Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции

Рарог А.И.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 05.02.2018 ISBN: 9785998805882 Язык: Объем текста: 816 стр. Формат: epub

Оглавление

I. Российский уголовный закон: состояние и перспективы

II уголовно-правовые риски экономической деятельности

III. Актуальные проблемы правоприменительной деятельности по уголовным делам

IV. Современные вызовы общественной безопасности: уголовно-правовой аспект

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

IV. СОВРЕМЕННЫЕ ВЫЗОВЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ: УГОЛОВНО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ

Е. Н. Рахманова,

д-р юрид. наук, доцент,

(Северо-Западный филиал ФГБОУВО «Российский

государственный университет правосудия»)

ekaterina.rachmanova@gmail.com

Последствия ограничений прав человека в целях противодействия терроризму

Права человека, получив официальное международное признание и нормативное закрепление в конституционном законодательстве большинства стран мира, превратились в своеобразный показатель, позволяющий определить качество человеческой жизни и степень реализации человеческого потенциала, они стали важнейшей идеей международного сотрудничества и мирового правопорядка.

Но противодействие терроризму в современных условиях немыслимо без ограничения прав человека, поскольку ограничение прав человека в данном случае выступает в качестве условия и средства предупреждения преступности. Вопрос о возможности ограничения прав человека является достаточно сложным и напрямую связан с разрешением известной криминологической, политической и гуманитарной дилеммы о соотношении свободы и безопасности.

Нужно отметить, что все акты о правах человека, как международные, так и национальные признают потенциальную допустимость легального ограничения прав человека. Так, например, в соответствии со ст. 4 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах, государство может устанавливать только такие ограничения прав, которые определяются законом, и только постольку, поскольку это совместимо с природой указанных прав, и исключительно с целью способствовать общему благосостоянию в демократическим обществе. В ст. 55 Конституции Российской Федерации также определяются основания и пределы допустимости ограничения прав человека: «Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Учитывая, что обозначенные в Конституции объекты охраны испытывают на себе непосредственную угрозу со стороны терроризма, возможность ограничения прав человека при проведении уголовной и криминологической политики не вызывает сомнений.

Но следует обратить внимание, что ограничение прав человека имеет не только строго очерченные основания, но и пределы, выход за которые сам по себе может рассматриваться в качестве нарушения прав человека. И этот факт характеризует еще важное направление предупредительной деятельности: противодействие терроризму не может и не должно сопровождаться нарушением прав человека. При этом под нарушением прав человека в данном случае понимаются, естественно, нелегитимные (в том числе и преступные) способы умаления, ограничения, ущемления прав и свобод, неуважение к ним.

Данный аспект относится к разряду традиционных гуманитарных проблем, поскольку отражает возможные посягательства на права человека со стороны публичной власти (государства). Не случайно именно ему посвящен значительный массив международных нормативных документов и решений судов различных инстанций.

Учет этих особенностей является непременным условием разработки современных, в первую очередь, международных стандартов политико-криминологической безопасности, которые с неизбежностью ставят вопрос о соотношении прав индивида и прав общества, в более широком контексте звучащем как соотношение свободы и безопасности. Опыт свидетельствует, что в последние десятилетия (особенно это стало заметно после трагических событий 11 сентября 2001 года в США) в хрупком маневрировании между свободой и безопасностью большинство стран и их граждане при соответствующей интеллектуальной и правовой поддержке отдают предпочтение именно безопасности, что в практическом преломлении все чаще означает усиление бремени ограничений индивидуальных прав человека. Так, две трети опрошенных граждан РФ согласны на частичное ограничение конституционных свобод ради борьбы с терроризмом, а три четверти респондентов полагают, что российские власти не смогут защитить их от новых терактов.

Соглашаясь с принципиальной допустимостью и профилактической значимостью ограничений прав и свобод человека, имеющих под собой легальные основания, осуществляемых в предусмотренных законом формах и пределах, необходимо обратить внимание на потенциальные криминогенные последствия ограничений прав человека, которые осуществляются для обеспечения коллективной безопасности.

Здесь можно выделить два основных направления: во-первых, ограничение прав человека, как правительственная практика, в своих крайних, нелегитимных формах может представлять собой классические образцы нарушения прав человека, которые либо сами по себе являются преступлениями, либо чреваты криминогенными последствиями; во-вторых, ограничения прав человека объективно сужают возможности населения в удовлетворении некоторых своих потребностей, что также служит одним из обстоятельств, признаваемых современной криминологией фактором, способствующим выбору криминального способа поведения, приводящего порой, в том числе, и к терроризму.

Рассматривая первое из обозначенных направлений, можно указать на некоторые виды практик, используемых современным государством, в том числе и российским:

а) издание законов или подзаконных актов, противоречащих Конституции страны либо общепризнанным принципам и нормам международного права, касающимся прав человека;

б) практика неоправданно широкого (по кругу лиц) применения норм, правомерно ограничивающих некоторые права и свободы граждан;

в) отсутствие объективно необходимых законов и подзаконных актов, четко определяющих границ допустимого вторжения государства в ту или иную сферу гуманитарных прав;

г) использование в целях обеспечения безопасности методов и средств, прямо запрещенных законом.

Последнее из указанных проявлений ограничения прав человека, имеющих реальный или потенциальный криминальный оттенок, связанное с нарушениями прав человека в системе правоохранительных органов, можно отнести к числу «традиционных», которое в известной мере уже осмыслено не только правозащитниками, но и криминологами. И хотя систематизированной информации на этот счет нет, имеющихся данных достаточно для констатации значительного масштаба проблемы и наличия тесной связи между ограничением прав человека и преступностью.

При всей криминологической важности каждого в отдельности направления ограничения прав человека, нельзя не отметить, что их одновременное, совокупное действие порождает качественно новый феномен, криминогенный потенциал которого экспоненциально возрастает. Речь идет о ситуациях, когда практика ограничения и нарушения прав человека возводится в ранг государственной политики, свойственной государствам с авторитарным или тоталитарным политическим режимом.

Однако, наряду с отмеченным, есть и еще один срез криминогенных последствий ограничений прав человека, оценка которого в качестве криминального всегда носит оттенок политической ангажированности. Учитывая, что любое ограничение или нарушение прав человека со стороны правительственных властей влечет за собой сопротивление некоторой части управляемого ими населения, важно отметить, что это сопротивление, представляющее собой борьбу за права человека, также может приобретать криминальные формы; и при этом варьироваться от «условно криминальных» деяний, преступность которых обусловлена политическими соображениями и спецификой текущего исторического момента, до безусловно недопустимых с позиций любого политического и правового порядка (например, политические убийства, государственная измена и т.д.), вплоть до организации террористических актов.

Подводя итог исследованию вопроса о последствиях ограничения прав человека в целях противодействия терроризму, представляется возможным обозначить некоторые, на наш взгляд наиболее значимые теоретические выводы:

1. ограничение прав человека обладает как профилактическим, так и криминогенным эффектом;

2. ограничения прав человека объективно сужают возможности населения в удовлетворении некоторых своих потребностей, что может также служить одним из обстоятельств, признаваемых современной криминологией фактором, способствующим выбору криминального способа поведения.

К. В. Чемеринский,

канд. юрид. наук

(филиал Северо-Кавказского федерального

университета в г. Пятигорске)

chemerisky@mail.ru

Регламентация ответственности за преступления террористической направленности

Согласно данным официальной статистики в 2016 г. в России зарегистрировано 2227 преступлений террористического характера и, несмотря на то, что этот показатель составляет всего 0,1 % от общего количества зарегистрированных преступлений, однако он на 44,8 % превышает аналогичный показатель 2015 г. Это свидетельствует о неблагоприятной динамике указанных деяний, а соответственно, о необходимости повышения эффективности противодействия преступлениям террористической направленности, в том числе уголовно-правовыми средствами.

Уголовный кодекс РФ содержит целую группу норм, регламентирующих ответственность за совершение преступлений террористической направленности. Казалось бы, такая развернутая система уголовно-правовых запретов должна создать мощный заслон терроризму во всех его проявлениях, однако анализ свидетельствует, что количество не «переросло» в должное качество.

В первую очередь следует отметить терминологическую путаницу, созданную в результате неоднозначного применения в УК РФ понятия «террористическая деятельность». Уголовный кодекс РФ не содержит дефиниции, описывающей данное понятие, между тем закон неоднократно использует это словосочетание. Из содержания ст. 2051 УК РФ под террористической деятельностью понимается склонение, вербовка или иное вовлечение лица в совершение хотя бы одного из преступлений, предусмотренных ст. 205, 2052–2055, 206, 208, 211, 220, 221, 277–279, 360 и 361, вооружение или подготовка лица в целях совершения хотя бы одного из указанных преступлений, а равно финансирование терроризма. В ст. 2053 УК РФ противопоставляется совершение преступлений, предусмотренных ст. 2051, 206, 208, 211, 277–279, 360 и 361 террористической деятельности как таковой, поскольку в тексте нормы используется союз «либо». Обращает на себя внимание, что в ст. 2053 и 2054 УК РФ среди преступлений «террористического характера» не упоминается ст. 205 УК РФ, что вызывает недоумение.

Федеральный закон «О противодействии терроризму» определяет террористическую деятельность как: а) организацию, планирование, подготовку, финансирование и реализацию террористического акта; б) подстрекательство к террористическому акту; в) организацию незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации), организованной группы для реализации террористического акта, а равно участие в такой структуре; г) вербовку, вооружение, обучение и использование террористов; д) информационное или иное пособничество в планировании, подготовке или реализации террористического акта; е) пропаганду идей терроризма, распространение материалов или информации, призывающих к осуществлению террористической деятельности либо обосновывающих или оправдывающих необходимость осуществления такой деятельности.

