Цивилистический процесс современной России: проблемы и перспективы. Монография

Под ред. Громошиной Н.А.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Юридическая Издательство: Проспект Дата размещения: 22.12.2016 ISBN: 9785392239764 Язык: Объем текста: 245 стр. Формат: epub

Оглавление

Вместо введения

Глава 1. Теоретические основы реформирования гражданского судопроизводства

Глава 2. Судебная реформа 1864 года: уроки истории

Глава 3. Кодекс административного судопроизводства как отражение современного этапа реформирования процессуального законодательства

Глава 4. О достоинствах и недостатках реформирования отдельных институтов законодательства о гражданском судопроизводстве

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава 1.
Теоретические основы реформирования гражданского судопроизводства

1. О содержательных аспектах познавательной деятельности суда

Растянутые прежде на многие века перемены действительности сжались теперь настолько, что в период одной человеческой жизни можно стать свидетелем начала и окончания не одной эпохи общественного развития. Быстро прогрессирующий фронт познания — причина таких перемен. Правовая реформа, длящаяся в нашей стране несколько последних десятилетий, сопровождает поиск государством новых способов эффективного управления обществом. Построение эффективной судебной системы — одна из основных современных государственных задач. В этом деле на науку, отвечающую за изучение правосудия по гражданским делам, возлагается множество новых, трудных задач, связанных с выработкой рекомендаций по оптимизации судебной деятельности. Но наука гражданского процесса не столь синтетична, чтобы справиться с ними самостоятельно. Очевидна необходимость связывать и подчинять отраслевую науку закономерностям, тенденциям и потребностям не только науки правоведения в целом, но и обобщенным знаниям о развитии общества и человека. В особенности это актуально, если принять за исходный тезис познавательный процесс как двигатель общественного развития. Познавательная деятельность человека сама по себе настолько сложна и зависима от огромного количества внешних факторов, что только синтез общенаучного знания способен справиться хотя бы с задачей ее описания. Разные исторические периоды требуют от познающего разной техники мышления. Будь общественная жизнь малоизменчивой, это позволяло бы полагаться на здравый смысл и традиционный опыт. Ускорение темпа общественных преобразований требует иной скорости и техники развития познания. В этом — внутреннее противоречие познавательного процесса: с одной стороны, прогресс познания немыслим, как прежде, без шаблонной, рутинной работы, с другой — недостаточно уже просто накопления и использования научных, теоретических и практических знаний, лежащих в основе общественного представления об устройстве мира и взаимодействии всего сущего, нужно высокоорганизованное и в высшей степени технологичное интеллектуальное творчество для обработки накопленных знаний. Причем эти составляющие неотделимы друг от друга, несмотря на исторически сложившуюся у человечества привычку к специализации деятельности, например, разделение труда на творческий и нетворческий, квалифицированный и неквалифицированный и т. д. Знание как основа деятельности, или механический навык, или творчество выступает специ­фическим и основным методом и средством выполнения задач, поставленных в конкретном деле, в профессии. Вряд ли можно представить, что какая-либо деятельность может в чистом виде ограничиваться или просто использованием знания, навыка, или быть только творчеством, в каждом деле необходимо их нужное сочетание.

Эти обобщенные рассуждения имеют непосредственное отношение к такой важной и общественно значимой деятельности, как деятельность судьи, поскольку в ее основе как раз и располагается процесс познания как путь к истинному суждению о фрагментах реальной действительности.

Идея справедливого и правого суда — одна из основных в праве, которая способна послужить основой для выстраивания отношений между государством и обществом. Любое лицо должно быть уверенным, что, обращаясь в суд, при необходимости получит надлежащую правовую защиту. Между тем авторитет судебной власти сегодня не на должном уровне, и распространенное даже в профессиональной юридической среде мнение (когда идешь в суд, никогда нельзя быть уверенным в исходе дела) как нельзя более точно характеризует уровень надежности «справедливого и правого» суда. Не случайно эти две категории, сопровождая друг друга, тем не менее, выражают разные суждения о результате рассмотрения дела. Такое их разграничение вполне объяснимо, поскольку они являются итогом реализации разных составляющих познавательной деятельности: использования теоретического знания (в данном случае нормы права как суммы знаний о поведении человека, полезном для общества) и интеллектуального творчества, необходимого для толкования нормативного алгоритма с учетом условий, факторов, в которых он функционирует и которые на него воздействуют. То есть судья в своей деятельности обязан придерживаться «строжайшей законности» на формальном уровне и наполнять свою деятельность содержательной законностью, такими ее качественными воплощениями, которые в юридических публикациях последних лет все чаще характеризуются неправовыми понятиями: разумность, целесообразность, добросовестность, справедливость и т. д.

