Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография

Иванчин А.В.; отв. ред. Кругликов Л.Л.

Возрастное ограничение: 12+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 20.01.2015 ISBN: 9785392175772 Язык: Объем текста: 440 стр. Формат: epub

Оглавление

Предисловие

Введение

Глава I. Уголовное правотворчество и конструирование состава преступления

Глава II. Состав преступления и юридическая конструкция преступления

Глава III. Общие правила конструирования состава преступления

Глава IV. Виды составов преступлений в зависимости от функциональной роли последствий и момента окончания и проблемы их конструирования

Глава V. Иные виды составов преступлений и особенности их конструирования

Глава VI. Использование ресурсов внешней техники в процессе законодательной регламентации состава преступления

Заключение

Приложение 1.

Приложение 2.

Приложение 3.

Приложение 4.

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

ГЛАВА VI.
Использование ресурсов внешней техники в процессе законодательной регламентации состава преступления

После прочтения приведенного выше заголовка возникает закономерный вопрос, какими ресурсами располагает внешняя законодательная техника. Если попытаться выделить во внешней технике вторичные компоненты (т. е. методики), то, на наш взгляд, возможно даже определение закрытого их перечня. Облегчает решение задачи (в сравнении с внутренней техникой) тот факт, что здесь мы имеем дело с «чувственно воспринимаемой вещью» – внешней формой права. Впрочем, и по данному вопросу в правовой науке нашлось место для диспута. Солидарность во взглядах обнаружилась лишь по вопросу о языке права. Данный компонент в том или ином объеме отнесли к законодательной технике все без исключения исследователи: зарубежные (Бентам, Вах, Иеринг, Штосс и др.) и отечественные (П. И. Люблинский, А. М. Винавер, М. М. Гродзинский, А. С. Пиголкин, С. С. Алексеев и др.). «Одним из мощных орудий юридической техники является выработка точного, краткого и выразительного изложения», – писал П. И. Люблинский. А. А. Ушаков, вообще, указывал, что «проблема языка – важнейший вопрос юридической техники» (законодательную технику А. А. Ушаков именовал юридической). Хорошо объясняет это внимание именно к языку М. Б. Кострова: «Поскольку в объективной картине мира существует неразрывная связь языка, мышления и действительности – мышление отражает действительность, а язык является формой выражения мышления, – постольку через язык опосредуются все элементы законодательной техники, сколько бы их не выделяли те или иные авторы и как бы ни называли».

При этом первоначально не производилась какая-либо группировка всевозможных языковых составляющих на средства, приемы и правила. Постепенно, однако, сложилось учение о законодательном стиле, т. е. о приемах употребления различных лексических единиц, а также были обособлены правила, касающиеся языка закона. Некоторые исследователи (в частности, М. Д. Шаргородский, О. А. Красавчиков, С. С. Алексеев) причислили к техническим средствам лишь терминологию. Думается, что терминологией все языковые средства законодательной техники ограничивать не стоит. Большая роль принадлежит и нетерминологической лексике, пример чему – замена в 2008 г. из технических соображений союза «и» на грамматическую формулу «и» («или») в ч. 1 ст. 62 УК РФ. Хотя, вне сомнения, терминология составляет «ядро» правового языка.

Полагаем, что множество языковых средств, приемов и правил – первичных компонентов – образует в содержании внешней законодательной техники в уголовном правотворчестве более крупный компонент – методику языкового оформления уголовно-правовых предписаний.