Следует также отметить, что Пленум Верховного Суда РФ к числу преступлений террористической направленности относит деяния, ответственность за совершение которых, предусмотрена ст. 205, 2051, 2052, 2053, 2054, 2055, 206, 208, 211, 220, 221, 277, 278, 279, 360 и 361 УК РФ.

Таким образом, УК РФ, Закон «О противодействии терроризму» и высшая судебная инстанция страны по-разному определяют понятие террористической деятельности, более того, в тексте уголовного закона в указанное понятие в разных нормах вкладывается различное содержание, что свидетельствует о наличии серьезной проблемы технико-юридического порядка, которая будет дестабилизировать судебную и следственную практику. Для кардинального решения проблемы необходимо привести в соответствие положения Федерального закона «О противодействии терроризму» и УК РФ, сформулировав в уголовном законе определение понятия «террористической деятельности» (например, в примечании к ст. 2051), и следовать ему, в том числе применительно к перечню преступлений, образующих эту деятельность.

Создав ст. 2051 УК РФ в ее нынешней редакции, законодатель породил множество проблем. В первую очередь, это связано с необоснованной криминализацией различных видов соучастия в преступлении террористической направленности. Среди самостоятельных форм содействия террористической деятельности ст. 2051 УК РФ называет пособничество в совершении террористического акта (ч. 3 ст. 2051) либо организацию (руководство совершением) любого из преступлений, предусмотренных ст. 205, 2053, ч. 3 и 4 ст. 206, ч. 4 ст. 211 УК РФ, а также организацию финансирования терроризма (ч. 4 ст. 2051 УК РФ). Следует отметить, что выделение в качестве самостоятельных преступлений пособничества и организацию террористического акта, а в ч. 1 ст. 2051 УК РФ, по сути, подстрекательства к террористическому акту и другим преступлениям создает определенную конкуренцию с классическим институтом соучастия в преступлении, а с учетом санкций данной статьи и возможной наказуемости соучастия в описанных преступлениях при квалификации с помощью ст. 33 УК РФ, возникает еще и противоречие принципу справедливости. Так, за пособничество террористическому акту ч. 3 ст. 2051 УК РФ предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до двадцати лет, в то же время в случае квалификации пособничества по ч. 5 ст. 33 и ч. 1 ст. 205 УК РФ может быть назначено менее строгое наказание – от десяти до пятнадцати лет лишения свободы, в случае вменения ч. 5 ст. 33 и ч. 3 ст. 205 УК РФ виновный мог быть осужден к лишению свободы на срок от пятнадцати до двадцати лет с ограничением свободы на срок от одного года до двух лет или пожизненным лишением свободы, т. е. к более строгому наказанию. Наказание же за организацию террористического акта, независимо от того, под какую часть ст. 205 УК РФ подпадают его признаки, предусмотрено ч. 4 ст. 2051 УК РФ в размере от пятнадцати до двадцати лет лишения свободы с ограничением свободы на срок от одного года до двух лет или пожизненным лишением свободы, т. е. оно соответствует наиболее строгому наказанию, предусмотренному ч. 3 ст. 205 УК РФ.

Как отметил Пленум Верховного Суда РФ в п. 171 и 172 постановления «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности», ответственность за пособничество или организацию перечисленных в ч. 3 и 4 ст. 2051 УК РФ преступлений, совершенных в составе организованной группы, наступает по соответствующей статье Особенной части УК РФ и не требует квалификации по ч. 3 или 4 ст. 2051 УК РФ. В данном случае Пленум Верховный Суд РФ исходит из ставшей уже традиционной позиции о том, что все участники организованной группы признаются соисполнителями преступления независимо от выполняемой роли. Однако это еще раз подчеркивает ненужность выделения самостоятельных норм об ответственности за подстрекательство, пособничество или организацию отдельных преступлений террористической направленности.

Вызывает возражение включение в перечень преступлений (ч. 1 ст. 2051 УК РФ) склонение, вербовку или иное вовлечение в совершение которых расценивается как содействие террористической деятельности целого ряда статей без указания на их «сопряженность» с террористическим актом или терроризмом. К примеру, захват заложников (ст. 206 УК РФ), равно как и угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава (ст. 211 УК РФ) могут быть совершены из корыстных и иных побуждений, а соответственно, и подстрекательство к их совершению может быть обусловлено теми же мотивами. Следовательно, никакого отношения к террористической деятельности эти деяния иметь не будут, а поэтому квалификация содеянного в подобных случаях по ч. 1 ст. 2051 УК РФ будет незаконной. В ст. 2054 УК РФ законодатель указал на специальную цель террористического сообщества при совершении преступлений, предусмотренных ст. 2051, 2052, 206, 208, 211, 220, 221, 277–279, 360 и 361 УК РФ, либо иных преступлений – пропаганду, оправдание или поддержку терроризма. Подобный подход, как представляется, необходимо использовать и в ч. 1 ст. 2051 УК РФ. Кроме того, логическое противоречие ч. 1 ст. 2051 УК РФ подчеркивает ч. 4 ст. 211 УК РФ, предусматривающая ответственность за угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава, сопряженный с совершением террористического акта либо иным осуществлением террористической деятельности.

Таким образом, можно предположить, что ст. 2051 УК РФ является искусственной конструкцией, существование которой в УК РФ не представляется социально или технико-юридически обусловленной.

С. Ю. Богомолов,

канд. юрид. наук

(УМВД по Ивановской области)

Противодействие финансированию терроризма: направления совершенствования уголовного законодательства

Отсутствие в современном праве эффективных механизмов и методов противодействия финансированию терроризма порождает резкий всплеск как самого терроризма, так и деяний, сопряженных с ним, ставящих под угрозу не только безопасность конкретного государства, где они совершаются, но и всего мирового сообщества.

В настоящее время противодействие финансированию терроризма – это одна из наиболее актуальных стратегических задач, стоящих как перед Россией, так и перед всем цивилизованным миром.

Это подтверждается следующими факторами: во-первых, потребность активизации борьбы с финансированием терроризма закреплена в руководящих документах страны, определяющих стратегию дальнейшего развития государства и обеспечение безопасности Российской Федерации; во-вторых, изучение современных статистических данных о состоянии преступлений террористической направленности в целом и финансирования терроризма в частности показало существенный их прирост. Это позволяет сделать вывод о том, что эти деяния по своему количественному и качественному уровню принимают угрожающую форму; – в-третьих, в процессе межгосударственного сотрудничества осознана потребность в консолидации усилий в области противодействия терроризму и его финансированию; в-четвертых, учитывая глубокую экономическую составляющую финансирования терроризма, актуализируется вопрос подрыва экономических основ организованной преступности террористической направленности; в-пятых, переход ряда международных террористических организаций на самофинансирование указывает на укрепление их позиций и одновременно выступает фактором, влекущим рост совершаемых ими деяний.

Представленные выше факторы не являются исчерпывающими, однако именно они в большей степени и обусловливают потребность в совершенствовании национальных механизмов уголовно-правового противодействия финансированию террористической деятельности.

Основное значение в переоценке угроз финансирования террористической деятельности принадлежит комплексу общественных отношений, страдающих при совершении исследуемого деяния, рассматриваемых в качестве непосредственного объекта.

Наиболее распространенная точка зрения, существующая в доктрине уголовного права, по содержанию непосредственного объекта исследуемого деяния, свидетельствует о его тождественности с объектом, закрепленным в ст. 205 УК РФ «Террористический акт», в качестве которого называют общественную безопасность, то есть гарантированную государством безопасность общества.

Основным аргументом в данном случае является соотношение террористического акта и содействия террористической деятельности как конечного и подготовительного этапа единого механизма преступной деятельности, направленной на достижение общего преступного результата.

Вторая группа ученых, рассматривая финансирование терроризма в качестве одной из форм содействия террористической деятельности, наравне со склонением, вербовкой и иным вовлечением, полагают, что эти деяния имеют единый непосредственный объект. В частности, по мнению В. В. Ульяновой, его составляют конкретные общественные отношения, являющиеся составным элементом общественной безопасности. Иное определение непосредственного объекта содействия террористической деятельности дает и И. О. Кошевой, указавший в своей работе, что в качестве него целесообразно рассматривать общественную безопасность в узком смысле слова, при этом не обозначая ее границ.

В целом можно констатировать, что в существующих сегодня научных работах, посвященных проблемам противодействия финансированию терроризма, отсутствует общее представление, раскрывающее содержание непосредственного объекта этого деяния.

По этой причине мы считаем необходимым привести авторские доводы и аргументы о необходимости выделения в рамках финансирования терроризма самостоятельного непосредственного объекта, обладающего следующими признаками.

В качестве первого выступает общественная безопасность как охраняемое уголовным законом благо, но не в полном ее объеме, а в направлении противодействия терроризму. Второй – рассмотрение содействия террористической деятельности как самостоятельного направления такой деятельности, способствующего непосредственному совершению террористического акта. Третий – выделение финансирования терроризма в качестве самостоятельной формы содействия террористической деятельности, обладающей таким дополнительным отличительным признаком, как подрыв экономической безопасности.

Финансируя терроризм, виновный в том числе посягает не только на общественную, но и экономическую безопасность. Поэтому встает вопрос о признании общественных отношений, ее обеспечивающих, в качестве дополнительного объекта. Вышеизложенное в целом и определяет необходимость исследования дополнительных объектов ст. 2051 УК РФ.

