назревавшая в Германии буржуазная революция по своему размаху и влиянию, которое она оказала бы на другие страны, могла иметь общеевропейское значение. В результате ее победы и создания единой Германской республики были бы серьезно подорваны силы общеевропейской реакции. В связи с этим К. Маркс и Ф. Энгельс писали в «Манифесте Коммунистической партии»: «На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной революции, потому, что она совершит этот переворот при более прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия. Немецкая буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции».

Возникновение марксистского учения о государстве и праве было подготовлено не только сложившимися социально-экономическими, но и теоретическими предпосылками. Марксизм — научное мировоззрение международного пролетариата — возник на основе обобщения мирового революционного движения, на базе всего прогрессивного и передового, что было создано человечеством. Марксистское учение о государстве и праве явилось законным преемником демократических и революционных доктрин, особенно тех, которые зародились в период начавшейся борьбы с буржуазной государственностью.

Буржуазное государство и право к середине XIX в. уже ярко проявили себя как оплот буржуазного строя. Их социальное назначение было испытано на себе народными массами, продемонстрировано без прикрас в период рабочих стачек и волнений. Для передовых идеологов пролетариата становилось все более очевидным, что, не ведя борьбы с буржуазным государством и правом, невозможно уничтожить капиталистическое рабство. Буржуазный государственно-правовой строй оправдывался политическими доктринами его идеологов. Господствующая политическая мысль в буржуазных странах, направленная на доказательство незыблемости буржуазного государства и права, проповедовала смирение и покорность рабочего класса предержащим властям. Политическая практика показала, что государственно-правовые идеи, выдвинутые в свое время идеологами буржуазии, оказались идеями нового эксплуататорского класса. В ходе развития буржуазного государства и права развеивались иллюзии о народном суверенитете, свободе, равенстве и братстве в рамках буржуазного общества.

Для успешной борьбы с буржуазной государственностью следовало снять с нее покров святости, развенчать политические доктрины эксплуататорских классов, вскрыть действительную природу государства и права, научно обосновать отношение пролетариата к ним. Передовая политическая мысль жадно искала ответ на вопросы, поставленные ходом истории. Этот ответ и был дан К. Марксом и Ф. Энгельсом в процессе критической и революционной переработки всего лучшего, что было создано человечеством.

В. И. Ленин отмечал, что учение марксизма «возникло как прямое и непосредственное продолжение учения величайших представителей философии, политической экономии и социализма». Речь, следовательно, идет о преемственности марксизма, в том числе и его государственно-правовой доктрины, вопреки измышлениям буржуазных фальсификаторов, пытающихся представить марксистское учение о государстве и праве как начисто оторванное от прогрессивных политических идей прошлого.

К. Маркс и Ф. Энгельс подчеркивали выдающееся значение прогрессивных идей о государстве и праве своих предшественников, в частности тех, кто начинал рассматривать государство и право «человеческими глазами», опираясь на разум и опыт, а не на теологию. Речь у них шла и о политических доктринах французских материалистов, таких радикальных мыслителей, как Руссо и многие другие. Маркс и Энгельс использовали все наиболее плодотворные, допускающие дальнейшее развитие идеи о государстве и праве, особенно демократические республиканские и революционные доктрины. Это в наибольшей степени относится к прогрессивным государственно-правовым воззрениям ближайших предшественников Маркса и Энгельса, к политическим идеям революционных утопических коммунистов.

Подчеркивая преемственность марксизма, В. И. Ленин отмечал его связь с лучшими достижениями общественной науки, которую «строили, во-первых, экономисты-классики, открывая закон стоимости и основное деление общества на классы,.. эту науку обогащали далее, в связи с ними, просветители XVIII века,.. эту науку двигали вперед, несмотря на свои реакционные взгляды, историки и философы начала XIX века, разъясняя еще дальше вопрос о классовой борьбе, развивая диалектический метод и применяя или начиная применять его к общественной жизни, — ...марксизм, сделавший ряд громадных шагов вперед именно по этому пути, есть высшее развитие всей исторической и экономической и философской науки Европы». Действительно, открыв и изложив анатомию классов в обществе, классики-экономисты подготовили в определенной степени и понимание сути государства, являющегося орудием классового господства. Первостепенно значение взглядов, противопоставляющих государство обществу, что открывало возможность выделить государство и право в качестве предмета самостоятельного анализа; идей Руссо и других о том, что уровень развития хозяйственного быта обусловливает собой и соответствующую картину государственности, что в той или иной мере частная собственность вызывает к жизни государство и право. Непреходящее значение имело более подробное обоснование отличия государства от общества, данное английской политэкономией, выяснившей более четко роль имущественного неравенства в образовании государства, определившей, что государство спонтанно возникло из общества и является его слугой. Не меньшее значение для государственно-правовой науки имели взгляды Сен-Симона, высказавшего идею, правда в эмбриональной форме, о политических учреждениях, в основе которых лежит экономическое развитие, об обусловленности политических революций объективными и субъективными факторами. Плодотворные мысли содержались в политических идеях французских историков эпохи реставрации, изложивших историю классовой борьбы, в основе которой, по их мнению, лежит история гражданского общества. Это также создавало предпосылки для выработки материалистического понимания государства и права.

Еще до XIX столетия в утопических социалистических доктринах были высказаны плодотворные государственно-правовые идеи. К ним относятся идеи о связи между частной собственностью и государством как орудием богачей. Бабувизм, развивая взгляды своих предшественников, пришел к выводу о возможности коммунистических преобразований лишь при условии установления диктатуры угнетенным народом. Идеи Бабефа о революционной диктатуре, идеи переходного политического периода в связи с революцией против буржуазного общественного и политического строя были одними из самых значительных в домарксовой политической мысли. Эти идеи были разработаны в XIX в. Бланки, Вейтлингом, Дезами и др., политическая доктрина которых — еще одна ступень в процессе познания государственности. Именно революционный утопический коммунизм оставил глубочайший след в домарксовой политической мысли: от него идет идея необходимости уничтожения эксплуататорской государственности как первой задачи народной революции. Им определена и вторая задача революции — создание революционной власти народа.

К. Маркс и Ф. Энгельс восприняли прогрессивные государственно-правовые воззрения своих далеких и близких предтеч, обобщили собранные по крупицам плодотворные представления о государстве и праве. В этом их великая заслуга. Всемирно-историческое значение марксизма как идеологии революционного пролетариата В. И. Ленин видел в том, что он «не отбросил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры. Только дальнейшая работа на этой основе и в этом же направлении (курсив мой — Э. Р.), одухотворяемая практическим опытом диктатуры пролетариата... может быть признана развитием действительно пролетарской культуры».

Преемственность марксизма не означает, что марксизм, в том числе его учение о государстве и праве, есть простое механическое продолжение предшествующей ему политической идеологии. Возникновение марксистского учения о государстве и праве было настоящей революцией в государственно-правовой науке, качественно новым этапом в познании государства и права.

Если одно направление буржуазной фальсификации изображает марксизм как якобы отрицающий идейное наследство, то другое выражается в попытках отождествить марксизм, в том числе его учение о государстве, методологию его исследования с соответствующими взглядами Гегеля, буржуазных демократов и т. п. Делаются попытки отождествить политическое учение марксизма с анархистскими доктринами. Цель обоих направлений фальсификации одна — представить марксистскую государственно-правовую науку в извращенном виде.

Возникновение марксистского учения о государстве и праве было крупнейшим событием в истории политической мысли именно потому, что К. Маркс и Ф. Энгельс совершили революцию в учении о государстве и праве. Они создали подлинную государственно-правовую науку. Марксизм обосновал неизбежность гибели капиталистического общества и охраняющей его буржуазной политико-юридической надстройки, неизбежность создания государства и права социалистического типа, уступающих на определенном этапе общественного развития место неполитической власти и социальным нормам коммунистического общества.

