|
|
ОглавлениеГлава I. Политико-правовая мысль средневековой Руси XI — начала XVII в. I. Политико-правовая мысль Киевской Руси (XI — XIII вв.) II. Политико-правовые идеи в русском централизованном государстве (XIV — начало XVII в.) Глава II. Политико-правовая мысль начала XVII — XVIII в. Глава III. Правовые идеи во второй половине XIX — начале XX в. 2. Развитие юридического образования в пореформенной России (вторая половина XIX — начало XX в.) Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГлава II. ПОЛИТИКО-ПРАВОВАЯ МЫСЛЬ НАЧАЛА XVII — XVIII В.Российский абсолютизм начинает формироваться примерно со второй половины XIX в., т. е. со времени царствования Алексея Михайловича (1645—1676 гг.). Практическое укрепление царской власти, ее теоретическое обоснование связано с централизацией русского государства, которая неизбежно влечет зарождение капиталистических отношений, развитие производства и торговли, формирование единого внутреннего рынка. Одновременно, расширяясь территориально, Россия все более осознавала себя единым государством, единым целым. Отсюда следовала и необходимость укрепления царской власти, которая обеспечивала государственную поддержку объективно назревшим преобразованиям. В то же время в первой половине XVII в. отмечается некоторое падение царской власти в сознании народа вследствие самовольных ее захватов, Смутного времени, неправомерных действий государей. Не способствовало укреплению власти также и то, что на престоле с начала XVII в. воцарилась новая династия, которая взошла благодаря выборам, согласию всей земли. Во время царствования Алексея Михайловича произошли крупные народные волнения, самое известное из которых — война под предводительством Степана Разина (1670—1671 гг.). Усилилось воздействие церкви на светскую власть (как пример — влияние патриарха Никона на царя Алексея Михайловича); с другой стороны, после церковной реформы 1654 г. царская власть подверглась откровенной и жесткой критике идеологами старообрядчества. Эти и другие обстоятельства вызвали необходимость в принципиально новой политико-правовой доктрине, отвечающей потребностям текущего исторического момента. Стала формироваться идеология так называемого просвещенного абсолютизма. В современной российской исторической науке делается акцент на то, что абсолютизм в западном понимании этого слова и самодержавие, которое было в ходу в официальной и неофициальной риторике, далеко не одно и то же. Конечно, для этого есть определенные основания. Абсолютизм в его законченном, совершенном виде в России практически не наблюдался, за исключением определенных исторических эпизодов. Однако не это обстоятельство в данном случае играет решающую роль. Дело в другом. Во второй половине XVII — начале XVIII в. в России наблюдается интенсивный рост производства и торговли. Формируется соответствующее законодательство. Россия начинает претендовать на новую геополитическую субъектность. Строительство империи начал Иван Грозный — выдающийся исторический и государственный деятель. Затем, после некоторого перерыва, этот процесс продолжился. В России в тот период отчетливо понимали, что основным инструментом преобразований является институт абсолютной монархии. Одновременно с этим формируется и соответствующая идеология, представители которой пытались представить такую форму правления как наилучшую для России. Для идеолога просвещенного абсолютизма Симеона Полоцкого (1629—1680), который выступал проводником западной культуры, в том числе и правовой, идеальным представлялось государство с сильной монархической властью, которая, однако, осуществляется на строгих началах положительного права, обязательных и для самой верховной власти. Царь должен хранить закон как выражение правды, в государстве должен быть такой суд, который разбирает дела, невзирая на положение и состояние лиц. Заметный след в истории правовой мысли России оставил Юрий Крижанич (ок. 1618—1683), хорват по национальности, прекрасно образованный по тем временам человек, исповедовавший идеи всеславянской солидарности и одно время состоявший на службе у царя Алексея Михайловича по приказу Большого дворца. Он с сожалением констатирует, что Россия, потенциально богатейшая страна, влачит жалкое существование по сравнению с другими странами Европы, хотя русский народ не менее талантлив, чем остальные. Такое бедственное положение можно объяснить целым рядом политических, экономических, социальных причин, «дурными законами» и несовершенным судопроизводством. Прежде всего Крижанич предпринял попытку исследования феномена государства, но он, как верно замечает В. Вальденберг, в своих сочинениях нигде определенно не становится на юридическую точку зрения, нигде не рассматривает государство «как только правовую организацию». Ю. Крижанич видел в государстве живой организм, живое