Вопрос о наличии дополнительных объектов в рамках преступлений террористической направленности является спорным. Например, В. С. Комиссаров и Д. В. Сопов указывают на нецелесообразность их выделения, так как они поглощаются основным, в качестве которого выступают основы общественной безопасности.

Считаем данный подход дискуссионным в рамках ст. 2051 УК РФ «Содействие террористической деятельности», поскольку рассматриваемая норма сконструирована по типу состава с альтернативными действиями и включает в себя следующие самостоятельные формы преступного поведения: склонение, вербовка, иное вовлечение лица в совершение преступлений, вооружение, подготовка лица для совершения преступлений, финансирование терроризма.

В целом, создавая альтернативный состав, законодатель использует унифицированный подход, обосновывая тем самым единство непосредственного объекта всех преступлений, включенных в данную норму, а также схожий уровень их общественной опасности. По нашему мнению, это не так. Финансирование терроризма как по содержанию объекта, так и по характеру и степени общественной опасности качественно отличается от иных деяний, закрепленных в ст. 2051 УК РФ. В поддержку выдвигаемой нами позиции хотелось бы привести следующие аргументы.

Во-первых, основная масса деяний, закрепленных в ст. 2051 УК РФ, посягает на один объект уголовно-правовой охраны, например, вербовка, подготовка к совершению преступления, иное вовлечение. Во-вторых, выделение основного и дополнительного объектов в рамках одного состава преступления является важнейшей практической задачей квалификации деяний, и, с нашей точки зрения, это становится основанием для криминализации самостоятельных форм преступной деятельности.

В рассматриваемом вопросе полностью разделяем мнение А. И. Рарога о том, что практически и теоретически необоснованным является отказ от выделения в рамках непосредственного объекта основного и дополнительного его вида.

В-третьих, наличие дополнительного объекта выводит деяние на принципиально иной, более высокий уровень общественной опасности, что требует для борьбы с ним применения иных, более эффективных инструментов уголовно-правового воздействия. Все эти аргументы, безусловно, должны быть отнесены к финансированию терроризма.

Полагаем, что акцент на наличии дополнительного объекта, в рамках финансирования терроризма, сделан в самой анализируемой норме. На это указывает использование при ее конструировании в примечании 1 к ст. 2051 УК РФ такой специальной экономической терминологии, как «финансовая услуга», выступающая в качестве предмета преступления.

Полученные нами результаты и представленные доводы дают основание для выделения в рамках финансирования терроризма двух разновидностей непосредственного объекта – основного и дополнительного.

На основании вышеизложенного приходим к выводу о том, что финансирование терроризма как форма преступной деятельности, закрепленная в ст. 2051 («Содействие террористической деятельности») УК РФ, по своим качественным характеристикам, а также по характеру и степени общественной опасности существенно отличается от иных форм содействия, что требует дифференциации уголовной ответственности.

Еще одним аргументом в поддержку выдвигаемой нами концепции является самостоятельная криминализация ответственности за финансирование экстремизма в ст. 2823 УК РФ. Полагаем, что именно двухобъектность состава преступления, закрепленного в ней, и стала причиной такого законодательного решения. Поэтому в исследуемой нами области вариант дифференциации может быть проведен путем исключения из ст. 2051 УК РФ такого деяния, как «финансирование терроризма» и создания самостоятельной нормы с закреплением ее в ст. 2057 УК РФ.

Криминализация ст. 2057 УК РФ «Финансирование терроризма» в предлагаемой нами редакции автоматически должна повлечь за собой исключение примечания 1 из ст. 2051 УК РФ «Содействие террористической деятельности».

А. К. Князькина,

канд. юрид. наук,

(Кубанский государственный университет)

knyazkina_a@mail.ru

Международно-правовая криминализация «сопутствующих» террористических преступлений и их имплементация в УК РФ

В настоящее время ряд международных договоров ориентирует национального законодателя на расширение сферы террористических преступлений за счет включения в них посягательств, напрямую не являющихся террористическими, но представляющих значительную опасность и создающих возможность для совершения различных террористических акций.

Так, ст. 5 Конвенции Совета Европы о предупреждении терроризма от 16 мая 2005 г. признано преступным публичное подстрекательство к совершению террористического преступления, т.е. распространение или иное представление какого-либо обращения к общественности в целях побуждения к совершению террористического преступления, когда такое поведение, независимо от того, пропагандирует оно или нет непосредственно террористические преступления, создает опасность совершения одного или нескольких таких преступлений. Согласно ст. 1773 Модельного УК уголовно наказуемыми деяниями являются публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма.

Статья 2052 УК РФ также предусматривает ответственность за публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма. Таким образом, можно говорить о полной имплементации анализируемых положений в УК РФ.

В ст. 6 Конвенции Совета Европы о предупреждении терроризма провозглашается преступность вербовки террористов, что означает привлечение другого лица к совершению или участию в совершении террористических преступлений или к присоединению к какому-либо объединению или группе с целью содействия совершению этим объединением или группой одного или нескольких террористических преступлений.

В ст. 1771 Модельного УК установлена преступность склонения, вербовки или иного вовлечения лица в совершение преступления террористического характера, а также вооружения, обучения лица либо иного содействия в совершении указанного преступления.

В УК РФ также содержится преступление, именуемое содействием террористической деятельности (ст. 2051 УК РФ), понимаемое, в том числе, как склонение, вербовка или иное вовлечение лица в совершение хотя бы одного террористического преступления, что свидетельствует о полном выполнении Россией своих обязательств в рассматриваемом аспекте.

Подготовка террористов, т.е. инструктирование по вопросам изготовления или использования взрывчатых веществ, огнестрельного или иного оружия, или ядовитых или вредных веществ, или по вопросам других конкретных методов или приемов в целях совершения или содействия совершению террористического преступления, когда заведомо известно, что переданные навыки предназначаются для использования в этих целях, запрещена ст. 7 Конвенции Совета Европы о предупреждении терроризма.

Соответствующие преступные деяния учтены российским законодателем: в ч. 4 ст. 2051 УК РФ предусмотрена ответственность за организацию совершения террористических преступлений, что наряду с другими действиями может включать и организацию обучения.

Согласно ст. 9 названной конвенции преступны также соучастие в этих посягательствах, организация или наставление других лиц на их совершение, содействие их совершению в составе группы лиц.

Дополнительный протокол к Конвенции Совета Европы о предупреждении терроризма от 22 октября 2015 г. еще больше расширил перечень «сопутствующих» преступлений за счет криминализации: 1) участия в ассоциации или группе с целью совершения террористических актов (ст. 2); 2) подготовки террористов (ст. 3); 3) пересечения границы в террористических целях (ст. 4); 4) финансирования поездки за границу с целью терроризма (ст. 5); 5) организации или иного содействия выезжающим за границу с целью терроризма (ст. 6).

Участие в ассоциации или группе с целью совершения террористических актов означает участие в деятельности какой-либо ассоциации или группе в целях совершения или содействия совершению одного или нескольких террористических преступлений.

В УК РФ содержатся две статьи, предусматривающие ответственность за данное деяние, – ст. 2054 «Организация террористического сообщества и участие в нем» и ст. 2055 «Организация деятельности террористической организации и участие в деятельности такой организации».

Подготовка террористов понимается как обучение, в том числе получение знаний и практических навыков от другого лица по вопросам изготовления или использования взрывчатых веществ, огнестрельного или иного оружия, ядовитых или вредных веществ или в других конкретных методов или техник, для целей осуществления или содействия совершению террористического преступления.

Преступность прохождения обучения в целях осуществления террористической деятельности, что предполагает ответственность лица, получающего соответствующие знания, умения и навыки, установлена в ст. 2053 УК РФ.

Пересечение границы в террористических целях представляет собой пересечение границы государства, которое не является для лица государством его гражданства или места жительства, и осуществляется в целях совершения, содействия или участия в террористическом преступлении или предоставлении или получении террористической подготовки.

Финансирование пересечения границы с целью терроризма означает предоставление или сбор любыми методами, прямо или косвенно, денежных средств для осуществления пересечения границы в террористических целях (как это определено в ст. 4 Протокола) с заведомым осознанием того, что эти средства полностью или частично предназначены именно для финансирования пересечения границы в террористических целях.

Организация или иное содействие выезжающим за границу с целью терроризма – это любые организации или иное содействие любому лицу в пересечении границы в террористических целях (как это определено в ст. 4 Протокола) с заведомым осознанием того, что такие организация или иное содействие осуществляются именно в террористических целях.

В УК РФ отсутствуют нормы, устанавливающие ответственность за деяния, связанные с миграцией в террористических целях. В то же время это не свидетельствует о пренебрежении Россией своими международными обязательствами. Поскольку РФ не является участницей Дополнительного протокола, его положения формально не являются обязательными для РФ, и нет жесткой необходимости включать соответствующие положения в действующее законодательство.

В заключение можно отметить, что на международном уровне предусмотрен обширный арсенал нормативных средств борьбы с различными проявлениями терроризма и преступлениями, носящими «вспомогательный» характер. В то же время ни одно международно-правовое средство борьбы с тем или иным преступлением не будет эффективным, пока на законодательном уровне конкретного государства не будут приняты специальные уголовно-правовые нормы, имплементирующие положения соответствующих международных актов в национальное законодательство.