В возникновении марксистской государственно-правовой доктрины ярко проявляется сущность революционного переворота, произведенного творцами научного коммунизма в учении о государстве и праве. Маркс и Энгельс доказали, что классовая структура общества, государство и право могут быть поняты лишь на основе анализа способа производства материальных благ. Вместе с тем марксизм признает специфические объективные законы развития государства и права. Именно материалистическое истолкование государства и права впервые дало возможность подлинно научно объяснить их происхождение, сущность, характерные черты, смену одного Исторического типа государства и права другим, вскрыть действительную роль государства и права в общественной жизни.

Материалистическое понимание государства и права явилось величайшим открытием в истории политических учений. Были созданы научные методологические предпосылки исследования политико-правовых институтов. Именно четкое осознание того, что базисом государства и права является совокупность господствующих в классовом обществе производственных отношений, отличает коренным образом марксистскую доктрину государства и права от всех предыдущих политических доктрин. Следует учитывать и тот факт, что с точки зрения истории формирования марксизма возникновение взглядов Маркса и Энгельса на государство и право было важным этапом складывающегося материалистического мировоззрения основоположников научного коммунизма.

Маркс и Энгельс обосновали историческую неизбежность усиления и обострения противоречий буржуазного общества, которые могут быть разрешены лишь в результате социалистической революции, ниспровержения капитализма. В ходе этой революции буржуазное государство и право уничтожаются и создаются социалистическое государство и право — могучие орудия построения социализма и коммунизма.

Положение Маркса, что философы прошлого лишь объясняли мир, тогда как задача состоит в его изменении, раскрывающее сущность революционного переворота, совершенного в философии, раскрывает и сущность революционного переворота, произведенного К. Марксом и Ф. Энгельсом в учении о государстве и праве. Все их выводы о государстве и праве не умозрительны, они опираются на анализ практики, на изучение опыта движений масс, на единство политической теории и практики.

Марксизм не только раскрыл объективные факторы социалистической революции и ликвидации угнетательской государственно-правовой надстройки, но и обосновал историческую миссию пролетариата в уничтожении буржуазного общества, государства и права. В ходе социалистической революции пролетариат должен взять власть в свои руки, завоевать политическое господство.

В учении о диктатуре пролетариата ярко проявляется революционный характер марксизма как науки, указывающей пути преобразования мира.

К. Маркс и Ф. Энгельс показали, что освобождение рабочего класса возможно лишь в результате социальной революции. Но в обществе, разделенном на антагонистические классы, всякая социальная революция является и революцией политической. Во всех же революциях главным вопросом является вопрос о власти. Поэтому вопрос о политической власти пролетариата, путях ее завоевания, ее формах, способах осуществления и т. д. занимает центральное место в марксистско-ленинской политической мысли. Конечная цель марксизма — коммунистический строй. Но достижение коммунизма возможно лишь через диктатуру пролетариата. Программа КПСС отмечает: «Необходимым условием победы социалистической революции и построения социализма являются диктатура пролетариата и руководство марксистско-ленинской партии». Маркс и Энгельс обосновали идею, что государство переходного периода от капитализма к социализму не может быть ничем иным, кроме как государством революционной диктатуры пролетариата.

Идея диктатуры пролетариата, теория социалистического государства и права создавались Марксом и Энгельсом в процессе формирования ими материалистического понимания государства и права и разрабатывались в течение всей их жизни. Они развивали это учение в борьбе с различными буржуазными и мелкобуржуазными учениями о государстве и праве, показывая образец воинствующей партийности, непримиримости к антинаучным теориям государства и права. И в дальнейшем продолжателям их дела пришлось и приходится вести борьбу по разоблачению не только откровенно антимарксистских концепций государства и права, но и различных попыток оппортунистов, реформистов, догматиков исказить марксистское учение о диктатуре пролетариата, о социалистическом государстве и праве.

Процесс возникновения учения Маркса и Энгельса о государстве и праве охватывает период от начала складывания их мировоззрения до создания «Манифеста Коммунистической партии». Этот сравнительно краткий период чрезвычайно ёмок по своему содержанию, он наполнен неустанными поисками научной государственно-правовой доктрины, он совершался в ходе преодоления политических доктрин прошлого, в ходе формирования материалистического понимания государства и права.

Изучение этого процесса имеет важное теоретическое значение. Оно чрезвычайно интересно с точки зрения познания поступательного движения политической мысли. Оно имеет огромное практически-политическое значение, ибо способствует уяснению всего марксистско-ленинского учения о государстве и праве, его творческому усвоению и тем самым — практической сознательной деятельности, направленной на создание и укрепление социалистического государства и права и их использование в качестве могучих орудий социалистического и коммунистического строительства.

В самых ранних работах, когда еще складывается мировоззрение Маркса и Энгельса (до 1842 г.), они выступают с идеалистическими взглядами на государство и право. Начиная с 1842 г. процесс возникновения, формирования марксистского учения о государстве и праве делится на два периода:

1) в 1842—1844 гг. происходит переход Маркса и Энгельса от идеализма и революционного демократизма к материализму и коммунизму. В 1844 г. переход этот совершается окончательно. В этот период складываются основы материалистического понимания государства и права;

2) в 1845—1847 гг. осуществляется разработка основ диалектико-материалистического понимания государства и права, зарождается и разрабатывается учение о диктатуре пролетариата. Этот период завершается созданием «Манифеста Коммунистической партии» — первого программного документа научного коммунизма.

Каждый из названных периодов, в свою очередь, делится на несколько этапов. Для удобства изложения процесс формирования взглядов Маркса и Энгельса до 1845 г. дается в двух главах.

Имеющая большое значение проблема возникновения марксистской государственно-правовой науки уже привлекла к себе внимание ряда советских юристов. В работах В. А. Турецкого, М. П. Каревой, Л. С. Мамута, В. С. Нерсесянца и др. рассмотрены отдельные стороны этого процесса. Исследования советских и зарубежных марксистов-философов, историков и экономистов, посвященные вопросам формирования марксизма, обогатили представления о процессе возникновения марксистского учения о государстве и праве. К ним в первую очередь относятся работы Ф. Меринга, О. Корню, Е. П. Канделя, Т. И. Ойзермана, Д. И. Розенберга, О. М. Бакурадзе, Г. А. Багатурия, Р. Гароди, К. Т. Кузнецова, Н. И. Лапина, А. Макарова, Г. Менде, Л. Н. Пажитнова, Е. А. Степановой, М. В. Серебрякова, А. А. Уйбо и др. Хотя отдельные положения ряда названных исследователей являются спорными, вопросы полемики остаются за пределами настоящей работы, задача которой ограничена рассмотрением самого процесса формирования марксистского учения о государстве и праве.

Глава 1.
Начало формирования взглядов Марксаи Энгельса на государство и право

1. В начале пути

Возникновение материалистических взглядов К. Маркса и Ф. Энгельса на государство и право неразрывно связано со становлением и формированием их мировоззрения. Первые зрелые произведения научного коммунизма отделены от юношеских сочинений Маркса и Энгельса немногими годами. Но это были годы, наполненные поисками истины, неустанной кропотливой работой. От неоформленных юношеских мечтаний и до глубочайшей разработки диалектико-материалистического понимания государства и права — таков путь идейной эволюции творцов научной государственно-правовой доктрины.

Буржуазные фальсификаторы стремятся представить в кривом зеркале генезис государственно-правовых взглядов Маркса и Энгельса. Искажения идут по различным направлениям. Делаются попытки противопоставить воззрения молодого Маркса взглядам Маркса зрелого, якобы «испорченного» революциями 1848 и 1871 гг., организатора международного пролетариата. Имеют место попытки стереть различие между умеренно-либеральными взглядами Гегеля на государство и право и революционным по своей направленности пониманием государства молодыми Марксом и Энгельсом. Немало делается буржуазными «исследователями» для отыскания коренных «противоречий» взглядов молодого Маркса и молодого Энгельса. Взгляды молодых Маркса и Энгельса зачастую представляются как законченное марксистское понимание государства и права, а более поздние воззрения мыслителей объявляются отклонением от научной истины. Не гнушаются фальсификаторы марксизма представить молодых Маркса и Энгельса в качестве защитников буржуазного государства и права.