Судейский профессионализм в самом обширном смысле слова (начиная от уровня квалификации, заканчивая личностными качествами) сегодня практически единственная гарантия «справедливого и правого суда». При самом беглом анализе случайно выбранных постановлений судов как первой, так и вышестоящих инстанций можно сделать вывод, что у судьи сейчас нет достаточных условий для использования ни теоретической составляющей познавательной деятельности, ни творческой. А необходимость рутинной бумажной работы в чрезмерном для одного судьи количестве гражданских дел только отягощает ситуацию.

Одним из препятствий для реализации первой — «теоретической» составляющей судебного познания является, как ни банально это звучит, несовершенство закона. Отсутствие системности, методологического единообразия в нормативном регулировании — симптомы шаткости и незрелости всего механизма правового регулирования. Попытки законодателя урегулировать общественные отношения по факту их усложнения или возрастания общественно-политической значимости похожи на заплатки в прохудившейся одежде.

Качество законодательной юридической техники оставляет желать лучшего. В связи с этим одной из важнейших задач науки гражданского процесса и правовой науки в целом является поиск средств, методов обеспечения строгого соответствия закону деятельности суда через научно обоснованное совершенствование системы законодательства, изучение содержания правовых принципов, разработку основ правового регулирования, правовых институтов и конкретных норм. Важно, что наука, в отличие от практики, должна быть нацелена на использование своих прогностических возможностей, на опережение хода развития общественных отношений.

Наиболее сложной проблемой является создание условий для творческой составляющей в познавательной деятельности судьи. Прежде всего это обусловлено системными организационными причинами. В условиях крайней загруженности и недостатка времени судейская ошибка часто становится результатом недостаточной внимательности и чрезмерной спешки. Так, например, мировой судья Ленинского района Челябинска Наталья Попова по решению ККС на основании результатов служебных проверок лишена полномочий судьи за совершение дисциплинарного проступка: дважды судья Попова, поняв допущенную ею ошибку в судебном акте, выносила иное постановление противоположного содержания с указанием той же даты. Но имеются серьезные основания полагать, что в большинстве случаев сами судейские кадры не демонстрируют стремления поддерживать свою профессиональную идентичность. Усложнение законодательства показывает, что прежним опытом не проживешь, следует все время обогащать знания, переучиваться, настраивать технику мышления на научный лад, поскольку цена ошибки, допущенной при осуществлении правосудия, становится все значительнее. Анализ судебной практики показывает: судьи не хотят этого самого творчества, всячески избегают его. В самом обобщенном виде недостаток интеллектуального творчества судьи проявляется в следующих формах: судьи не дают себе труда достаточно хорошо знать закон; судьи знают только закон и придерживаются упомянутой нами выше «формальной законности», не имея навыков толкования; судьи предпочитают закону позицию вышестоящей судебной инстанции, относятся к ней как к источнику права; самый редкий вариант — судьи высококвалифицированны и информированы, но не располагают личностными качествами, позволяющими принять «свое», независимое решение, идущее вразрез с мнением вышестоящей инстанции.