Ю. В. Трунцевский,

д-р юрид. наук, профессор

(Институт законодательства и сравнительного правоведения

при Правительстве Российской Федерации)

trunzev@yandex.ru

Вынужденное пособничество террористической организации как обстоятельство, исключающее преступность деяния

Финансирование терроризма является преступлением международного характера. Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма была принята резолюцией 54/109 Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1999 г. Федеральным законом от 26 июля 2017 г. № 183-ФЗ была ратифицирована Конвенция Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности и о финансировании терроризма, заключенная в г. Варшаве 16 мая 2005 г.

Вплоть до дополнения УК РФ ст. 2051 «Содействие террористической деятельности», ответственность пособника в совершении террористического акта следовала за ответственностью исполнителя данного преступления и квалифицировалась по той же части ст. 205 «Террористический акт», но со ссылкой на ч. 5 ст. 33 УК РФ. Это позволяло «учесть фактические характер и степень общественной опасности пособнической деятельности во взаимосвязи с конкретной разновидностью террористического акта».

В настоящее время все перечисленные в ст. 2051 УК РФ действия представляют собой разновидности соучастия в различных преступлениях террористического характера, либо в обеспечении организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации), созданных или создаваемых для совершения хотя бы одного из указанных преступлений.

Финансирование терроризма представляет одну из форм содействия террористической деятельности, отдельный (специальный) вид (разновидность) пособничества.

Уплата выкупа, чтобы спасти жизнь похищенного человека, есть не что иное, как финансирование терроризма, деятельность, запрещенная для государств-членов ООН, Резолюцией Совета безопасности ООН № 1904, (17 декабря 2009 г.). Выплату террористической организации за выкуп заложника нельзя признать состоянием крайней необходимости (согласно ст. 39 УК РФ), как опасность не устранимую иными средствами, так как государственные органы среди комплекса мер по противодействию терроризму используют различные меры борьбы с данным злом, контртеррористические операции.

В США, например, несмотря на правовой запрет в финансировании терроризма, руководство страны разрешает семьям захваченных в заложники за рубежом американцев выплачивать выкуп за их освобождение.

Второй случай такого пособничества (финансирования терроризма) – это оказание финансовой помощи террористической организации в качестве попытки вернуть родственника с территории другого государства, где он является членом этой террористической организации.

Так, за передачу денежных средств и иную материальную помощь участнику вооруженных формирований, как содействие террористической деятельности путем финансирования, российскими правоохранительными органами 1 февраля 2017 г. был привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 2051 УК РФ Шамиль Нурмагомедов, который, пытаясь вернуть из ИГ (запрещенная в России террористическая организация) своего брата – Марата, находящегося в Сирии, перевел ему деньги и купил два авиабилета, предназначенные на выезд брата из Сирии.

Таким образом, и выкуп заложников у террористов и освобождение близких из террористической организации в рассматриваемых случаях – это вынужденные действия лиц, являющихся родственниками заложника (члена преступной организации). То есть вред финансирования терроризма, как и в случае с обстоятельствами, исключающими преступность деяния «причиняется при особых обстоятельствах, имеет вынужденный характер».

Следует отметить, что признак вынужденности свойственен обстоятельствам, исключающим преступность деяния, предусмотренным главой 8 УК РФ, и, прежде всего это касается крайней необходимости, когда вынужденность носит объективный характер. С точки зрения уголовно-правовой квалификации рассматриваемых деяний, они не подпадают под ст. 39 УК РФ – так как отсутствует непреодолимость последствий, и выбор средств у лиц, оказывающих финансовое содействие, есть и всегда остается. Родственник, человек близкий по отношению к тому, кто находится в «неволе», не может, исходя из особых чувств и переживаний к последнему, в полной мере адекватно воспринимать государственные усилия (подчас очень слабые) по его освобождению, не способен принимать рациональные решения, и руководствуется эмоциями и чувствами глубокого сострадания к своему близкому, стремясь освободить его от длительных страданий способами, кажущимися для родственника наиболее приемлемыми. В нашем случае «вынужденного пособничества в форме финансирования террористической организации» (далее — вынужденное пособничество) вынужденность связана с осознанием лица, осуществляющего такое финансирование, объективной реальности как совокупности обстоятельств, которые характеризуют: 1) реальную угрозу их близкому со стороны террористов; 2) действенность финансирования как наиболее эффективного и быстрого способа возвратить потерпевшего; 3) отсутствие ближайшей перспективы возвращения потерпевшего при пассивном поведении других лиц, его родственников или правоохранительных органов; 4) обостренное чувство справедливости на фоне призывов общества и государства побороть терроризм как явление любыми средствами в его стране.

Вынужденное пособничество в финансировании терроризма следует отнести к самостоятельному виду обстоятельств, исключающих преступность деяния, предусмотренных главой 8 УК РФ.

Что касается признака правомерности таких обстоятельств, исключающих преступность деяния, то это положение возможно признать путем дополнения главы 8 УК РФ нормой, содержащей новое обстоятельство – вынужденное пособничество (например, ст. 391 УК РФ), как обстоятельство схожее с крайней необходимостью, сопряженное с опасностью, непосредственно угрожающей правам других лиц, но при существовании возможности выбора иных средств, которые, по мнению пособника, а также в силу их объективной оценки, признаются лицом негодными в силу высокой степени неопределенности достижения необходимого результата.

Превышением пределов вынужденного пособничества можно признать такое содействие террористической деятельности путем финансирования, которое явно не соответствовало первоначальной цели подобных действий – соразмерности размера выкупа или соответствия размера уплаченных средств расходам на освобождение (выход) лица из террористической организации.

Аргументом в пользу того, что вынужденное пособничество относится к институту обстоятельств, исключающих преступность деяния, а не к основанию освобождения от уголовной ответственности, свидетельствует тот факт, что такие основания связаны с постпреступными действиями виновного, будь то ст. 75 УК РФ, либо примечания к ст.ст. 205, 2051, 2053, 2054, 2055, 206 и др.

Обстоятельства вынужденного пособничества представляют собой совокупность условий, при которых поведение человека, направленное на достижение позитивной цели – финансовое содействие освобождению заложника или родственника – члена террористической организации, вынужденно причиняет вред, объективно являющийся последствиями преступления, предусмотренного ст. 2051 УК РФ, который признается социально целесообразным (допустимым) или общественно приемлемым, а подобные вынужденные действия, направленные на достижение социально полезной цели, не являются преступлением, с учетом соблюдения условий их правомерности.

И. М. Пшеничнов,

(Нижегородская академия МВД РФ (НА МВД РФ))

nataliailya@yandex.ru

Летальный наем: террористы бросают вызов не только национальной безопасности, но еще и общественной нравственности

В современном мире нет такого государства, чьи граждане с полной долей уверенности могли бы утверждать, что они не ощущают на себе опасность стать жертвой террористического акта. Безусловно, найдутся отдельные личности, которые скажут, что эта угроза слишком «раздута» и скорее всего их не коснется. И если с первым утверждением мы вполне аргументировано можем не согласиться, то отрицать второе просто не представляется возможным. Поскольку в действительности, сравнив количество пострадавших с общим числом населения планеты, то их соотношение даже близко не составит один к ста. Но тем не менее они есть, и как правило, террористы не оставляют таким людям второго шанса «переосмыслить свое нигилистическое отношение» к уже давно существующей угрозе. Более того, круг потерпевших не ограничивается лишь теми, кто непосредственно был затронут этими ужасными событиями. Каждое подобное явление вызывает громкий отклик у широкой публики, сильные социальные волнения (от элементарного страха за себя и своих близких до различного рода митингов и протестов).

И даже осветив и без того всем известную актуальность обозначенного вопроса, мы затронули лишь одну грань проблемы, по сути нами была увидена только верхушка «айсберга» и разве что о небольшая его часть, скрывающаяся «под водой». Сейчас же стоит больше сконцентрироваться на общественном сознании, но не на той его стороне, которая опасается за свою физическую целостность, а на той, что в итоге становится на другой стороне «баррикад». Речь пойдет о лицах, физически или морально содействующих террористическим группировкам, при этом, неважно самостоятельно ли они избрали данный путь или им же им помогли с выбором «нужного» решения.

Попробуем представить вполне реальную ситуацию: в социуме появляется отчаявшийся субъект, разочаровавшийся во всем внешнем мире, движимый в основном обидой, ненавистью или какими-либо иными низменными побуждениями. При этом, также как и любой нормальный человек, он желает лучшего будущего для себя и своей семьи, ради которого ему не будут чужды такие принципы, как «цель оправдывает средства». В глазах террористов подобные лица становятся возможностью, которую нельзя упускать. Различного рода уговорами и обещаниями они убеждают тех присоединиться к ним и со временем еще больше извращают сознание, «промывают мозги» своей экстремистской идеологией и ложной религией, окончательно искажают психику и рассудок, после чего человек уже не в состоянии вернуться в нормальное общество. Так «рождаются» смертники, и именно здесь берут свое начало одни из самых трагичных событий нашей истории.

Вспомним хотя бы не столь давнее бесчеловечное событие, произошедшее вечером 14 июля 2016 года во время празднования Дня взятия Бастилии в Ницце, когда выходец из Туниса Мохамед Булель въехал на грузовике на городскую набережную, где собрались сотни людей, не подозревающих, что над их жизнью и здоровьем нависла страшная угроза. Наезд на толпу был осуществлен на скорости 60–70 км/ч, террористу удалось проехать около двух километров. В результате этого теракта погибли 84 человека, в том числе одна россиянка. Более 300 людей получили тяжелые ранения. Сразу после произошедшего вскрылись весьма примечательные факты: «за пару дней до кровавой трагедии семья террориста получила 100 тысяч евро».