Анализ ранних работ Маркса и Энгельса, изучение становления и формирования их государственно-правовых идей, их эволюции неизбежно ведет к опровержению домыслов тех, кто посвятил себя не отысканию, а сокрытию истины, извращению и опошлению марксизма.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс были уроженцами Рейнской области, наиболее развитой в экономическом и политическом отношении части Германии. Французская буржуазная революция оказала значительное влияние на социальное развитие Рейнской области, что не могло не способствовать активизации идейной борьбы и критике феодальных политических учреждений.

Карл Маркс родился 5 мая 1818 г. в городе Трире, в семье либерально настроенного адвоката. По окончании гимназии в 1835 г. юноша поступает в Боннский университет, а в 1836 г. переводится на юридический факультет Берлинского университета. Здесь он изучает юриспруденцию и философию. Вскоре Маркс сближается с группой младогегельянцев (Бруно Бауэр, Эдгар Бауэр, Арнольд Руге, Карл Фридрих Кёппен и др.), которые, по словам Ленина, «стремились делать из философии Гегеля атеистические и революционные выводы». В апреле 1841 г. Маркс защитил докторскую диссертацию «Различие между натурфилософией Демокрита и Эпикура». Маркс готовился к научной деятельности, но в связи с усилением травли младогегельянцев путь па кафедру университета оказался для него закрыт. Все силы своей цельной и кипучей натуры он отдает публицистической деятельности в «Рейнской газете».

Среди немногих сохранившихся работ юного Маркса большой интерес с точки зрения становления его мировоззрения представляет экзаменационное сочинение «Размышления юноши при выборе профессии» (1835 г.). В нем раскрывается умонастроение юноши, благородство его характера и ясность мысли. Истинно великим признает в нем Маркс только труд во имя интересов человечества. Великими являются люди, которые, трудясь для достижения общей цели, становились сами благороднее; самые счастливые те, кто приносит счастье миллионам людей. Интересно рассуждение Маркса о том, что профессия, основанная на ложных идеях, обременяет. Кажутся возвышенными лишь те профессии, гуманным идеям которых человек готов принести в жертву все свои стремления, всю жизнь. «Высокое мнение об идеях, на которых основана наша профессия, придает нам более высокое положение в обществе, повышает наше собственное достоинство, делает наши действия непоколебимыми». Этому кредо К. Маркс оставался верен всю свою жизнь, и в этом источник того удивительного мужества, с которым он стойко переносил неслыханные невзгоды.

В письме к отцу 10 ноября 1837 г. Маркс — уже студент Берлинского университета — сообщает о кропотливой работе по изучению юридической и философской литературы, о том, что от идеализма, который он сравнивал с кантовским и фихтевским, он «перешел к тому, чтобы искать идею в самой действительности». Письмо к отцу обнаруживает неустанные поиски автора, жажду знаний. Оно свидетельствует о том, что Маркс приемлет исходные методы Гегеля при анализе государства и права, которые к тому же, в отличие от Гегеля, дополняются нападками на современность.

Именно в это время К. Маркс входит в кружок берлинских младогегельянцев «Докторский клуб», возглавляемый Б. Бауэром, и вскоре, по признаниям членов клуба, начинает оказывать влияние на руководителей младогегельянского движения. Разумеется, и сам Маркс испытал влияние младогегельянцев, вместе с которыми принимал участие в борьбе против религии и «христианского государства». Но вскоре ему становится тесно в рамках младогегельянского движения. Политическая деятельность младогегельянцев носила в основном буржуазно-либеральный характер, тогда как политические устремления молодого Маркса становились все определеннее демократическими, направленными на защиту интересов всего народа.

Вопреки Гегелю, отрицавшему активную роль философии в процессе преобразования мира, Маркс в докторской диссертации говорит об активной роли философии в общественной жизни, начиная рассматривать в диалектическом единстве философию и практику. Назначение философии он видит в борьбе против неразумного мира и его несправедливостей.

Философия призвана готовить практическое изменение существующего, она подготавливает к бурям. К. Маркс еще находится на идеалистической позиции, поскольку именно в самосознании он видит силу, способную изменить мир. Но самосознание вступает в противоречие с общественной жизнью, и это противоречие знаменуется «титанической борьбой», которая завершается счастливой эпохой. Без титанической борьбы наступающая эпоха «походит на века, ковыляющие за великими эпохами». Поэтому Маркс подвергает критике тех гегельянцев, которые выступали умеренно. Этой умеренности Маркс противопоставляет ожидание бури. «Обыкновенные арфы звучат в любой руке; эоловы арфы — лишь тогда, когда по их струнам ударяет буря. Не нужно приходить в смятение перед лицом этой бури, которая следует за великой мировой философией».

Философия превращается в практическую деятельность или влечет ее за собой. Тем самым отвергается взгляд Гегеля, что философия лишь пассивно отражает жизнь, следует за нею. Многие же младогегельянцы считали возможной лишь революцию в сознании, но не действительную, практическую революцию. Отвергнув такое противопоставление, К. Маркс, по существу, исходит из возможности практической революции.

В диссертации Маркс ставит важный вопрос о подходе к оценке истории философии, идейному наследию мыслителей, имеющий большое значение и для истории политических учений. Он отмечает ошибочность позиции тех гегельянцев, которые считали, что, например, абсолютизация Гегелем конституционной монархии обусловлена определенными личными качествами мыслителя, а не его философской системой. Маркс показывает, что консервативные политические взгляды Гегеля связаны также с непоследовательностью его философской системы. Рассматривая задачи философской историографии, Маркс высказывает глубокую мысль о необходимости отличать объективное содержание доктрины от субъективной формы его выражения, об анализе основных принципов ее системы. Эта плодотворная мысль, развитая позднее на материалистической основе, составила один из важных методологических приемов в марксистском исследовании истории философии, идей о государстве, праве и т. д.

В предисловии к диссертации Марксом высказана мысль о задачах философии, отвергающей мнение толпы о богах. Философия, пишет Маркс, не скрывает, что «признание Прометея: «По правде, всех богов я ненавижу», — есть ее собственное признание, ее собственное изречение, направленное против всех небесных и земных богов, которые не признают человеческое самосознание высшим божеством. Рядом с ним не должно быть никакого божества.

А в ответ заячьим душам, торжествующим по поводу того, что положение философии в обществе, по-видимому, ухудшилось, она повторяет то, что Прометей сказал слуге богов Гермесу:

Знай хорошо, что я б не променял

Своих скорбей на рабское служенье:

Мне лучше быть прикованным к скале,

Чем верным быть прислужником Зевеса.

Так как человеческое самосознание для Маркса — это мир человека, то революционное звучание приведенного положения очевидно. Справедливо отмечает Т. И. Ойзерман, что в приведенных «гордых, полных глубокого смысла словах молодого Маркса отчетливо выражено не только его непримиримое ко всякому угнетению свободолюбие; в них сформулировано его философское кредо: атеизм и борьба не только против небесных, но и против земных богов, т. е. против всякого деспотизма и угнетения человека человеком». В этих словах сформулировано не только философское, но и политическое кредо, которое К. Маркс начал реализовывать в период кипучей публицистической деятельности в «Рейнской газете».

Фридрих Энгельс родился 28 ноября 1820 г. в семье фабриканта. Не дав сыну окончить гимназию, отец заставил его работать в торговой конторе, желая сделать из него купца. Однако неуемная жажда знаний, редкостное трудолюбие и талант способствовали быстрому самообразованию юноши.

Очень рано Энгельс начинает литературно-публицистическую деятельность. Восемнадцатилетний юноша в марте 1839 г. публикует «Письма из Вупперталя», в которых выражает свое отношение к существующему строю, обращая огонь критики против пиетизма, ведущего к духовному порабощению рабочих. Ф. Энгельс рисует тяжелое положение рабочих и обвиняет фабрикантов в физическом и духовном закабалении трудящихся. Именно жестокая эксплуатация рабочих влечет за собой как пьянство, так и религиозный дурман. Энгельс устанавливает прямую связь между бытом и нравом народа и условиями его жизни.