Социологические исследования судебной деятельности показывают ее непосредственную связь и зависимость ее качества от менталитета общества. Поэтому творческая немощь — это проблема не сугубо юридическая, она социокультурная. Всё богатство накопленных научных знаний, человеческой культуры, мудрость философии, нравственность религиозных верований — не признается в настоящее время всеобщим достоянием, всеобщей ценностью. Познание сегодня в основном приспособлено к целям создания или обретения материальных благ, оно не ориентировано на совершенствование человека с его внутренним миром, на гармонизацию с обществом и природой. Реже познавательная деятельность индивидуума нацелена на самосовершенствование личностное, духовное в целях собственной гармонизации, чаще человек совершенствует свои качества для социального роста. Законодатель, к сожалению, не может считать гарантированными личное чувство ответственности, высокую нравственность, творческую активность судьи, поэтому стимулы для совершенствования в любой деятельности, в том числе и деятельности судьи, следует искать в основном в области социальных выгод, будь то общественное признание, карьерный рост или материальное поощрение.

Одной из болевых точек является качество профессионального юридического образования. Его реформирование сориентировано на подготовку кадров, уже способных сразу по окончании вуза начать профессиональную деятельность. Налицо практическая, специализирующая направленность, отход от академизма, системности и полноты получаемых знаний. Видимо, таковы потребности гражданского оборота — ему нужны «законники», а не «правоведы». Но для судейской деятельности такой подход к образованию просто разрушителен. Задача профессионального юридического образования — не только изучить закон, но и уяснить суть права как регулятора общественных отношений, осознать его зависимость от развития общественных отношений и постигать его изменчивость, научившись самостоятельно пользоваться средствами активизации мышления.

Е. В. Васьковский в своем непревзойденном, на наш взгляд, по обстоятельности, точности и доступности изложения теоретическом исследовании «Цивилистическая методология. Учение о толковании и применении гражданских законов» отмечал, что применение источников действующего права — искусство. Овладеть им может только тот, кто постигает политические, психологические, исторические причины, повлиявшие на возникновение нормы, т. е. целенаправленность замысла законодателя. Современное состояние законодательства требует от судьи еще большего: оценить также и степень изменения реальной ситуации, пережившей замысел законодателя, закрепленный в устаревшей правовой норме. Актуальность этого исследования более чем столетней давности особенным образом подчеркнул В. А. Белов, написавший предисловие к переизданию книги. Он отметил, что в руках лиц, не владеющих приемами толкования законодательных норм, все нормы права окажутся неработоспособными. Какими бы плохими, противоречивыми, сложными и запутанными ни были законы, сколь бы низким ни был уровень их подготовки и оформления, с законами все равно предстоит работать, их нормы предстоит исполнять, а значит — применять, а значит — толковать. Знание теории толкования также необходимо судье, как знание грамматики и логики, это основа для овладения искусством применения нормы права. Но без глубинной творческой составляющей в судейской деятельности это искусство останется недоступным. И здесь скрыто непреодолимое внутреннее противоречие, поскольку общность с искусством с неизбежностью придает творчеству судьи опасную для нее эмоциональную окраску.

Но прежде всего познание смысла подлежащего применению закона — крайне сложный творческий процесс, как бы противоречиво это ни звучало, требующий кропотливой, рутинной работы в виде подбора нужной научной литературы, анализа имеющейся практики, соотнесения с иными нормативными актами и т. д. У большинства судей нет к этому интереса и нет на это времени.