С абсолютной точностью утверждать о факте найма, конечно же, невозможно, но и полностью отрицать подобное было бы неправильно. Однако если это действительно является правдой, то мы можем судить о невероятно опасном уровне развития аморальной и безнравственной деградации, детерминируемой подобными явлениями и действиями лиц в них участвующих, поскольку последние перешли даже к таким крайностям, как «летальный наем».

Мы говорим об общественно опасном феномене, сущность которого заключается в совершении преступления, террористического акта или иных насильственных действий по воле заказчика, в ходе которого исполнитель должен лишиться жизни в счет материального вознаграждения или иного рода личной выгоды для близких ему людей. При этом в данном контексте не исключаются случаи, когда смертник по не зависящим от него обстоятельствами или же по собственному желанию остался в живых.

В то же время, кроме того, что семьи этих нанятых самоубийц получают либо могут рассчитывать на определенную (порой немалую) награду за содеянное своим родственником, так они еще и, как подчеркивает В. П. Журавель, «со стороны соседей, старейшин пользуются особым уважением и почетом».

Настолько низкие, аморальные и абсолютно бесчеловечные поступки, идущие в разрез с нашей природой, вызывают у людей такой положительный отклик?!! Подобное свидетельствует о том, что объектом посягательства становится еще и общественная нравственность, поскольку подобные явления настолько пагубно влияют на социальное сознание, что в отдельных случаях происходит замена истинных ценностей ложными, недопустимое становится приемлемым и даже тем, к чему можно и стоит стремиться.

Но тогда, когда кажется, что «дальше уже некуда» и вроде бы достигнут предел человеческого порока, на мировой арене всплывают факты участия несовершеннолетних в этом «апогее нравственной деградации». Так, «в 2013 году 14-летний террорист Омран Аднан Каддур в эфире сирийского телевидения сообщил о подробностях своего участия в преступлениях, о том, как он был завербован и присоединился к боевикам, потому что ему обещали платить деньги».

В то же время, если говорить об этом как о проявлении бесчеловечности, то какой тогда терминологией можно обозначить факты вербовки «малолетних-смертников». К сожалению, и такие события также имеют место быть в современном мире: «В 2013 году в Афганистане в полицейский участок пришел сдаться сирота по имени Neaz, рассказавший, что в восьмилетнем возрасте боевики Талибана переманили его на свою сторону, пообещав горсть монет. Те задаривали его конфетами и в итоге принесли жилет смертника, заполненный пулями и гранатами. А затем они предложили ему монеты и попросили взорвать себя на контрольно-пропускном пункте. Мальчик спросил, что он будет делать с деньгами, если взорвет себя. Но те продолжали поощрять его, говоря, что если он сделает это, то попадет в рай».

Все вышесказанное свидетельствует, как отмечает М. П. Клейменов, о том, что «современное общество начинает развиваться по вектору уменьшения нравственного потенциала и, как следствие, роста преступности, увеличения ее общественной опасности».

Таким образом, можно судить о том, что «незаконный наем» уже достаточно глубоко пустил свои корни в действующую военно-политическую обстановку в мире и в особенности в деятельность террористов, в которой он фактически стал являться одним из основных элементов, способствующих наиболее эффективному достижению поставленных целей и задач. В связи, с чем все вышесказанное оправдывает необходимость проведения комплексных теоретико-прикладных исследований в данной сфере, направленных на изучение сущности и особенностей этого феномена, с целью последующей разработки перспективных предложений по совершенствованию механизма противодействия всевозможным его проявлениям. Поскольку наем уже сейчас распространился практически на все общественно опасные деяния предусмотренные уголовным законодательством, в качестве самого оптимального способа для осуществления преступной деятельности.

А. В. Серебренникова,

д-р юрид. наук, доцент

(МГУ им. М. В. Ломоносова)

serebranna@hotmail.com

М. В. Лебедев,

аспирант

(МГУ им. М. В. Ломоносова)

3g4g@mail.ru

Захват заложника в системе Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации и Уголовного кодекса Федеративной Республики Германии

Задачи уголовно-правового обеспечения защиты свободы, создания безопасных условий каждому для свободного передвижения, выбора места нахождения приобрели в современной России и Германии особую актуальность.

Транснациональный характер преступлений против свободы личности обусловливает взаимодействие международного и внутреннего уголовного законодательства в части охраны этого основного права человека. В Уголовном кодексе Российской Федерации в качестве общего положения заявлено, что нормы Кодекса основываются на общепризнанных принципах и нормах международного права (ч. 2 ст. 10). Это же положение содержится в УК Германии 1871 г. (в редакции опубликования от 13.11.1998 г.)

При наличии в уголовном законодательстве Российской Федерации и Германии ответственности за преступления против свободы личности, существует определенная специфика как в системе законодательного изложения данной группы преступлений (соответственно гл. 17 УК РФ и раздел 18 УК Германии), так и в самих нормах.

Несмотря на то что дополнительным объектом захвата заложника (ст. 206 УК РФ) является личная свобода, рассматриваемый состав преступления расположен в гл. 24 УК РФ, так как имеет основным объектом общественную безопасность. Это объясняется тем, что критерием систематизации Особенной части УК РФ 1996 г. является родовой объект – общественная безопасность.

В УК РСФСР 1960 г.норма о захвате заложника находилась в главе «Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности», однако впоследствии российский законодатель отнес данное деяние к преступлениям против общественной безопасности, разместив его в соответствующей главе «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка».

Иная ситуация сложилась в уголовном законодательстве Германии: захват заложника (§ 239 b) всегда располагался в разделе 18 «Преступные деяния против личной свободы», которые являются преступными посягательствами против личности. УК ФРГ не знает единой системы норм о преступных посягательствах, направленных против личной свободы, в чем и состоит его отличие от УК РФ.

К первой группе преступных посягательств против личной свободы, содержащихся в разделе 18, относятся те преступные деяния, в которых уголовно-правовой защите подлежит только свобода личности или это правовое благо защищается в преимущественном порядке. К ним можно, прежде всего, отнести похищение человека (§ 234), похищение несовершеннолетних (§ 235), незаконное лишение свободы (§239), принуждение (§ 240) и взятие под подозрение по политическим мотивам (§ 241). Охраняемым данными нормами правовым благом является свобода принятия решения и волевой деятельности потерпевшего.

Типичным составом рассматриваемого раздела Особенной части УК ФРГ является § 239, устанавливающий уголовную ответственность за незаконное лишение свободы. Эта норма была частично изменена 6 Законом о реформе уголовного права от 26.01.1998 г. Охраняемое § 239 правовое благо представляет собой потенциальную личную свободу передвижения человека. Свобода осуществления воли при этом заключается в возможности человека покидать место своего пребывания и возвращаться туда. Потерпевшим от данного деяния может быть любой человек, который может передвигаться естественным образом, либо при помощи предназначенных для этого технических средств, например, костылей или инвалидной коляски или используя чужую помощь. Решающим для квалификации действий обвиняемого по данной норме является то, что потерпевший против своей воли перемещается в то место, где он не желает находиться. Абзац 2 § 239 в новой редакции предусматривает наказуемость покушения.

Вторую группу преступных деяний, предусмотренных разделом 18 Особенной части УК ФРГ, образуют составы похищения, торговли детьми и захвата заложников, к которым относятся похищение человека (§ 234); насильственный угон людей за пределы страны (§ 234а); похищение несовершеннолетних (§ 235); торговля детьми (§ 236); захват заложников (§ 239b). Составы похищения женщины с ее согласия (§ 236) и похищения женщины против ее воли (§ 237) были исключены из УК 6 Законом о реформе уголовного права из-за того, что длительное время они не применялись судебной практикой и поэтому стали ненужными.

В УК ФРГ специфически сформулирован и состав захвата заложников (§ 239b). Он перекликается с составом похищения человека с целью вымогательства (§ 239а), который сформулирован следующим образом:

1) Кто похищает человека или завладевает им, чтобы с целью вымогательства (§ 253) использовать заботу жертвы о своем имуществе или третьего лица об имуществе жертвы, или кто использует в целях вымогательства положение другого человека, созданное им в результате подобного деяния, наказывается лишением свободы на срок не менее пяти лет.

2) В менее тяжких случаях наказанием является лишение свободы на срок не менее одного года.

3) Если исполнитель, по крайней мере, легкомысленно причиняет жертве смерть, то наказанием является пожизненное лишение свободы или лишение свободы на срок не менее десяти лет.

4) Суд может смягчить наказание на основании § 49, абз. 1, если исполнитель, отказавшись от желаемого вознаграждения, отпускает жертву в ее семью. Если этот результат наступает без участия исполнителя, то является достаточным его настойчивого усилия для достижения этого результата.

В отличие от отечественного УК, в УК Германии состав захвата заложников сформулирован иначе:

1) Кто похищает человека или завладевает им, чтобы угрозой смерти или причинения жертве тяжкого телесного повреждения (§ 226) или при помощи лишения свободы жертвы продолжительностью более одной недели вынудить третье лицо к совершению действия, допущению действия или бездействию, или тот, кто использует для подобного принуждения положение другого человека, созданное им путем подобного деяния, наказывается лишением свободы на срок не менее пяти лет.

2) § 239, абз. 2-4 действует соответственно.