тело, которое живет своей особой, самостоятельной жизнью. Он не разделял людей на управляющих и управляемых, поскольку и у тех и у других одна цель. Они соединились для того, чтобы совместными усилиями достигнуть благой жизни. Крижанич призывал социальные низы не только за страх, но и за совесть выполнять лежащие на них обязанности относительно заботы о благе общественном. Что полезно главе, рассуждает Крижанич, то полезно всему телу. Таким образом, народ, поддерживая и помогая правительству, заботится также и о себе. Находясь в русле подобных убеждений, Крижанич очень широко очерчивает власть государства. Но при этом, правда, он оговаривается, что главная забота государства — счастье или благосостояние народа: «...уряд кралев есть людство чинить блаженно». На практике достижение вполне привлекательной цели превращалось в многопредметность функций государственной власти и произвол чиновничьего аппарата. Забота о благе народа заводила Крижанича столь далеко, что в конце концов он призывал власть взять на себя хлопоты о спасении душ своих подданных. Легко представить себе, во что вылился бы этот совет. Рассуждая о природе государства, он не видел для него иного предназначения помимо стремления вместе с отдельными гражданами, а отчасти и вместо них, к так называемому общему благу. Крижанич явно лукавил, когда говорил о том, что все эллинские философы и все христианские святые отцы восхваляют и считают наилучшим из всех форм правления самовладство (самодержавие). В отношении христианских мыслителей он, пожалуй, прав, а вот что касается греческих философов, то с этим можно поспорить. Этатизм политических взглядов несколько компенсируется его правовыми воззрениями. Можно взять на себя смелость сказать, что Крижанич в чем-то предвосхищает так называемое юридическое мировоззрение, которое оформилось в Европе в период зарождения мануфактурного производства, поскольку на «правильные законы» он возлагает слишком много надежд. В своей работе «Политика» он открывает определенную закономерность: «где законы хорошие, там и подданные довольны, и чужеземцы хотят туда прийти (так и хочется сказать — инвесторы. — А. К.). А где законы жестокие, там свои собственные подданные жаждут перемены правления и часто изменяют». В другом месте читаем: «Благие законы, спасительные для всего народа, должны действительно считаться великим Божьим даром, но такие законы встречаются редко. Ибо у некоторых народов сроду не бывало ученого мужа, который мог бы ввести благие законы. А в других странах не было недостатка в ученых людях... Я одобряю две вещи: познание самого себя и благое законодательство». Просвещенную монархию всячески отстаивал в своих работах и на служебной ниве политик и дипломат Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин (ок. 1605—1680), которого В. О. Ключевский называет самым замечательным из московских государственных людей XVII в. и первым российским политэкономом. Пристальное наблюдение за иноземными реалиями и привычка сравнивать их с отечественными порядками превратили Ордина-Нащокина в одного из самых ревностных поклонников Запада. «Доброму не стыдно внять и со стороны, у чужих, даже у своих врагов», — считал деятельный преобразователь. В отечественной литературе неоднократно высказывалось мнение о том, что Афанасий Лаврентьевич предварил многие начинания Петра Великого. Его идеи, мысли, проекты остались после него в многочисленных записках, докладных, которые он готовил Алексею Михайловичу. Ключевский пишет: «...по Москве ходили даже слухи, будто он занимается пересмотром русских законов, перестройкой всего государства и именно в духе децентрализации, в смысле ослабления столичной приказной опеки над местными управлениями, с которой Нащокин воевал всю свою жизнь». Ордин-Нащокин едва ли не первый в России обосновал теорию меркантилизма, ставшую весьма популярной в Западной Европе. Экономическое отставание России не в последнюю очередь можно объяснить отсутствием предпосылок для развития предпринимательства. В развитие своей идеи Нащокин выдвинул программу самоуправления вообще и городского в частности и даже удачно реализовал ее в Пскове. Он прекрасно понимал, что для развития товарно-денежных отношений необходимо создать стабильную правовую основу, и в этих целях был разработан Новоторговый устав 1668 г., выдержанный в духе государственного протекционизма, создававший единые правила для внутренней и внешней торговли. Весьма заметный след в историко-правовой и политической литературе оставил дьяк посольского приказа Иван Тихонович Посошков (1652—1726). В полном противоречии со всем тем, что творилось в окружающей действительности, наперекор древнемосковской традиции и руководящим началам деятельности Петра Посошков провозглашает ту истину, что экономическая крепость и сила страны состоит не