Наряду с языковым компонентом, к внешнему оформлению права ряд ученых обоснованно отнес и вопросы структуры нормативного акта, т. е. его внутреннего строения. П. И. Люблинский отмечает, что еще И. Бентам обратил внимание на важность данных вопросов: «Деление кодекса на части желательно по многим причинам: из-за легкости ссылок, легкости исправления, легкости ознакомления и наглядности для граждан. Чем больше в кодексе делений и подразделений, тем ближе кодекс подходит к личности, и тем яснее и полнее он для каждого гражданина». По этому пути пошел и С. С. Алексеев, выделивший в круге компонентов исследуемой техники такое ее средство, как «расположение нормативного материала в тексте акта в определенном порядке, его расчлененность и согласованность» («структурная организация текста нормативного документа»). В результате под «эгидой» указанного технического средства ему удалось объединить ряд более мелких законодательно-технических компонентов (например, выделение Общей и Особенной частей, разделов, глав, статей). Полагаем, что в данном случае есть все основания вести речь о целой системе первичных компонентов, т. е. методике. Назовем ее методикой структуризации уголовного закона.

Анализируя структуру нормативного правового акта, ряд ученых справедливо упоминает о необходимости правильного расположения нормативного материала в создаваемых структурных единицах. Думается, что размещение уголовно-правового материала есть все основания возвести в ранг еще одной методики внешней законодательной техники. Дело в том, что структуризация уголовного закона и размещение в подразделениях закона уголовно-правовых предписаний – параллельные, тесно взаимосвязанные, но, тем не менее, самостоятельные процессы, имеющие свою собственную логику.

Таким образом, внешняя законодательная техника в уголовном правотворчестве включает три методики: 1) языкового оформления уголовно-правовых предписаний, 2) структуризации уголовного закона и 3) размещения уголовно-правового материала. Этими методиками и исчерпываются, по нашему мнению, ресурсы внешней техники, использование которых будет рассмотрено в настоящей главе работы.

§ 1. Использование языка в процессе конструирования состава преступления

При оформлении признаков состава преступления используются языковые средства (слова, словосочетания, знаки препинания, устойчивые грамматические обороты и т. д.), приемы (законодательный стиль) и правила их использования. В целом к языку закона, как справедливо отмечалось Е. А. Фроловым, должны предъявляться самые строгие требования. Среди них: официальный и документальный характер, ясность, простота и максимальная точность выражения юридических велений, лаконичность и компактность, логическая и грамматическая последовательность изложения, беспристрастность текста, формализм и стереотипность, унифицированность стиля. О совершенстве закона, по словам И. Бентама, можно говорить только тогда, когда он будет «краток, понятен, недвусмыслен и доступен каждому». Точность, ясность и предельная лаконичность закона достигаются посредством его стандартизации: в итоге он трафаретен, сух и однообразен, насыщен речевыми клише. К языку уголовного закона по праву предъявляются повышенные требования ввиду особой опасности серьезного ущемления прав личности при применении данного акта.

«Общим требованием к законодательному стилю является требование связности и последовательности. Текст уголовного закона, как законченная смысловая единица, может называться таковым, если он взаимосвязан и согласован, логически выдержан и отвечает требованиям строгости изложения нормативно-правового материала. Игнорирование этих требований порождает трудности, возникающие при квалификации преступлений, и как следствие – ошибки при применении уголовного закона».

По мнению Н. А. Власенко, основными языковыми средствами выступают грамматические предложения, юридические фразеологизмы, слова и аббревиатуры, к использованию которых предъявляются соответствующие правила. «Предложение – один из основных элементов языка, форма выражения правовых норм, главная знаковая единица уголовно-правового текста». При образовании нормативного предложения законодатель должен соблюдать следующие правила: а) адекватность грамматической формы (в частности, природе права противоречит использование вопросительных и побудительных предложений); б) отсутствие перегрузки простых предложений однородными членами (на наш взгляд, это правило вытекает из требования краткости); в) недопустимость использования нехарактерных природе правовых норм соединительных союзов «а», «но», «чтобы», «не то», «хоть» и т. д.; г) простота и доступность стиля, безличный характер содержания (но стремление к доступности не должно наносить ущерб полноте и точности предписания).

Фразеологические (грамматические) обороты – наиболее устойчивые сочетания слов, воспроизводимые в нормативном тексте как готовые единицы языка (например, «лицом с использованием своего служебного положения» – ст. 1271, 1272, 136–139 УК и т. д.). Следует согласиться с Н. А. Власенко в том, что фразеологизмы или устойчивые сочетания слов – величайшее достояние правового языка, а основным правилом их использования выступает их точное и недвусмысленное воспроизведение в нормах права.