Таким образом, с объективной стороны эти два состава заключаются в похищении любым способом другого человека или завладении им. Однако, цель вымогательства (§ 253) при захвате заложников должна отсутствовать. При квалификации действий виновного по норме § 239b должны присутствовать признаки похищения лица или завладения им, «чтобы угрозой смерти или причинением заложнику тяжкого вреда здоровью (§ 226) или при помощи лишения свободы заложника более одной недели вынудить третье лицо к совершению действия, допущению действия или бездействию, или если виновный использует для подобного принуждения положение другого человека, созданное им путем подобного деяния». В этом состоит отличие рассмотренных нами норм, устанавливающих уголовную ответственность за захват заложника уголовном законодательстве Российской Федерации и Германии.

Определив место норм о захвате заложника в Уголовных кодексах Российской Федерации и Германии, и кратко проанализировав объект уголовно-правовой защиты рассматриваемых норм, возникает закономерный вопрос, прав ли был российский законодатель, переместив норму из главы «Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности», в главу «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка»? Ответ является положительным. Захват заложника по УК РФ является преступлением против общественной безопасности и должен быть расположен в соответствующей главе Особенной части УК РФ, как это и закреплено в действующем российском законодательстве.

П.Н. Кобец,

д-р юрид. наук, профессор

(Всероссийский научно-исследовательский

институт МВД России)

pkobets37@rambler.ru

Совершенствование антитеррористического законодательства — важнейший аспект обеспечения общественной безопасности в сфере авиационного транспорта

Обеспечение общественной безопасности в сфере авиационного транспорта не только правоохранительное, но и важное социально-экономическое и политическое значение, потому что оно оказывает позитивное влияние на упрочение авторитета воздушного транспорта на внутренних и международных авиалиниях. Аэропорты представляют из себя важнейшие стратегические объекты, связывающие воедино автомобильные, железнодорожные воздушные магистрали. Они формируют транснациональные узлы, пропускающие через себя немалые массы авиапассажиров. Аэропорты стали воздушными воротами не только отдельных городов, но и целых регионов и государств.

Аэропорты особо привлекательны для террористов, потому что, совершенные в них или самолетах террористические акты производят особенные эффекты на сознание жертв. Авиапассажиры осознают, что кроме того, что они ограничены в передвижении, от совершенного террористического акта может погибнуть любой из них, если не все. У современных террористов действия и цели, во многом имеют сходство с захватчиками. Совершая теракт, они пытаются любым способом локализовать передвижение людей. После совершения терактов, многие авиапассажиры отказываются от поездок.

Исследование правового регулирования воздушного терроризма показало, что оно регламентируется двумя уровнями – международным и национальным законодательствами. Международный уровень представлен нормативно-правовыми актами, принятыми ООН. Это Конвенции 1963, 1970 и 1971 гг. Данные конвенции определяют толкование основных понятий данной области правового регулирования, – права и обязанности договаривающихся государств, членов экипажа воздушного судна, – юрисдикцию договаривающихся государств. Но многие сложные аспекты не были разрешены. Очень важно отметить и такое обстоятельство, что перечисленные Конвенции не могут быть применены к воздушным судам, занятым на военной, таможенной и полицейской службах. Это означает, что, если данные суда будут захвачены или угнаны террористами, возникнут проблемы в области правового регулирования данных инцидентов. А такая техника становится востребованной у современных террористических организаций. Упомянутые конвенции не содержат четких рекомендаций относительно применения мер воздействия в отношении лиц, совершивших преступления. Они регламентируют только вопросы заключения и удержания под стражей преступника.

Исследование показало, что сегодня разработаны многочисленные способы противодействия рассматриваемому виду международного терроризма, от разведывательных мероприятий до подписания многочисленных конвенций, излагающих правила безопасности. Однако до сих пор не существует универсальный международный документ, посвященный предотвращению воздушных террористических актов. Нет универсального документа, который бы регламентировал правила применения вооруженной силы на борту авиалайнера, в целях защиты пассажиров и экипажа от террористической угрозы. Эти процессы требуют тщательной регламентации, они должны быть единообразными для всех стран. Поэтому крайне важно обратить внимание современных исследователей на совершенствование международного законодательства, в частности основополагающих конвенций, предусматривающих меры воздействия и за нарушения безопасности полетов.

Очень важно упомянуть том, что многие авторы, рассматривая международное и национальное законодательство разных стран, регламентирующее понятие «терроризм» и «террористический акт, приходят к выводу, что современное понятие «террористический акт» является размытым и некодифицированным, что усложняет возможность привлечения к ответственности за данные преступления и с этим трудно не согласиться.

Резюмируя итоги обзора проблемы противодействия преступности террористического характера на объектах воздушного транспорта, необходимо обратить внимание на то, что большинство стран мира озабочены проблемой терроризма и стремятся к ее разрешению. Между тем, необходимо отметить, что ежегодно растет число вопросов противодействия терроризму в сфере авиации. И они выражаются в недостаточно совершенной борьбе с воздушным терроризмом, в первую очередь к отсутствию четкой правовой базы противодействия рассматриваемому феномену.

Существующие конвенции и методы борьбы с воздушным терроризмом малоэффективны. Потому, что не существует единого международного документа устанавливающего стандарты борьбы с террористическими угрозами. Данная проблема может быть рассмотрена в двух аспектах. Во-первых, в рамках правового регулирования борьбы с воздушным терроризмом, следует отметить, что нет единых стандартов, это позволяет странам разрабатывать собственное законодательство по борьбе с терроризмом. Законы в этой области порой сильно отличаются друг от друга, это мешает активному международному противодействию терроризма. Во-вторых, отсутствует единый нормативно-правовой акт регламентирующий деятельность по предотвращению террористических угроз.

Важнейшей уголовно-правовой основой борьбы с терроризмом в Российской Федерации, является Уголовный кодекс Российской Федерации (далее УК РФ), однако в статье 205 УК РФ «Террористический акт», не закреплены в качестве квалифицирующих обстоятельств совершения террористического акта на транспорте, ограничившись лишь основным составом преступления.

Рассматривая друге объекты, представляющие повышенную общественную опасность, мы видим, что, например, уголовная ответственность за совершение террористического акта, при посягательствах на объекты использования атомной энергии, предусмотрена пунктом «а» части 3 статьи 205 УК РФ. Таким образом законодательство акцентирует особое внимание на опасность такой противоправной деятельности и возможные разрушительные последствия. При этом сложно понять отказ законодателей о включении в пункт «а» части 3 статьи 205 УК РФ положения о совершении террористического акта, связанного с посягательством на объекты транспорта и транспортной инфраструктуры. Несмотря на то, что на таких объектах происходит большое скопление людей, эти объекты более уязвимы для террористических атак, а при разрушении или уничтожении таких объектов, наступают весьма тяжкие последствия.

Террористские акты, совершенные на объектах транспорта должны рассматриваться, как квалифицированный состав, а террористы за совершение совершившие подобные деяния, обязаны нести повышенную ответственность.

Многие отечественные исследователи говорят о неадекватной уголовной политике относительно актов криминального вторжения в сферу технологий, которые обладают высоким разрушительным потенциалом, к которым можно отнести и транспортную инфраструктуру и автор с ними солидарен.

Сегодня дискуссии по этим проблемам не утихают, а наоборот приобретают серьезный масштаб. Но, как правило, научные идеи противодействия терроризму на воздушном транспорте находят сове воплощение в правоприменительной практике в рамках усиления контроля и разработки организационных мер борьбы с террористическими угрозами.

Уголовно-правовые меры, направленные на борьбу с воздушным терроризмом, не совершенствуются. В этой связи, в целях совершенствования уголовно-правового противодействия терроризму на объектах транспорта и транспортной инфраструктуры, следует решить проблему, связанную с привлечением к повышенной уголовной ответственности за террористический акт, сопряженный с посягательством на объект транспортной инфраструктуры, посредством внесения указанного положения в пункт «а» части 3 статьи 205 УК РФ.

Если согласно ч. 2 ст. 1 УК РФ общепризнанные принципы и нормы международного права являются неотъемлемым источником национального уголовного права, то нормы о терроризме, предусмотренные в международных нормативно-правовых актах, должны быть текстуально отражены в УК РФ. Причем с учетом значимости этих норм, важности охраняемых ими объектов, а также опасности преступлений, предусмотренных ими, возможно назрела необходимость объединения их в отдельную главу УК РФ.

Совершенствование нормативных основ борьбы с терроризмом в большинстве современных государств актуализирует важность правового регулирования обеспечения общественной безопасности на воздушном транспорте.

В.Н. Смыслова,

(Московский государственный гуманитарно-экономический

университет (МГГЭУ))

veramysh@mail.ru

Понятие «социальная группа» в преступлениях экстремистской направленности: краткий обзор проблем дефинирования и толкования

Разнообразие форм проявления экстремизма в России вызывает острую необходимость уяснения предпосылок формирования правового механизма противодействия данным противоправным явлениям, и становится одним из важнейших вопросов современной уголовной политики, приобретая особую актуальность в условиях радикализации и роста протестной активности населения.

Наряду с проблемой отсутствия универсальной точки зрения толкования исходного понятия «экстремизм», широкое освещение в многочисленных работах российских ученых нашел отражение вопрос об отсутствии единства подходов в дефинировании и толковании категории «социальная группа» на примере правовых норм, предусматривающих уголовную ответственность за совершение преступлений экстремистской направленности.

Критические суждения о недопустимости использования в уголовном законодательстве нечетко определенных понятий, в том числе в качестве значимых признаков состава преступлений экстремистской направленности, приведены в работах А. Н. Батанова, А. Г. Кибальник, А. А. Можеговой, А. В. Ростокинского, Е. А. Редькиной и других.