Правовые средства, которые могут дать по меньшей мере временный положительный эффект, — детализация правового регулирования, вплоть до избыточного (это даст судье возможность четко действовать «по закону») и изменение статуса судебной практики. Многие современные представители науки гражданского процесса, уделявшие внимание проблемам юридического значения постановлений Пленума вышестоящей судебной инстанции, а также ее актам, вынесенным по конкретным делам, вплотную подошли к выводу о современной зрелости их в качестве источника права. Вместе с тем как к источникам права к постановлениям Пленума есть претензии: не определено место вышестоящей судебной инстанции среди субъектов нормотворчества, это ни сущностно, ни формально не позволяет постановлениям Пленума иметь характер источников права в формальном смысле. Сложным и спорным, отмечает Р. С. Бевзенко, является вопрос о форме, в которой Верховный Суд должен формулировать свои толкования. Такое явление, как постановление Пленума, — это пережиток прошлого, который должен быть изжит. Суд должен творить право в делах, разрешая юридические споры; толкования, даваемые Верховным Судом, должны содержаться в актах по конкретным делам. Кроме того, поскольку Высший Суд ответственен за развитие правовой системы страны, он занимается исправлением судебных ошибок и, делая это, одновременно развивает национальное право. Поэтому в этот орган должны рекрутироваться лучшие представители национального юридического корпуса, среди которых наряду с так называемыми карьерными судьями не последнюю роль занимают ученые-юристы. На особенности формирования судейской карьеры обращалось внимание в докладе «О состоянии судебной системы в России» исследовательской миссии международной комиссии юристов в Женеве в ноябре 2010 г.: «Лояльность и “политическое чутье” судьи являются определяющими факторами продвижения по службе, тогда как у независимых и принципиальных судей, как правило, гораздо меньше шансов получить повышение и назначение на должность». Отсутствие независимости судей и связанная с этим проблема общественного недоверия судебной власти обозначены в этом докладе как основные пороки российской судебной системы. Это проблема не только давления извне, но и в значительной степени давления со стороны внутрисистемных механизмов и бюрократического аппарата. Существуют многообразные способы оказания влияния на судей, начиная от манипуляций с повышением в должности и поощрениями и заканчивая оказанием непосредственного давления по конкретному делу, а также эффектом запугивания судей в результате увольнения их слишком независимых или откровенных коллег. Проблема обеспечения независимости судьи при осуществлении правосудия несоизмеримо более значительна, чем тот аспект, в котором она затрагивается в данном случае. Здесь подразумевается независимость судьи именно в познавательной деятельности — в постижении сути применимого закона, сложившейся судебной практики и юридических фактов, значимых для дела. Судья, в частности, должен быть свободен от опасений, что, допустив судебную ошибку, он будет подвергнут наказанию за неправильное судебное решение.

Статья 305 УК РФ предусматривает ответственность за вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта. Судебная статистика показывает, что преступление, предусмотренное ст. 305 УК РФ, — одно из самых малочисленных преступлений против правосудия по числу осужденных. Однако его совершение в подавляющем большинстве случаев остается латентным. Для привлечения судьи к уголовной ответственности должно быть установлено, что он осознанно вынес неправосудный судебный акт, а не допустил судебную ошибку, связанную, например, с ошибочным толкованием и применением закона, сделал неверные выводы о наличии или отсутствии юридического факта. Тем не менее на страницах юридической печати легко отыскать информацию о возбуждении уголовного дела против судьи Гарнизонного военного суда в Ростове-на-Дону Владимира Гладкова, о вынесении Амурским областным судом приговора о лишения свободы условно бывшей судье Шимановского районного суда области, обвиняемой в вынесении заведомо неправосудных решений о взыскании с правительства РФ почти 560 миллионов рублей, о вынесении Самарским областным судом приговора в отношении судьи Юрия Коротовских, признанного виновным в вынесении заведомо неправосудного решения, поскольку судья действовал в нарушение установленного порядка судопроизводства, то есть без рассмотрения гражданского дела по существу и без составления протокола судебного заседания, единолично вынес и подписал заведомо неправосудное решение, незаконно удовлетворив исковые требования истца. Крайне сложно в подобных ситуациях отграничить судебную ошибку от умышленного преступного деяния. По сути любой ошибочный судебный акт является неправосудным. Но для выявления такого его качества необходимо осуществление вышестоящим судом проверки его законности и обоснованности. На это обратил внимание Конституционный Суд России в своем постановлении от 18 октября 2011 г. № 23-П «По делу о проверке конституционности положений ст. 144, 145 и 448 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и п. 8 ст. 16 Закона Российской Федерации «О статусе судей в Российской Федерации» в связи с жалобой гражданина С. Л. Панченко». Гарнизонный военный судья С. Панченко в 2004 году удовлетворил иск пенсионеров Минобороны к областному военному комиссариату о взыскании задолженности по пенсии, общая сумма которой составляла более 5 млн руб. Это решение сторонами не обжаловалось и вступило в законную силу. В 2010 году Следственный комитет при Прокуратуре РФ получил у Высшей квалификационной коллегии судей согласие на возбуждение в отношении Панченко уголовного дела по ч. 1 и ч. 2 ст. 305 УК РФ. В постановлении КС РФ указано на допустимость возбуждения такого уголовного дела, только если соответствующий судебный акт был отменен вышестоящим судом. Это постановление КС РФ юридическое сообщество признало знаковым, поскольку судьи стали более защищенными от «внутрикорпоративного» давления и более свободными в своих выводах относительно обстоятельств дела.