Сохранившиеся письма Ф. Энгельса к друзьям (братьям Греберам), написанные в 1838—1841 гг., свидетельствуют о том, как в короткий срок происходило становление мировоззрения юноши, как наполнялось оно революционным духом, духом свободомыслия, жаждой борьбы с тиранией и гнетом прусского самодержавия.

В письме Ф. Греберу 8 апреля 1839 г. Энгельс признается, что он воодушевлен передовыми идеями века, к которым относит в первую очередь идеи участия народа в управлении государством, эмансипации евреев, уничтожения религиозного принуждения и родовой аристократии. Он пишет, что при взгляде на государственный герб Пруссии его охватывает дух свободы. Это первые высказывания Энгельса о государстве, и они свидетельствуют о его политическом радикализме. Народ должен участвовать в управлении государством, а ненависть к государственному гербу Пруссии выражает республикански-демократические тенденции молодого Энгельса.

Увлечение младогегельянскими идеями усиливает его критику религии, обскурантизма. В письме от 12–27 июля 1839 г. Энгельс вызывает на бой ортодоксальную теологию. Социальное назначение религии уже не вызывает у него сомнений. Насколько захвачен этими идеями Энгельс, видно из его письма В. Греберу. Как бороться с раболепием, засильем аристократии, цензуры и т. п.? Энгельс отвечает: их надо прогнать мечом. Лишь с помощью меча можно одержать победу над реакцией. Революцию, долженствующую разгромить реакцию, он не только ждет, но и призывает к ней. «...Сентиментальные песенки затихают неуслышанными, и пронзительный охотничий рог ждет охотника, который протрубит сигнал к охоте на тиранов; по верхушкам деревьев между тем проносится гроза божья, а молодежь Германии, потрясая мечами и подымая полные кубки, стоит в роще; на горах полыхают горящие замки, троны шатаются, алтари дрожат, и если воззовет господь в грозу и бурю: вперед, вперед, — то кто осмелится сопротивляться нам?» Так сквозь религиозную окраску прорывается революционный призыв, пронизывающий всю литературно-публицистическую деятельность Энгельса, столь отличающий его от младогегельянцев, к которым он примыкает.

Свой гнев Энгельс обращает против королевской власти, против «дрянного, мерзкого, проклятого богом короля», обманувшего народ, отказывающегося дать ему конституцию. Энгельс пишет о своей ненависти к этому «подлецу», прусскому монарху. Почти все короли — преступники, подавляющие народ. «От государя, — пишет Энгельс, — я жду чего-либо хорошего только тогда, когда у него гудит в голове от пощечин, которые он получил от народа, и когда стекла в его дворце выбиты революцией». Он пишет В. Греберу, что прямо выступает с рассуждениями против существующего порядка, государственного строя, правового режима.

К началу 1841 г. критика политического режима начинает сочетаться у Энгельса с еще, правда, не оформленными, но уже социалистическими тенденциями. В стихотворениях, написанных в начале 1841 г., он связывает завоевание свободы с установлением общего счастья и справедливости, хотя социалистический идеал выражен весьма абстрактно.

В статье «Эрнст Мориц Арндт» (октябрь — декабрь 1840 г.) Энгельс говорит о том, что отношения между правящими и управляемыми должны устанавливаться на почве права раньше, чем они определятся на основе личной приязни государя к народу. С революционно-демократических позиций Энгельс выступает против феодализма, сословно-абсолютистского строя. Политический строй Пруссии он считает реакционным, и подвергает критике историческую школу права, оправдывающую государственный строй, в котором граждане разделены на дворян, горожан и крестьян, — теорию, которая заковывает ноги нации «в колодки абсолютизма». В требовании запретить дробление земель с целью укрепления феодализма Энгельс видит «прямой вызов народу», что не может не привести к революции. Идее абсолютизма Энгельс противопоставляет идею создания «единой, равноправной нации граждан» и завершенного конституционализма, создания единого демократического государства в Германии.

Находясь под сильным влиянием гегелевской философии, Энгельс, как и Маркс, в отличие от большинства младогегельянцев, считает необходимым тесно связать философию с практикой. Он понимает, что передовые идеи предвосхищают революционные бури, что «если на горизонте восходит, как утренняя заря, новая, настоящая истина, тогда дети ночи хорошо знают, что их царству грозит гибель, и хватаются за оружие». Поэтому необходима упорная борьба с ретроградными теориями, без чего идеалы, рожденные развитием философии, неосуществимы. Отсюда и острая необходимость соединить философию Гегеля с практической борьбой против существующего строя.

В государственно-правовых взглядах Энгельса выделяются мысли о преодолении политической раздробленности Германии, ликвидации монархических режимов и создании демократически-республиканского строя. Именно с этих позиций он критикует реакционные философские и политические идеи Шеллинга, защищая от него революционную сторону философии Гегеля. Он признает самосознание величайшей творческой силой, ибо народы собираются вокруг прогрессивных идей, во имя осуществления которых необходимо вести упорную борьбу с оружием в руках. Он призывает бороться за свободу, он страстно верит в день приближающейся битвы народов, которые одержат победу над реакцией.

Эта жажда борьбы, дерзостная отвага вскоре обрушатся на политические учреждения существующего строя, на те идеи, которые подпирали прусскую монархию, режим правового неравенства.

2. Революционно-демократические взгляды Маркса и Энгельсана государство и право. «Рейнская газета»

С весны 1842 г. Маркс начинает публицистическую деятельность в «Рейнской газете» (сначала как сотрудник, а с октября как редактор), органе рейнских радикально настроенных буржуа. Именно при редакторстве Маркса революционно-демократическое направление газеты, по словам В. И. Ленина, становилось все определеннее.

Оказавшись в водовороте политической жизни, столкнувшись непосредственно со злободневными вопросами действительности, Маркс решительно включается в политическую борьбу. В выступлениях против существовавшего в Германии государственного строя и законодательства, в осуждении полицейского деспотизма и произвола, режима беззакония, в отстаивании интересов народа, свободы печати, народного представительства и т. д. формировались революционно-демократические убеждения Маркса, намечался его переход от идеализма и революционного демократизма к материализму и коммунизму.

Во многих статьях, опубликованных Марксом в «Рейнской газете», вопросы государства и права находятся в центре внимания. Решение этих вопросов дается в целом с идеалистических позиций, хотя сквозь гегельянский, в основном, образ мышления и терминологию не раз, особенно в конце 1842 г. — начале 1843 г., пробиваются ростки материалистических идей.

Хотя гегелевская идеалистическая философия оказала значительное влияние на теоретический подход Маркса к проблеме государства и права, его практическое отношение к прусскому государству было противоположно гегелевскому. Гегель считал конституционную монархию идеальным государством, «земно-божественным существом», «шествием бога в мире». Маркс отвергает это представление. Он еще в марте 1842 г. сообщал А. Руге о написании им статьи, в которой он подвергает критике гегелевскую философию права, статьи, основным содержанием которой является борьба с конституционной монархией. Он называет ее «ублюдком».

В отличие от Гегеля Маркс — защитник народных масс. Революционный демократизм Маркса в этот период заключался не в том, что он открыто призывал к революции — тогда это было невозможно, — а в категорическом признании всего существующего прусского государственного и правового строя неразумным, не отвечающим самой сущности государства, подлежащим замене государством идеальным, которое мыслилось Марксом как демократическое государство.

Гегелевская идея разумного, нравственного, идеального государства приемлется Марксом в ином нежели у Гегеля смысле, приемлется в качестве гипотезы для обозначения такого государства, в котором господствует народная воля и которое действует в интересах народа; она используется Марксом как критический масштаб для сравнения с действительным, неразумным и безнравственным прусским государством. Здесь Маркс использует идею разумного государства для критики неразумного феодального государства примерно так же, как просветители использовали идею «естественного», прирожденного права для критики противоестественного, не отвечающего природе человека феодального права.

Но прусское государство далеко от мира идей. Вся его реакционная политика не есть отклонение от его сущности, как считали младогегельянцы, а, наоборот, соответствует этой сущности. Точно так же, принимая гегелевское положение о праве как о наличном бытии свободы (поскольку Маркс также полагал, что вне права невозможно обеспечить свободу личности), Маркс показывает в статьях, опубликованных в 1842—1843 гг., что действующее в Пруссии законодательство отнюдь не является воплощением свободы и разума, что оно представляет собой лишь произвол в форме закона.

