Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции

Рарог А.И.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 05.02.2018 ISBN: 9785998805882 Язык: Объем текста: 816 стр. Формат: epub

Оглавление

I. Российский уголовный закон: состояние и перспективы

II уголовно-правовые риски экономической деятельности

III. Актуальные проблемы правоприменительной деятельности по уголовным делам

IV. Современные вызовы общественной безопасности: уголовно-правовой аспект

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

I. Российский уголовный закон: состояние и перспективы

И.А. Клепицкий,

д-р юрид. наук, профессор

(Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА))

oupi@ya.ru

Уголовная политика: тенденция к гуманизации?

Внесенный 31 октября 2017 г. в Думу законопроект (про уголовный проступок) представляет собою пример претворения в жизнь абстрактного лозунга, сопряженного с серьезными изменениями закона без учета их вероятных последствий.

Для начала нужно разобраться с содержанием лозунга. Изучение многочисленных изменений уголовного закона приводит к выводу о реанимации старой советской идеи: декриминализация малозначительных деяний с усилением борьбы с наиболее опасными посягательствами (терроризмом, экстремизмом, оборотом наркотиков, преступлениями педофилов и т.п.). В основе этого лозунга лежит коммунистическое учение об отмирании государства и права по мере построения коммунизма.

Приводит ли подобная политика в условиях общества, основанного на индивидуализме и частном праве, к гуманизации и либерализации? Полагаю, она приводит к анархии. Уголовный закон призван защищать права и свободы человека, санкции за посягательства на эти права должны быть справедливыми и соразмерными, адекватные тем целям, которым они призваны служить. Никаких причин для отмирания государства и права в таком обществе нет, напротив, правопорядок является необходимым условием выживания человека.

Речь идет не только о наказаниях, но и об иных мерах уголовно-правового характера. В качестве первой волны подобной мнимой «гуманизации» можно вспомнить часть 2 ст. 443 УПК, которая изначально запрещала применение принудительных мер медицинского характера к лицам, совершившим «деяния небольшой тяжести». При этом к категории преступлений небольшой тяжести у нас отнесены насильственные преступления, довольно серьезные, напр., причинение легкого вреда здоровью, в том числе сопряженного с расстройством здоровья на срок до 21 дня. В конкретной ситуации эта норма была воспринята как крайне нелиберальная и негуманная потерпевшей, соседкой невменяемого агрессора по даче, дачу ей пришлось продать.

Ситуация усугубилась с очередным «гуманным» Федеральным законом от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ, которым к числу преступлений небольшой тяжести было отнесено и причинение вреда здоровью средней тяжести. Положение было исправлено только Федеральным законом от 3 февраля 2014 г. № 4-ФЗ, разрешившим применять принудительные меры к лицам, совершившим деяния любой тяжести.

Тот же «гуманный» закон от 7 декабря 2011 г. запретил назначать лишение свободы за преступления небольшой тяжести, в том числе и насильственные (причинение смерти по неосторожности, побои, незаконное лишение свободы). Чемпион мира по боевому самбо в 2011 г. ударил в скулу студента, который упал, ударился головой об асфальт и умер. Типичная ситуация, «падение с высоты своего роста», в практике есть шаблон квалификации подобных деяний как причинения смерти по неосторожности. В 2012 г. судья осуждает спортсмена по ч. 1 ст. 109, при этом назначив ему максимально возможное наказание в виде двух лет ограничения свободы. Неясно, как суд учел смягчающие обстоятельства (деятельное раскаяние, малолетние дети). Тем не менее, общественность возмущена столь мягким приговором, подозревает коррупцию, страдает авторитет прокуратуры и судебной власти. Реальная проблема при этом в чрезмерно «гуманном» законе. В декабре прошлого года на спортсмена напали трое неизвестных, ранили его из травматического пистолета и избили, анархия умножается.

Подобных примеров много. Вспомним прошлогодние новеллы, связанные с декриминализацией побоев. Общественность однобоко связала эту проблему с телесными наказаниями детей. Вместе с тем, еще совсем недавно проблемы такой не было, разумное и умеренное наказание ребенка родителями не рассматривалось в качестве преступления, оно рассматривалось в качестве правомерного осуществления родителем своего права (и обязанности) по воспитанию ребенка. И по сей день никому, напр., не придет в голову, вменять маме, не пустившей ребенка гулять, незаконное лишение его свободы.

Проблема была создана искусственно в связи с инициированной из-за рубежа кампанией борьбы «с насилием в семье», была организована развращающая и разрушающая семью система доносительства на своих родителей. Правоохранительным органам было предписано вмешиваться в семейные дела безо всякого уважения к семье и частной жизни. Такое вторжение государства в семью – признак вовсе не либерального, а тоталитарного режима. Что было дальше – аудитория знает. В итоге декриминализованы побои, причем речь идет не только о телесных наказаниях детей, но и, напр., о ситуации, когда группа подростков избивает старушку, неосторожно сделавшую им замечание не в самой вежливой форме.

Возник трудно решаемый вопрос о возможности необходимой обороны от побоев. Ведь почти всякое нападение начинается с побоев, дождавшись причинения вреда здоровью, затруднительно будет обороняться. Опять же, непонятна ситуация в случае, когда обороняющийся сбивает с ног нападавшего, в результате падения наступает смерть или причиняется вред здоровью. Если обороняться от побоев можно, причинение вреда по неосторожности охватывается рамками необходимой обороны. Но если можно обороняться от побоев – почему нельзя обороняться от мелкого хищения и мелкого хулиганства.

Была уничтожена система частного обвинения по делам о побоях. При этом побои бывают, как правило, взаимными, в том числе, напр., и в семье, и на боксерском ринге.

Другой пример мнимой «гуманизации» связан с насыщением уголовного закона не вызванными необходимостью фикциями. К числу таких фикций можно отнести «принудительные работы», не названные лишением свободы; «иные меры уголовно-правового характера» не названные наказаниями; «уголовный проступок» как правовое понятие, направленное на гуманизацию. Ложь в принципе вредна, в том числе и законодательная, правильно ее избегать по мере возможности.

Режим отбывания принудительных работ мало отличается от режима в колонии-поселении, отчасти он даже более строг (к примеру, не предусмотрена возможность проживания с семьей за пределами исправительного центра). Вместе с тем, законодатель вводит читателя закона (в том числе и судью) в заблуждение, утверждая, что принудительные работы лишением свободы не являются. Последствием этого может стать необоснованное применение столь сурового наказания.

«Иные меры уголовно-правового характера» в виде судебного штрафа и предложенных в проекте исправительных и обязательных работ являются на самом деле наказаниями. Причем наказания эти применяют и планируют применять к лицам, не виновным в совершении преступления, без вступившего в силу обвинительного приговора суда. Умозрительное снижение максимума карательной санкции не даст ощутимого эффекта, т.к. суды назначают наказания как правило ближе к ее минимуму (там, где он определен), а не к максимуму. В итоге ради имитации «гуманизации» разрушаются основные начала уголовного права и процесса: принцип презумпции невиновности (ст. 49 Конституции РФ); запрет двойной ответственности (ч. 2 ст. 6 УК РФ). Признание вины вновь становится «царицей доказательств». И нет гарантии, что завтра «расстреляние» не назовут «иной мерой уголовно-правового характера, не являющейся смертной казнью», а может быть и «мерой профилактики заразных болезней».

Наряду с тенденцией к мнимой гуманизации, можно отметить и другое направление уголовной политики, не менее тревожное – это допущение понимания наказаний и иных санкций в качестве ординарных средств пополнения бюджета. Начало этой тенденции в уголовном законе положили штрафы, налагаемые на родителей несовершеннолетних преступников, продолжили ее кратные штрафы за взяточничество и новые нормы об освобождении от уголовной ответственности, где мы видим своеобразную тенденцию к «национализации взяток». Подчас наша уголовная политика напоминает деятельность римских диктаторов, которые для пополнения казны объявляли людей врагами народа и казнили их с конфискацией имущества. СССР болезненно пережил подобную политику в 30-е годы, когда на места спускались планы по «раскулачке» и по «врагам народа» для обеспечения рабочей силой строек, рудников и приисков.

Законодатель, тем не менее, ввел судебные штрафы, и нет гарантии, что судьям не будут спущены планы по их применению. Вероятно, будет статистика по назначению штрафов, прогресс разных судов в данном направлении будет сравниваться, председатели судов получат рекомендации более эффективно их применять. Председатели, в свою очередь, будут доводить их до судей на «пятиминутках». В итоге судья окажется в крайне сложной в нравственном плане ситуации. Торговля индульгенциями, на первый взгляд выгодная, в свое время развратила католическую церковь, что повлекло для нее печальные последствия. В итоге 1567 г. папа Пий V вынужден был ее запретить. Полагаю, этот опыт, как и опыт борьбы с «врагами народа», необходимо учесть. Уголовный закон и практика его применения должны воспитывать народ, а не развращать его.

Нужно учитывать, что правовые нормы складываются и шлифуются веками. Инновации в праве вредны и опасны. Люди могут приспособиться к плохим законам, но не могут приспособиться к законодательным бурям. Нестабильность норм права сама по себе является негативной характеристикой правовой системы.

А.В. Петрянин,

д-р юрид. наук, доцент

(Нижегородская академия МВД России)

petryanin@mail.ru

Полярность современной уголовной политики

Центральным звеном нашего исследования является изучение современного состояния уголовной политики и как следствие определение направлений дальнейшей ее реализации. В этой связи считаем необходимым подчеркнуть, что используемая нами дефиниция «политика» является собирательным понятием и определяется как искусство управления государством. Поэтому уголовная политика — это тоже искусство в борьбе с преступностью, поскольку она, исходя из сложившихся условий, влияющих на переоценку общественной опасности ряда деяний, обосновывает применение новой стратегии и тактики противодействия им, тем самым направляя законотворческую и судебную практику в нужное русло.

Актуальность и необходимость определения ее направлений, отчасти крайних, подтверждается наличием огромного количества дефиниций, определяющих ее содержание, с учетом особых основополагающих идей.

Полярность современной уголовной политики определяется рядом причин.

Во-первых, при принятии еще в 1996 году Уголовного кодекса РФ, объективно не могли быть учтены политические и экономические изменения и направления развития государства, реализуемые сегодня.

Во-вторых, появление новых, ранее не известных угроз для наиболее значимых ценностей, требует незамедлительной реакции со стороны законодателя для их нейтрализации.

В-третьих, уход от применения унифицированных подходов, повлек за собой точечное реагирование на изменения криминальной обстановки в государстве.

В-четвертых, отсутствие общепризнанной концепции современной уголовной политики Российской Федерации не представляет возможности поддерживать единый курс в ее реализации.

Вышеизложенное находит свое подтверждение в действующей редакции Уголовного кодекса РФ, причем как в Общей, так и Особенной его частях.

Приведем несколько таких полярных, отчасти противоречащих и наиболее показательных друг другу подходов.

Не можем мы обойти стороной учет состояния опьянения субъекта, совершившего преступление. Сегодня, Уголовный кодекс РФ содержит три самостоятельных законодательных решения.

Первый закреплен в ст. 23 УК РФ еще в 1996 году. Анализ ее положений дает нам основание прийти к выводу о том, что лицо, совершившее преступление в состоянии опьянения, вызванным употреблением алкоголя, наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, новых потенциально опасных психоактивных веществ либо других одурманивающих веществ, подлежит уголовной ответственности на общих основаниях (выделено мной – А.П.). Буквально толкуя рассматриваемую норму (а именно такой интерпретационный прием является основным, так как раскрывает смысл, вложенный в нее законодателем), мы приходим к выводу, что такое состояние не может учитываться ни как смягчающее, ни как отягчающее обстоятельство. При этом нужное акцентировать внимание еще и на том, что такое нормотворческое решение отражено в главе 4 УК РФ, посвященной характеристике лиц, подлежащих уголовной ответственности, именно поэтому они должны выступать в качестве базовых, то есть основополагающих.

Однако это не так. В рамках Общей части предложен еще один вариант учета состояния опьянения. Ознаменован он был принятием Федерального закона от 21.10.2013 г. № 270-ФЗ «О внесении изменения в статью 63 Уголовного кодекса Российской Федерации». Этим нормативным актом ст. 63 УК РФ была дополнена частью 11, в рамках которой предусмотрена возможность (выделено мной – А.П.) учета состояния опьянения как отягчающего обстоятельства. Причем обязательными условиями выступает не только сам факт нахождения виновного в таком состоянии, но также характер и степени общественной опасности преступления, обстоятельства его совершения и характеристики личности виновного.

Свою интерпретацию, рассматриваемое состояние получило в ст. 267 УК РФ «Нарушение правил дорожного движения или эксплуатации транспортных средств» еще в 2009 году. Федеральный закон от 13.02.2009 г. № 20-ФЗ «О внесении изменения в статью 264 Уголовного кодекса Российской Федерации» в императивном порядке отнес состояние опьянения к отягчающему (выделено мной – А.П.) в рамках рассматриваемой статьи УК РФ.

Тройственность применяемых сегодня подходов к учету состояния опьянения свидетельствует с одной стороны о полярности, а с другой – неопределенности мнения законодателя. Эта неопределенность ставит под удар такую основополагающую идею уголовного права как «равенство», закрепленную в ст. 4 УК РФ.

Новацией в области развития современной уголовной политики являются положения, устанавливающие полярные основания освобождения от уголовной ответственности за совершение налоговых преступлений.

Федеральным законом от 07.12.2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» были определены обязательные условия, соблюдение которых представляло правоприменителю возможность принять решение об освобождении виновного лица за совершение налоговых преступлений (ч. 1 ст. 761 УК РФ). К ним отнесены: совершение преступления, предусмотренного статьями 198 – 1991 УК РФ, впервые, возмещение в полном объеме ущерба причиненного бюджетной системе Российской Федерации.

Однако, обратившись к примечаниям к ст. 198 и 199 УК РФ, редакция которых датирована 2009 годом, мы обнаруживаем принципиально иные критерии освобождения от уголовной ответственности: полная уплата суммы недоимки, пени и штраф, определяемый Налоговым кодексом РФ.

Этимологическое и экономическое содержание условий, отраженных в ст. 761 УК РФ и ст.ст. 198-1991 УК РФ, не дают нам оснований признавать их тождественными, а это вынуждает ставить вопрос о том, какую статью Уголовного кодекса РФ необходимо применять при освобождении от уголовной ответственности за налоговые преступления по причине глубокой коллизионности и полярности изложенных в Уголовном кодексе РФ подходов.

Понимая вышеотмеченную проблему, Пленум Верховного Суда РФ взял на себя ответственность и в п. 14 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27.06.2013 г. № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности», предложил включить в такую юридико-техническую категорию, как «возмещение ущерба бюджетной системе РФ», недоимку, пени и штраф. Предложенный прием, конечно же, снял выявленную коллизию в правоприменительной деятельности, однако не снял полярность в законодательной интерпретации.

Нельзя не затронуть направления уголовной политики в области охраны половой неприкосновенности малолетних.

Внимание научной общественности хотелось бы привлечь к примечанию ст. 131 УК РФ. Его новаторство заключается в квалификации развратных действий, совершенных в отношении лиц, не достигших двенадцатилетнего возраста.

В частности, законодатель предлагает квалифицировать их не по ст. 135 УК РФ, а по п. «б» ч. 4 ст. 131 УК РФ или п. «б» ч. 4 ст. 131 УК РФ.

Противоречивость данного подхода с одной стороны и сверхрепрессивность с другой определяются следующими аргументами.

Во-первых, развратные действия, охватываемые ст. 135 УК РФ, исключают какой-либо физический контакт между виновным и жертвой. Конструктивные же признаки ст. 131 и 132 УК РФ выделяют наличие такого контакта в качестве обязательного. Предлагаемый законодателем прием уже идет в противоречие с положениями, закрепленными в частях первых ст.ст. 131 и 132 УК РФ.

Во-вторых, требуется разъяснение законодателя, в каких случаях развратные действия, совершенные в отношении лица, не достигшего двенадцати лет, подпадают под признаки ст. 131 УК РФ, а когда ст. 132 УК РФ.

В-третьих, возникает вопрос об обоснованности такой репрессивности. В частности, виновный, совершающий развратное действие в виде демонстрации потерпевшему порно-фотографии, совершает преступление, закрепленное в п. «б» ч. 4 ст. 131 УК РФ или п. «б» ч. 4 ст. 131 УК РФ, и может понести наказание до двадцати лет лишения свободы, то есть суровее, чем за умышленное убийство по ч. 1 ст. 105 УК РФ, или соизмеримое с квалифицированной его разновидностью (ч. 2 ст. 105 УК РФ – также наказывается лишением свободы до двадцати лет).

Все вышеизложенное ставит вопрос о целесообразности такой полярности в направлениях современной уголовной политики.

Нами приведены лишь единичные примеры, которые не исчерпывают выявленную проблему, требующие, по нашему мнению, более рационального разрешения.

Г.Ю. Лесников,

д-р юрид. наук, профессор

(НИИ ФСИН России)

lesnikov07@gmail.com

Уголовная политика России: уроки истории и современность

Столетие события мирового масштаба – Октябрьского переворота для одной части общества и Великой Октябрьской революции для другой, стало своеобразным итогом векового развития российского государства. Так или иначе, в октябре 1917 г. насильственным путем был прерван естественный исторический ход развития Российского государства. Переход к диктатуре в этот период не просто отражался на уголовной политике, но и опирался на нее: всеохватывающие и жестокие уголовно-правовые запреты, ослабленная судебная власть, гиперболизация значения сыска и государственного обвинения, отправление «правосудия» карательными органами – все это использовалось в качестве далеко не второстепенных рычагов смены власти.