Слова – это основные лексические единицы любого текста, а аббревиатуры – это сокращения, образованные из первых букв слов, входящих в словосочетание (например, сокращение «ЕврАзЭС» в ст. 2261 УК). К использованию аббревиатур также предъявляется ряд требований (правил): необходимость их расшифровки в тексте нормативного акта; недопустимость употребления одинаковых сокращений.

Ядром уголовно-правового языка, как уже отмечалось, является терминология. Термин – это слово (преступление, хищение, умысел и т. д.) или словосочетание (уголовная ответственность, тяжкие последствия, должностное лицо и др.), обозначающие определенное понятие. Термины подразделяются на 3 вида: общеупотребительные, юридические и технические. Известны правила употребления терминологии: а) ее единство, т. е. недопустимость синонимии и полисемии терминов. При синонимии разными терминами обозначается одно и то же понятие, а при полисемии одним термином именуют различные понятия (вообще, центральное лингвистическое требование, предъявляемое к термину – это требование его однозначности); б) общепризнанность и понятность терминологии и в) ее устойчивость.

К сожалению, соблюдение данных правил уже признается несбыточной мечтой. Многие из них нарушаются в действующем УК РФ, что вносит путаницу в правоприменение. Это касается, в частности, полисемии и синонимии в описании последствий или «размаха» преступлений. Законодатель говорит о вреде, существенном вреде, значительным ущербе, имущественном ущербе, ущербе, крупном и особо крупном размере ущерба или дохода, тяжких последствиях и т. д. При этом значение данных терминов в разных статьях может совпадать, а иногда один термин имеет различный смысл в разных составах. Например, крупный размер в большинстве статей гл. 22 УК составляет сумму свыше 1,5 млн руб. (согласно примечанию к ст. 169 УК), в ст. 174 и 1741 – сумму свыше 6 млн руб., в ст. 178 – свыше 5 млн руб., а в ст. 185–1854 (кроме ст. 1853) – свыше 1 млн руб. Столь же неоднозначен и признак особо крупного размера. При этом иногда его значение в одной статье гл. 22 УК совпадает со значением крупного размера в другой статье. Так, в ст. 1853 крупный размер составляет сумму свыше 2,5 млн руб., а в ст. 185–1854 (кроме ст. 1853) этот показатель образует признак особо крупного размера. Разумеется, с позиции вышеизложенного правила о единстве терминологии такое положение вещей не приемлемо.

Многозначность допускается и в обрисовке иных свойств преступлений. Так, в силу примечания 4 к ст. 178 УК неоднократным злоупотреблением доминирующим положением признается совершение лицом деяния более двух раз в течение трех лет, за которые указанное лицо было привлечено к административной ответственности. Отсюда минимальное количество актов, образующих неоднократность, – три. Такой подход странен, если учесть, что в уголовном праве есть устоявшийся термин для обозначения указанного числа актов – «систематичность» (ч. 1 ст. 151 УК и т. д.). Труднообъяснимо, что помешало использовать этот термин. В итоге термин «неоднократность», понимаемый обычно как повторность (два и более раза), оказался пораженным полисемией. Создается почва для его неоднозначной трактовки и в ст. 180 УК. Но здесь пока «выручает» п. 15 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 26.04.2007 г. № 14 «О практике рассмотрения дел о незаконном использовании товарного знака»: «Неоднократность по смыслу части 1 статьи 180 УК РФ предполагает совершение лицом двух и более деяний».