в преобладании фиска, а в благосостоянии народа. Находясь в плену модных тогда воззрений, он придает чрезвычайное значение мерам внешней принудительной регламентации по урегулированию экономических отношений и настойчиво рекомендует такие правила, которые отвечали насаждавшемуся Петром Великим полицейскому государству. Справедливости ради необходимо отметить, что Посошков допускал достижение народного благосостояния только при наличии твердо установленного в стране правопорядка. Народное богатство, по его мнению, служит главным средством к осуществлению гражданского прогресса, народного довольства и благосостояния. Согласно Посошкову, быстрое развитие и «правильное распределение богатств» немыслимо без обеспечения безопасности граждан, равенства их перед законом, без справедливого суда, и поэтому злоупотребление законами, бюрократизация администрации относятся к факторам, существенно посягающим на народное богатство. И покуда, говорит Посошков, совершенное правосудие у нас в России не «устроится», то не только доброй славы в окрестных землях, но и благополучия нам не нажить, поскольку «...все пакости и непостоянство в нас чинится от неправого суда, нездравого рассуждения...» Посошков желает увидеть устройство правосудия и законности как на юридических (правовых), так и христианских заповедях, считая нужным напомнить, что перед всеми стоит проблема спасения души. «Бог — правда, правду он и любит. А ще кто восхощет Богу угодить, то подобает ему во всяком деле правду творить», — считает Посошков. Из всех чиновников судьям, более чем другим, следует быть честными и справедливыми, с тем чтоб «лживых слов судья не говорил бы». Если же судья учинит суд неправый, то от царя он примет временную казнь, а от Бога — вечную. А вот если «...судья поведает суд самый правдивый, нелицеприятный по самой истине яко на богатого, так на самого убогого и бесславного, то от царя будет ему честь, а от Бога милость и царство небесное». Феофан Прокопович (1681—1736) — богослов, философ, государственный деятель, зарекомендовал себя защитником просвещения и активным сторонником реформ, которые проводил Петр I. Политическим идеалом Прокоповича была абсолютная монархия, необходимость которой для России он доказывал в своих работах и на практическом поприще. Он одним из первых русских мыслителей стал разделять идею о договорном происхождении государства и теорию естественного права. В догосударственном состоянии люди скорее напоминали собой «неукротимых зверей», однако благодаря естественным законам разума и помощи Бога они смогли объединиться в союзы, а затем в государства с передачей власти «избранным лицам». Согласно Прокоповичу, народ имеет право на выбор формы правления, более того, он может остановиться на смешанной форме государства. Здесь, видимо, сказывается образование, которое он получил в Риме. И все-таки монархия, а тем паче абсолютная, для Прокоповича вне всякой конкуренции: «Монархов власть есть самодержавная, которым повиноватися сам Бог за совесть повелевает...» Естественно-правовая концепция Прокоповича несколько отличается от «общепринятой», поскольку естественные законы произошли от «естества человеческого», причем с божьего благословения. Во-первых, исполнение естественных законов обеспечивается совестью каждого человека, а во-вторых, естественные законы являются основными, главными, поэтому на их стороне стоит державная власть, которая принуждает людей соблюдать эти законы, если их совесть «молчит». О естественном законе Прокопович молвит следующее: «И се всех законов главизна. Ибо понеже со стороны одной велит нам естество любити себе и другому не творити, что нам не любо, а со другой стороны злоба рода растленного разоряти закон сей не сумнится, всегда и везде желателен был страж и защитник, и сильный поборник закона, то есть державная власть». Царские законы (положительное право) охраняют естественные законы и вообще являются тем фундаментом, на котором держится государство. В конце XVII — начале XVIII в. в России начинается мощный модернизационный процесс, охватывающий все стороны жизни общества, в том числе и сферу права. С нашей точки зрения, в истории политической и правовой мысли России не нашлось адекватного места правовым взглядам Екатерины II (1729—1796), которая была не только современником эпохи Просвещения, но и заметным ее деятелем. И дело здесь не только в том, что она состояла в переписке со многими властителями дум Европы и разделяла многие их идеи, но также в том, что она стремилась посеять плоды просвещения и в России, поскольку «Россия есть Европейская держава». Из всех «просвещенных монархов» Европы Екатерина II, пожалуй, была самая внимательная читательница «О духе законов» Ш. Л. Монтескье. В одном из своих частных писем она призналась, что если бы она была римским папой, то сделала