Преступность, в условиях всеобщего хаоса и неопределенности, отсутствия необходимого контроля и противодействия приняла самые крайние формы. Необходимость активной борьбы с этими криминальными проявлениями потребовали стратегически определиться с содержанием комплекса мер противодействия со стороны государственных органов. Уже в начале 20-х гг. в юридической литературе появились попытки определить основные научные категории теории уголовной политики – ее предмет, метод, цели, задачи и т. д. Соответственно духу времени первостепенное внимание в этот период уделялось научному обоснованию классовой направленности практической уголовной политики.

Автор первой в СССР работы по уголовной политике Н.И. Скрыпник определял предмет данной политики как «совокупность мер и действий, при помощи которых класс, держащий власть в государстве, проводит свою власть, обеспечивает ее сохранность». Научно-методической базой изучения преступности являлись статистические учреждения. Отделы моральной статистики были созданы в 1918 г. в ЦСУ РСФСР, а в 1923 г. в ЦСН СССР – в них была сосредоточена так называемая моральная статистика. В этот период различными ведомствами и учреждениями в крупных городах страны также создавались кабинеты по изучению преступности и преступника.

В целях координации комплексных криминологических исследований в марте 1925 г. при Народном комиссариате внутренних дел РСФСР был образован Государственный институт по изучению преступности и преступника. По существу он стал первым в стране центром изучения преступности. В составе института действовали четыре секции: социально-экономическая, пенитенциарная, биопсихологическая и криминалистическая.

К концу 20-х гг. складывались и первые научные представления о принципах советской уголовной политики. Специальное внимание этой проблеме уделил А.Н. Трайнин. Подчеркивая приоритеты превенции в борьбе с преступностью, он полагал, что «лучшей уголовной политикой была и остается политика социальная. Вместе с тем по мере усиления диктатуры в государстве реальные исследования преступности стали сворачиваться.

В 1931 г. Государственный институт по изучению преступности и преступника по идеологическим соображениям был реорганизован в Институт уголовной и исправительно-трудовой политики и начал функционировать при Прокуратуре СССР, Верховном суде СССР и Народном комиссариате юстиции РСФСР. В ЦСУ был закрыт отдел моральной статистики. В 30-е годы официальная позиция в отношении существования преступности в СССР объяснялась достаточно просто: пережитками прошлого в сознании людей и капиталистическим окружением. Поэтому изучение каких-либо иных факторов было объявлено ненужным и вредным. Многие сотрудники института, занимающиеся изучением преступности, в этот период были репрессированы. На долгие годы (с 1930 по конец 50-х гг.) криминологические исследования были по существу преданы забвению.

В конечном итоге, такая ситуация способствовала активизации уголовно-политических исследований с соответствующей идеологической окраской.

Примерно в это же время секция уголовной политики Института советского строительства и права Коммунистической академии начала подготовку серии работ, посвященных проблемам советской и зарубежной уголовной политики. В предисловии к одному из первых в данной области исследований отмечалось: «Борьба за революционную законность в условиях, когда мы вступили в период социализма и поставили задачу окончательной ликвидации классов и построения бесклассового социалистического общества, требует глубокого изучения и преподавания в вузах вопросов уголовной политики пролетарского государства на основе марксистко-ленинской методологии».

В 50-е гг. даже сам термин «уголовная политика», интегрирующий в единое целое относительно самостоятельные направления борьбы с преступностью, практически уже не упоминался в советской юридической литературе. В 1956 г. в Большой Советской Энциклопедии отмечалось, что «социалистическая теория уголовного права не знает уголовной политики как особой научной дисциплины». С конца 30-х до конца 70-х гг. проблемы уголовной политики практически не разрабатывались. Уголовно-правовая наука занималась комментированием действующего законодательства и судебных решений, простой констатацией фактов и уже не претендовала на разработку теоретических основ советского законодательства и карательной практики. В этих условиях стали активно развиваться отраслевые дисциплины криминального цикла. Однако, как верно отмечал П.С. Дагель, «науки уголовного права, процесса и т. д. имеют свои уголовно-политические аспекты, но ни одна из них, ни все они вместе не охватывают всей проблематики уголовной политики. Только наука уголовной политики может охватить всю систему государственных и общественных мер борьбы с преступностью как единый комплекс и тем самым решить проблему единства уголовной политики, ее координированности, плановости и эффективности».

В своих оценках мы по-прежнему устремлены в прошлое. Будущее, пока еще интересует нас в контексте возможности воспроизводства отдельных эпизодов «светлого и радостного советского прошлого». Все чаще, разрабатывая стратегические вопросы противодействия преступности мы продолжаем апеллировать к советскому опыту. К сожалению, недавнее прошлое и современное настоящее, так и не позволили объективно оценить и осудить это репрессивное прошлое. Даже короткий период «оттепели» в 60-е годы в совокупности с всеобщей либерализацией и открытостью в 90-е не смогли создать стойкие барьеры на пути к воспроизводству отдельных элементов репрессивного прошлого. Об этом свидетельствуют попытки возвеличить и обелить историческую роль Сталина, уравновесив эту роль «колоссальными советскими достижениями» такой своеобразный широкомасштабный «стокгольмский синдром» в российском исполнении. Хотя со стороны «вождя всех времен и народов» наблюдалась какая-то патологическая, временами переходящая все мыслимые и немыслимые границы, ненависть к собственному народу. По мнению Ю.М. Антоняна, он «создавал и провоцировал взрывоопасные, конфликтные ситуации либо просто выдумывал их и «изобретал» всевозможные заговоры и многочисленных врагов, чтобы потом бешено реагировать на них, с наслаждением физически уничтожая «виновных». Последних было очень много, причем в их роли могли выступать целые народы или отдельные социальные группы. Ради этого строились интриги против других стран и совершались нападения на них под демагогический трезвон псевдозащиты интересов собственного народа». Уголовная репрессия во всех ее проявлениях в этот период существования российского, а впоследствии советского государства стала составной частью и инструментом всевозможных политических, экономических и научно-технических завоеваний.

Сейчас в эпоху построения постиндустриального общества, стремительного развития информационных технологий, их внедрения в различные отрасли науки репрессивность уголовного, уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства российского государства продолжает оставаться необоснованно высокой, что требует кардинально иного подхода в формировании стратегии и тактики противодействия преступности, учитывающего прежде всего достижения смежных наук.

Г.В. Антонов-Романовский,

канд. юрид. наук, доцент

(помощник депутата Государственной Думы РФ);

Д.К. Чирков,

канд. юрид. наук, доцент

(Высшая школа бизнеса, менеджмента и права Российского государственного университета туризма и сервиса (РГУТиС)),

dk8888@mail.ru

Уголовная политика и уголовная ответственность в период правления советской власти

Что есть уголовная политика для власти. Уголовная политика является средством обеспечения государственной властью сбалансированности в применении уголовного наказания, что означает ослабление угроз национальной безопасности, исходящих от преступности, и одновременно минимизацию вреда, наносимого обществу переизбытком применения уголовных наказаний. Уголовная политика — это субъективное видение властью возможности использовать наказание в целях решения политических, экономических, социальных и иных важных для нее проблем и ее отношение к ущербу, наносимому применением уголовных наказаний. Грубо говоря, власть взвешивает, каким-либо ущербом от уголовных наказаний может пренебречь.

Можно говорить о разбалансированной уголовной политике, воплощаемой в жизнь властью, или даже о ее отсутствии при сравнении с моделями уголовной политики, которые по мысли их конструкторов объективно более современны. Для власти то, что она делает, представляется совершенным. Уголовная политика для нее не самоцель. Если этот инструмент позволяет ей достичь поставленных целей в управлении социальной жизнью, то издержки от применения уголовных наказаний во внимание не принимаются.

Наиболее тяжкие негативные последствия уголовной политики появляются, когда она становится одним из важнейших средств внутренней политики государства. Такую роль она может выполнять только путем тотального применения уголовно-правового насилия. Ситуация опоры на тотальное государственное насилие в проведении внутренней политики наша страна столкнулась после захвата власти большевиками в 1917 г. Интенсивность использования уголовно-правового насилия советской властью во внутренней политике менялась, но никогда экономия уголовного наказания не становилась долговременной, основой уголовной политики.

Во времена Хрущева, когда была поставлена задача быстрого развития химической промышленности, рабочая сила на эти стройки была рекрутирована развертыванием компании по борьбе с хулиганством.

Феодализация уголовной политики большевизмом, выдвижение уголовной политики на острие внутренней политики было неизбежным следствием социальной природы большевизма. Дальнейшее, что сказано о советской власти, звучит, мягко говоря, непривычно. Но это результат анализа причин, сделавших государственное насилие важнейшим инструментом ее внутренней и уголовной политики.

В анализе существа советской власти и ее уголовной политики следует исходить не из большевистских лозунгов о строительстве коммунизма, представляющих собой политическую демагогию, а из конкретных ее действий, не из призрачного и отдаленного будущего, и из способов решения ею реальных проблем. Во всех важнейших делах советская власть до Великой отечественной войны, опирались на свойственный феодализму насильственный способ организации социальной жизни. Уголовная политика была задействована в удержании власти, устранении реальных и возможных политических и идеологических противников, в обеспечении исполнения продовольственной программы и индустриализации, ликвидации «сельской перенаселенности» и трансформации крестьянства в сельскохозяйственную рабочую силу, прикрепленную к месту работы, подавлении социальной активности и самоорганизации населения.

Одной из особенностей советской власти было усиление уголовной репрессии при проявлении признаков политического брожения, недовольства и критики. Идеологическая унификация лишала советскую власть политической гибкости и заставляла хвататься «за палку» при появлении сомневающихся в верности избранного курса.

Рассмотрение уголовной политики советской власти через призму общественно-экономических формаций показывает, что она отражает реализацию возможности модификации феодализма, мимикрии его под социализм в условиях формирования вокруг страны капиталистического окружения.

Насилие в советском модифицированном феодализме, в том числе уголовно-правовой форме, играют важную роль в создании возможностей его выживания и даже определенного развития.

Большевизм говорил о загнивании капитализма, а тот эволюционировал без признаков отмирания. Точно также феодализм как форма принудительного построения отношений управляющей системы с управляемой частью общества не изжил себя. Термин «феодализм» используется в целях демонстрации преемственности насильственного способа доминирования в обществе его управляющий системы в октябре 1917г. с приходом к власти большевиков, «подменивших» во власти слои населения, являвшихся выразителями феодальных способов государственного управления.

Уголовная политика и номенклатурная элита. Развитие событий после октября 1917г. показало незавершенность противостояния феодализма и капитализма в России. Советская власть в силу структурирования и воспроизводства себя по типу организационного криминального сообщества не допускала неконтролируемого обогащения, индивидуального присвоения источников благ и передачи их по наследству ее представителями. Она не позволяла сформировываться элите на родственной основе. В результате возникло и усиливалось внутреннее противоречие в номенклатурной элите советские общества – его партийно-хозяйственном активе.

С одной стороны, постоянное обновление партийно-хозяйственного номенклатурного сообщества укрепляло его, стабилизировало и не позволяло перерождаться в класс собственников. Жесткий идеологический контроль консолидировал номенклатуру и не позволил чиновникам высокого ранга использовать свое служебное положение «захват номенклатуры». С другой стороны, члены партийно-хозяйственного сообщества видели, что в руках каждого из них и их неформальных групп находятся источники благ, которые они могут обратить в свою пользу. Возникали, множились, распадались и снова возникали, и развивались неформальные коррупционные союзы по обращению в личную пользу производимых благ. Не имея права собственности на средства производства, они имели в своих руках право распоряжается производимыми благами. Но обогащение за счет незаконного изъятия в свою пользу части вверенных им благ в значительной мере утрачивало смысл из-за невозможности легально ими распоряжаться.

Идеологическая база ЦК КПСС позволяла выдерживать запрет на личное обогащение. Одним из стержней уголовной политики была борьба с хищением социалистической, т.е. государственной и общественной собственности. Искусственно навязанная Сталиным внутрипартийная борьба на уничтожение до Великой Отечественной войны и после нее не позволяла номенклатурной элите консолидироваться на коррупционной основе. Начало такой консолидации было положено в период противостояния партийного руководства своему лидеру – Н.С. Хрущеву. Открыл дорогу коррупционной консолидации партийно-хозяйственного актива Л.И. Брежнев. Ему приписывают расхожее выражение: «Сам живи, дай жить другим».

В уголовной политике это отразилось сдерживанием активности в борьбе с хищениями социалистической собственности. Одним из инструментов этого была компания по профилактике хищений социалистической собственности. Проводником в жизнь этой псевдо-профилактики был министр внутренних дел Н.А. Щелоков. По доследственным материалам о хищениях государственной или общественной собственности предписывалось проводить профилактические беседы с виновными на предмет добровольного отказа от преступной деятельности. Дошло того, что сокращение количества уголовных дело хищениях социалистической собственности стало препятствием на пути подготовки диссертаций по этой тематике. В стране не находилось достаточного количества уголовных дел по отдельным категориям хищений социалистической собственности для формирования эмпирической базы диссертаций. Искусственное ограничение реализации оперативных материалов по хищениям социалистической собственности разлагало ОБХСС. Был дан импульс сращиванию аппарата ОБХСС с расхитителями социалистической собственности.

Уголовная политика была перевернута с ног на голову. На практике она стала способствовать хищениям, и это была целью такой уголовной политики. Высокий уровень привлечения расхитителей социалистической собственности к уголовной ответственности рассматривался как негативное следствие уголовной политики.

Двойственность современной уголовной политики. Безмерное обогащение коррупционной части партийно-хозяйственной номенклатуры в тучные для нее времена руководства страной Л.И. Брежневым создало элитарный слой, желающий сбросить с себя оковы государственной и общественной собственности и отказаться от идеологически обоснованного аскетизма. Кратковременное руководство страной Ю.В. Андроповым – эпизод, ничего не изменивший в умонастроениях партийно-хозяйственной элиты.

Этот социальный слой был объективно заинтересован не в капиталистическом строе, а доведении феодальной контрреволюции до конца, в получении возможности обогащения за счет создания коррупционного элитарного общества из чиновников и подконтрольных им частных владельцев средств производства. Криминалитет был заинтересован в легализации своих доводов и трансформации их в частную собственность. Перерождение номенклатурной элиты советского общества в феодалов новой формации было неминуемым. Просто этот процесс в силу череды дезорганизующих элиту событий, о части которых уже сказано, растянул этот процесс на семьдесят лет. В тоже время в стране особенно в период горбачевской перестройки сформировалась масса людей, желающих реальной свободы частной собственности, а также всех иных прав и свобод человека и гражданина. Вот они были заинтересованы в построении в стране капиталистического общества. Аналогичную позицию занимала демократически настроенная интеллигенция, в том числе среди юридического сообщества.

Использование декларативного лозунга демократии для других стран в качестве средства продвижения своих интересов в этих странах осложняет борьбу за реальную демократию в государствах, где она еще не сформировалась. Отделить реальную борьбу за демократию от инспирированной из-вне в целях дестабилизации внутриполитической обстановки сложно. Проявлением этой сложности служит расширение применения уголовных наказаний за несанкционированную законом политическую деятельность, увеличение спектра такой не санкционированной деятельности и пристальное уголовно-правовое внимание к различным сторонам жизни ее активистов. На этом пути следует опасаться скатывания на позиции сталинской уголовной политики.

В работе была предпринята попытка ретроспективного анализа уголовной политики в период правления советской власти в области сдерживания преступности мерами идеологического контроля и уголовного наказания.

Э. Г. Шкредова,

канд. юрид. наук,

(Смоленский филиал Саратовской государственнойюридической академии)

evashkredova@mail.ru

Реализация методов современной уголовно-правовой политики (на примере изменений УК РФ)

В уголовном праве к основным методам уголовно-правовой политики относят: криминализацию, декриминализацию, пенализацию, депенализацию, дифференциацию и индивидуализацию уголовной ответственности. Думается, почти все они являются методами правотворчества, за исключением последнего – индивидуализации, которая относится к правоприменению. В рамках представленной статьи, остановимся на анализе реализации методов уголовно-правовой политики в процессе правотворчества, и результатах их использования на примере последних изменений в уголовном законодательстве в 2016–17 гг. Наиболее востребованными оказались такие методы современной уголовной политики, как криминализация, пенализация и дифференциация уголовной ответственности, хотя использовались и другие.

Начнем с криминализации и рассмотрим, каким образом она применялась в процессе изменений в УК РФ произошедших в указанный период. Вначале установим, что послужило основными причинами криминализации новых деяний. Наиболее встречаемой причиной является неблагоприятная динамика отдельных видов человеческого поведения, ранее регламентированных в административном законодательстве, или же вообще не рассматривавшихся как правонарушение. Именно этой причиной руководствовался законодатель, криминализировав деяния, предусмотренные ст. 110.1, 110.2, 142.2, 151.2, 172.1, ст. 171.3, 171.4, 199.3, 199.4, 200.3, ст. 230.1, ст. 230.2, ст. 267.1 УК РФ.

Второй причиной криминализации явилась необходимость усиления охраны общественной и государственной безопасности. Именно в силу этого произошла криминализация деяний, предусмотренных ст. 21.3, 205.3, ч. 2 ст. 205.4, ч. 2 ст. 205.5, 205.6, ч. 2 ст. 208, 211, ч. 2 ст. 212, 277, 360, 361 УК РФ.

Таким образом, законодатель в последнее время часто использует криминализацию как метод осуществления уголовно-правовой политики. При этом, в изменениях в УК РФ 2016–17 г. он это делает как за счет определения общих оснований и условий уголовной ответственности, а именно уменьшения возраста ответственности за десять преступлений, так и отнесения определенных общественно опасных деяний к числу преступных путем закрепления признаков составов соответствующих преступлений в нормах Особенной части уголовного законодательства (что встречается чаще).