Маркс приемлет рационалистическое истолкование государства, отвергая религиозное его объяснение. Отличное от такого объяснение государства он видит в рассмотрении государства в качестве самостоятельного понятия. Замечательным открытием государствоведения, которое он сравнивает с открытием Коперника, Маркс считает то, что «центр тяжести государства был найден в нем самом», что Макиавелли, Кампанелла, Гоббс, Спиноза, Руссо, Гегель и другие «стали рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии». Заслуга новейшей философии, по мнению Маркса, в том, что она продолжила исследование государства и права именно в этом направлении, начатом еще Гераклитом и Аристотелем. Отделение политической мысли от религиозной способствовало превращению политики в самостоятельную науку и определило, в свою очередь, дальнейшее развитие политической идеологии.

Каково же в этот период кредо Маркса в отношении исследования государства? Он считает, что «правильная теория должна быть разъяснена и развита применительно к конкретным условиям и на материале существующего положения вещей». Вся публицистическая деятельность Маркса в защиту угнетенных масс есть следование этому принципу, которое привело Маркса в конечном счете к материалистическому пониманию государства и права. В основе теоретического рассмотрения государства, права, политики лежит у Маркса стремление исходить из фактов, устанавливать связь с существующим положением вещей. Анализ конкретной действительности и был тем плацдармом, с которого Маркс осуществляет поворот от идеализма к материализму и от революционного демократизма — к коммунизму.

В статье «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции» (январь — февраль 1842 г.) Маркс разоблачает реакционный характер прусской цензуры, законодательства о печати, выступает против мнимого либерализма. Он выступает против романтической реакции, которая стремится сделать опорой государства веру, а не свободный разум, для которой религия служит «всеобщей санкцией существующего». Защиту религии государством он считает антигосударственной практикой, а так называемое «христианское государство» — неразумным и антинародным.

Государственный разум воплощен в народе (вопреки взглядам младогегельянцев). В чем реакционность прусской цензуры? Она отменяет свободу печати там, где она еще была, и делает ее излишней там, где ее нет, ибо в законах о цензуре выражена мысль, что лишь правительство есть единственный обладатель государственного разума и государственной нравственности. Но такое правительство противопоставляет себя народу, считает всеобщим образом мыслей свой «антигосударственный образ мыслей». Это побуждает правительство («политиканствующую клику») создавать цензурные рогатки, измышлять «законы о тенденции, законы мести, карающие за тот образ мыслей, которого на самом деле придерживаются одни только члены правительства». В этом проявляется революционно-демократическая направленность молодого Маркса, считающего носителем государственного разума народ и отвергающего до конца старый политический строй.

Цензурная инструкция — правовой акт лишь по форме, ибо она «выковала новые цепи для печати». Законы против свободы печати, карающие не за действия, а за образ мыслей, являются «террористическими законами», они есть не что иное, как «позитивные санкции беззакония». Карающий же за образ мыслей закон, говорит Маркс, не является законом, изданным «государством для его граждан, это — закон одной партии против другой». Закон, преследующий за тенденцию, «уничтожает равенство граждан перед законом. Это — закон не единения, а разъединения, а все законы разъединения реакционны. Это не закон, а привилегия» правительства, противопоставляющего себя народу, поскольку истинные законы те, которые выражают не частные интересы одной партии против другой, а всеобщие интересы. Здесь схвачено главное: прусские законы есть законы одной партии против другой, это не право, а бесправие, это право только по форме — право, возведенное в произвол. Таким образом, Маркс разграничивает произвол, имеющий лишь форму закона, и действительный закон.

С негодованием молодой Маркс говорит, что правительство требует поведения, соответствующего законам, уважения к законам, требует почитать те самые учреждения, которые ставят народ «вне закона и возводят произвол в право». Эти учреждения есть «деспотическое государство», которое старается «так высоко поставить сферу беззакония, чтобы оно скрылось из виду, и думает тогда, что беззаконие исчезло». Вывод Маркса: террористические законы против свободы печати должны быть уничтожены. Радикально излечить цензуру можно, лишь уничтожив ее. В этой защите права как воплощения интересов народа, в беспощадной критике, имеющей целью уничтожение реакционного феодального законодательства всего прусского правопорядка, ясно проявляется революционный демократизм молодого Маркса, так отличающийся от либерализма многих младогегельянцев.

В статье «Дебаты о свободе печати и об опубликовании протоколов сословного собрания» (апрель 1842 г.) Маркс развертывает критику как прусского законодательства, так и сословно-представительного строя Пруссии, не имеющего ничего общего с народным представительством. В дебатах о свободе печати «специфически-сословный дух» ландтага выразился ясно и определенно, ибо в «оппозиции против свободы печати» проявился индивидуальный интерес имущих сословий. Хотя и здесь Маркс видит в законе ясные и положительные нормы, в коих свобода приобретает теоретически не зависящее от произвола отдельной личности существование, а в праве «положительное бытие свободы», в этой работе начинают пробиваться материалистические ростки. Так, отношение к законам против печати является, по мнению Маркса, отражением индивидуальных сословных интересов и, следовательно, правосознание сословий определяется их конкретными социальными интересами. Решение вопроса о свободе печати и цензуре дается Марксом с позиций анализа конкретного политического положения. Маркс сочувственно цитирует слова референта, который сказал в ландтаге: «Каждый раз, когда неудержимый поступательный ход времени вызывает к жизни новый важный интерес или выдвигает новую потребность, для которых в существующем законодательстве не имеется соответствующих установлений, — необходимы новые законы для регулирования этого нового состояния общества». Приводя слова о том, что возникновение новых потребностей вызывает и создание новых законов, Маркс подчеркивает, что «это — подлинно историческое воззрение». Показав, что различные социальные интересы определяют и различные политические позиции, Маркс становится на защиту интересов угнетенных трудящихся масс.

Вскрывая самую суть сословного представительства, Маркс отмечает антинародный характер ландтага, проявившийся в выступлениях не только представителей княжеского и дворянского сословия, но и городского сословия. Маркс говорит, что «по своему среднему нормальному типу защитники свободы печати на шестом рейнском ландтаге отличаются от ее противников не по своей сущности, а только по своей направленности. В лице одних сословная ограниченность борется против печати, в лице других та же ограниченность защищает ее. Одни хотят привилегии только для правительства, другие хотят распределить ее между многими лицами; одни хотят полной цензуры, другие — половину ее, одни — три восьмых свободы печати, другие не хотят никакой. Избави меня бог от моих друзей!» Подчинение цензуре Маркс рассматривает как подчинение деспотии, а всякое выступление против свободы печати есть защита деспотизма. В духе Руссо он пишет: «Цензуре подчинены мы все, подобно тому как в деспотии все уравнены, — правда, не в смысле признания ценности каждого из нас, а в смысле нашего общего обесценения». Он соглашается с мнением Монтескье, что деспотизм более, чем законность, удобен для государей, и в заключение говорит, что зло, как утверждает Макиавелли, выгоднее для государей, чем добро. Это уже явный намек на прусских государей.

Собственно в ландтаге Маркс видит орудие прусского государства, так же, как в цензоре — орган правительства. Поэтому цензор закон видит не в том, что составляет его сущность, не в наличном бытии свободы, а в своем начальнике. Цензор обязан понимать закон так, как официально предписано ему в каждом случае начальством. Выясняется связь между реакционным законом о цензуре и реакционным политическим строем Пруссии, связь между прусским государством и существующим в нем правопорядком.

Свобода не должна быть привилегией отдельных лиц. Но там, где существует свобода как привилегия, то, что по отношению к одной стороне есть право, есть бесправие по отношению к другой стороне. Вопрос о свободе печати — это вопрос о свободе вообще. Свободной же печатью является свободная народная печать, которая, если уж допустить, что цензура неотделима от печати, должна подвергнуть цензуре правительственную печать. Только то, говорит Маркс, может быть человечески хорошим, что является осуществлением свободы.