Вряд ли можно приветствовать проникновение в язык уголовного закона иностранных терминов, в результате чего он теряет ясность и доступность каждому. Кстати, упреки по поводу неоправданного использования иноязычной лексики в УК РФ делались уже в период его разработки. Еще Чезаре Беккариа предостерегал, что темнота законов «достигает крайних пределов, если законы написаны на чуждом народу языке...». Впрочем, иногда использование иностранной лексики оправдано либо тем, что она уже прочно вошла в оборот («монополистические действия», «порнографические материалы» и т. п.), в том числе в международном праве (например, «легализация»), либо компрессией законодательного материала. В последнем случае представляется необходимым разъяснение значения вводимого в уголовный закон слова. Например, должны быть определены, по нашему мнению, термины «эпизоотия» и «токсины» (ст. 248, 249 УК), «аффинаж» (ст. 192 УК), «модификация» (ст. 272–274 УК).

При фиксации признаков преступлений в уголовном законе законодатель использует следующие языковые приемы: а) абстрактный и казуистический; б) формальный и оценочный.

Абстрактный прием заключается в обобщающем выражении содержания уголовно-правовых предписаний, в употреблении общих формулировок. По мнению Ф. Жени, истинный законодатель должен «отвлекать себя от чистой казуистики и создавать постановления, достаточно широкие для того, чтобы охватить всю совокупность конкретных отношений, имеющих между собою общие черты и поддающихся выражению в одной формуле». Выскажем, однако, мысль, которая покажется на первый взгляд парадоксальной: право вообще не может создаваться при помощи казуистического приема, потому что оно, по определению, абстрактно. Казуистичны (в точном смысле этого слова) индивидуальные правовые акты, разрешающие конкретные жизненные ситуации (казусы). Нормативные акты, напротив, всегда обладают определенным уровнем абстракции, так как рассчитаны на регулирование неопределенного числа ситуаций. Подтверждают нашу мысль и приводимые в литературе иллюстрации казуистического приема. А. Ф. Черданцев, к примеру, указывает, что казуистически изложены «в УК РФ обстоятельства, смягчающие и отягчающие ответственность». Да, их перечни громоздки. Но очевидно и то, что и они являются результатом обобщения конкретных обстоятельств, а потому также носят абстрактный характер.

Поэтому в действительности правовые предписания могут быть изложены в большей или меньшей степени абстрактно. Очевидно, что в ходе многовековой истории правотворчества постепенно сформировалось представление о том, насколько абстрактно следует излагать нормативные предписания – об оптимальном уровне их абстрактности. Наверное, данный уровень и имела в виду Е. В. Ильюк, рекомендуя законодателю сочетать абстрактный и казуистический приемы. При выходе за минимум этого уровня право чрезмерно детализируется, теряет характер нормативного обобщения, т. е. характеризуется низким уровнем абстрактности. «Излишние подробности в тексте закона усложняют пользование им и с точки зрения технической делают закон неудовлетворительным», – не без оснований писал М. Д. Шаргородский. Вот в таких случаях и говорят о казуистичности правовых предписаний. Принципиально не возражая против самого термина, подчеркнем еще раз: под казуистическим приемом представляется правильным понимать способ, при котором нормативные предписания излагаются недостаточно абстрактно.

Результатом применения абстрактного метода являются, например, такие законодательные выражения, как «умышленное причинение» (описание вины и деяния), «похищение человека» (описание деяния и потерпевшего), «совершение развратных действий» (обрисовано деяние) и т. д. Абстрактные формулировки позволяют избежать пробелов в правовом регулировании, так как охватывают различные жизненные ситуации. Казуистический прием состоит в излишней детализации: перечислении конкретных обстоятельств жизненных ситуаций, всевозможных случаев. Казуистично, к примеру, изложены диспозиции ч. 1 ст. 111 (в части описания вреда здоровью, относящегося к тяжкому по последствиям), ст. 133 УК (в части указания на виды обмана), ч. 1 ст. 222 (в части указания на виды незаконного оборота оружия). Этот способ изложения нормативного материала нередко приводит к пробелам в праве.