Процесс криминализации должен базироваться на основных принципах, которые определяют необходимость и эффективность уголовно-правового запрета. Эта система принципов давно разработана наукой уголовного права. В целом все принципы криминализации были соблюдены, за исключением некоторых моментов. Так, в частности принцип преобладания позитивных последствий в криминализации (причиненный вред путем применения мер уголовно-правового характера должен быть меньше того вреда, который причиняется преступным поведением) возможно не всегда соблюден при криминализации несообщения о преступлении в возрасте с 14 до 16 лет. Некоторые ученые отмечают и нарушение принципа неизбыточности уголовно-правового запрета. Так, М. Фокин пишет: «В ст. 361 нет необходимости и с точки зрения правоприменения. Универсальный и реальный принципы действия уголовного закона давно предоставили возможность возбуждать, расследовать уголовные дела о преступлениях, признанных таковыми в соответствии с международными договорами (например, терроризм, диверсия) или направленными против интересов Российской Федерации. Наши правоохранительные органы отлично используют свои полномочия и без запутывающей правовую материю ст. 361. Кроме того, ЕСПЧ напрямую указал на обязанность РФ расследовать преступления, в результате которых пострадали российские граждане». Таким образом, ст. 361 может создать проблемы в правоприменительной практике.

Второй по частоте использования метод за исследуемый период – метод пенализации, результат которого мы наблюдаем на примере санкций в ст. 110.1, 110.2, 159.1–159.3, 159.5, 159.6, 205, 205.2, 205.5, 208, 282, 282.1–282.3 УК РФ. В основном пенализация происходила за счет повышения и минимального, и максимального пределов наказания.

Третий метод – дифференциация ответственности – нашел свое проявление во введении новых квалифицирующих и особо квалифицирующих признаков в ряд составов преступлений. Наиболее часто встречаются такие признаки, как различные формы соучастия, способ и средства совершения преступления (например, «в публично демонстрирующемся произведении, средствах массовой информации или информационно-телекоммуникационных сетях (включая сеть «Интернет»)»). Подверглась дифференциации ответственность, наступающая по ст. 204, 204.2, 299, 110 УК РФ.

К видам дифференциации уголовной ответственности на современном этапе следует отнести и введение нового вида освобождения от уголовной ответственности – в связи с назначением судебного штрафа. Этот вид осовобождения, с одной стороны, направлен на либерализацию уголовного законодательства, с другой – носит карательный элемент по сравнению с другими видами освобождения. Изменению подверглось и освобождение от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности (был снижен размер платежа государству).

В исследуемый период реформирования законодательства использовался, но довольно редко, метод декриминализации (примером являются новые редакции ст. 116 и 116.1 УК РФ), которые исключили из поля уголовно-правового регулирования первичные побои, совершенные не из хулиганских и экстремистских мотивов. К примерам частичной декриминализации можно отнести и новую редакцию ст. 157 УК, в которой обязательным признаком является неоднократность совершения деяния, т. е. совершение деяния лицом, подвергнутым административному наказанию за аналогичное деяние, в период, когда лицо считается подвергнутым административному наказанию. Хотя ранее этого требования не было, а достаточно было доказать злостность самого деяния. Примером декриминализации является перевод отдельных форм хищений, совершенных в первый раз в сумме, превышающей 1000 руб., но не превышающей 2 500 руб., в разряд административных проступков.

В уголовно-правовой политике реже используется метод депенализации, который встретился только в единственном случае – переводе некоторых хищений в значительном размере в разряд «простых» хищений. Так, повышение значительного размера в хищениях до 5 тыс. руб. (т. е. изменение диспозиции нормы, а не санкции) можно считать депенализацией, так как наказуемость деяния снизилась.

Наконец, нередко наблюдается либо двойная декриминализация в одной и той же норме, например побои (процесс декриминализации проходил дважды), либо вначале криминализация деяния, а затем, через незначительный промежуток времени, еще и пенализация (ст. 110.1,110.2 УК РФ), что свидетельствует о некачественности первоначальных законопроектов.

Д.В. Лопашенко,

соискатель

(Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА))

Российская уголовная политикав сфере соотношения частного и публичного в праве

Частные институты уголовного права обеспечивают реализацию частных интересов. Такая реализация связана с ситуациями, когда факт наступления уголовной ответственности или ее пределы зависят не только от воли государства (в лице законодателя и правоприменителя), но и от иных лиц. Институты и нормы уголовного права публичны до тех пор, пока они защищают в первую очередь публичный интерес, а право принятия окончательного решения относительно уголовно-правовых последствий совершения того или иного общественно опасного деяния, в том числе – о наступлении уголовной ответственности или освобождения от нее, – остается в руках государства, а не потерпевшего или виновного в совершении преступления лица. За двадцать лет действия Уголовного кодекса РФ 1996 г. число частных институтов и норм существенно возросло. Как и почему это происходило?

Уголовный кодекс 1996 г. в момент своего принятия содержал лишь несколько частно-правовых институтов – деятельное раскаяние, примирение с потерпевшим и некоторые освобождающие от ответственности примечания (например, примечание к ст. 205 УК РФ). Большая их часть не была новой для отечественного уголовного права и существовала еще в советском уголовно-правовом законодательстве.

Частно-публичный порядок возбуждения уголовного преследования, связанный с посягательством на интересы службы в коммерческих и иных организациях, стал новеллой УК РФ 1996 г. Первоначально он был закреплен в примечаниях 2 и 3 к ст. 201 УК РФ и ст. 23 УПК РФ, однако в конце 2013 г. был полностью перенесен в Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Общественная опасность и криминализация этой группы преступлений оспаривалась еще на этапе подготовки проектов кодекса 1996 г. Так, С.В. Изосимов приводил два аргумента против выделения главы 23 УК: отсутствие публичного интереса в регулировании общественных отношений, связанных с правильным функционированием службы в коммерческих и иных организациях, а также возможность охвата криминализованных деяний статьями, устанавливающими наказуемость преступлений против личности, конституционных прав и свобод граждан, собственности, экологии и т.д. Б.В. Волженкин указывал, что деяния, совершаемые служащими негосударственных предприятий и общественных организаций, способны влечь причинение вреда жизни и здоровью, собственности и нарушения конституционных прав и свобод человека и сложившихся в обществе экономических отношений, и нарушение такими служащими «“обязательства верной службы” предпринимателю или общественной организации выглядит достаточно малозначительным по сравнению с названными выше объектами посягательства». Таким образом, порядок возбуждения уголовного преследования по делам, связанным с причинением вреда только интересам коммерческих организаций, предполагающий обязательное наличие заявления или согласия данной организации, подтверждает тезис о малозначительности объекта главы 23 УК РФ по сравнению с иными объектами охраны УК РФ.

УПК РФ 2001 г. вслед за УПК РСФСР 1960 г. закрепил частный и частно-публичный механизмы возбуждения уголовного преследования по более широкому перечню дел. При этом если УПК РСФСР предусматривал возможность такого преследования по делам о преступлениях, содержащихся в 7 статьях Уголовного кодекса (статьи охватывались полностью или частично), то уже в момент принятия УПК РФ 2001 г. число соответствующих статей Уголовного кодекса было расширено до 12. В настоящее время – спустя 16 лет – таких статей уже 20. Соответственно, количество преступлений, дела о которых возбуждаются и преследуются в соответствующем порядке, на протяжении двадцати лет действия современного Уголовного кодекса РФ увеличилось более чем в полтора раза.

Согласие лица на причинение вреда как обстоятельство, освобождающее от уголовной ответственности, – один из наиболее ярких примеров частных уголовно-правовых норм – появилось в Уголовном кодексе в 2003 г. в результате масштабной уголовно-правовой реформы и впервые было закреплено в примечании к ст. 122 УК РФ «Заражение ВИЧ-инфекцией».

Еще один частный институт уголовного права – специальные виды освобождения от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности. История их появления в современном российском уголовном праве неразрывно связана с хронологией экономических кризисов. При этом количество таких норм с каждым новым кризисом возрастало. В самый разгар кризиса 1998 г. в Уголовном кодексе впервые появилась норма, освобождающая от уголовной ответственности по делам о налоговых преступлениях и неуплатах таможенных сборов (ст.ст. 194, 198, 199 УК РФ) в связи с деятельным раскаянием. В конце 2003 г. указанная норма была отменена, впрочем, не насовсем, а только до финансового кризиса 2008 г. Одной из стабилизационных мер в 2009 г. стало дополнение ст.ст. 198 и 199 УК РФ примечаниями, согласно которым лицо, впервые совершившее соответствующие налоговые преступления, а также преступление, ответственность за которое предусмотрено ст. 1991 УК РФ, освобождается от уголовной ответственности в случае, если преступления были совершены впервые, а виновное лицо полностью уплатило суммы соответствующих недоимок, пеней и штрафов, предусмотренных Налоговым кодексом. В Пояснительной записке к законопроекту подчеркивалось: государство заинтересовано в том, чтобы «налогоплательщик компенсировал все потери». Таким образом, вектор уголовно-правового регулирования сместился из публично-правовой в частную плоскость, «уголовная ответственность бизнесменов была поставлена в зависимость от их «доброй» воли».

Еще через два года, в 2011 г., в Уголовном кодексе появилась специальная норма, освобождающая от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности, – ст. 76.1 УК РФ. В ней с незначительными изменениями дублируются положения прим. 2 к ст. 198 и прим. 2 к ст. 199 УК РФ (указанные примечания так и не были исключены из текста Особенной части Уголовного кодекса), а также появляется новый вид освобождения от уголовной ответственности по делам о некоторых экономических преступлениях. Действие этого примечания распространяется на 22 статьи Особенной части Уголовного кодекса (в некоторых случаях речь идет лишь об одной или двух частях соответствующих статей), при этом часть из них является тяжкими преступлениями.

Почему количество частно-правовых институтов в уголовном праве не только не снижается, но и неуклонно растет? Ю.Е. Пудовочкин отмечает, что современное российское общество не обладает признаком монолитности, единости, которое было присуще обществу советскому, «современное общество – это «лоскутное одеяло», каждый кусок которого все меньше идентифицирует себя с «одеялом» в целом», а значит выделение единой системы ценностей становится куда более сложной задачей, «особым искусством», которое находится в руках государства. Как видно из проведенного выше анализа, многие изменения действующего Уголовного кодекса, приведшие к расширению частных начал, были продиктованы сиюминутной необходимостью или выгодой и не всегда согласованы друг с другом.

А.И. Коробеев указывает, что несогласованность частно-правовых и публично-правовых начал уголовно-правового регулирования является одной из проблем, приведших к кризису современной уголовно-правовой политики России. Как преодолеть этот кризис? Думаю, что необходимо согласиться с В.В. Струковой, рассматривающей проблему расширения частных начал применительно к уголовному процессу. По ее мнению, расширение частных начал в этой отрасли права должно быть реализовано «не за счет простого увеличения количества составов преступлений, отнесенных к делам частного обвинения, а за счет укрепления частных интересов в публичных началах … Диспозитивность должна проявляться в том, что действия и решения уполномоченного государственного органа подлежат согласованию с действиями и позицией частного потерпевшего лица». При этом – добавлю от себя – такое согласование не должно приводить к игнорированию публичного интереса, а право принятия окончательного решения следует оставить в руках государственных органов и должностных лиц. Только в случае подобного реформирования возможно органичное развитие и российского уголовного процесса, и российского уголовного права.

А.В. Денисова,

канд. юрид. наук, доцент

(Самарский национальный исследовательский университетим. акад. С.П. Королева)

anden2012@yandex.ru

Коммуникативность российского уголовного права в контексте социальных процессов

Существование и функционирование отрасли уголовного права подчинено множеству правил, в результате совокупного действия которых можно установить необходимые, существенные, постоянно повторяющиеся закономерности действия данной отрасли, отражающие взаимосвязи ее элементов и самой отрасли с внешней средой, определяющие этапы и формы развития уголовно-правовой отрасли.

Выявление закономерностей существования объекта свидетельствуют о том, что изменения в нем происходят не хаотически и не в любых направлениях, а по определенным правилам. Управление этим объектом должно еще более ограничить его многообразие, а не вступать в противоречие с процессом его развития. Качественное и эффективное управление может быть основано только на знании специфических закономерностей развития управляемого объекта.

Таким образом, выявив и поняв закономерности в процессах развития и функционирования российского уголовного права можно осуществить качественное и эффективное влияние на данную отрасль через проводимую государством уголовно-правовую политику.

Одной из существенных закономерностей функционирования отрасли уголовного права, на наш взгляд, следует признать закономерность коммуникативности. В основе этой закономерности лежит представление о том, что изучаемый объект не изолирован от других объектов, он связан множеством коммуникаций со средой, представляющей собой, в свою очередь, сложное и неоднородное образование, содержащее подсистемы, задающее требования и ограничения исследуемому объекту, его элементам и объектам одного уровня с рассматриваемым. В специальной литературе неоднократно указывалось, что и правовая система, и ее подсистема –уголовное право – относятся к открытым социальным подсистемам, так как главной функцией права является регулирование общественных отношений, а потому оно постоянно взаимодействует с ними, в связи с этим в правовую систему постоянно вводится новая информация (экономическая, политическая, юридическая, техническая и т.д.), новые нормативные предписания, идеи, теории, объекты и субъекты, юридические действия и операции, средства и способы их осуществления; правовая система постоянно развивается, видоизменяется под влиянием внешних импульсов, исходящих от общества. Как правильно отмечает А.И. Бойко, экономика, преступность, этнокультура, язык, юридическая практика, наука, политика, международные стандарты и пр. образуют внешнюю системную среду уголовного права, под которую последнее вынуждено подстраиваться в целях самосохранения и решения социальных задач. Следовательно, содержание отрасли уголовного права напрямую или опосредованно зависит от состояния национальной экономики, направлений внешней и внутренней политики государства, от уровня правосознания населения, количественных и качественных характеристик преступности, правоохранительной деятельности, уровня развития юридической науки, нравственности и религии, национального языка и т.д.

Если вспомнить основные постулаты теории К. Маркса, то право, включая отрасль уголовного права, являясь частью политической надстройки, базисом для которой служит экономика, не может не ощущать на себе влияния экономических процессов, происходящих в обществе. Из разряда очевидных фактов такого влияния следует назвать три вида уголовных наказаний (арест, ограничение свободы, обязательные работы), начало применения которых было отложено до создания необходимых условий (арест неприменим до сих пор). То есть подлежат применению, будут фактически действовать только обеспеченные в экономическом плане уголовно-правовые нормы. Исходя из того, что за 20 лет действия УК РФ в бюджетной системе РФ так и не нашлось необходимых финансовых средств для организации исполнения ареста, логично предположить, что в современной кризисной ситуации они тем более не будут выделены под соответствующие нужды уголовно-исполнительной системы. Поэтому представляется целесообразным исключить данный вид наказания из системы уголовных наказаний и из санкций статей Особенной части, в которых он упоминается, а также признать ст. 54 УК РФ утратившей силу.

Абсолютно правы те ученые, которые пишут, что уголовное законодательство должно изменяться, опираясь на реалии современной социально-экономической формации. Подтверждает обоснованность их позиции ряд изменений, внесенных в УК РФ и с очевидностью обусловленных происходящими в российском обществе экономическими процессами: например, антирейдерские федеральные законы от 30.10.2009 № 241-ФЗ (дополнивший УК РФ нормами о нарушении порядка учета прав на ценные бумаги, воспрепятствовании осуществлению или незаконному ограничению прав владельцев ценных бумаг) и от 01.07.2010 № 147-ФЗ (предусматривающий ответственность за фальсификацию Единого государственного реестра юридических лиц, реестра владельцев ценных бумаг или системы депозитарного учета, фальсификацию решения общего собрания акционеров (участников) хозяйственного общества или решения совета директоров (наблюдательного совета) хозяйственного общества, внесение в единые государственные реестры заведомо недостоверных сведений); далее, к ним следует отнести федеральный закон от 27.07.2010 № 224-ФЗ «О противодействии неправомерному использованию инсайдерской информации и манипулированию рынком и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»; в-третьих, федеральный закон от 07.12.2011 № 419-ФЗ, предназначенный для борьбы с регистрациями фирм-однодневок; в-четвертых, федеральный закон от 28.06.2013 № 134-ФЗ, реформировавший нормы об уголовной ответственности в сфере валютного контроля; в-пятых, федеральный закон от 21.07.2014 № 218-ФЗ, криминализировавший фальсификацию финансовых документов учета и отчетности финансовых организаций; в-шестых, федеральный закон от 30.03.2016 № 78-ФЗ, установивший уголовную ответственность за организацию деятельности по привлечению денежных средств и иного имущества – «финансовых пирамид»; в-седьмых, Федеральный закон от 26.07.2017 № 203-ФЗ (дополнивший УК РФ ст.ст. 1713, 1714), в пояснительной записке к которому указано, что реализация его положений будет способствовать не только усилению ответственности за нелегальный оборот этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции, являющихся подакцизными товарами, но и принесет дополнительные доходы бюджету в виде доходов от уплаты акциза и налога на добавленную стоимость с продукции, которая станет легальной; в-восьмых, Федеральный закон от 29.07.2017 № 250-ФЗ, направленный на совершенствование уголовно-правового регулирования отношений, связанных с уплатой страховых взносов в государственные внебюджетные фонды (существенно изменивший ст.ст. 198–199² УК РФ и криминализировавший уклонение страхователей от уплаты страховых взносов на обязательное социальное страхование от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний в государственный внебюджетный фонд) и многие другие.

Анализ современных уголовно-правовых норм о преступлениях в сфере экономики позволил ряду исследователей прийти к выводу о зарождении в системе российского уголовного права нового структурного элемента – «молодой» подотрасли «хозяйственного уголовного права», призванной защитить инвестиции, кредитные отношения, потребительский рынок и снизить экономические издержки, делая рынок более эффективным. Мы со своей стороны отметим, что данное нормативное образование в отраслевой системе в настоящее время находится в зачаточном состоянии. Оно только формируется, не приобрело до сих пор завершенного вида, поэтому выделять его в качестве структурного элемента системы российского уголовного права возможно пока только в прогностических целях. На наш взгляд, незавершенность процессов становления данной подсистемы в российском уголовном праве обусловливают, помимо всего прочего, ее юридико-техническое несовершенство и невысокую степень «работоспособности».