Маркс понимает закон как форму реализации объективной свободы, которая должна быть воплощена в государстве; «законы — это положительные, ясные, всеобщие нормы, в которых свобода приобретает безличное, теоретическое, независимое от произвола отдельного индивида существование. Свод законов есть библия свободы народа». Маркс не устает повторять, что истинный закон — это закон, изданный в интересах народа, обеспечивающий его свободу. Поэтому он называет закон о цензуре полицейской акцией против свободы. Может ли закон, берущий свободу под подозрение, считаться положительной и всеобщей нормой, в которой свобода приобретает независимое от произвола индивидов существование? Может ли быть таковым закон, карающий свободу как злоупотребление? И Маркс говорит, что «закон о цензуре имеет только форму закона», тогда как «закон о печати есть действительный закон». Таким образом, Маркс различает правовую форму, которая сама по себе еще не отражает содержание закона, ибо может как совпадать с ним, так и противоречить ему. Так, закон о печати потому «есть действительный закон... что он выражает положительное бытие свободы». Свобода печати есть воплощение свободы вообще, цензура же — воплощение несвободы.

Маркс буквально воспевает свободную печать. Она — «зоркое око народного духа, воплощенное доверие народа к самому себе... она — духовное зеркало, в котором народ видит самого себя, а самопознание есть первое условие мудрости. Она — дух государства, который доставляется в каждую хижину...». Это прославление свободы печати и, следовательно, свободы вообще идет еще с позиций идеализма. Свободная печать — это «воплотившаяся культура, которая преображает материальную борьбу в духовную и идеализирует ее грубую материальную форму». Но Маркс высказывает вместе с тем глубокую мысль, в которой проявляется материалистическая тенденция, свидетельствующая о том, что он нащупывает правильный путь. На замечание, что зло французской печати заключается в ее излишней свободе, Маркс отвечает, что она недостаточно свободна, и объясняет это тем, что хотя французская печать «и не подлежит духовной цензуре, но зато она подлежит материальной цензуре, высокому денежному залогу. Она действует материально именно потому, что она вырвана из своей подлинной сферы и вовлечена в сферу крупных торговых спекуляций». Маркс улавливает связь между свободой печати и материальными интересами частных собственников, которые посредством вовлечения печати в сферу материальных интересов делают ее недостаточно свободной или вообще несвободной для тех, кто не может осуществить материальную цензуру.

Маркс понимает, что демократия урезывается материальной цензурой; он понимает, что и в других странах положение со свободой печати обстоит немного лучше, чем в Пруссии. И дело здесь не в феодальном или буржуазном строе, а в том, что там, где сфера свободы ограничена интересами частной собственности, там не может быть подлинной свободы, подлинной демократии. Маркс здесь еще не ставил прямо вопрос о неразумности частной собственности вообще. Но Маркс против привилегии одного вида свободы над другим. Потому-то и выступая против превознесения промысловой свободы и отождествления ее со свободой вообще в ущерб другим видам свободы, Маркс по существу выступает против промысловой свободы и тем самым против свободы частной собственности, которые на практике выражают себя как привилегии свободы.

Маркс пишет, что для дворянства печать была бы хороша в одном случае: если бы она не была продуктом свободы, если бы право на печать имели только привилегированные. Но подобная идея не может не породить противоположную идею, так же как идея божественного откровения свыше порождает идею о божественном откровении снизу. Об этом убедительно свидетельствует английская история: «Карл I взошел на эшафот благодаря божественному откровению снизу». Что это? Предупреждение? Угроза? Во всяком случае в этом положении прорывается бунтарский дух и, по меньшей мере, скрытая надежда на божественное откровение снизу, откровение масс, противостоящее откровению сверху, выражающемуся в виде подавления, произвола и угнетения народных масс. Это высказывание Маркса не назовешь случайным. В той же статье Маркс приводит слова поэта:

Кто, имея язык, молчит

Иль, имея клинок, не разит, —

Тот лишь без толку небо коптит.

Завершая статью «Дебаты о свободе печати», Маркс резюмирует: «Одна форма свободы обусловливает другую. Всякий раз, когда под вопрос ставится та или другая свобода, тем самым ставится под вопрос и свобода вообще. Всякий раз, когда отвергается какая-либо одна форма свободы, этим самым отвергается свобода вообще, — она обрекается на призрачное существование». Хотя многие ведут борьбу за свободу печати, практики-бюрократы, либералы уверяют, что защитники свободы зря тратят свой порох на бесплодное дело, «ибо мягкая цензура лучше ведь суровой свободы печати». Но Маркс, только что доказавший, что «мягкая цензура» есть отрицание одной формы свободы и тем самым свободы вообще, отвечает этим защитникам «несвободы» словами спартанцев персидскому сатрапу: «Гидарн... ты знаешь, что значит быть рабом; свободы же ты не вкусил еще ни разу и не знаешь, сладостна она или нет. Ибо если бы ты вкусил ее, то ты советовал бы нам сражаться за нее не только копьями, но и топорами». Эти слова — ответ самого Маркса всем сомневающимся в необходимости решительной и последовательной борьбы за свободу.

Маркс нетерпим ко всему, что оправдывает существующий реакционный строй. В связи с этим он подвергает резкой критике историческую школу права, основатель которой Густав Гуго признавал все, что существует в качестве авторитета, и ретроградную теорию которого он называет «немецкой теорией французского ancient regime».

О том, как быстро протекало идейное развитие молодого Маркса, как нарастали в его политических воззрениях материалистические тенденции, свидетельствует его большая статья «Передовица». В целом и здесь понимание государства и права вполне идеалистично. Он видит истинную роль государства «в его разумном общественном бытии» и т. п. Однако при анализе формирования государственно-правовых взглядов Маркса и Энгельса следует учитывать не только конечные результаты, к которым они пришли, но и, изучая формирование материалистической доктрины государства и права, иметь в виду, что их взгляды в процессе развития не были свободны от ряда противоречий (сосуществование на определенном этапе материалистических элементов в рамках идеалистической в целом концепции). Эти противоречия достаточно сильны в период, относящийся к их деятельности в «Рейнской газете», когда намечается в государственно-правовой концепции Маркса и Энгельса сдвиг в сторону материализма. Сдвиг этот наступает не сразу, не вдруг; идет постепенное накопление отдельных материалистических элементов в понимании государства и права, элементов, сосуществующих еще с идеалистической концепцией в целом.

Вот почему важна мысль Маркса об общественной роли философии, которая, освобождая постепенно сознание человека от религиозных пут, способствовала развитию политической теории. Маркс показывает, что осознание мирского характера государства дало возможность искать центр тяжести государства в нем самом. Это открывает по меньшей мере иные возможности, ибо рассмотрение государства человеческими глазами, без теологических очков, создание светской политической теории — это уже большой шаг вперед. Не на основе религии, говорит Маркс, а на основе разума свободы надо строить государство. Лишь «самое грубое невежество может утверждать, что эта теория, превращение понятия государства в самостоятельное понятие есть минутная фантазия новейших философов». Конечно, здесь господствует идеализм. Но один ли он? Нет ли здесь иных оттенков? «Государство надо строить... на основе разума свободы». Но ведь Маркс уже показал, что суть свободы — это отсутствие привилегий, по меньшей мере политических привилегий частной собственности. Следовательно, основы разума свободы — это не чистый дух абстракции, что и было показано выше. А разве утверждение Маркса, что «государство, которое не является осуществлением разумной свободы, есть плохое государство», не имеет под собой вполне определенной характеристики разумной свободы, которая воплощает интересы народа! Наконец, критикуя догмат религии: «Будьте покорны власти, ибо всякая власть от бога», имеющий вполне определенную социальную направленность, Маркс говорит: «Не из христианства, а из собственной природы государства, из его собственной сущности вы должны выводить право государственных форм, т. е. не из природы христианского, а из природы человеческого общества». Здесь определенно прорывается важная мысль о зависимости государственности от природы человеческого общества, хотя Маркс еще не определяет ясно, что он понимает под этой природой.