Анализ научной литературы позволил выявить основные проблемные вопросы, связанные с дефинированием и толкованием понятия «социальная группа» в уголовном праве в конструкции составов преступлений экстремистской направленности.

Во-первых, это — отсутствие легального понятия «социальная группа», в том числе в УК РФ. Кроме того, употребление в диспозиции ст. ст. 105, 213, 280, 282 УК неопределенного местоимения «какая-либо» (относительно социальной группы) лишь усугубляет проблему толкования данной дефиниции.

Тем не менее, целесообразность введения в уголовный закон легального определения социальной группы поддерживается далеко не всеми авторами. Достаточно распространенной является точка зрения о том, что наличие излишнего количества оценочных определений в тексте закона может привести к его «загромождению». Позиция иного характера заключается в необходимости исключения исследуемого признака из УК РФ или невозможности его воспроизводства в уголовном праве в универсальном виде, с привнесением в уголовный закон более унифицированного мотива — «социальная вражда или ненависть». В научной литературе встречается мнение об отказе от детального толкования понятия «социальная группа» во избежание случаев выхода экспертов за пределы их компетенции в ходе производства судебных экспертиз по делам о преступлениях экстремистской направленности.

Во-вторых, в отечественной судебной практике имеет место широкое толкование понятия «социальная группа», принадлежность к которой определяется как на основании наличия любого социального (или асоциального) признака, так и при отсутствии такового. Вследствие чего возникает вопрос о возможности (невозможности) отнесения к социальной группе представителей так называемых асоциальных групп населения (членов фашистских организаций и преступных группировок, сексуальных меньшинств, наркозависимых лиц и пр.), а также таких категорий, как инвалиды и лица, имеющие физические и (или) психические недостатки, все чаще подвергающиеся преступным посягательствам.

Уголовное законодательство ряда зарубежных стран к числу охраняемых законом групп относит национальные, этнические, расовые, религиозные группы, а также представителей ЛГБТ-сообществ, заключенных, мигрантов, наркоманов и пр.. Тем не менее, мы поддерживаем позицию большинства отечественных ученых, придерживающихся точки зрения о нецелесообразности отнесения к социальной группе представителей групп, определяемых на основе асоциального признака.

В-третьих, в правоприменительной практике часто происходит отождествление понятия «социальная группа» с понятием групп, выделенных на основании какого-либо прямо указанного в уголовном законе дискриминационного признака, выражающегося в автоматическом добавлении мотива «ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы».

В-четвертых, в научной литературе встречаются противоположные мнения об отнесении к числу членов социальной группы представителей различных профессий, в том числе представителей правоохранительных органов. Ряд авторов полагает, что признаки принадлежности к какой-либо профессии не охватываются понятием социальной группы, другие находят их существенными социально значимыми признаками, предлагая признавать в уголовно-правовом смысле те социальные группы, как части населения, которые нуждаются в повышенных гарантиях и более строгой правовой защите, устанавливаемой лишь на федеральном уровне.

Так, А. В. Ростокинский к социальной группе относит «совокупность граждан, иностранных граждан и лиц без гражданства, права и свободы которых нуждаются в особой защите в соответствии с федеральным законом и международными договорами Российской Федерации, а также лиц, пользующихся льготами в соответствии с федеральным законом», и предлагает дополнить УК РФ статьей 2091 «Травля групп населения», где в качестве характерных признаков социальной группы называет половые, расовые, национальные, языковые, религиозные признаки, а также происхождение и социальное происхождение. Исключая из понятия социальной группы указание на ненависть и вражду по социальным признакам, автор тем самым акцентирует наше внимание на том, что фактически любая группа лиц, включая социальные общности и коллективы, может выступать объектом вражды и ненависти, равно как и любое нарушающее общественный порядок и покой граждан деяние может вызывать усиление межэтнических, межнациональных противоречий, способствовать возникновению и усилению межгрупповой вражды и ненависти, переходящих в криминальные конфликты.

В предложенном А. В. Петряниным определении указаны признаки социальной группы — расовая, религиозная, политическая и идеологическая принадлежность, однако, по-нашему мнению, упущены общепринятые в социологии признаки социальной группы - относительная устойчивость людей, наличие общих интересов и целей, общее участие в некоторой деятельности, что делает их отличными от представителей общностей.

Таким образом, в результате краткого анализа предлагаемых путей законодательного разрешения возникшей правовой неопределенности в дефинировании и толковании понятия «социальная группа» в конструкции составов преступлений экстремистской направленности, нами выявлены следующие, иногда полярные, позиции:

1. Необходимость легализации понятия «социальная группа» в УК РФ.

2. Отнесение к представителям социальных групп населения лиц, нуждающихся в особой правовой защите и повышенных гарантиях в соответствии с федеральным законом.

3. Невозможность отнесения к представителям социальных групп асоциальных лиц, а также лиц, осуществляющих противозаконную деятельность.

4. Целесообразность введения в УК РФ статьи 2091 «Травля групп населения», где в качестве характерных отличительных признаков социальной группы называются половые, расовые, национальные, языковые, религиозные признаки, а также происхождение и социальное происхождение.

5. Введение в УК РФ единого мотива «социальная вражда или ненависть».

6. Исключение из УК РФ п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ и соответствующих квалифицирующих признаков в статьях Особенной части УК РФ наряду с исключением статей 280, 282, 2821, 2822 как избыточных помимо уже существующих запретов в уголовном законе.

И. А. Бурмистров,

канд. юрид. наук, доцент

(Российский государственный социальный университет, РГСУ)

bia962@yandex.ru

Сепаратизм как форма проявления терроризма и экстремизма, их взаимосвязь и взаимозависимость

Одной из важнейших практических и теоретических проблем в сегодняшней реальной действительности является проблема гражданского общества. Без становления и развития этого субъекта общественно-политических и социально политических процессов невозможно рассчитывать на вывод страны из кризиса и на скорейшее возрождение России.

Сепаратизм, терроризм и экстремизм — это одна из глобальных проблем всего мирового сообщества, а их совокупное проявление представляется как одна из больших угроз региональной безопасности.

Поэтому парадигма указанной проблемы заключается в том, что сепаратизм является определенным политическим течением и, напротив, экстремизм и терроризм – это способы достижения политических целей, которые весьма широко используют как сепаратисты, так и представители других политических течений. Другими словами, если сепаратизм является содержанием определенных политических мыслей, идей, то экстремизм и терроризм – это формы их реализации. Значимость этого вопроса еще и в том, что подмена понятий (или их смешение) не только позволяет провозглашать какую-либо политическую партию или религиозную группу террористической со всеми вытекающими последствиями, но и завуалировать военную агрессию против суверенного государства идеалами борьбы с международным терроризмом.

В тоже время, отсутствие ясной и понятной градации исследуемых явлений:

• качественно понижает эффективность антитеррористической борьбы;

• вызывает определенные трудности в разработке целей этой борьбы;

• отрицательно влияет на определении масштабов необходимого привлечения сил и средств, что увеличивает несоразмерность ответных действий на выступления террористов.

Все это и приводит к дальнейшему распространению терроризма на планете.

Шанхайская конвенция гласит, что сепаратизм представляет собой деяние, направленное на нарушение территориальной целостности государства, в том числе выделения от него части территории или дезинтеграцию государства, совершаемое насильственным путем.

В многонациональных государствах сепаратизм проявляется в стремлении каких либо образований к отделению и созданию политически, экономически самостоятельных и социально обособленных государств.

Безусловно, сепаратизм не отвечает интересам общества, страны, так как нарушает ее государственность, сложившиеся многосторонние политические, экономические, социальные и другие связи. Таким образом, сепаратизм – это выход из существующей системы или ее разрушение с целью оформления государственности для отдельной этнокультурной общности.

Что касается экстремизма, то само явление и группировки, осуществляющие экстремистскую деятельность, прежде всего, стремятся изменить или уничтожить прежнюю идентичность в государстве – личностную, общественную, государственную, религиозную таким образом, чтобы ее новая форма не воспринималась как продолжение предыдущей. Определяющим свойством современного экстремизма, объясняющим его активную политическую и социальную востребованность, а также способность проникать в массы и управлять массовым сознанием, заключается в том, что он использует доступные и простые механизмы (схемы) для решения сложных проблем. И за этой внешней простотой скрывается стремление подменить существующие мораль, законы, сложившуюся систему отношений в обществе.

Одновременно, политическая активность и интеллектуальный потенциал этих людей делают экстремистскую деятельность наиболее опасными для современного общества. Формулировки сепаратизма и экстремизма в современной политической науке достаточно многообразны, но суть их от этого не меняется.

Таким образом, экстремизм – это какое-либо деяние, направленное на:

• насильственный захват власти или насильственное удержание власти;

• насильственное изменение конституционного строя государства;

• насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них.

Терроризм представляет собой один из способов реализации политических целей сепаратистскими и экстремистскими группировками (организациями). В настоящее время этот способ получил широкое распространение и представляет серьезную угрозу для всего миропорядка. В политологической науке существует более 100 определений терроризма.

В рамках данной статьи авторы предлагают следующую трактовку терроризма и этим ограничиться. Поэтому, терроризм — есть способ достижения политических целей в мирное время с использованием методов вооруженной агрессии, а также любые действия, связанные с причинением смерти либо разной тяжести вреда здоровью населения, материального ущерба, когда цели такого акта по своему характеру и содержанию направлены на то, чтобы запугать население, заставить органы государственной власти либо выполнять или воздержаться от выполнения каких-либо действий.