Таким образом, российское уголовное право сохраняет свои идентификационные черты и функциональную результативность только в том случае, если успешно коммуницирует с иными составляющими национальной правовой системы и с окружающей социальной средой. Любые правовые явления жизнеспособны при условии, что они результативно контактируют с другими правовыми феноменами и тесно связаны с внешней социальной средой, т.е. с существующими условиям жизни общества.

Т.В. Кленова,

д-р юрид. наук, профессор

(Самарский национальный исследовательский университет

имени академика С.П. Королева)

Klenova_tatiana@mail.ru

Об уголовно-правовой политике в условиях роста рецидива преступлений

Множественность преступлений как социальное явление характеризуется повышенной общественной опасностью, но не все считают правильным реагировать на нее с использованием уголовно-правовых норм. Например, в Концепции уголовно-правовой политики РФ (разработана в Общественной палате РФ в 2012 г.) в ряду направлений уголовно-правовой политики названо не уменьшение либо ликвидация явления множественности преступлений, а «уточнение правового значения рецидива преступлений с учетом требований принципа справедливости уголовного права».

По мнению В.П. Малкова, «состоявшееся реформирование положений УК РФ о видах множественности преступлений в условиях складывающейся в стране криминогенной обстановки, исключение из отдельных составов неоднократности и судимости в качестве квалифицирующих и особо квалифицирующих признаков нельзя признать теоретически и криминологически обоснованными и своевременными». В.П. Малков и его сторонники (в этом ряду автор доклада – Т.К.) считают необходимым предусмотреть повышенную уголовную ответственность виновных за различные виды множественности преступлений, а личные свойства субъекта, совершившего преступления повторно и многократно, в том числе при наличии непогашенной и неснятой судимости, учитывать с возможным выходом за пределы санкции, как это повсеместно установлено в современном уголовном законодательстве зарубежных стран. Возможность усиления наказания, с нашей точки зрения, обосновывается повышением общественной опасности не только лица, в отношении которого рецидив установлен, но и преступления, в связи с совершением которого делается вывод о рецидиве, поскольку это преступление является не случайным, а связанным с предыдущим преступлением.

Другая позиция – приверженцев либерального направления уголовной политики – с положительной оценкой изменений, внесенных в УК РФ Федеральным законом РФ от 8 декабря 2003 г., и рекомендацией исключить рецидив из ряда форм множественности преступлений в соответствии с принципом справедливости. Обосновывается эта позиция в основном со ссылкой на ч. 2 ст. 6 УК РФ, где запрещается повторное осуждение лица за одно и то же преступление (non bis in idem). Кроме того, указывается, что личные качества преступника, в том числе судимость, не оказывают влияния на общественную опасность преступления и должны учитываться только в пределах относительно определенной санкции, предусмотренной законом за вменяемое деяние. Б.В. Волженкин писал: «Последовательное проведение принципа справедливости требует полного отказа от использования неоднократности и судимости в качестве квалифицирующих признаков (…). В литературе высказано опасение, что отказ от использования в Кодексе понятия «неоднократность» вряд ли правилен, особенно в свете неблагоприятных тенденций профессиональной преступности. Это опасение совершенно необоснованное».

Конфликт позиций о либеральном и нелиберальном определении форм (видов) множественности преступлений и их уголовно-правовых последствий обостряется в условиях недостаточной активности государственной власти в предупреждении повторных преступлений с признаками рецидива.

Статистика правоприменительных органов подтверждает, что многие лица привлекаются к уголовной ответственности не в первый раз либо не за одно преступление. По информации МВД РФ о состоянии преступности, удельный вес расследованных преступлений, которые выполнены лицами, ранее совершившими преступления, увеличивается: 40,7 % в 2011 г., 46.7 % в 2012 г., 49,6% в 2013 г., 53,7 % в 2014 г., 55,1 % в 2015 г. и 54 % в 2016 г.

Судебная власть выявляет значительное число осужденных, повторно совершивших преступления, но не признает рост рецидива. По данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в структуре судимости 2016 г. осужденные, имеющие на момент совершения нового преступления неснятые и непогашенные судимости, составили 30,9 %, или 228,5 тыс. лиц, что на 4,8 % меньше, чем в 2015 году и на 10,2 % ниже, чем в 2012 году (2012 год — 254,3 тыс. лиц, или 34,4 %; 2015 год — 240,1 тыс. лиц, или 32,7 %).

Для сравнения: в 2016 г. были осуждены 740 380 человек, а ранее совершивших преступления было выявлено 548 382 человека. Это вполне сопоставимые показатели. С учетом тенденции изменений УК РФ, выраженной в ограничении пределов уголовной ответственности и судимости, можно предположить, что через несколько лет общее количество осужденных уменьшится, и эти показатели выровнятся!

Самое большое удивление вызывает, что в 2016 г. Судебный департамент при Верховном Суде РФ указал в составе осужденных — 48 307 лиц, «впервые совершивших два и более преступлений». Аналогично Пленум Верховного Суда РФ допустил отождествление впервые совершенного преступления и впервые совершенных нескольких преступлений, в связи с освобождением от уголовной ответственности с назначением судебного штрафа, разъяснив: «Исходя из положений статьи 761 УК РФ освобождение от уголовной ответственности с назначением судебного штрафа возможно при наличии указанных в ней условий: лицо впервые совершило преступление небольшой или средней тяжести, возместило ущерб или иным образом загладило причиненный преступлением вред. Совершение таким лицом впервые нескольких преступлений небольшой и (или) средней тяжести не препятствует освобождению его от уголовной ответственности на основании статьи 762 УК РФ».

Таким образом, несоответствие понятий впервые совершенного преступления, а также рецидива преступлений в фактическом и юридическом смысле усилилось.

Понимание формально-юридических манипуляций, связанных с определением рецидива преступлений, позволяет усомниться в достоверности вывода судебной власти о снижении рецидива преступлений в 2016 г. Фактически рецидив преступлений понимается широко, как совершение тем же лицом нового преступления. В формально-юридическом аспекте рецидив признается отдельным видом множественности преступлений, наряду с совокупностью преступлений, и понятие рецидива соотносится с отдельным направлением повторной преступности – повторным совершением умышленных преступлений лицом в состоянии судимости, с рядом дополнительных ограничений, которые закреплены в ч. 4 ст. 18 УК РФ.

Положения УК РФ, регламентировавшие правовые последствия судимости лица, неоднократности и рецидива, оспаривались в Конституционном Суде РФ в связи с принципом права non bis in idem и ч. 2 ст. 6 УК РФ. Конституционный Суд РФ исследовал эту проблему и в постановлении от 19 марта 2003 г. признал не противоречащими Конституции РФ действовавшие на тот момент нормы УК РФ об усилении ответственности с учетом неоднократности преступлений и рецидива, так как ими не допускается повторное осуждение и наказание за преступление, за которое лицо уже было осуждено, а также двойной учет имеющейся у лица судимости одновременно при квалификации преступления и назначения наказания. Вместе с тем Конституционный Суд РФ подтвердил право федерального законодателя установить иное регулирование судимости, неоднократности и рецидива преступлений и их уголовно-правовых последствий. Таким образом, Конституционный Суд РФ не стал определять, какое из возможных решений проблемы множественности преступлений является правильным.

Представляется, что гарантии реализации принципа права non bis in idem логичнее обсуждать относительно конкуренции норм уголовного закона, а не повторности и рецидива преступлений, а также в процессуальном аспекте, в связи с нормами, запрещающими повторное судопроизводство за одно и то же преступление. Кроме того, необходимо исключить трактовку идеи равенства с учетом положений не только о социальных, но и юридических принадлежностях. Нельзя провозглашать и гарантировать равенство граждан перед уголовным законом независимо от того, впервые либо повторно или с рецидивом совершено преступление.

Государственная власть не должна надеяться на то, что рецидивная (повторная) преступность перестанет самовоспроизводиться, или что возможно ее ограничение без применения уголовного закона. Рецидивная (повторная) преступность – это реальная угроза безопасной жизни людей, препятствие для правового развития Российской Федерации, пример, мешающий правовому воспитанию населения. При неблагоприятной динамике рецидивной преступности очевидной становится неэффективность уголовного законодательства, и тогда необходимо рассмотреть новые возможности выбора вида и содержательных характеристик методов уголовно-правового регулирования, чтобы защитить важнейшие социальные ценности, нормализовать развитие государства.

Рецидивная преступность неоднородна. Она может выражаться в множественности из двух преступлений и большего числа преступлений; совершенные преступления по характеру могут соотноситься как тождественные, однородные и разнородные преступления; лицо может не иметь судимости или по состоянию на время совершения нового преступления признаваться судимым. К рецидивной преступности относится и профессиональная преступность, когда совершение преступлений приобретает характер системы и становится основным или существенным источником доходов преступника. Известны и другие разновидности рецидивной преступности. Неоднородность рецидивной преступности обусловливает необходимость закрепления в уголовном законе различных форм множественности преступлений, соотносимых с отдельными направлениями повторной преступности, и дифференциации уголовной ответственности за них, как это следует из ч. 1 ст. 6 УК РФ.

В условиях распространения профессиональной преступности, многократного совершения тяжких и особо тяжких преступлений, повышения категорий последующих преступлений принцип экономии репрессии нельзя толковать как идею отказа от усиления репрессии в отношении рецидива преступлений.

Е.Ю. Антонова,

д-р юрид. наук, доцент

(Хабаровский государственный университетэкономики и права (ХГУЭП))

antonovy@yandex.ru

Уголовно-правовая политика и качество уголовного закона

Преступность динамична – она постоянно изменяется под влиянием внешних условий, глобальной социальной системы. Как компонент этой глобальной системы, преступность определенным образом воспроизводит себя, непрерывно изменяясь, быстро адаптируясь к социально-политической и экономической обстановке, находя во всем выгоду. Поскольку основной целью уголовно-правовой политики является снижение уровня преступности, удержание преступности в контролируемых государством рамках, можно утверждать, что уголовно-правовая политика не статична, она также находится в постоянной динамике и зависит от политических, экономических, социальных, исторических факторов, влияющих на тенденции развития общественных отношений.

Как справедливо утверждает А.И. Рарог, «приоритеты уголовно-правовой политики должны иметь достаточные социальные и правовые основания, а уголовно-правовые средства обеспечения этих приоритетов должны быть, во-первых адекватными охраняемым социальным ценностям, а во-вторых, практически реализуемыми, т.е. соответствовать потребностям практики и служить удобным инструментом воздействия на социально неприемлемые уголовно-правовые явления».

Исходя из этого, можно утверждать, что уголовно-правовая политика (как, собственно говоря, и любая правовая политика государства) должна быть, во-первых, научно обоснованной; во-вторых, криминологически и социально обусловленной; в-третьих, последовательной; в-четвертых, системной. Только при соблюдении данных условий можно выработать оптимальные, эффективные механизмы защиты личности, общества и государства от преступных посягательств.

Научная обоснованность уголовно-правовой политики означает, что она должна базироваться на правилах (критериях, положениях, принципах), выработанных уголовно-правовой доктриной.

Как отмечается в литературе, задача науки состоит в том, чтобы на основе анализа социальных факторов формулировать принципы, которые должны лежать в основе конкретной политики в исторически заданных социально-экономических, духовных и иных условиях. Соответственно научные основы подготовки и создания уголовно-правовых норм предполагают: а) изучение социальных, экономических, идеологических и иных объективных процессов жизни общества; б) изучение тенденций динамики и структуры антиобщественных явлений, в том числе преступности; анализ их причин; прогнозирование возможных изменений в них; в) анализ и оценку эффективности мер борьбы с преступностью, включая меры уголовно-правового характера; г) сравнительно-правовое изучение методов уголовно-правовой борьбы с преступностью в зарубежных странах; д) обеспечение на этой основе последовательного перспективного планирования законодательной деятельности в области уголовного права, а также совершенствования организации и деятельности правоохранительных органов.

Кроме того, научное обеспечение борьбы с преступностью обязательно должно включать в себя криминологическую экспертизу, которую необходимо планомерно встраивать в законотворчество в качестве обязательного элемента как законопроектной деятельности, так и законодательной процедуры.

Криминологическая и социальная обусловленность уголовно-политических решений означает, что таковые должны приниматься с учетом объективных потребностей защиты личности, общества и государства от преступных посягательств. Только криминологически и социально обусловленная норма может быть эффективной.

К сожалению, в настоящее время, как справедливо указывают М.М. Бабаев и Ю.Е. Пудовочкин, большинство уголовно-политических решений, в том числе новые законы, принимаются в условиях высокой степени неопределенности знания о масштабах, характере и степени реальности криминальных угроз и способов защиты от них. Решения, принимаемые законодателем (субъектом уголовно-правовой политики) зачастую являются поспешными, научно и криминологически необоснованными. Нередко нормы, появляющиеся в уголовном законодательстве, являются реакцией на определенное событие, получившее большой общественный резонанс.

Последовательность уголовно-правовой политики означает логичность, непротиворечивость и упорядоченность уголовно-политических решений.

Системность уголовно-правовой политики предполагает, во-первых, ее неразрывную связь с уголовно-процессуальной, уголовно-исполнительной и криминологической политикой; во-вторых, внутреннее единство, цельность и непротиворечивость самого уголовного законодательства. Условиями системности уголовного законодательства являются: научная обоснованность и непротиворечивость вносимых в него изменений.

При этом «поправки не должны носить поспешный и непродуманный характер… Поправка, касающаяся конкретного вопроса, может привести к рассогласованию системы диспозиций либо санкций Кодекса и как следствие – к противоречиям в правоприменительной практике».

Отсутствие системного подхода в законотворческой деятельности можно проиллюстрировать на следующих примерах.

Статья 6.10 КоАП РФ (в ред. от 03.02.2015 № 7-ФЗ) предусматривает административную ответственность за вовлечение несовершеннолетнего в употребление алкогольной и спиртосодержащей продукции, новых потенциально опасных психоактивных веществ или одурманивающих веществ. В свою очередь, ст. 151 УК РФ регламентирует ответственность лишь за вовлечение несовершеннолетнего в систематическое употребление (распитие) алкогольной и спиртосодержащей продукции, одурманивающих веществ. В этой статье ни слова не говорится о вовлечении несовершеннолетнего в систематическое употребление новых потенциально опасных психоактивных веществ. Соответствующие изменения не были внесены и в ст. 230 УК РФ (Склонение к потреблению наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов). Получается, что привлечение лица к уголовной ответственности за вовлечение несовершеннолетнего в систематическое употребление новых потенциально опасных психоактивных веществ, возможно лишь в случае расширительного толкования категории «одурманивающие вещества» в ст. 151 УК РФ.

Статья 15.27.1 КоАП РФ (введена Федеральным законом от 05.05.2014 № 130-ФЗ) предусматривает административную ответственность только юридических лиц за оказание финансовой поддержки терроризму. В свою очередь, уголовное законодательство разделяет категории «финансирование терроризма» (ст. 2051 УК РФ) и «финансирование экстремистской деятельности» (ст. 2823 УК РФ). Возникает вопрос, будет ли юридическое лицо подлежать административной ответственности, в случае оказания финансовой поддержки экстремистской деятельности?

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» указывает, что «если при изнасиловании или совершении насильственных действий сексуального характера в целях преодоления сопротивления потерпевшего лица применялось насилие или выражалась угроза применения насилия в отношении других лиц …, такие действия требуют дополнительной квалификации по иным статьям Особенной части УК РФ». Частичная же декриминализация побоев привела к тому, что если при совершении указанных преступлений другим лицам будут нанесены побои, данный факт будет образовывать лишь административное правонарушение.

Перечень таких несоответствий, отрицательно влияющих на эффективность применяемых правовых мер к субъектам (индивидуальным и коллективным), совершающим общественно опасные деяния можно продолжать.

Для того чтобы уголовно-правовая политика была эффективной, необходимо соблюдать правила законодательной техники при конструировании норм уголовного закона. В частности, уголовно-правовые нормы должны соответствовать Конституции РФ и общепризнанным принципам и нормам международного права, быть согласованными между собой (они не должны противоречить друг другу), находиться в логической связи с нормативными правовыми актами различной отраслевой принадлежности (в первую очередь это касается норм с бланкетными диспозициями). Для этого необходимо выработать четкие критерии разграничения преступлений и иных правонарушений. Представляется, что криминализация преступлений с административной преюдицией и расширение круга таких преступлений стирает грань между законодательством разной отраслевой принадлежности и только усложняет этот процесс. Проблема не будет решена и в случае, предлагаемого сегодня Верховным Судом РФ и некоторыми учеными, подразделения уголовно-наказуемых деяний на преступления и уголовные проступки. Установление такой категории как «уголовный проступок» создаст излишние сложности в разграничении их с административными правонарушениями, а также перегруженности уголовного законодательства, которое неизбежно пополнится новыми составами уголовных проступков.

Немаловажным является и минимизация в тексте уголовного закона оценочных признаков и исключение «чрезмерно сложных и не вызываемых необходимостью законодательных конструкций», а также норм, неоправданно расширяющих судейское усмотрение.

Только последовательная, системная, научно обоснованная и криминологически (социально) обусловленная концепция уголовно-правовой политики позволит создать качественное уголовное законодательство.