Если обратиться к истории, то одним из ярких примеров чрезмерной детализации является Прусское общеземское уложение 1794 г., которое, по словам Р. Кабрияка, «предстало в виде настоящего «законодательного монстра», состоявшего из 19 208 статей и захваченного демоном казуистики, который попытался зарегламентировать все, не упустив ни мельчайшей детали: допустим, ни много ни мало пять статей отводилось положению гермафродитов; в Кодекс, ничтоже сумняшеся, были включены даже предписания о том, сколько времени мать должна кормить грудью своего ребенка!». Не следствие ли это пресловутого немецкого педантизма? Впрочем, сам король раскритиковал данный Кодекс за его непомерный объем, и потому уже Германскому гражданскому уложению (BGB) «удалось избежать курьезных излишеств своего прусского предшественника».

Считается поэтому, что абстрактный прием присущ высокой ступени развития законодательной техники. С. С. Алексеев, к примеру, отмечает, что «абстрактный прием изложения нормативного материала соответствует более высокому уровню юридической культуры и развития науки». Не случайно тенденция развития законодательства проявляется в повышении уровня абстрактности его предписаний. Однако такой подход нуждается, на наш взгляд, в уточнении, так как не меньшее зло таит в себе и слишком абстрактное выражение правовых норм.

Кстати, не редкость в УК РФ и прием, сочетающий казуистический способ с абстрактным. Имеются в виду ситуации, когда законодатель использует абстрактное понятие и частично его конкретизирует. Если частично конкретизируемое понятие является формально определенным, такой прием, по общему правилу, нежелателен. В абстрактных же понятиях оценочного свойства такая расшифровка представляется не только допустимой, но и желательной. Например, в п. «б» ч. 3 ст. 131 УК говорится об изнасиловании, повлекшем по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшей, заражение ее ВИЧ-инфекцией или иные тяжкие последствия. Границы оценочного понятия «тяжкие последствия» столь размыты, что его частичная законодательная конкретизация в существенной мере облегчает процесс правоприменения. В этой связи Л. Л. Кругликов верно отмечает, что при отсутствии в УК РФ хотя бы частичной конкретизации содержания термина «тяжкие последствия» (ст. 224, 1451 и др.) «какой-либо позитивной информации о содержании этого признака получить из этих статей практически невозможно», а «приведение законодателем в качестве ориентира отдельных видов тяжких последствий, конечно же, полезно для практики». Отметим также, что еще П. И. Люблинский писал: «Всякий такой перечень (т. е. частичная конкретизация. – А. И.) должен начинаться или заканчиваться указанием общего понятия, в противном случае он превращает диспозицию в казуистичную с широким допущением аналогии».

Отсюда следует важное языковое правило: в процессе конструирования состава преступления законодатель должен излагать его признаки в достаточной степени абстрактно. Необходимо находить компромисс между абстрактностью и детализацией, по поводу которого точно высказался Р. Кабрияк: «Одна из основных проблем, которые предстоит решать составителям будущих кодификаций, заключается, пожалуй, в поиске «золотой середины» – едва уловимой точки равновесия между обобщением и уточнением».

Изложенные выше языковые требования современный законодатель соблюдает не всегда. Примером может служить ч. 1 ст. 312 УК, которая предусматривает ответственность за растрату, отчуждение, сокрытие или незаконную передачу имущества, подвергнутого описи или аресту. Основной изъян данной диспозиции видится в использовании законодателем казуистического способа изложения состава преступления. Этот способ изложения нормативного материала нередко приводит к пробелам в праве, что произошло и в данном случае. Так, по одному из дел органами предварительного расследования было установлено следующее. Гражданина А. суд своим решением обязал к выплате денежных средств в пользу гражданина Б. В течение длительного времени за А. образовалась кредиторская задолженность. Для погашения этой задолженности судебный пристав-исполнитель обратил взыскание на имущество должника – произвел его арест, включив в опись и телевизор. На время решения процедурных вопросов по реализации арестованное имущество было оставлено на ответственное хранение должнику А. При этом А. был официально назначен ответственным хранителем и ему разъяснены положения ст. 312 УК РФ. По прошествии месяца после ареста А., зная о предстоящем изъятии телевизора и не желая, чтобы он достался взыскателю, вынес его в место для сбора мусора, откуда он был убран неустановленными лицами. При проверке сохранности арестованного имущества этот факт был выявлен.