С другой стороны, недостаток творческой составляющей в познавательной судейской деятельности все же более распространенное явление, и, возможно, с определенной степенью эффективности его можно компенсировать при помощи некоторых мер.

Наверняка еще не забылась широко освещавшаяся средствами массовой информации история Елены Гусевой, судьи Волгоградского районного суда, лишенной полномочий за невыполнение местной судейской директивы об обязательном посещении утренних планерок, на которых судьям следовало докладывать о ходе имеющихся в производстве дел, в особенности с участием государственных органов или должностных лиц. В юридической среде в основном в данном случае выражалось возмущение из-за нарушения в этом деле принципа независимости судей и подчинения их только Конституции и закону Российской Федерации. Стоило бы взглянуть на это организационное изобретение под иным углом, подчинить его иным целям. Возможно, стала бы заметна несомненная польза от подобного мероприятия. Познавательные и иные способности одного человека ограничены, почему следует лишать судью возможности обсудить вызывающие сложности правовые и фактические вопросы с коллегами-профессионалами? В реальности это происходит довольно часто, но вне рамок какой бы то ни было организационной формы. Если бы такого рода планерки и «летучки» посвящались такой цели, это было бы нечто вроде круглого стола, в котором могут принять участие судьи, нуждающиеся в обсуждении сложного правового вопроса. При этом право вынести окончательное суждение оставалось бы за судьей, рассматривающим дело.

Еще один «компенсационный» инструмент — так называемые прецедентные судейские запросы в вышестоящий суд. В мае 2011 года ВАС РФ разработан проект Федерального закона РФ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с необходимостью оптимизации нагрузки на судей Российской Федерации» (далее – Законопроект), который предусматривал, в частности, следующие поправки в АПК РФ. В целях обеспечения единообразия судебной практики в порядке эксперимента, проводимого ВАС РФ, арбитражные суды РФ вправе обращаться в ВАС РФ с судебными запросами. Срок проведения эксперимента устанавливался в три года. Судебный запрос – обращение арбитражного суда, рассматривающего дело, в ВАС РФ за разъяснением о толковании и применении норм права. Если по делу, находящемуся в производстве арбитражного суда, до окончания рассмотрения дела по существу судья, рассматривающий дело единолично, или коллегия судей придут к выводу об отсутствии определенности в применении или толковании нормы права в связи с принятием нового закона либо об отсутствии определенности в содержании подлежащей применению в рассматриваемом деле нормы права в связи с наличием различной судебной практики, судья, коллегия судей вправе обратиться в ВАС РФ с судебным запросом. Законопроект не получил однозначной оценки в профессиональном юридическом сообществе. Одни юристы считали, что данный инструмент будет способствовать стабильности складывающихся правоотношений и реальной возможности их участников в разумных пределах предвидеть последствия своего поведения и быть уверенными в неизменности своего официально признанного статуса, а также приобретенных прав и обязанностей. В. Юзефович увидел полезность проекта в следующем: «Мы приходим в суд со своей правовой позицией, оппонент со своей, часто по сложным делам возникает проблема, как толковать ту или иную норму. Истец и ответчик начинают поднимать доктринальные позиции различных ученых, большинство из которых, кстати, являются судьями ВАС. Начинают бравировать этими доктринальными позициями вперемешку с какой-то судебной практикой. Запрос позволит привести в цивилизованное русло эту состязательность». А. А. Иванов, комментируя данное предложение Законопроекта, рассматривал судебный запрос как механизм оперативного реагирования на разделение судебной практики; важно, подчеркивал он, чтобы единство судебной практики формировалось на самом низу.