Чрезвычайно плодотворна и разделяемая Марксом идея ряда политических мыслителей о связи законодательства с собственностью. Он пишет, что в большей части судебных процессов, возбуждаемых защитниками феодальной реакции, как и в большинстве гражданских законов, дело идет о собственности. Такое определение связи деятельности государственных органов и законодательства с собственностью мы встречаем у Маркса впервые, хотя несколькими страницами ниже, при определении связи правовых идей, правосознания с правом мы вновь встречаемся с идеалистическим толкованием государства.

Материалистические и коммунистические тенденции Маркса с наибольшей силой пробиваются в статьях «Дебаты по поводу закона о краже леса» (октябрь 1842 г.) и «Оправдание мозельского корреспондента» (январь 1843 г.), в которых Маркс рассматривает материальные интересы сословий. Изучение материального положения лесовладельцев и крестьян, защита прав «бедной, политически и социально обездоленной массы» поставило Маркса перед необходимостью заняться экономическими вопросами. Впоследствии Энгельс писал, что в процессе критики дебатов рейнского ландтага изучение материальных интересов привело Маркса к выводам «не предусмотренным ни юриспруденцией, ни философией. Отправляясь от гегелевской философии права, Маркс пришел к убеждению, что не государство, изображаемое Гегелем «венцом всего здания», а, напротив, гражданское общество, к которому Гегель относился с таким пренебрежением, является той областью, в которой следует искать ключ к пониманию процесса исторического развития человечества.

Маркс занялся вплотную проблемой материальных интересов. Так как эта область не была ему достаточно знакома, он в значительной мере использует для защиты прав крестьян политико-правовую аргументацию, разоблачая с правовой точки зрения неспособность ландтага к законодательной деятельности, показывая защиту им как органом государства материальных интересов частных собственников; подвергая анализу вопросы государства, права, судопроизводства, законности, он дает очень смелую критику всего государственно-правового строя Пруссии.

Государство, о котором пишет Маркс, опустилось до образа действий частной собственности, противоречащего и разуму и праву — оно отнюдь не есть нравственное государство. Частный интерес превращает государство в орудие этих интересов и потому «представительство частных интересов, сословий... низводит государство до образа мыслей частного интереса». Но власть таких интересов не есть сущность идеального государства. В рассуждениях Маркса все явственнее проступает понимание классовой сути государства и права, являющихся орудием в руках сословий, имеющих частную собственность. Практическая деятельность существующего государства не согласуется с представлениями об истинном государстве. И мыслитель приходит к выводу, что нет такого государства, которое бы полностью соответствовало своему понятию. Оно есть выражение не всеобщего, а только частного интереса. Это по существу обобщающая мысль, ближайший подход к отказу вообще от идеи идеального государства. Здесь есть и второе звучание. Маркс пишет, что государство, отклонившееся существенно от идеи государства, не заслуживает дальнейшего сохранения. Таким государством он считает прусскую монархию, эту прислужницу лесовладельца, в лице которого выступает господствующий класс.

Самая глубокая мысль Маркса в том и состоит, что он видит в ландтаге орудие частных интересов лесовладельца. Весь строй государства низведен до орудия лесовладельца. Направляющей душой всего государственного механизма становится интерес лесовладельца. «Все органы государства становятся ушами, глазами, руками, ногами, посредством которых интерес лесовладельца подслушивает, высматривает, оценивает, охраняет, хватает, бегает». Вот в чем состоит фактическая задача угнетательского государства. Ландтаг всю исполнительную власть, все административные учреждения, жизнь обвиняемого, самую идею государства, преступление и наказание низводит до уровня материальных средств частного интереса. Пошлый частный интерес не знает патриотизма, не знает даже политических антипатий. Этот интерес собственников, прибравших к рукам государство, ставит перед ним главную задачу — защиту частной собственности.

Защищая трудящихся, Маркс призывает возвратиться от грязного притязания частных собственников, превращающего его «в чистое золото права», к обычному праву, которое по природе своей, как он полагал, может быть лишь правом обездоленных масс. Мысль Маркса о возвращении к обычному праву означала не что иное, как призыв возвести в закон правосознание обездоленного народа. Маркс не понимал, что призывы использовать обычное право не могут заставить отступить ни частный интерес, ни защищающее его законодательство. И поэтому он использует всевозможные правовые доводы для защиты крестьян, их обычного права собирать валежник, поскольку он не является собственностью лесовладельца. «...Собственность существует всегда только в определенных границах, которые не только определимы, но уже определены, не только измеримы, но уже измерены». Гражданским бытием собственности является стоимость. Но валежник не является собственностью лесовладельца, ибо, собирая валежник, крестьянин ничего не отделяет от собственности лесовладельца.

Маркса занимает мысль: что представляет собой частная собственность? Хотя он еще не выясняет социально-экономическое содержание собственности, ее происхождение, ему ясно, что частной собственности сопутствуют антагонизм между имущими и неимущими. «Что сословие, которое в настоящее время не владеет ничем, требует доли в богатстве средних классов, — это факт, который... бросается всякому в глаза на улицах Манчестера, Парижа и Лиона». Конечно, осознание, что частная собственность влечет за собой антагонизм, не означает еще требования ее упразднения. Пока Маркс этот вопрос не разбирает. И не случайно, что в приведенном положении нет четкого указания на классовую принадлежность сословия, не владеющего «ничем», нет понимания того, что требование доли богатства, идея справедливого распределения собственности есть уравнительная идея, столь распространенная в XVIII—XIX вв. Маркс впоследствии писал, что в 1842 г. его знание социалистических доктрин (утопических, разумеется) было еще недостаточным. Но он уже изучал в то время труды Консидерана, Прудона и других утопических социалистов. Отзвуки этого прозвучали в важном положении: «Разве, — писал Маркс, — владея своей частной собственностью, я не исключаю из владения этой собственностью всякого другого? Разве я не нарушаю тем самым его право собственности?» Что это как не повторение, но в ином изложении формулы, что частная собственность — это кража! Собственность одних лиц влечет за собой нарушение права собственности других, и этими другими являются трудящиеся. И их защитнику — Марксу от этой критики частной собственности оставалось немного до ее отрицания и отрицания прав частных собственников вообще. Здесь обнаруживается не только развивающаяся материалистическая тенденция, но и намечаются коммунистические тенденции в мировоззрении мыслителя. Если «лесовладелец затыкает рот законодателю», то не означает ли это, что прусское законодательство есть инструмент государства, действующего в интересах частной собственности? Маркс же считает, что государство должно «войти в плоть и кровь его граждан», т. е. стать институтом демократическим, действующим в интересах народа.

Законодательство и должно выступить гарантом прав народа. Но о правах народа не может быть и речи там, где право реализует интересы частных собственников. Основной принцип собственника заключается в защите его своекорыстного интереса, «хотя бы от этого погиб мир права и свободы», говорит Маркс.

Интересы народных масс были тем источником, из которого черпал Маркс самые передовые политические и правовые идеи времени. Он поэтому и приходит к выводу, что законы, отражающие интересы меньшинства против широких масс неимущих, являются антигосударственными с точки зрения масштаба истинного государства. С позиций демократизма и гуманизма Маркс рассматривает задачи государства по отношению к гражданам, и в этом нельзя не видеть республиканский образ его мыслей. Пламенно звучат слова Маркса о том, что и в нарушителе лесных правил государство должно видеть свою живую частицу, защитника родины, но самое главное — видеть в нем гражданина государства.

Представляет интерес рассуждение Маркса о соотношении действующего законодательства и правовой природы вещей, т. е. такой природы права, которая требует его служения общему благу народа и к которой должен приспособляться закон. Закон, исходящий не из правовой природы вещей, приносит в жертву узаконенной лжи интересы бедняков. Как бы ни было идеалистично это общее положение Маркса, в нем заложена мысль, что правовой природой вещей являются интересы народа, целого, а не эгоистические интересы частных собственников. Государство, не сообразующееся с правовой природой вещей, творит беззаконие. Истинный же законодатель не должен бояться ничего, кроме беззакония. Однако, когда в роли законодателя выступает частный интерес, создаются законы, противоречащие правовой природе вещей, законы, узаконивающие беззаконие, правовой произвол и жестокость по отношению к народным массам. Такая характеристика законодательства, сколь бы ни были идеалистичны еще взгляды молодого Маркса в то время, может быть применена ко всякому законодательству, в основе которого лежат своекорыстные интересы частных собственников.