Проблемы сепаратизма существуют и в Российской Федерации, особенно обострившихся в конце прошлого столетия. Тем не менее, тема сепаратизма остается крайне важной и для исследователей и для практикующих политиков по следующим причинам:

• экономические и иные диспропорции в развитии регионов России сохраняются и в любой момент могут дать импульс для протестной активности, в том числе сепаратистского характера, многонациональный состав населения Российской Федерации продолжает продуцировать этнические конфликты…

• процессы глобализации разрушают изоляцию между этнически близкими жителями анклавов (как коренных народов, так и между диаспорами выходцами из ближнего, а иногда и дальнего зарубежья).

Таким образом, проблема сепаратизма всегда должна быть под контролем федерального центра. Профилактическая работа его погашения должна проводиться на основании выработки государственной стратегии гармонизации межнациональных, межэтнических отношений, совершенствования федеративных отношений между субъектами Российской Федерации и центром, а также между самими субъектами.

С. М. Кочои,

д-р юрид. наук, профессор

(Университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА))

Sam.kochoi@bk.ru

О качестве уголовного закона(на примере ст. 361 УК РФ)

В момент вступления УК РФ в силу (1 января 1997 г.) статья 205 предусматривала ответственность за терроризм. В 2006 г. она получила иную редакцию и название – «Террористический акт», а в 2016 г. УК РФ был дополнен новой статьей – 361 «Акт международного терроризма».

Преступления, предусмотренными обеими статьями, Федеральным законом «О противодействии терроризму» (ст. 24) включены в перечень преступлений, организация, подготовка и совершение которых являются основанием для признания организации террористической. Однако данный Федеральный закон (ст. 3), раскрывая такие понятия, как «терроризм», «террористическая деятельность» и «террористический акт», ни слова не говорит об акте международного терроризма (так, как он определен в ст. 361 УК РФ). Данное обстоятельство дает основание для вывода о несогласованности соответствующих норм профильного Федерального закона и УК РФ.

Дальнейший анализ содержания статьи 361 УК РФ показывает, что она содержит ряд положений, которые не только существенным образом отличают ее от статьи 205 УК РФ, но также ставят под сомнение отнесение предусмотренного ею преступления в целом к преступлениям против мира и безопасности человечества.

Для объективной стороны преступлений, предусмотренных статьями 205 и 361 УК РФ, общими являются лишь формы деяния: совершение взрыва, поджога или иных действий, а также угроза их совершения. Во всем остальном они отличаются. Так, различной является характер опасности, которую представляют вышеперечисленные действия: в случае с актом международного терроризма они подвергают опасности жизнь, здоровье, свободу или неприкосновенность граждан РФ, а в случае с террористическим актом — создают опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий. Стало быть, совершение взрыва, поджога или иных действий, подвергающих опасности причинения ущерба (любого) имуществу граждан РФ, нельзя квалифицировать по ст. 361 УК РФ. Кроме того, для признания преступления актом международного терроризма не имеет значения, устрашают эти действия население или нет, тогда как для террористического акта устрашение населения имеет такое же решающее значение, что и опасность, которую они создают.

Взрыв, поджог или иные действия должны не только подвергать опасности жизнь, здоровье, свободу или неприкосновенность граждан РФ, но и, согласно ст. 361 УК РФ, быть направленными против интересов РФ. Поскольку потерпевшими от данного преступления закон признают только граждан РФ, то ссылка на направленность указанных действий против интересов РФ, как мне представляется, лишена практического смысла. Другое дело закрепление в тексте статьи 361 УК РФ «целей» (хотя на самом деле, речь в ней идет об одной цели) совершения взрыва, поджога или иных действий — «нарушение мирного сосуществования государств и народов». Именно она – цель – и делает, по замыслу авторов статьи, предусмотренное ею посягательство преступлением против мира и безопасности человечества. Однако, давайте посмотрим, так ли это на самом деле?

Во-первых, сомнительно считать преступление против граждан России, пусть даже совершенное за ее пределами, преступлением, «нарушающим мирное сосуществование государств» (например, когда такое преступление совершает гражданин РФ). Еще более сомнительно считать его преступлением, «нарушающим мирное сосуществование народов», хотя бы потому, что нет такого правового понятия – «мирное сосуществование народов».

Сам термин «мирное сосуществование» понимается как «тип отношений между государствами с различным общественным строем, который предполагает: отказ от войны как средства решения спорных вопросов между государствами, разрешение их путем переговоров; равноправие, взаимопонимание и доверие между государствами, учет интересов друг друга; невмешательство во внутренние дела, признание за каждым народом права свободно избирать свой социально-экономический и политический строй; строгое уважение суверенитета и территориальной целостности всех стран; развитие экономического и культурного сотрудничества на основе равенства и взаимной выгоды».

То есть, никакой концепции или принципа «мирного сосуществования народов» не существует. В международной практике концепция мирного сосуществования, разработанная, кстати, впервые в СССР, понимается как принцип в отношениях именно между государствами с различными политическими и социально-экономическими системами. Об этом свидетельствуют и многочисленные международные документы, в том числе заключенные с участием СССР, в которых этот принцип закреплен.

Таким образом, ни цели совершаемых действий, ни их направленность против интересов РФ (так, как они сформулированы в ст. 361 УК РФ), не являются теми признаками, которые позволяют считать рассматриваемое преступление посягательством на мир и безопасность человечества.

В таком случае возникает вопрос: может, таким признаком является территория иностранного государства, указанная в ст. 316 УК РФ? Думается, что нет. Факт совершения преступления за пределами России не может быть основанием для признания его актом международного терроризма. Кроме того, разве фактически акт международного терроризма не может быть совершен на территории РФ?

Наконец, нельзя считать таким признаком и потерпевшего, которым закон признает только граждан РФ. Почему им не может быть, например, лицо без гражданства, которое постоянно проживает на территории РФ, не совсем понятно. Ограничение круга потерпевших по признаку гражданства, полагаю, носит дискриминационный характер, и, к тому же, противоречит международно-правовым нормам.

Таким образом, из-за низкого качества закона, которым в 2016 году УК РФ был дополнен статьей 361, данная норма вряд ли сможет сыграть возложенную на нее роль необходимого (и крайне важного!) инструмента в борьбе против международного терроризма. Представляется, что это – результат отсутствия полноценного участия научного и экспертного сообщества в процессе разработки и обсуждения проекта рассматриваемого закона. Вот почему статья 361 УК РФ нуждается в кардинальном изменении.

Ивор Я.,

профессор, JUDr., DrSc.

(Факультет права Паневропейской высшей школы в Братиславе)

jaroslav.ivor@paneurouni.com

Вашко А.,

преподаватель, JUDr.

(Академия Полицейского Корпуса в Братиславе,

факультет права Паневропейской высшей школы в Братиславе)

adrian.vasko@gmail.com

Антитеррористические меры в уголовном праве Словацкой Республики

Терроризм как таковой можно рассматривать как специфический метод борьбы, использующий насилие как средство воздействия и манипуляции. Речь идет об определенной форме психологический войны, направленной на:

• устрашение общества, изменение общественных взглядов и поведения;

• поиск поддержки в обществе и приток новых сторонников и членов;

• перемены в политической, экономической, социальной и иных областях.

Что касается безопасности в Европейском Союзе в целом и в государствах, в него входящих, то после террористических атак в конце ХХ – начале XXI века эта тема пробрела особое значение. Терроризм стал одним из основных политических вызовов безопасности международного сообщества, с которыми оно вынуждено бороться.

В Европейском Союзе было разработано множество политических и правовых документов, в которых принципиальным образом отражается его отношение к терроризму. Что касается правовых документов, то в основных документах Евросоюза терроризма, в сущности, касаются положения статьи 43 Договора о Европейском Союзе, статьи 75 Договора о функционировании Европейского Союза, а также пункта 1 статьи 83 Договора о функционировании Европейского Союза, на основании которого террористическое преступление относится к так называемым европейским преступлениям, при которых могут устанавливаться минимальные правила, относящиеся к определению уголовных правонарушений и санкций. Из прочих правовых документов Евросоюза самым значительным инструментом борьбы с терроризмом можно считать Рамочное решение Совета ЕС 2002/475/ПВД о борьбе с терроризмом.

В словацкое право понятие террористического преступления было введено в 2002 году, и соответствующий правовой акт вступил в действие 1 сентября 2002 г. Закон № 421/2002 Свода законов (далее – Св. зак.) внес изменения и дополнения в Уголовный Кодекс Словацкой Республики, принятый еще в 1961 году, добавив к понятию террора, прописанному в § 93, понятие терроризма (§ 94 УК). Кроме того, в Уголовный Кодекс также было включено определение террористической группы (§ 89 ч. 28). В новой редакции Уголовного Кодекса (закон № 300/2005) были дополнены пункты о террористическом преступлении в § 313 и § 314, пункты об основании, организации и поддержке террористической группы в § 297, а также положения § 419 о терроризме и некоторых формах участия в терроризме.

Рарог А.И. Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции

Рарог А.И. Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции

Сборник содержит материалы XV Международной научно-практической конференции, прошедшей на базе Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), в которой приняли участие представители органов государственной власти, ученые и практические работники Российской Федерации, стран ближнего и дальнего зарубежья.<br /> Материалы конференции затрагивают проблемы уголовной политики, Общей и Особенной частей российского, международного и зарубежного уголовного права.

Внимание! Авторские права на книгу "Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции" ( Рарог А.И. ) охраняются законодательством!