Правовой анализ данной ситуации приводит к неутешительному выводу о том, что деяние А. не соответствует признакам преступления, указанным в ч. 1 ст. 312 УК РФ. Дело в том, что распоряжение телевизором путем его выбрасывания не является его: отчуждением или передачей, поскольку имущество не вручалось третьему лицу; сокрытием, поскольку в нем не усматривается признаков утаивания от государственных органов и их должностных лиц, при котором виновный сохраняет господство над вещью; растратой, поскольку таковая предполагает не просто распоряжение имуществом, но его обращение в пользу виновного (при потреблении) или третьих лиц (при израсходовании).

Кроме того, в силу казуистичности диспозиции ч. 1 ст. 312 УК из сферы ее действия выпали не только случаи выбрасывания арестованного имущества, но и уничтожение или повреждение такого имущества. Сегодня подобные действия также уголовно ненаказуемы, несмотря на всю нелогичность данной ситуации. Общественная опасность выбрасывания арестованного имущества заключается в том, что этот вид поведения, равно как и перечисленные в ч. 1 ст. 312, противодействует исполнению судебного акта, препятствует или делает невозможным возмещение причиненного преступлением или иным правонарушением имущественного ущерба. Поэтому налицо пробел в уголовном праве.

Здесь мыслимо (в порядке обсуждения проблемы) расширительное толкование ч. 1 ст. 312 УК с оценкой приведенных случаев распоряжения арестованным имуществом, например, как растраты. Однако вряд ли такой подход согласуется с принципом законности. Н. А. Лопашенко, излагая содержание данного принципа, справедливо отмечает следующее: «Когда встает вопрос об уголовном преследовании, работники правоохранительных органов должны установить точное соответствие содеянного норме закона. Отсутствие в конкретном деянии даже одного законодательно описанного признака является безусловным препятствием наступления уголовной ответственности. В основу последней не может быть положена внешняя похожесть совершенного и законодательно закрепленного. В российском уголовном законодательстве отсутствует принцип аналогии, который позволял бы карать за пропущенные законодательством пробельные общественно опасные деяния. Восполнение пробелов в уголовном праве – исключительная компетенция законодателя» (последний тезис, думается, бесспорен, если речь идет о пробельности в основании уголовной ответственности).

Юридическая Иванчин А.В.; отв. ред. Кругликов Л.Л. Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография

Юридическая Иванчин А.В.; отв. ред. Кругликов Л.Л. Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография

В настоящей работе впервые в отечественной доктрине на монографическом уровне представлена концепция конструирования состава преступления, в рамках которой рассматриваются базовые вопросы данной проблематики (понятие конструирования состава преступления, его место в структуре уголовного правотворчества и системе законодательной техники, взаимосвязь со смежными категориями, общие правила конструирования состава преступления), анализируются отдельные виды составов преступлений и проблемы их построения, а также исследуются вопросы языкового оформления признаков состава преступления и техники их размещения в Общей и Особенной частях УК РФ. Теоретические положения спроецированы в работе на действующий уголовный закон, на этой основе выявлено значительное число дефектов современного уголовно-правового регулирования и предложены пути их устранения.<br /> Монография рекомендуется научным работникам и преподавателям вузов, студентам, магистрам, бакалаврам, а также практическим сотрудникам, интересующимся проблемами уголовного правотворчества, применения и совершенствования уголовного законодательства.<br /> Работа подготовлена с использованием справочной правовой системы «КонсультантПлюс». Уголовный кодекс РФ и иные нормативные правовые акты приводятся по состоянию на 1 августа 2014 г.

Внимание! Авторские права на книгу "Конструирование состава преступления: теория и практика. Монография" (Иванчин А.В.; отв. ред. Кругликов Л.Л.) охраняются законодательством!