бы его святым — настолько под большим впечатлением от его идей она находилась. Многие мыслители были уверены, что совершенная кодификация законодательства способна решить проблемы управления государством. «Законы являются основой государства, они предполагают малые потоки, сиречь правительства, чрез которые изливается власть Государева». Из этой сентенции следует, что правовые нормы или законы являются едва ли не главными каналами воздействия государства на общественные отношения. Напрасно усматривать здесь какие-либо либеральные воззрения, более того, подозревать Екатерину Великую в симпатиях к правовому государству, хотя исключить их нельзя, вопрос состоит лишь в том, насколько они искренние. Известно, что западным корреспондентам она писала более открыто, а идеи для «внутреннего потребления» были несколько сдержаннее и почти лишены либерального лоска. Поскольку Россия представляет собой огромное государство, государь должен быть самодержавным, и никакая другая, соединенная в его особе власть не может управлять такой территорией. Предпосылки самодержавного правления заключаются не в том, чтобы отнять у людей их естественную вольность, а в том, чтобы их действия направить к получению самого большого ото всех добра и обеспечить подчинение законам под одним господином. Надлежит сделать так, чтобы законы (насколько возможно) защищали безопасность каждого гражданина. Венценосная особа уверена в том, что граждане независимо от их положения равны перед законом. И здесь, видимо, сказывается ее европейское происхождение и влияние предреволюционных событий во Франции. В своем знаменитом «Наказе комиссии о составлении проекта Нового Уложения» Екатерина II изложила ряд правовых принципов, которые свидетельствуют не только о высоком уровне ее правового мышления, но и соответствуют тем правовым стандартам, которые начали складываться в США и Европе. Императрица полагает, что в государственно-организованном обществе вольность (свобода) состоит не в том, чтобы каждый делал все, что ему заблагорассудится, а напротив, состоит в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть. Как видим, в этом есть некоторый элемент гувернаментализма, т. е. стремление власти предписывать гражданам вести себя таким образом, чтобы они не посягали на «основы державного строя» и общественной пользы. Вечный конфликт власти и личности, права и закона, видимо, никому не удастся разрешить, и поводов для упреков в адрес тех, кто вникает в эти проблемы, всегда можно найти предостаточно. Тем не менее «для нерушимого сохранения законов надлежало бы, чтобы они были так хороши и так наполнены всеми способами к достижению самого большого для людей блага ведущими, чтоб всяк несомненно был уверен, что он ради собственной своей пользы стараться должен сохранить нерушимыми сии законы». Между прочим, в такой посылке усматривается предвосхищение так называемой теории утилитаризма, автором которой принято считать одного из идеологов английского либерализма Иеремию Бентама (1748-1832), который видел оправдание общества и государства в том, чтобы «обеспечить максимальное счастье для максимально большего количества людей». Достигнуть этого можно двумя способами: либо каждый человек индивидуально под влиянием эгоистического расчета будет стремиться к пользе, либо человек будет разумно сочетать свои интересы с потребностями других членов общества. Содержание законов не должно быть произвольным, считает Екатерина II, следовательно, «законоположение должно применять к народному умствованию. Мы ничего лучше не делаем, как то, что делаем вольно, непринужденно и следуя природной нашей склонности». В этой фразе ощущается «Дух законов» Монтескье, родоначальника историко-фактологического направления в юриспруденции. Обычаи, традиции, климат, психология — все это так или иначе существенно влияет на сам характер законов. Поддерживая активную законотворческую деятельность государства, Екатерина II вместе с тем призывает соблюдать при этом известную осторожность. Совет актуальный, между прочим, для любого времени. Прежде чем принимать новые законы, которые ломают в какой-то степени сложившиеся стереотипы и привычный уклад жизни, необходимо перед этим подготовить общественное мнение к законодательным новациям, т. е. «для введения лучших законов необходимо потребно умы людские к тому приуготовить». Историческая школа права, возникшая в Германии только в первой четверти XIX столетия, в чем-то повторила мысли «матушки-царицы». Люди склонны оценивать мыслителей по количеству напечатанного, а надо бы по идеям, решениям, т. е. не по форме, а по содержанию. Внимание! Авторские права на книгу "Государственно-правовая мысль и юридическое образование в дореволюционной России. 3-е издание" (Корнев А.В., Борисов А.В.) охраняются законодательством! |
||||||||||||||||||||||