А.Д. Нечаев,

канд. юрид. наук

(Академия Генеральной прокуратуры РФ)

a.d.nechaev@mail.ru

Криминализация и декриминализация деяний и качество уголовного закона

С января по ноябрь 2017 года принято 11 федеральных законов, вносящих изменения в УК РФ, и в большинстве из них нашли свое отражение применяемые законодателем уголовно-политические методы криминализации и декриминализации. Под (де)криминализацией деяний мы понимаем процесс и результат установления (устранения) уголовно-правового запрета. По меткому замечанию М.М. Бабаева и Ю.Е. Пудовочкина, это именно та область, которую можно рассматривать как «исходную точку уголовно-правовых и финальный вывод криминологических исследований». Однако, современная практика уголовного законотворчества остается порой недостаточно последовательной. Произошедшие в 2017 г. изменения лишь подтверждают отсутствие четкого представления о стратегии дальнейшего развития уголовного права.

В 2017 г. была продолжена декриминализация деяний, посягающих на здоровье человека. В конце 2015 г. Верховным Судом РФ был внесен в Государственную Думу законопроект, в котором предлагалось осуществить декриминализацию побоев. Квалифицирующие признаки состава преступления предлагалось сделать конститутивными с установлением запрета с административной преюдицией в ст. 1161 УК РФ (преюдиционная криминализация). Однако, Комитет по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Государственной Думы выразил обеспокоенность тем, что вне поля уголовно-правовой охраны останется так широко распространенное «бытовое» насилие, и внес предложение сузить производимую декриминализацию за счет оставления в сфере уголовно-правового воздействия побоев в отношении близких лиц. Как свидетельствуют результаты проведенного контент-анализа стенограмм обсуждения законопроекта, подобное изменение по «близким родственникам» не вызывало возражений у депутатов. Законопроект был принят Государственной Думой, одобрен Советом Федерации, подписан Президентом РФ и вступил в силу в июле 2016 г.

В научной среде термин «близкое лицо» был воспринят неоднозначно. С одной стороны, это поставило вопрос о том, можно ли считать близкими лицами людей одного пола, сожительствующих и ведущих совместное хозяйство, бывших супругов, соседей по коммунальной квартире и т.д. С другой стороны, неясным оставалось то, почему побои в отношении опекунов и попечителей были отнесены к числу уголовно-наказуемых деяний, а побои в отношении еще более незащищенной категории лиц (подопечных) к административно-наказуемым. В ноябре 2016 г. ряд депутатов Государственной Думы и членов Совета Федерации, в том числе те, которые ранее поддержали предложенную поправку внесли законопроект, в котором фактически предлагалось возвратиться к ранее предложенной Верховным Судом РФ редакции.

Справедливым представляется замечание, которое в своем официальном отзыве указало Правительство РФ: «подобные изменения должны осуществляться с учетом анализа правоприменительной практики и тех процессов, которые наблюдаются в соответствующей сфере общественных отношений». В ходе обсуждения законопроекта в первом чтении возник обоснованный вопрос о том, трактовать ли как необходимую случайность или как случайную необходимость то, что закон «с близкими лицами» был принят, одобрен, подписан и вступил в силу. Отвечая на этот вопрос, Е.Б. Мизулина отметила, что принятие закона было в конце сессии, обсуждения поправки не было, то есть оценила ранее принятый закон как результат спешки. Декриминализация «семейных» побоев была осуществлена не в меньшей спешке (внесен в ноябре 2016 г., принят в январе 2017 г., подписан Президентом РФ и вступил в силу в феврале 2017 г.).

Мы согласны с М.Б. Костровой в том, что подобная законотворческая практика служит «очередной наглядной иллюстрацией хаотичности современной российской уголовной политики», а также с О.Ю. Косовой в том, что депутаты «могут ошибаться». Однако, кто же будет отвечать за их ошибки? Спешить в вопросах (де)криминализации, пожалуй, не стоило. Своевременное проведение качественной научной криминологической экспертизы законопроекта, а также его более широкое и детальное обсуждение позволило бы избежать подобной непоследовательности и не допустить снижения качества уголовного закона.

В области криминализации деяний в 2017 г. деятельность законодателя можно охарактеризовать по ряду направлений. Восстановление уголовно-правовой охраны отношений, которые в силу изменений в позитивном (регулятивном) законодательстве, оказались вне сферы уголовно-правового воздействия. Принятие и введение в действие Кодекса административного судопроизводства РФ обусловило необходимость специального указания в ч. 1 ст. 303 УК РФ на административные дела. В связи с этим в сентябре 2015 г. депутаты В.Н. Плигин и Д.Ф. Вяткин внесли в Государственную Думу соответствующий законопроект. Кроме того, ими предлагалось криминализировать фальсификацию доказательств по делам об административных правонарушениях. С определенными замечаниями законопроект был поддержан Верховным Судом РФ и Правительством РФ, а затем принят Государственной Думой, одобрен Советом Федерации и подписан Президентом РФ.

Второй закон был направлен на восстановление ответственности за уклонение от уплаты страховых взносов. Как известно, федеральным законом от 03.07.2016 № 243-ФЗ с 01.01.2017 Налоговый кодекс РФ был дополнен положениями о страховых взносах. Данное изменение не привело к изменению круга общественных отношений, охраняемых уголовным законом (ст. 198–1992). Восстановилась уголовно-правовая охрана отношений в сфере взимания страховых взносов лишь с принятием федерального закона от 29.07.2017 № 250-ФЗ, которым была осуществлена криминализация уклонения от уплаты страховых взносов физическим лицом (ст. 198), организацией (ст. 199), а также первичная криминализация уклонения от уплаты страховых взносов на обязательное социальное страхование от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний физическим лицом (ст. 1994) и организацией (ст. 1995).

В целом принятие двух названных законов можно оценить положительно, хотя и следует отметить их несколько запаздывающий характер – позитивное регулирование меняется быстрее, чем может быть обеспечена уголовно-правовая охрана соответствующих отношений.

Ситуативная корректировка уголовного законодательства. В 2017 г. был принят ряд «скоропалительных» законов. Один из ярких примеров – криминализация склонения к совершению самоубийства или содействия его совершению (ст. 1101 УК РФ). О.С. Капинус еще более 10 лет назад высказывала предложение о необходимости криминализации склонения к самоубийству и содействия его совершению. Законопроект был инициирован группой депутатов Государственной Думы только в марте 2017 г., а принят, одобрен и подписан менее чем за 3 месяца. Принятие законопроекта «подогревалось» СМИ о якобы имевшихся множественных случаях самоубийств несовершеннолетних, но без приведения валидных и достоверных статистических данных. К слову, после принятия закона «волна в СМИ» утихла, а как будет работать ст. 1101 УК РФ на практике покажет время. На наш взгляд, ожидать широкого применения этой статьи не приходится по объективным причинам, связанным, например, со сложностями доказывания умысла на склонение лица к совершению самоубийства, искусственным формированием в общественном сознании широкой распространенности данных деяний. Однако, уже сейчас видно, что закон принимался недостаточно обдуманно, поскольку не прошло и месяца с момента подписания названного закона, как вновь был инициирован процесс ужесточения санкций по этой статье, что привело к принятию в рекордные сроки (менее месяца) еще одного федерального закона.

Представляет интерес и установление уголовной ответственности за незаконные выдачу и получение избирательного бюллетеня, бюллетеня для голосования на референдуме (ст. 1422 УК РФ). Соответствующий законопроект был внесен членом Совета Федерации А.А. Клишасом и депутатами Государственной Думы П.В. Крашенинниковым и В.В. Пинским в начале июня 2017 г., а принят, одобрен и подписан чуть менее, чем за 2 месяца. Официальные формы государственного статистического учета не демонстрируют числа лиц, привлеченных к ответственности по ст. 5.22 КоАП РФ, в связи с чем неясной остается степень распространенности тех деяний, которые запретили под угрозой наказания.

Таким образом, изменения в уголовном законодательстве в 2017 г. продолжают демонстрировать снижение качества уголовного закона. П.С. Дагель полагал, что возможности уголовно-правового запрета весьма ограничены, поскольку «определяются, с одной стороны, характером тех отношений, на которые указанный метод призван воздействовать, и свойствами тех деяний, которые он должен предупреждать, а с другой – объективными свойствами самого уголовно-правового метода».

М.В. Феоктистов,

канд. юрид. наук, доцент,

(ООО Консалтинговая группа «АРЕС», г. Краснодар)

mvf@list.ru

К вопросу о разработке критериев качествароссийского уголовного закона

Уголовный закон Российской Федерации требует разработки четких критериев, определяющих его качество и эффективность. Сразу стоит оговориться о том, что не всякий качественный уголовный закон будет эффективным, так же как и, наоборот, не каждый эффективный, по результатам своего применения, уголовный закон может быть признан качественным. Некоторые подходы к пониманию и разработке таких критериев рассматриваются в данной статье.

Одним из показателей качества уголовного закона является количество, вносимых в него изменений. Чем их больше, тем, скорее всего, существеннее недостатки качественных характеристик уголовного закона. Следует исключить конъюнктурные, не вызываемые необходимостью новации уголовного законодательства. Введение специальных норм имеет смысл лишь тогда, когда они повышают или понижают уголовную ответственность по сравнению с основным составом. Достаточно вспомнить самые первые изменения УК РФ, связанные с его дополнением в 1998 г. ст. 2151 «Прекращение или ограничение подачи электрической энергии либо отключение от других источников жизнеобеспечения», без которой соответствующие действия могли быть квалифицированы по другим нормам УК. В тоже время нет необходимости и искусственно сдерживать реформу УК РФ, обусловленную исправлением существующих ошибок, противоречий, пороков нормативного материала. Так, еще до вступления в силу УК РФ было очевидно, что его ст. 69 устанавливала правила назначения наказания по совокупности преступлений лишь в случаях, когда совокупность была образована только преступлениями небольшой тяжести или только преступлениями средней тяжести, тяжкими или особо тяжкими. Однако, назначение наказания при сочетании преступлений первой и второй группы законом регламентировано не было. Этот недостаток был обнаружен учеными сразу после опубликования УК, а вот на его устранение законодателю потребовалось два года, в течение которых суды применяли уголовный закон фактически по аналогии.

Изменения действующего законодательства должны носить научно-обоснованный характер и вписываться в структуру УК РФ, не разрушая его систему. Научная обоснованность предполагает, что изменения соответствуют современной уголовно-правовой доктрине, направлены к достижению четко определенных целей. Содержание этих целей не может носить сиюминутный характер, эффективность изменений может быть оценена лишь спустя определенное, иногда достаточно продолжительное время, поэтому вряд ли могут быть признаны научно-обоснованными изменения УК РФ, связанные с исключением из него в апреле 2010 г. ст. 173 «Лжепредпринимательство», а в декабре 2011 г. ст. 129 «Клевета», которые вскоре (соответственно в декабре 2011 г. и в июле 2012 г.) были восстановлены в схожем (ст. 1731 «Незаконное образование (создание, реорганизация) юридического лица» и ст. 1732 «Незаконное использование документов для образования (создания, реорганизации) юридического лица») или в том же объеме (ст. 1281 «Клевета»). А если учесть сроки законодательного процесса, то становится очевидным, что с момента исключения этих статей до их восстановления в том или ином виде прошло совсем немного времени.

Нельзя признать научно-обоснованным исключение из УК РФ в 2003 г. такого вида наказания как конфискация имущества, которое впоследствии (2006 г.) под напором научной общественности и правоприменителей было возвращено в лоно УК РФ, но уже в качестве меры уголовно-правового характера.

Сохранение системы УК РФ предполагает непротиворечивость норм его Общей и Особенной частей. В качестве примеров порочного разрушения системы УК РФ можно назвать как закрепление общих оснований освобождения от уголовной ответственности за экономические преступления (ст. 761 УК РФ), так и сохранение идентичных или незначительно отличающихся условий такого освобождения в примечаниях к статьям главы 22 УК РФ.

После расширения предмета преступления, предусмотренного в ст. 169 УК РФ, за счет включения в него помимо законной предпринимательской еще и иной деятельности стало очевидно, что место этих норм теперь не в главе 22, а в главе 19 УК РФ.

Грубейшим нарушением системы Особенной части УК РФ стало клонирование на законодательном уровне мошенничества путем выделения его отдельных видов и установления пониженной наказуемости за их совершение. Не зря же Конституционным Судом РФ ст. 1594 УК РФ была подвергнута остракизму. Еще хуже оказалось нынешнее законодательное решение, когда деяния, ранее установленные в ст. 1594 теперь выделены в самостоятельные части ст. 159 УК РФ. Очевидно, что в основе этих решений лежит стремление увести предпринимателей от возможности применения к ним норм УПК РФ об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Но если в гл. 22 УК РФ речь идет действительно о сфере предпринимательства, производственных и хозяйственных рисках, то мошенничество к числу таковых не относится, это корыстное общеуголовное преступление, которое будучи совершенным в различных сферах экономической деятельности лишь увеличивает размер причиненного ущерба и количество лиц, пострадавших в результате преступления. В этом случае мы имеем дело еще и с нарушением правил дифференциации уголовной ответственности.

Законодатель должен стремиться к сохранению системы не только уголовного закона целиком, но и его отдельных институтов. Так, в соответствии со ст. 18 УК РФ при признании рецидива преступлений не учитываются судимости за умышленные преступления, совершенные в несовершеннолетнем возрасте, за умышленные преступления небольшой тяжести, а также судимости за умышленные преступления, по которым осуждение признавалось условным или применялась отсрочка исполнения приговора, если последние не отменялись и лицо, не направлялось для отбывания наказания в места лишения свободы. Тем самым как бы создается новая форма множественности — совершение преступления лицом, ранее судимым, при отсутствии рецидива преступлений. Очевидно, что того же самого результата (неприменение специальных правил назначения наказания при рецидиве преступлений, описанных в ст. 68 УК РФ) можно было достичь иным путем — посредством указания на то, что в указанных случаях наказание назначается без учета положений ст. 68 УК РФ. А после того как законодатель отказался от дифференциации наказуемости различных видов рецидива (простого, опасного, особо опасного) их законодательное выделение вообще потеряло какой-либо смысл.

Реформирование уголовного законодательства должно носить последовательный характер. Чем можно объяснить вначале полный отказ законодателя от выделения в нормах Особенной части УК РФ квалифицирующих признаков, связанных с прежней судимостью лица, а затем его избирательное восстановление применительно к половым преступлениям. Возникает закономерный вопрос, неужели ненасильственные половые преступления более опасны, чем даже убийства, что в них такое обстоятельство не учитывается в качестве квалифицирующего? Также в угоду конъюнктурным соображениям законодатель пошел на существенное увеличение сроков такого дополнительного наказания как лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью (до двадцати лет). В результате в некоторых случаях дополнительное наказание оказалось гораздо более продолжительным по сравнению с основным. Такой подход необоснованно расширяет и границы сроков давности, приближая преступления средней тяжести (ч. 1 ст. 134 УК РФ) к тяжким. По нашему мнению, реформировать здесь надо было не уголовное законодательство, а трудовое, устанавливая запрет на замещение определенных должностей лицами, имеющими или имевшими судимость за половые преступления.

Законодатель должен стремиться к недопущению межотраслевых противоречий, правильному расположению нормативного материала. Так, ст. 3 УК РФ, фиксируя принцип законности, устанавливает, что «преступность и наказуемость деяния определяются исключительно действующим УК РФ». Признаки соответствующих уголовно-наказуемых деяний описаны в ст. 197, 198, 199 УК. Кроме того, ст. 761 устанавливает общие для этих норм, а примечания к ст. 198, 199 УК регламентируют специальные правила освобождения от уголовной ответственности лиц, совершивших указанные преступления. Тем не менее ст. 3 Федерального закона № 376-ФЗ «О внесении изменений в части первую и вторую Налогового кодекса Российской Федерации (в части налогообложения прибыли контролируемых иностранных компаний и доходов иностранных организаций)» от 24 ноября 2014 г. (в ред. Федерального закона № 32-ФЗ от 15 февраля 2016 г.) установлено, что за деяния, связанные с неуплатой или неполной уплатой сумм налога в результате невключения в налоговую базу контролирующего лица в 2016 и 2017 годах прибыли контролируемой иностранной компании, уголовная ответственность не наступает, если ущерб, причиненный бюджетной системе Российской Федерации в результате преступления, возмещен в полном объеме, т.е. устанавливается еще одно самостоятельное специальное основание освобождения от уголовной ответственности, причем не включенное в уголовный закон.

Изменения уголовного законодательства должны носить унифицированный характер. Не вступая сейчас в дискуссию о целесообразности или нецелесообразности использования в уголовном законе норм с административной преюдицией стоит отметить, что их законодательная реализация не выдерживает никакой критики. В одних случаях административная преюдиция влечет ответственность при повторном совершении деяния в течение 180 дней (ст. 2121 УК РФ), в других — 2 раза в течение года (ст. 2841, 3141 УК РФ), а в третьих — вообще говорится о лице, подвергнутом административному наказанию (ст. 1161, 1511, 157, 1581, 1714, 2154, 2641 УК РФ). Очевидно, что все эти случаи должны быть сведены к одном знаменателю, т.е. унифицированы.

Кроме того, можно также акцентировать внимание законодателя на строгом соблюдении правил юридической техники, необходимости проведения криминологической экспертизы принимаемых новелл и социальной обусловленности уголовного закона. Подводя итог сказанному, стоит отметить, что названы далеко не все критерии, определяющие качество современного российского уголовного законодательства, и мы стоим лишь у начальной точки их разработки.

М.А. Кауфман,

д-р юрид. наук, профессор

(Российский государственный университет правосудия)

mak_kauf@mail.ru

О злоупотреблении уголовным правом (к постановке вопроса)

Научных трудов, посвященных проблематике злоупотребления правом, написано предостаточно, что очевидно свидетельствует о высокой социальной значимости этого негативного явления. Отмечено, что вопрос о злоупотреблении правом может возникнуть при нарушении как частных, так и публичных интересов во всех сферах правового регулирования. Это, безусловно, так. Принцип недопустимости злоупотребления правом является общеправовым, что находит свое подтверждение и в Конституции, и в нормах международного права, и в постановлениях Конституционного Суда РФ. Так, согласно ч. 3 ст. 17 Конституции РФ, осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц. Запрет злоупотребления правами также содержится в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Согласно ст. 17 Конвенции ничто в ней не может толковаться как означающее, что какие-либо государство, группа лиц или лицо имеют право заниматься какой бы то ни было деятельностью или совершать какие бы то ни было действия, направленные на упразднение прав и свобод, признанных в Конвенции, или на их ограничение в большей мере, чем это предусматривается Конвенцией.