Беззаконие стирает грань между преступлением и тем, что им не является. Маркс не определяет еще понятие преступления — вероятно, он исходит из положений классической школы в науке уголовного права. Но его рассуждение о том, что частный собственник посредством закона превращает в преступление то, что имеет лишь характер проступка, да еще только в силу конкретных обстоятельств, очень хорошо характеризует не только служебную функцию уголовного законодательства эксплуататоров, но и последствия, к которым это приводит: народ видит наказание там, где нет преступления, и потому он «перестает видеть преступление там, где есть наказание». Более того, Маркс пишет, что задача мудрого законодателя состоит в предупреждении преступления с тем, чтобы не вынуждать себя наказывать за него. Это возможно сделать «не путем ограничения сферы права», а путем уничтожения в каждом правовом стремлении его отрицательных сторон. Мало, недостаточно ограничиться устранением для членов одного класса всего того, что мешает им, не дает возможности им подняться на более высокую ступень правовой сферы. Надо предоставить «самому этому классу реальную возможность пользоваться своими правами». Но частный эгоистический интерес не дает возможности народу пользоваться своими правами. В этом рассуждении заложен заряд огромной силы. Если речь идет об уничтожении беззакония, связанного с частной собственностью, то, следовательно, по существу, чтобы его ликвидировать, необходимо классу неимущему, по крайней мере, приобрести собственность. Не означало ли это намек, и достаточно прозрачный, на необходимость вторжения в право частной собственности (наделение неимущих собственностью)? Но развитие этой мысли в связи с более глубоким анализом материальной жизни давало в будущем возможность поставить вопрос о частной собственности более резко. Такой анализ мог привести и действительно привел Маркса к выводу о необходимости ликвидации частной собственности. Нельзя отрицать одно — мысль Маркса все время работает в этом направлении.

Частный интерес — вот истинный бог государства, законодательства, судебной системы. Он вершит суд и расправу, вызывая к жизни соответствующее законодательство в области материального и процессуального права. При этом нормы судопроизводства представляются алчному частному интересу «тягостными и излишними препятствиями, которые ставит перед ним педантичный правовой этикет». И весь «судебный процесс — это только надежный конвой, который должен препроводить противника в тюрьму, простое приготовление к экзекуции, а где процесс желает быть чем-то большим, там его заставляют молчать». Угнетательская роль современного Марксу судопроизводства определена весьма четко. Не менее ясна мысль, что и правовой этикет устраняется в необходимых случаях частным интересом, что интерес права вынужден умолкнуть, как только он вступает в коллизию с такой священной особой, как право частного интереса. Маркс разоблачает иллюзию о беспристрастности судьи в условиях пристрастности законодателя. Бескорыстный приговор не может иметь значения, если своекорыстен закон. В результате так называемое беспристрастие судьи, не являясь содержанием приговора, которое предопределено законом, является только его формой.

Маркс останавливается на соотношении материального и процессуального права не только, чтобы показать отсутствие правового содержания в прусском праве, но и для того, чтобы показать, каким право должно быть. Материальное право имеет присущие ему необходимые процессуальные формы. Содержанию феодального китайского права вполне соответствует палка, с содержанием средневекового права неразрывно связана в качестве процессуальной формы пытка. И все это Маркс объясняет частным интересом. Поэтому «гласный, свободный судебный процесс составляет необходимую принадлежность гласного по своей природе содержания, продиктованного свободой, а не частным интересом». Вот за такое правовое содержание, продиктованное свободой, т. е. интересами народа, боролся Маркс. Чего же можно ждать от государственного органа, принесшего в жертву интересу охраны леса правовые принципы?

Ландтаг, защищая частный интерес, попрал права, — эта мысль варьируется Марксом неоднократно. Но есть здесь новый важный элемент, характеризующий более глубокое, чем прежде, осознание Марксом сути сословно-представительных учреждений. Попрание права ландтагом не случайно — «...это результат, прямо вытекающий из его задачи». Это уже обобщающая оценка — попирать право, народные интересы — такова задача государства, защищающего односторонние интересы частных собственников. От сословного представительства частных интересов ничего хорошего народу ожидать нельзя. Ведь именно во имя частных интересов, для обеспечения своей власти над народом «ландтаг не только переломал праву руки и ноги, но еще пронзил ему сердце». Надо ли удивляться тому, что в этой работе президент Рейнской провинции фон Шаппер увидел выступление против существующих государственно-правовых учреждений и собирался начать соответствующее расследование против автора.

С большой силой дает себя знать материалистическая тенденция в заключительной части статьи, где Маркс пишет: «Лес остается лесом в Сибири, как и во Франции, лесовладелец остается лесовладельцем на Камчатке, как и в Рейнской провинции. Если, следовательно, лес и лесовладелец как таковые станут издавать законы, то эти законы будут отличаться друг от друга только местом, где они изданы, и языком, на котором они написаны». Здесь лесовладелец выступает как собирательный образ частного собственника. Маркс еще не говорит, что частная собственность обусловливает законодательство в интересах эксплуататоров, но он уже четко фиксирует зависимость между ними. И в России и в Пруссии законодательство по своему содержанию одинаково. Маркс ясно понимал, что частный интерес есть верховный законодатель, что этот интерес издает законы, отличающиеся друг от друга, в Сибири ли, в Германии ли, местом, где они изданы и языком, на котором написаны.

Конечно, Маркс не мог говорить во весь голос, открыто призывать к борьбе с существующим строем, ибо был связан по рукам и ногам как буржуазными издателями газеты, так и цензурой, душившей ее. Надо воздать должное смелости и умению Маркса, проводившего, с учетом отмеченных обстоятельств, революционно-демократические идеи, сделавшего газету рупором самых передовых идей того времени в Пруссии, выражаемых со страниц прессы. Нельзя при этом не отметить, что Маркс критикует политический и правовой строй, связанный с частной собственностью. Он, как отмечалось, не считает французскую печать достаточно свободной потому, что она ограничена интересами собственности, и прямо пишет, что не симпатизирует английской и французской системам.

Тактика Маркса в «Рейнской газете», проводимые им на страницах газеты принципы привели его к разрыву со многими младогегельянцами, с их кружком «Свободных» в Берлине. Если последние все атаки осуществляли в крикливой форме и переносили критику в сферу чистых мыслей, то Маркс, как он писал А. Руге 30 ноября 1842 г., считал необходимым исходить из конкретной действительности, основанной на знании дела. Религию, считал он, следует критиковать в связи с политическим положением, а не наоборот, ибо истоки религии находятся не на небе, а на земле, и потому гибель религии как теории извращенной действительности связана с уничтожением этой действительности.

Мокичев К.А., Айзенберг А.М., Розин Э.Л., Васильев А.М., Венгеров А.Б. Научное наследие кафедры теории государства и права ВЮЗИ – МЮИ – МГЮА. Сборник научных трудов

Мокичев К.А., Айзенберг А.М., Розин Э.Л., Васильев А.М., Венгеров А.Б. Научное наследие кафедры теории государства и права ВЮЗИ – МЮИ – МГЮА. Сборник научных трудов

В серии «Научное наследие» вниманию читателя предлагается переиздание отдельных научных работ профессоров кафедры теории государства и права ВЮЗИ – МЮИ – МГЮА К. А. Мокичева, А. М. Айзенберга, Э. Л. Розина, А. М. Васильева, А. Б. Венгерова.<br /> Издание предназначено для специалистов, студентов, аспирантов и широкого круга лиц, интересующихся вопросами теории государства и права.

Внимание! Авторские права на книгу "Научное наследие кафедры теории государства и права ВЮЗИ – МЮИ – МГЮА. Сборник научных трудов" (Мокичев К.А., Айзенберг А.М., Розин Э.Л., Васильев А.М., Венгеров А.Б.) охраняются законодательством!