Противники Законопроекта, которых, очевидно, оказалось больше, так как закон не был принят, высказывали весьма обоснованные сомнения о полезности преюдициального запроса, главным образом мотивируя тем, что такая практика приведет к затягиванию производства по делу и, что важнее всего, к нарушению принципа независимости судей. В основном контраргументы против этих доводов сводились к следующему: судью никто не вправе принуждать обращаться с запросом, сформулированная по запросу правовая позиция будет носить прецедентный характер, иметь значение для неопределенного круга лиц и не приведет к отмене уже состоявшихся решений.

Подобная практика запросов имеет распространение за рубежом, зарекомендовала себя в судебной процедуре Евросоюза. Предварительный запрос, как право судьи любого суда гражданской юрисдикции до вынесения судебного постановления по конкретному спору обратиться в кассационный суд за разъяснением содержания нормы права, подлежащей применению, существует, например, в настоящее время во Франции. При этом мнение суда кассационной инстанции не является обязательным для судьи, обратившегося с запросом, и никак его не связывает при вынесении судебного постановления. Сложно представить, что российский судья, имея ответ вышестоящего суда на свой запрос относительно толкования и применения норм, позволит себе не согласиться с такой правовой позицией.

Оценка деятельности вышестоящих судов по приведению в единство судебной правоприменительной практики и конкретизации содержания неясных норм права является полярной не только среди российских ученых, но и среди зарубежных исследователей-процессуалистов. Начиная от «десакрализиции и дестабилизации права, постепенно приводящей закон в упадок, т. е. в такое состояние, когда он превращается лишь в формальное выражение компромисса между различными интересами, в политический инструмент», до «…правотворческая деятельность имеет вынужденный характер, обусловленный самоограничением законодателя от необходимости четкого и последовательного регулирования общественных отношений. Полномочие вышестоящей инстанции по допустимости формирования норм права судебного происхождения — задача по развитию права».

Вместе с тем правовая позиция вышестоящей инстанции не обладает такой стабильностью, как закон, она может измениться в результате усложнения общественных отношений по причинам объективного характера. Такое непостоянство — основа нестабильности правоприменительной деятельности. В предупредительных целях, по сведениям, приведенным М. Д. Дзагуровой, французские ученые-процессуалисты предлагали создать систему примерных судебных постановлений по каждой категории дел, причем составление подобных примерных постановлений должно было происходить в абстрактной форме. Единичный опыт такого моделирования на страницах юридической печати предпринял Р. С. Бевзенко. На примере «стандартного» текста постановления Президиума ВАС РФ по делам, которые рассматривались в порядке надзора, им создан «макет» судебного акта, в котором жестче выделены логические блоки в тексте постановления, показано, как одна правовая позиция вытекает из логики предыдущей правовой позиции по похожему делу. Примечательно, что в обсуждениях данной публикации в сети «Интернет» высказывается позитивное отношение к такому опыту. Главным образом, что можно заключить из самого факта опубликования такого «макета», судебные акты во многих случаях страдают отсутствием логичности, убедительности, структурности, надлежащей мотивированности судом своей позиции. Сам автор «макета» отмечает, что Президиуму ВАС РФ в конкретном случае не хватило совсем небольших усилий для достижения нужного (как в «макете») результата. Возможно, не так уж бесплодна и неразумна идея создания типовых (по структуре, раскрытию содержания применяемых в однородных делах норм и т. д.) судебных актов. По меньшей мере на уровне судов первой инстанции это позволило бы снизить затраты на рутинную составляющую судейской работы.