В отечественном законодательстве содержится единственное легальное определение понятия «злоупотребление правом». Согласно п. 1 ст. 10 Гражданского кодекса РФ не допускаются осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом). Но ее действие имеет непосредственное отношение к субъективному праву и распространяется исключительно на граждан и юридических лиц.

Вместе с тем, отраслевой подход к пониманию термина «злоупотребление правом» отличается неоднородностью. Существует, например, разноголосица по поводу того, является ли злоупотребление правом правонарушением или же нет. Кроме того, проблему злоупотребления правом следует рассматривать не только в рамках злоупотребления своими субъективными правами, но и через призму злоупотребления властью, т.е. теми правами и полномочиями, которыми эта власть наделена.

В этой связи представляет несомненный интерес сама постановка вопроса о возможном злоупотреблении уголовным правом. Нелишним будет напомнить, что уголовное законодательство, будучи системой норм, легитимирующих применение государственного насилия, и, обладая при этом чрезвычайно высоким репрессивным потенциалом, может помимо позитивной роли оказывать и нежелательное, деформирующее воздействие на определенные сферы общественной жизни.

Конечно, у злоупотребления правом есть и своя, уголовно-правовая «начинка». Ответственность за злоупотребление правами (полномочиями) установлена в ст.ст. 201 и 285 УК РФ. В определенной степени можно говорить и о злоупотреблении правом применительно к составу преступления «Самоуправство», предусмотренному ст. 330 УК РФ. Но в данной статье хотелось бы привлечь внимание к злоупотреблению собственно уголовным правом. Представляется, что вероятность такого злоупотребления нельзя исключать как в сфере правотворчества, так и в сфере правоприменения.

Согласно ч.2 ст. 55 Конституции РФ в Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина. Данный императив адресован, в первую очередь, законодателю и по сути своей означает запрет на злоупотребление правом в процессе законотворчества.

Но одно дело декларация, а другое – объективная реальность. Роль уголовного права как властного ресурса переоценить невозможно. Запретить можно, все что угодно, было бы желание. Но такое злоупотребление уголовным правом чревато выходом за те пределы, которые ограничены его задачами. Расширение уголовно-правового регулирования за счет избыточной криминализации находится в явном противоречии с целями, которые ставятся перед уголовным правом, в противоречии с его предназначением. Не так давно УК был дополнен ст. 3302 «Неисполнение обязанности по подаче уведомления о наличии у гражданина Российской Федерации гражданства (подданства) иностранного государства либо вида на жительство или иного действительного документа, подтверждающего право на его постоянное проживание в иностранном государстве». В чем общественная опасность такого, с позволения сказать, прегрешения? Какие правовые последствия может иметь осведомленность (неосведомленность) Российской Федерации о наличии у ее гражданина одновременно и гражданства другого государства? Да, никаких. И уж тем более непонятно, какой конфликт интересов может возникнуть при наличии у гражданина РФ только лишь права постоянного проживания в иностранном государстве. Как сказано в одном из решений Конституционного Суда РФ «… уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации лишь при условии, что она адекватна общественной опасности преступления…».

Сомнительные законотворческие решения, позволяющие оценивать их через призму злоупотребления уголовным правом, не обязательно напрямую связаны с криминализацией. К примеру, норма, узаконившая передачу суду права на изменение категории преступлений (ч. 6 ст. 15 УК РФ), стирает грань между законодательной и судебной властью, поскольку критерии отнесения общественно опасного деяния к той или иной категории преступлений – это исключительная прерогатива законодателя. Кроме того, содержание данной нормы лишает уголовный закон и имманентного ему (в идеале) качества правовой определенности, создает благоприятные возможности для злоупотребления властью. Поэтому прав был Ю.Е. Пудовочкин, когда критикуемую нами норму определил как «порочную и с политической, и с конституционной, и с собственно уголовно-правовой точек зрения».

Правоприменительная деятельность также может быть связана со злоупотреблением уголовным правом. В условиях, когда судебная власть призвана стабилизировать уголовно-правовую практику, используя, в частности, свое право дачи разъяснений по вопросам применения уголовного закона, ее позиции, несомненно, укрепляются. Однако достигается ли эта стабилизация на самом деле – большой вопрос. Так, обращает на себя внимание изменчивость позиции, занимаемой Пленумом Верховного Суда РФ, по многим вопросам, оказывающим непосредственное воздействие на формирование судебной практики по вопросу квалификации содеянного.

Только за последние несколько лет была скорректирована, а, точнее говоря, изменена позиция высшей судебной инстанции относительно квалификации:

• момента окончания преступлений, предусмотренных ст. ст. 150 и 151 УК РФ. Ранее действия, направленные на вовлечение, квалифицировались как оконченное преступление, а в последующем – как покушение на преступление (п. 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 14.02.2000 № 7 и п. 42 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 1 февраля 2011 г. № 1);

• сбыта наркотических средств, осуществляемого в ходе проверочной закупки, проводимой представителями правоохранительных органов. Ранее такие действия квалифицировались как покушение на преступление, а в последующем – как оконченное преступление (п. 13 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 в первоначальной редакции и п. 13.1 в редакции от 30 июня 2015 г.);

• приобретения, хранения, перевозки, изготовления наркотических средств, психотропных веществ … с целью их последующего сбыта, при не доведении умысла до конца по не зависящим от сбытчика обстоятельствам. Ранее эти действия квалифицировались как приготовление к сбыту, а в последующем — уже как покушение на сбыт (п. 15 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 в первоначальной редакции и п. 13.2 в редакции от 30 июня 2015 г.);

• хищения с причинением значительного ущерба гражданину. Ранее вменить этот квалифицирующий признак можно было лишь при условии реального причинения ущерба, а в последующем – и при отсутствии такого ущерба, но с учетом направленности умысла на его причинение (п. 24 Постановления Пленума от 27 декабря 2002 г. № 29 в первоначальной редакции, и п. 24 в редакции от 23 декабря 2010 г.).

Следует подчеркнуть, что проиллюстрированная вышеназванными примерами трансформация позиций Верховного Суда РФ никак не связана с изменениями в самом уголовном законе, но, очевидно, приводит к изменению содержания признаков состава преступления в соответствующих нормах и ко всем, вытекающим из этого последствиям.

Не вдаваясь в содержательную оценку этих решений, нельзя не заметить, что интерпретационная деятельность Верховного Суда РФ (превращающаяся, впрочем, и в правотворческую), может нести определенные риски для следственно-судебной практики и, потому, должна осуществляться с особой тщательностью, исключающей злоупотребление правом.

В рамках настоящей публикации, естественно, невозможно осветить весь спектр проблем, связанных с возможным злоупотреблением уголовным правом. В частности, с этих позиций может быть проанализирована деятельность субъектов, обладающих правом законодательной инициативы. Заслуживает в этом плане и оценка обратной криминализации тенденции вывода из сферы действия уголовного закона значительного сегмента общественно-опасных деяний, излишней увлеченности в использовании административной преюдициии и т.п.

Как бы то ни было, чрезмерное, криминологически необоснованное использование такого властного ресурса, каким, вне всякого сомнения, является уголовное право, нельзя рассматривать иначе, как злоупотребление им.

А.В. Наумов,

д-р юрид. наук, профессор

(Всероссийский государственный

университет юстиции (РПА Минюста России))

yasenaum34@mail.ru

Определенность уголовно-правового запрета как конкретизация принципа законности уголовного права (тезисы)

1. Известно, что в УК РФ установленный им принцип законности состоит из двух его составляющих. Во-первых, в том, что «преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом» и, во-вторых, что «применение уголовного закона по аналогии не допускается» (ст. 3 УК РФ). Последний признак логически вытекает из первого. Однако с первым все обстоит не так просто. Подтверждением этого может служить хотя бы создавшееся положение со смертной казнью. Последняя входит в систему уголовных наказаний, предусмотренных Уголовным кодексом (в том числе входит в санкцию нескольких статей УК об ответственности за существующие разновидности убийств при отягчающих обстоятельствах), допускается Конституцией Российской Федерации и законодательно не отменена, почему ни один российский суд не вправе по известной причине применять такое наказание. Отметим лишь, что приведенный пример начисто опровергает формулировку ч. 1 ст. 3 УК РФ о том, что «наказуемость» деяния «определяется только» Уголовным кодексом. Это так сказано в Кодексе. На самом же деле такое наказание «отменяется» известными постановлениями Конституционного Суда РФ и последние в этом случае превращаются в настоящий источник уголовного права. Более того, в других случаях они являются не только дополнением к установлению наказуемости запрещенных УК деяний, но и, что более важно, и к установлению их преступности. В этом плане Конституционный Суд РФ в целом ряде своих постановлений сформулировал новое, очень важное содержание принципа законности – определенность уголовно-правовых норм (в первую очередь, уголовно-правового запрета). Так, например, в постановлении Конституционного Суда РФ от 16.07.2015 г. № 22-П по делу о проверке конституционности положения статьи 2261 УК РФ указал: «Требования определенности правовых норм и их согласованности в общей системе правового регулирования, как неоднократно указывал Конституционный Суд Российской Федерации, приобретает особую значимость применительно к уголовному законодательству, являющемуся по своей природе крайним (исключительным) средством, с помощью которого государство реагирует на факты противоправного поведения в целях охраны общественных отношений, если она не может быть обеспечена должным образом только с помощью правовых норм иной отраслевой принадлежности: в силу этого любое преступление, а равно наказание за его совершение должны быть четко определены в законе, причем таким образом, чтобы исходя непосредственно из текста соответствующей нормы – в случае необходимости с помощью толкования, данного ей судами, — каждый мог предвидеть уголовно-правовые последствия своих действий (бездействия)».

2. При определении содержания данного принципа Конституционный Суд отметил, что формулировка в ч. 1 ст. 3 УК РФ принципа законности (преступность деяния «определенного только» самим Уголовным кодексом) распространяется и на случаи, когда соответствующий запрет установлен в бланкетных диспозициях уголовного закона. Конституционный Суд (в указанном же постановлении) признал, что принцип правовой определенности «не исключает введения в уголовный закон юридических конструкций бланкетного характера, которые для уяснения используемых в нем терминов и понятий требуют обращения к нормативному материалу иных правовых актов», однако при этом «степень определенности нормативно-правового регулирования, как вытекает из ранее выраженной правовой позиции Конституционного Суда РФ … должна оцениваться путем всей системы взаимосвязи правовых предписаний».

3. Следует отметить, что в конкретном случае применения уголовно-правовых норм бланкетного характера Конституционный Суд пришел к выводу: «Признать положение статьи 2261 УК Российской Федерации, устанавливающее уголовную ответственность за контрабанду сильнодействующих веществ, не соответствующим Конституции Российской Федерации, ее статьям 19 (часть 1), 54 (часть 2) и 55 (часть 3) в той мере, в какой данное положение – при наличии приводящей к его произвольному толкованию и применению неопределенности правового регулирования порядка и условий перемещения физическими лицами через Государственную границу Российской Федерации с государствами-членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС сильнодействующих веществ, входящих в состав лекарственных средств и не являющихся наркотическими средствами, психотропными веществами, их прекурсорами или аналогами, — не предполагает возможность учета специфики их перемещения, осуществляемого физическими лицами в целях личного использования, и не позволяет этим лицам сознавать общественно опасный и противоправный характер своих действий и предвидеть их уголовно-правовые последствия».

Конституционный Суд РФ обязал федерального законодателя «определить порядок перемещения физическими лицами через Государственную границу Российской Федерации с государствами-членами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС лекарственных средств, в состав которых входят сильнодействующие вещества, не являющиеся наркотическими средствами, психотропными веществами, их прекурсорами или аналогами в целях личного использования». Конституционный Суд определил и то, чем должен руководствоваться правоприменитель до того времени, как федеральный законодатель устранит указанный пробел: он (правоприменитель) должен принимать решение «с учетом условий, установленных в соответствии с Федеральным законом «Об обращении лекарственных средств» (постановление КС РФ от 16.07.2015 г. №22-П).

Подобное по сути дела решение вынес Конституционный Суд и по делу о рассмотрении конституционности положения, предусмотренного в части четвертой статьи 222 УК РФ, предусматривающей ответственность за незаконный сбыт холодного оружия, признав, что оно «не соответствует Конституции Российской Федерации… в той мере, в какой – в системе сохраняющего неопределенность правового регулирования оборота холодного оружия, имеющего культурную ценность, приводящую к его произвольному толкованию и применению, — данное законоположение не предполагает возможность учета специфики использования такого оружия и не позволяет лицу, желающему реализовать его как предмет, имеющий культурную ценность, сознавать общественно опасный и противоправный характер своих действий, а также предвидеть их уголовно-правовые последствия», а федерального законодателя обязал «конкретизировать правила оборота холодного оружия, имеющего культурную ценность, и установить ответственность за их нарушение…» (постановление Конституционного Суда РФ от 17.06.2017 г. № 18-П»).

К сожалению, на наш взгляд, такой «уверенности» у Конституционного Суда не находится в тех случаях, когда, он, с одной стороны, явно признает очевидную неопределенность соответствующего уголовно-правового запрета, а, с другой, — приходит к выводу о соответствии такого запрета Конституции РФ. При этом мы вовсе не пытаемся оспорить оценку Судом конституционности соответствующего уголовно-правового запрета (это его «святое» право). Нас настораживает несоответствие, по нашему мнению, обнаруженной при анализе бланкетной формы уголовно-правового предписания неопределенности уголовно-правового запрета и реагированием Конституционного Суда на выявленный им в таких случаях недостаток толкования в судебной практике соответствующей уголовно-правовой нормы.

Речь идет о постановлении Конституционного Суда Российской Федерации по делу о проверки конституционности положений статьи 2121 УК РФ в связи с жалобой гражданина И.И. Дадина осужденного по ст. 2121 УК к 2,5 годам лишения свободы (№2-П). Конституционный Суд справедливо отметил: Статья 2121 УК РФ (в ее толковании в совокупности со ст. 20.2 КоАП РФ) «подразумевает возможность назначения лицу наказания в виде лишения свободы лишь при условии, что нарушение им установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования повлекло за собой утрату публичным мероприятием мирного характера … или причинение либо реальную угрозу причинения существенного вреда здоровью граждан, имуществу физических или юридических лиц, окружающей среде, общественному порядку, общественной безопасности или иным конституционно охраняемым ценностям, при том что без назначения данного вида наказания невозможно обеспечить достижение целей уголовной ответственности за преступление, предусмотренное данной статье» (последние слова выделены нами, так как в них вся суть конкретного уголовного дела, в связи с чем и был рассмотрен вопрос о конституционности уголовно-правовой нормы).

Конституционный Суд убедительно «высветил» причины необоснованного (чрезмерного) осуждения подсудимого к лишению свободы, но в качестве «выхода» из такого толкования рассматриваемой им уголовно-правовой нормы обратился к федеральному законодателю: «Федеральный законодатель правомочен, — исходя из требований Конституции Российской Федерации и с учетом правовых позиций Конституционного Суда, выраженной в настоящем постановлении, — внести в статью 2121 УК РФ изменения, направленные на уточнение нормативных оснований привлечения к уголовной ответственности за предусмотренное данной статьей преступление и мер наказания за его совершение». При этом Конституционный Суд оценил истолкование судебными актами, вынесенными в отношении гражданина Дадина И.И., «как расходящимися с их конституционным смыслом» (Российская газета, 28 февраля 2017 г.). Очень убедительно. Так почему же не обратиться к Федеральному законодателю, чтобы он устранил указанную неопределенность уголовно-правового запрета (если сравнить случившееся с областью медицины, возникает следующее сравнение: «диагноз» болезни поставлен точно, а вот выписанное лекарство, как то, мягко говоря, не впечатляет).

4. Следует отметить, что бланкетность диспозиции нормы УК РФ может быть «явная», т.е. с отсылкой к определенному нормативному акту другой отрасли права (например, нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств – ст. 264 УК РФ), но чаще всего – «неявной», т.е. без отсылки к соответствующему нормативному акту (например, для выяснения размера хищения чужого имущества, как криминообразующего признака кражи (ст. 158 УК РФ и ст. 27.7 КоАП РФ). Случаи «явной» и «неявной» бланкетности уголовно-правовых запретов, а следовательно и вопрос об их определенности или неопределенности, возникают и при отсылке определенных уголовно-правовых норм к нормам международного права. Достаточно в редких случаях – это происходит в виде «явной» бланкетности диспозиций соответствующих статей УК РФ, например, ст. 356 и 360 УК РФ.

Говоря о «явной» и «неявной» бланкетности норм УК РФ и выявлении при этом определенности или неопределенности соответствующих уголовно-правовых запретов следует отметить, что отечественный законодатель при конструировании диспозиций норм Особенной части УК РФ использует обе формы бланкетности. Правда, более распространенным является использование как законодателем, так и правоприменителем бланкетности «неявной».

Как определить нижний порог наказуемости, например, кражи чужого имущества, предусмотренного ст. 158 УК РФ (размер кражи, влекущий уголовную ответственность)? Уголовный закон определяет «крупный» и «особо крупный» размер кражи как и другого вида хищения (в Примечании 4 к ст. 158 УК РФ). Однако нижний предел уголовно-наказуемого хищения, совершенного путем кражи, присвоения или растраты непосредственно в УК РФ не определен. В отличие от этого в КоАП РФ установлен предельный размер мелкого хищения чужого имущества, совершенного в указанных формах – не свыше одной тысячи рублей (ч. 1 ст. 7.27) или не свыше двух тысяч пятьсот рублей (ч. 2 ст. 7.27). Однако эти предписания административно-правовых норм не относятся к определению размера кражи и других указанных в административно-правовой норме хищений чужого имущества, совершенных при отягчающих или особо отягчающих обстоятельствах. И в этом случае возникает вопрос об определенности уголовно-правового запрета той же кражи, «совершенной» с причинением значительного ущерба потерпевшему» (п. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ) или «из одежды, сумки или другой ручной клади, находившихся при потерпевшем» (п «г» ч. 2 ст. 158 УК).

Остановимся на первом случае. Из СМИ известно, что, например, Приволжский районный суд Ивановской области приговорил к году лишения свободы условно 70-летнюю пенсионерку за кражу продуктов питания у соседа. Престарелая женщина в августе украла у него сахар и кетчуп на 70 рублей, а в конце года совершила еще одно хищение продуктов – две банки тушенки, упаковку макарон, сахар, печенье и 17 пакетиков чая на 560 рублей (Российская газета, 20 февраля 2017 г.). Мотивы законодателя, исключившего случаи, предусмотренные как п. «в», так и п. «г» ч. 2 ст. 158 УК РФ из определения размеров наказуемости кражи достаточно понятны, но очевидно, что проблема определенности в таких случаях уголовно-правового запрета остается вполне актуальной и одно лишь обращение к содержанию ст. 7.27 КоАП РФ ее никак не решает. Можно указать и на то, что не облегчает трудности правоприменителя и конкретизация известной части 2 ст. 14 УК РФ о малозначительности деяния, хотя формально и запрещенного Уголовным кодексом, но не являющегося преступлением как не представляющим общественную опасность.

5. Приведенные решения Конституционного Суда РФ и наше их толкование наводят на мысль законодательного закрепления очень принципиальных позиций этого судебного органа: внести в ст. 3 УК РФ четко сформулированную во многих решениях Конституционного Суда Российской Федерации следующую конкретизацию принципа законности: «определенность уголовно-правового запрета», сделав его частью 2 этой статьи УК, а нынешнюю часть 2 обозначить как часть 3. Эта новелла будет одновременно означать и дополнительную конкретизацию ч. 2 ст. 1 УК РФ о том, что Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации.

В. Е. Суденко,

канд. юрид. наук, доцент

(Юридический институт Российского университетатранспорта (МИИТ))

sudenko@yandex.ru

Пробелы действующего уголовного законодательства Российской Федерации

Двадцать лет действия УК РФ свидетельствует, что в ряде случаях возникают затруднения в части применения отдельных норм Общей и Особенной частей. Несмотря на регулярно вносимые в УК РФ изменения и дополнения, многие недоработки и пробелы так и не были устранены. В качестве примера можно привести ст. 69 УК РФ, определяющую правила назначения наказания по совокупности преступлений.

Часть третья этой статьи гласит: «Если хотя бы одно из преступлений, совершенных по совокупности, является тяжким или особо тяжким преступлением, то окончательное наказание назначается путем частичного или полного сложения наказаний. При этом окончательное наказание в виде лишения свободы не может превышать более чем наполовину максимальный срок наказания в виде лишения свободы, предусмотренный за наиболее тяжкое из совершенных преступлений».

В чем видится недоработка формулировки данной уголовно-правовой нормы? Во-первых, законодательно не определена нижняя граница окончательного наказания. Далее, неясно как суд должен определять окончательное наказание при частичном сложении наказаний. Сказано лишь о том, что суд определяет окончательное наказание путем частичного или полного сложения наказаний, которые назначены отдельно за каждое входящее в совокупность преступление. Но какую часть наказания, назначенного за то или иное преступление, входящее в совокупность, присоединять к какой части наказаний, назначенных за другое (третье и т.д.) преступление? Часть одного наказания назначенного за одно преступление, присоединять к полному наказанию за другое преступление или к части наказания, назначенного за другое преступление? Если к части, то к какой, к половине, к трем четвертям?

Возможна следующая парадоксальная ситуация. Лицо совершило кражу, наказание за которую предусмотрено ст. 158 ч.2 УК РФ, и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью человека — ст. 111 ч. 1 УК РФ. Суд определил наказание за кражу – три года лишения свободы, а за тяжкое причинение вреда здоровью – лишение свободы сроком на шесть лет. Не вызывает затруднений определение окончательного наказания при полном сложении каждого из наказаний. Но при применении частичного сложения наказаний, законодательно не установлено, какие части наказаний вправе складывать суд? Ведь вполне возможна ситуация, когда суд, назначая окончательное наказание путем частичного сложения, определит, что частью наказания за кражу будет один год лишения свободы, а частью наказания за причинение тяжкого вреда здоровью — четыре года лишения свободы. Окончательное наказание — пять лет лишения свободы, что будет меньше наказания, назначенного за отдельное более тяжкое преступление в виде причинения тяжкого вреда здоровью. И это не будет противоречить уголовному закону, поскольку в статье 69 УК РФ не сказано о минимальном сроке или размере окончательного наказания при совокупности преступлений.

Оппоненты могут заявить, что такая ситуация противоречит логике назначения наказаний, однако это будут эмоции, ведущие в никуда, но не законодательное решение, тем более, применительно к уголовному закону.

В некотором виде в качестве образца может служить ст. 70 УК РФ, определяющая правила назначения наказания по совокупности приговоров, в которой недвусмысленно и четко определено, что окончательное наказание в виде лишения свободы должно быть больше наказания, назначенного по последнему приговору, и больше неотбытой части наказания по предыдущему приговору (хотя и здесь могут возникнуть вопросы, о которых будет сказано ниже).

Думается, что редакцию статьи 69 УК РФ следует сформулировать так, чтобы как можно меньше оставалось возможностей для судебного усмотрения, чтобы суду не оставалось возможности широкого варьирования при определении окончательного наказания. Например, определить, что при частичном сложении наказаний, окончательное наказание не может быть меньше наказания, назначенного за наиболее тяжкое из преступлений, совершенных по совокупности.

Возвращаясь к назначению наказания по совокупности приговоров, зададимся вопросом: на сколько больше должно быть окончательное наказание в виде лишения свободы при частичном присоединении к вновь назначенному наказанию неотбытой части наказания по предыдущему приговору? При полном присоединении неотбытой части наказания не возникает вопросов, но при частичном присоединении такие вопросы возникают. Если исходить из того, что минимальный срок лишения свободы составляет 2 месяца (ч. 2 ст. 56 УК РФ), то окончательное наказание по совокупности приговоров должно быть больше как наказания, назначенного за вновь совершенное преступление, так и неотбытой части наказания по предыдущему приговору суда, в том числе и на два месяца. И здесь с неизбежностью возникает следующий вопрос: как это согласуется с требованиями усиления борьбы с рецидивной преступностью?

Далее, вряд ли оправдано снижение нижней границы лишения свободы до двух месяцев. Осужденный, проведя эти два месяца в условиях наших пенитенциарных учреждений, вполне может заболеть туберкулезом или иной болезнью, получить среди преступной субкультуры хорошее «тюремное воспитание», озлобиться и на суд, и на весь мир вообще, и выйдет после двухмесячного лишения свободы «хорошо подкованным» потенциальным, если не преступником, то правонарушителем. Было бы справедливо не снижать нижнюю границу лишения свободы, а, наоборот, повысить ее хотя бы до двух лет. Зачем, с какой целью устанавливать лишение свободы на срок от двух месяцев, если имеется немало других видов наказаний, уже имеющихся в альтернативных санкциях, которые суд может назначать лицам, не заслуживающим лишения свободы, хотя бы до двух лет?

В пункте «h» части 5 ст. 3 Конвенции ООН о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ перечислены обстоятельства, отягчающие вину, к которым, среди прочих, относится предыдущая судимость (особенно за аналогичное преступление). Конвенция указывает, что государства в необходимых случаях устанавливают более длительные сроки давности наказания за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков. Но в УК РФ упразднен такой квалифицирующий признак, как наличие судимости за ранее совершенное тождественно преступление. Несмотря на то что в последнее время законодатель внес дополнения и изменения в УК РФ, предусмотрев в качестве квалифицирующего признака наличие судимости, но только по половым преступлениям (ч. 5 ст. 131, ч. 5. Ст. 132, с. 6 ст. 134, ч. 5 ст. 135 УК РФ).

Имеются затруднения и в определении вида рецидива преступлений, предусмотренного ст. 18 УК РФ. В действующей редакции данной статьи названы три вида рецидива преступлений: простой, опасный и особо опасный. Вряд ли обоснованно при определении опасного рецидива преступлений отсутствие такого признака, как совершение лицом преступления средней тяжести, если оно имеет две и более судимостей за преступления средней тяжести с реальным лишением свободы и вновь осуждается к реальному лишению свободы. Получается, сколько бы такое лицо не имело судимостей за преступления средней тяжести, вновь совершенные им преступления средней тяжести будет означать только простой рецидив преступлений.

К какому виду рецидива отнести совершение лицом особо тяжкого преступления, если оно имеет две или более судимостей с реальным лишением свободы за преступления средней тяжести? Исходя из редакции ст. 18 УК РФ, это только простой рецидив. В то же время совершение тяжкого, а не особо тяжкого преступления, за которое к реальному лишению свободы осуждается лицо, имеющее две или более судимостей за преступления средней тяжести, относится к опасному рецидиву. Таким образом, совершение тяжкого преступления при указанных условиях означает опасный рецидив, в то время как совершение особо тяжкого преступления – простой рецидив.

Могут возразить, что последний пример необходимо решать с точки зрения опасного рецидива, поскольку в данном случае повышается общественная опасность виновного лица и его деяния. Но с точки зрения уголовного закона, это далеко не так. Коли нет указания на это в законе, то и нельзя самостоятельно подводить содеянное к соответствующей норме об опасном рецидиве. Тем более что ч. 2 ст. 3 УК РФ гласит о недопустимости применения закона по аналогии.

Вряд ли можно назвать достижениями в области законотворчества применение многословных диспозиций в ряде статей УК РФ. К примеру, диспозиция ст. 1855 УК РФ, устанавливающей ответственность за фальсификацию решения общего собрания акционеров (участников) хозяйственного общества или совета директоров (наблюдательного совета) хозяйственного общества, включает 316 слов 1805 знаков и естественно 316 пробелов. И все это в одном предложении. Вряд ли можно на одном дыхании прочесть это произведение, тем более, сразу понять его содержание.

Только в названии ст. 2261 УК РФ – контрабанда сильнодействующих, ядовитых, отравляющих, взрывчатых, радиоактивных и т. д., присутствует 72 слова.

Имеются и другие нестыковки либо пробелы в отдельных нормах как Общей, так и Особенной части УК РФ, которые настоятельно нуждаются в искоренении.

Таким образом, несмотря на многочисленные дополнения и изменения, вносимые в уголовный закон, до настоящего времени не устранены ранее обнаруженные пробелы и упущения, а также допущены другие «странности» при формулировании не только названий и диспозиций статей УК РФ, но и в других случаях.

М.В. Бавсун,

д-р юрид. наук, доцент

(Омская академия МВД России)

kafedramvd@mail.ru

Нарушение принципа равенства граждан перед уголовным законом как одна из тенденций его развития

Принцип равенства всех граждан перед уголовным законом (ст. 4 УК РФ) относится к числу конституционных, основополагающих начал российского уголовного законодательства. Построение УК РФ на его основе, как и процесс практической реализации не подвергается сомнениям в современной уголовно-правовой доктрине, что лишь добавляет остроту тем, вопросам, которые сегодня фактически в данной части уже существуют, но находятся под давлением устоявшегося мнения о незыблемости центральных идей, определяющих сущность и содержание уголовной репрессии. Представляется, что дальнейшее игнорирование, возникающих в данном направлении проблем недопустимо, требуя их постановки и соответствующего научного осмысления.

Следует отметить, что как таковая идея равенства, несмотря на всю свою привлекательность, по сути, никогда не выдерживалась в полной мере, что, кстати, далеко не всегда имеет негативный оттенок. Что называется, в чистом виде равенства, достичь в рамках уголовно-правового регулирования, если и не невозможно, то, по крайней мере, крайне сложно, и к этому тезису приходится относиться как к неизбежному, а его корректировка сталкивается с препятствиями объективного характера. Многие аспекты этой, безусловно, многосторонней проблемы имеют достаточно богатую историю своего происхождения и сегодня воспринимаются как вполне естественное явление. Сказанное распространяется, например, на случаи особого отношения со стороны государства к объему репрессии, в зависимости от гендерной принадлежности виновного (ой), его возрастных особенностей (в данном случае речь следует вести как о невозможности привлечения к уголовной ответственности в связи с недостижением возраста, так и ограничении пределов применения некоторых видов наказаний по достижении лицом установленного законом возрастного порога). В расчет также надо брать и некоторые особенности статуса лица, совершившего преступление, когда механизм привлечения к уголовной ответственности существует, но он значительно осложнен в сравнении с имеющимся механизмом привлечения граждан таким статусом не наделенных. Речь идет о судьях, депутатах Государственной Думы и Совета Федерации Российской Федерации, президенте Российской Федерации и т.д. Все эти, даже не исключения, а в большей степени особенности произошли не сегодня и отношение к ним в отечественной доктрине по этой причине уже вполне устоялось, не вызывая сколь-нибудь острой дискуссии.

Говорить о как таковом неравенстве в этих и некоторых других случаях можно лишь с большой долей условности, в то время как злободневность в последнее десятилетие приобрели совсем иные ситуации, содержащие отличия не видового, а принципиального характера. Статус лица в указанный период все больше стал оказывать влияние на объем реализуемого воздействия, причем как в сторону его увеличения, так и наоборот, в направлении уменьшения.

Так, необъяснимым с позиции идеи равенства граждан перед законом сегодня является положение УК РФ об усилении ответственности за преступления, совершаемые сотрудниками органов внутренних дел (п. «о» ч. 2 ст. 63 УК РФ). Особенно ярко противопоставление принципу равенства всех граждан перед законом происходит на фоне того, что сотрудники других силовых ведомств в случае совершения ими преступлений подлежат уголовной ответственности на общих основаниях, а их профессиональный статус не служит предпосылкой для усиления ответственности. В данном случае остается не совсем понятным, чем может отличаться опасность преступлений сотрудников органов внутренних дел от посягательств, совершаемых сотрудниками прокуратуры, ФСБ, ФСКН, МЧС, Вооруженных сил России и др. Общеизвестным и доступным является тот факт, что «без осуществления требования равенства граждан перед законом невозможно обеспечить в сфере назначения наказания единство уголовной политики…». И. А. Клепицкий по этому поводу отмечает: «...по существу законы не гарантируют равенства всех людей во всех случаях применения права. Они лишь запрещают дискриминацию в отношении тех или иных социальных групп…». Однако здесь мы наблюдаем противоположную ситуацию, когда закон стоит на позициях такой дискриминации, прямо указывая на это в одном из своих положений.

В современной юридической литературе имеются предложения по исправлению существующего положения вещей посредством изменения редакции п. «о» ч. 2 ст. 63 УК РФ за счет замены формулировки – «сотрудником органа внутренних дел» на – «сотрудником правоохранительного органа». С одной стороны это действительно решает проблему несправедливости в вопросе дифференциации уголовной ответственности сотрудников силовых ведомств, с другой, по-прежнему продолжает оставаться дискриминационным по отношению к ним в общем и целом. Разница лишь в том, что речь в случае реализации данного предложения будет идти как о сотрудниках органов внутренних дел, так и о сотрудниках всех остальных правоохранительных органов. Проблема кастовости в такой ситуации снимается лишь внутри общей группы, которая называется – «силовые ведомства», но при этом так и остается таковой в соотношении с другими гражданами. Более того, и в рамках силовых структур эта проблема при стечении определенного рода обстоятельств также может оставаться так до конца не решенной. Например, при введении режима чрезвычайной ситуации и наделении подразделений министерства обороны Российской Федерации правоохранительной функцией, что не ставит их в один ряд с правоохранительными органами, вопрос об усилении ответственности сотрудников данного ведомства не может решаться с применением указанного пункта ст. 63 УК РФ.

Полагаю, что решение созданной законодателем в рамках отягчающих обстоятельств проблемы невозможно посредством какой бы то ни было корректировки изначально дискриминационного положения УК РФ. Его несоответствие основополагающим принципам конституционного характера очевидно. Отсюда любые изменения уголовного закона в данной его части выглядят не более чем попыткой сгладить, но никак не решить имеющуюся проблему.

На этом фоне откровенно циничным выглядит другой факт, закрепляющий особые (исключительные) права другой социальной группы – предпринимателей. Так, включение в УК РФ ст. 761 УК РФ «Освобождение от уголовной ответственности по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности», по сути, официально зафиксировало факт неравенства в уголовном законе. Закрепив особое основание освобождения от уголовной ответственности, законодатель тем самым выделил отдельно взятую категорию нарушителей. И если в первом случае речь также шла об особой категории виновных, но в плане усиления их ответственности, то ситуация вокруг предпринимателей выглядит обратным, прямо противоположным образом. Ослабление репрессии в представленном случае смотрится не более, чем политической акцией, которая с точки зрения данного аспекта может быть вполне целесообразна, но с юридических позиций выходит далеко за пределы начал справедливости, вины и равенства граждан перед законом. Тоже самое относится и к другим привилегиям, которые распространяются на указанную категорию граждан, будучи в основном направленными на ослабление репрессии. Так, в рамках примечаний к ст.ст. 198, 199, 1993, 1994 УК РФ, начиная с 2014 г. законодатель напрямую устанавливает возможность освобождения от уголовной ответственности за совершение преступлений в налоговой сфере, в том случае, когда таковые были выявлены, но причиненный ущерб при этом был компенсирован. Что характерно, все те же сотрудники органов внутренних дел, чья ответственность является повышенной, после проделанной зачастую титанической работы по выявлению посягательств подобного рода, оказываются в ситуации ее бесполезности, нередко при этом испытывая на себе давление, следующих за этим проблем организационного и иного характера.

Полагаю, что факт появления в УК РФ таких предписаний нельзя признать новым проявлением уже давно применяемого и хорошо известного принципа равенства всех граждан перед законом. Его столь широкое толкование находится вне пределов правового поля. Более того, сегодня требуется реализация обратного процесса, направленного на сокращение большинства иммунитетов от уголовной ответственности, что соответствует и общей тенденции уже давно сформировавшейся в западно-европейском уголовном праве, где равенство носит реальный, а не номинальный характер. Создавая ситуации неравенства, особенно, имеющие характер относительной массовости, законодатель оказывается в сложной ситуации, обусловленной их неприятием в общественном сознании. В свою очередь, выход из нее может быть только один – дифференциация ответственности на основе объективных критериев, а не статуса субъекта преступления.

С.В. Анощенкова,

канд. юрид. наук, доцент

(Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева)

anoshenkovas@list.ru

Уголовный проступок и последствия его совершения

Лицо, совершившее преступление, не воспринимая принудительный импульс применения норм уголовного права, может продолжать негативную линию своего поведения и, уже, будучи вовлеченным в сферу уголовно-правового воздействия, допускать поступки, которые также как и преступление, вызывают реакцию со стороны государства. Так, условно осужденному, систематически уклоняющемуся от возмещения вреда, причиненного преступлением, суд может отменить условное осуждение и обратить к реальному исполнению наказание, назначенное приговором (ч. 21 ст. 74 УК РФ). В результате системного изучения целого ряда правовых явлений, имеющих место после совершения преступления, И.Э. Звечаровский пришел к выводу о необходимости введения в категориальный аппарат отечественного правоведения термина «посткриминальное поведение». Последнее ученым видится как правовое поведение лица после совершения преступления, осуществляемое в рамках и в связи с реализацией охранительного уголовного правоотношения. Изучению постпреступного поведения уделяется значительное внимание в науке уголовного права (Х.Д. Аликперов, И.Э. Звечаровский, А.А. Нечепуренко, Р.А. Сабитов, О.В. Филимонов и др.). Законодатель идет по пути поступательного преумножения ситуаций, связанных с негативным послепреступным поведением, требующих нормативной регламентации (см. таблицу). УК РСФСР 1960 г. предусматривал лишь четыре случая негативного поспреступного поведения, влекущего ухудшение положения лица: уклонение от отбывания исправительных работ, штрафа, заглаживания причиненного вреда, а также негативное постпреступное поведение лица, переданного на поруки (соответственно, ст.ст. 28, 30, 32 и 52 УК РСФСР). Поскриминальное поведение, во-первых, оценивается с позиции уголовного законодательства, во-вторых, существует в рамках охранительных уголовно-правовых отношений и изменяет его в зависимости от характера такого поведения либо в сторону смягчения уголовно-правового воздействия, либо в сторону его усиления, как в примере с отменой условного осуждения. Соответственно анализируемое поведение можно рассматривать как правоизменяющий юридический факт. По классификации, представленной Н.М. Кропачевым, это факт-действие, которое характеризуется как неправомерное действие.

Анализ действующего уголовного законодательства показал, что оно предусматривает ряд норм, реализация которых связана с усилением уголовно-правового воздействия в связи с отрицательным посткриминальным поведением лица. Такое поведение оценивается с точки зрения уголовного закона, но преступлением не является; оно связано с нарушением порядка исполнения мер уголовно-правового воздействия. Характер уголовно-правовых последствий, в соответствии с негативной направленностью поведения субъекта охранительных уголовных правоотношений, связан с ухудшением его положения. В связи с этим предлагается ввести в теорию уголовного права понятие уголовного проступка – понятия, отличного от преступления, дисциплинарного проступка осужденного, административного правонарушения лица, отбывающего наказание. Под уголовным проступком понимается не являющееся преступлением противоправное виновное посткриминальное поведение, посягающее на порядок исполнения мер уголовно-правового воздействия, предусмотренное ч. 5 ст. 46, ч. 3 ст. 49, ч. 4 ст. 50, ч. 5 ст. 53, ч. 6 ст. 531, ст. 631,чч. 2, 3 ст. 74, ч. 21, ст. 74, ч. 3 ст. 78, ч. 2 ст. 1044, ч. 2 ст. 82, ч. 2 ст. 821, ч. 4 ст. 90 УК РФ, и влекущее ухудшение положения лица, его совершившего.

Выделение уголовного проступка не связано с продолжением законодательной категоризации преступлений, поскольку такой проступок преступлением не является. Вместе с тем уголовный проступок не просто противоправен, а уголовно-противорпавен, поскольку его совершение запрещено уголовным законом под угрозой наступления обозначенных законе неблагоприятных последствий. Признаки проступка содержатся в нормах Общей части УК РФ (например, злостное уклонение от уплаты штрафа, назначенного в качестве основного наказания, ч. 5 ст. 46 УК РФ), раскрываются в нормах УИК РФ (к примеру, ст. 32 УИК РФ), а также в актах судебного толкования (применительно к злостному уклонению от уплаты штрафа — пп. 5.1–5.7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20.12.2011 № 20 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора»).

Как изменяется охранительное уголовно-правовое отношение в результате допущения субъектом ответственности уголовного проступка? С определенностью можно сказать, что такой правоизменяющий юридический факт вызывает к жизни механизм применения санкции уголовно-правовой нормы. Такая санкция а) не содержит наказания, но в некоторых случаях связана с его усилением или поворотом к реальному его исполнению; б) предусмотрена нормами Общей части УК РФ; в) напрямую не зависит от категории предикатного преступления; г) применяется при установлении факта отрицательного уголовно-противоправного посткриминального поведения (уголовного проступка); д) по своему содержанию влечет ухудшение положения лица, его совершившего, что выражается в дальнейшем ограничении его прав и свобод; е) ее применение не изменяет уголовно-правового статуса лица (кроме случаев привлечения к уголовной ответственности лица, которое ранее было освобождено от нее, ч. 4 ст. 90 и ч. 2 ст. 1044 УК РФ). Ниже приведенная таблица дает представление об изменении объема уголовно-правового воздействия в сторону усиления в отношении лица, допустившего уголовный проступок.

Таблица.

Уголовные проступки и уголовно-правовые последствия их совершения

Таким образом, уголовно-правовые последствия совершения уголовного проступка, предусмотрены в нормах Общей части УК РФ, направлены на ухудшение положения лица, совершившего уголовный проступок и выражаются в: а) привлечении к уголовной ответственности, лица, ранее освобожденного от нее (ч. 4 ст. 90, ч. 2 ст. 1044 УК РФ); б) назначении наказания по нормам, предусматривающим более строгие правила назначения наказания в пределах, предусмотренных уголовным законом (ст. 631 УК РФ); в) отмене условного осуждения или отмене отсрочки отбывания наказания и обращение назначенного приговором суда к реальному исполнению (ч.ч. 2, 3 ст. 74, ч. 21, ст. 74, ч. 2 ст. 82, ч. 2 ст. 821 УК РФ); г) замене назначенного судом наказания более строгим видом наказания (ч. 5 ст. 46, ч. 3 ст. 49,ч. 4 ст. 50, ч. 5 ст. 53, ч. 6 ст. 531 УК РФ); д) приостановлении течения сроков давности привлечения к уголовной ответственности (ч. 3 ст. 78 УК РФ). Такие последствия реализуются в рамках охранительных уголовно-правовых отношений, содержание которых изменяется в части дополнения ограничений и обязанностей, возложенных на субъект уголовной ответственности.

Л. В. Яковлева,

д-р юрид. наук

(ВНИИ МВД России)

larisa_yakovlieva.99@mail.ru

Административная преюдиция и проступок как векторы развития современного уголовного законодательства России

Поиски оптимальной модели преобразования уголовного закона, активно продолжающиеся последние несколько лет, привели к включению в УК РФ норм с административной преюдицией и к выдвижению идеи о его дополнении новым понятием – уголовный проступок. Основной целью изменения законодательства в уголовно-правовой сфере провозглашается его гуманизация. Однако если в уголовных проступках можно усмотреть элементы заботы о лицах, преступивших закон, то административная преюдиция начисто лишена каких бы то ни было гуманных начал.

Криминализация повторных административных правонарушений свидетельствует об усилении карательной направленности политики государства в сфере противодействия посягательствам на охраняемые объекты. В настоящее время в УК РФ закреплено несколько составов преступлений с административной преюдицией, хотя подобное решение вполне справедливо не всеми учеными признается обоснованным. Дополняя УК РФ такого рода новеллами, законодатель, по-видимому, полагал, лицо, совершающее одно за другим несколько административных правонарушений, нуждается в более серьезном воздействии со стороны государства, чем то, которое на него могут оказать меры, закрепленные в КоАП РФ. И поскольку административное законодательство предваряет уголовное в области охраны интересов личности, общества, государства, влиять на такое лицо следует уже с помощью уголовных мер. В этом смысле административному законодательству повезло больше, чем уголовному – ему есть во что «перерастать». Уголовное же законодательство как самый суровый способ покарания виновных не имеет такой возможности, поскольку не существует, например, его метауголовной разновидности, где устанавливалась бы ответственность только за неоднократные деяния. Уголовному законодательству приходится самому изыскивать средства воздействия на лиц, упорно не желающих менять свой образ жизни и совершающих повторные преступления. Таким средством является признание совершения преступлений при рецидиве, позволяющим более строго наказывать лиц, многократно преступающих закон.

В связи с этим небезосновательным представляется предложение о включении в КоАП РФ нормы, аналогичной закрепленной в ст. 18 УК РФ, чтобы, реагируя на поведение лиц, неоднократно нарушающих нормы КоАП РФ, не вторгаться в основы криминализации, согласно которым единственным основанием уголовной ответственности является деяние, содержащие все признаки состава преступления, предусмотренного УК РФ, но никак не личность того, кто совершает, в частности, несколько административных правонарушений. Кроме того, если уж и вводить административную преюдицию, то следует придерживаться единого подхода к ее законодательному закреплению, определившись, какое по счету – второе, третье или четвертое – правонарушение становится преступлением. В УК РФ в большинства статей с административной преюдицией уголовная ответственность наступает за повторное совершение аналогичного административного правонарушения (ст. 1161, 1511 УК РФ и др.). Однако в ряде из них указано, что уголовно наказуемым становится только третье (ст. 2841 УК РФ) либо четвертое деяние (ст. 2121 УК РФ).

Существование в УК РФ норм с административной преюдицией можно было бы одобрить, если они считались уголовными проступками. Главной причиной включения в УК РФ новой категории называется отсутствие судимости у лиц, совершивших уголовный проступок. Судимости не бывает у лиц, подвергнутых административным наказаниям, и было бы оправданно, отсутствуй она и у тех, кто совершил несколько таких нарушений, в случае придания составам с административной преюдицией статуса уголовного проступка. Однако анализ УК РФ показывает, что преступления, совершаемые лицами, наказанными в административном порядке за аналогичные деяния, относятся к разным категориям – к преступлениям небольшой либо средней тяжести или тяжким. Делать исключение из общего правила наличия судимости для этих лиц при совершении ими преступлений перечисленных категорий было бы нарушением принципов уголовного законодательства. Соответственно, признавать составы с административной преюдицией уголовными проступками по этому признаку нельзя. Вместе с тем можно было бы не ожидать совершения лицом третьего или четвертого административного правонарушения, а признавать уголовным проступком повторное, т.е. второе, аналогичное правонарушение, предусматривая за него альтернативно несколько видов наказаний, не связанных с лишением свободы. В таком виде система уголовных проступков выглядела бы логичной, и во включении новой правовой категории в УК РФ можно было бы найти хотя бы какую-то целесообразность, поскольку иные варианты дополнения ею уголовного законодательства вызывают серьезные сомнения.

Наиболее масштабным воплощением идеи закрепления в УК РФ уголовного проступка является разработанный Верховным Судом РФ и направленный в Государственную Думу РФ проект федерального закона «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением понятия уголовного проступка». Согласно этому проекту уголовный проступок – не самостоятельная правовая категория, а преступление, причем небольшой тяжести. Однако чтобы быть признанным таковым преступление не должно влечь наказания в виде лишения свободы. Таким образом, преступление небольшой тяжести оказывается разделенным по правовым последствиям его совершения в зависимости от субъекта и санкции соответствующей статьи Особенной части УК РФ на две разновидности: преступление небольшой тяжести, не влекущее наказание в виде лишения свободы, оно же уголовный проступок, если его впервые совершает лицо, не имеющее неснятую или непогашенную судимость; преступление небольшой тяжести, не уголовный проступок, влекущее наказание вплоть до лишения свободы на срок до трех лет, совершаемое как впервые, так и повторно, лицом, как имеющим, так и не имеющим неснятую или непогашенную судимость.

В соответствии с предлагаемой в проекте новой редакцией ст. 762 УК РФ совершеннолетние лица, впервые совершившие уголовный проступок, в обязательном порядке освобождаются от уголовной ответственности с назначением одной из трех мер уголовно-правового характера (судебного штрафа, обязательных или исправительных работ). Иные лица, впервые совершившие преступление небольшой тяжести, не являющееся уголовным проступком, или преступление средней тяжести, могут быть освобождены от уголовной ответственности, если они возместили ущерб или иным образом загладили причиненный преступлением вред, также с применением одной из перечисленных выше мер уголовно-правового характера. В случае неуплаты судебного штрафа либо злостного уклонения от отбывания обязательных или исправительных работ назначенная мера уголовно-правового характера отменяется, а лицо привлекается к уголовной ответственности по соответствующей статье Особенной части УК РФ.

Законопроект предлагает не только ввести новое понятие в УК РФ, но и увеличивает число условных видов освобождения от уголовной ответственности для совершеннолетних, усложняющих процедуру такого освобождения. К условному освобождению от уголовной ответственности с назначением судебного штрафа добавятся еще два новых вида – с назначением обязательных и с назначением исправительных работ. В итоге освобождение будет возможно после исполнения меры уголовно-правового характера, т. е. спустя определенный временной промежуток, необходимый для уплаты штрафа либо отбытия обязательных или исправительных работ, который может составить более одного года (при назначении максимального размера обязательных работ). Для лиц, впервые совершивших преступление небольшой тяжести, не являющееся уголовным проступком, или преступление средней тяжести, помимо требования о добросовестном исполнении меры уголовно-правового характера, выдвигается еще и дополнительное, связанное с возмещением ущерба или заглаживанием причиненного вреда иным образом.

Не ясно, зачем такие сложности, если лица, впервые совершившие преступление небольшой или средней тяжести, могут деятельно раскаяться или примириться с потерпевшим, освободившись от уголовной ответственности гораздо быстрее, чем в результате процедур, предлагаемых в проекте Верховного Суда РФ. Кроме того, освобождение по этим основаниям будет безусловным, что более привлекательно для виновного, чем освобождение условное.

Избежать судимости лицам, совершающим преступления невысокой степени общественной опасности (например, преступления небольшой тяжести, за совершение которых не предусмотрено наказание в виде лишения свободы), можно без столь громоздких и нелогичных изменений УК РФ путем лишь дополнения ст. 86 УК РФ соответствующим положением.

Следует также помнить, что результатом включения в УК РФ уголовных проступков станет необходимость пересмотра значительного числа приговоров в связи с принятием закона, улучшающего положение осужденных.

Представляется, что принятию законодательных решений должен предшествовать научно обоснованный прогноз возможности возникновения проблем применения новых норм УК РФ, и если отрицательный эффект будет преобладать над положительным, от реформ следует отказаться.

В.Р. Застрожин,

адвокат

(Монастырcкий, Зюба, Степанов и Партнеры)

zastrozhin@mzs.ru

Допустимость административной преюдиции в свете концепции широкого понимания уголовного права

Уголовно-процессуальная форма существования уголовного права не является единственно возможной формой привлечения лиц к публично-правовой ответственности: XX век можно охарактеризовать как век апробации форм привлечения к публично-правовой ответственности в зависимости от характера нарушения, ответом на который стала разработанная Европейским Судом по правам человека (далее ЕСПЧ) концепция criminal matter. Указанная апробация в Российской Федерации, а ранее в Советском Союзе выразилась в создании формы реализации административной ответственности, именуемой производством по делам об административных правонарушениях.

В условиях дуализма публично-правовой ответственности законодатель остается при дискреционном усмотрении, где на одной чаше весов находится тяжесть наказания и длительность полноценной процедуры, а на другой небольшая тяжесть и, соответственно, ускоренное производство: при условии логично выстроенный системы наказаний законодатель способен проводить адекватную уголовную политику. Однако законодатель волен и нарушить подобное равновесие за счет отправления в упрощенную a priori процедуру правонарушений, требующих, в связи с гипотетической возможностью существенного ущемления прав, процедуры полноценной. Со схожей ситуацией столкнулся Европейский суд по правам человека в 70-х годах прошлого века: при применении текста Конвенции о защите прав человека и основных свобод понятие уголовного обвинения понимается автономно. Нельзя считать, что правонарушение перестало быть уголовным в связи с тем, что уголовным перестали его именовать в государстве.

Рарог А.И. Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции

Рарог А.И. Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции

Сборник содержит материалы XV Международной научно-практической конференции, прошедшей на базе Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), в которой приняли участие представители органов государственной власти, ученые и практические работники Российской Федерации, стран ближнего и дальнего зарубежья.<br /> Материалы конференции затрагивают проблемы уголовной политики, Общей и Особенной частей российского, международного и зарубежного уголовного права.

Внимание! Авторские права на книгу "Уголовное право: стратегия развития в XXI веке. Материалы XV Международной научно-практической конференции" ( Рарог А.И. ) охраняются законодательством!