Постановка вопроса о праве на само существование модельной судебной деятельности неизбежно затрагивает проблему использования современных компьютерных технологий в судопроизводстве. Создание искусственного разума, с которым, кажется, человечество сейчас находится в состоянии идиллии, сильно изменило технологию мышления, приумножив возможности решения задач познания прежде всего за счет определенной механизации и автоматизации умственного труда и внесения творческой составляющей в рутинную работу, например, в поиск, обработку, учет информации. Это открывает большие возможности для оптимизации деятельности по осуществлению правосудия и связанной с ней. С 2007 года работает система ГАС «Правосудие», обеспечивающая информационно-аналитическое сопровождение деятельности судебной системы РФ, в середине 2008 года создана автоматизированная информационная система «Банк решений арбитражных судов» (БРАС). В ней можно оперативно получить информацию о судебных решениях по конкретным делам, получить сведения о судебной практике по интересующим вопросам. Для судьи, а также для его помощника, осуществляющих подбор материалов для правильного разрешения дела, это возможность выявить спорные правоприменительные вопросы, исключить ошибки, допущенные ранее другими судами в сходной правовой ситуации, получить представление о совокупности доказательств, достаточных для вынесения законного и обоснованного решения. Речь пока не идет об использовании вынесенных другими судами судебных актов в качестве прецедента, но в юридической литературе связывают использование информационных технологий в судебной деятельности с возможностью выработки стандартов доказывания, накопления в единой аналитической системе «доказательственных прецедентов», под которыми подразумевается определенное сочетание доказательств по делу с учетом факторов, влияющих на достоверность средств доказывания, критерии допустимости доказательств, не выраженные в законе и поэтому формулируемые практикой. Между прочим, из этого делается вывод о возможности постепенного формирования «коллективного судейского разума», что вполне естественно для всеобщего пути развития человеческого познания, возрастающая сумма которого, упираясь в количественный предел, со временем переходит в новое качество, открывая новый потенциал интеллекта. Коллективный судейский разум как функциональный инструмент — вопрос перспективы. Однако же, вероятно, недалекой. Троим американским ученым из области права удалось разработать программу, которая способна предсказать верное решение Верховного Суда США в семи из десяти случаев. Примечательно, что «толкователь» судебных решений как сфера юридической деятельности является весьма процветающей в США. Однако вновь созданная компьютерная программа способная осуществлять такую работу на порядок глубже и детальнее. Программа анализирует дело по двумстам параметрам: кто был судьей, в чем суть иска, кто истец, кто ответчик, какие решения приняли низшие инстанции, какими нормами они руководствовались и т. п. Более того, она способна к самообучению, чтобы учитывать текущее состояние в регулировании общественных отношений. Эта программа уже получила в среде юристов название «Электронно-рандомное правосудие» и вызывает прямо противоположные (но чаще негативные) оценки. Ее использование, по мнению некоторых, способно создать преимущество для одной из сторон, кроме того, «судьи не являются машинами», а судебный процесс не сводится к элементарным «электронным вычислениям», и такая практика «нарушает саму природу правосудия». Между тем сама по себе деятельность по предсказанию исхода дела, не имеющая распространения у отечественных судебных юристов, является в значительной части рутинной работой, а в определенной мере — аналитической, где логика, как основной инструмент, вполне освоена машинами. Один из создателей программы подчеркнул: «Есть вещи, которые люди делают хорошо… а есть вещи, которые машины делают хорошо. Мы стремимся к созданию взаимодействия сильных сторон человека и компьютера, чтобы они могли компенсировать недостатки друг друга».

Модельная судебная деятельность — вопрос, имеющий непосредственное отношение к проблеме специализации как форме функционального распределения и должностного разделения труда в судопроизводстве. Данной проблеме в научной литературе уделено серьезное внимание, изучаются формы специализации, выясняется их оправданность объективными условиями работы в судах. Л. А. Прокудина рассматривает категорию «специализация» в юридическом аспекте как основание для построения организационной модели судебной системы, как источник экономии времени на судопроизводство, как средство регулирования судебной нагрузки. Если, по предложению автора, специализацию исследовать как сосредоточение деятельности субъекта на относительно узких направлениях, как приобретение специальных навыков и знаний в определенной области, то можно ожидать большей производительности, поскольку знакомые действия и постоянное их повторение развивают навыки и работник не теряет времени на переход с одной операции на другую. Чаще в нашей судебной системе данный инструмент используется для осуществления специализации судей внутри уже действующих судов на основе материально-правовой природы разбираемого правового конфликта (внутренняя специализация). Учет особенностей судопроизводства позволяет повышать эффективность и качество рассмотрения дел, организуя разделение функций между специализированными судами (внешняя специализация). Дифференциация же процессуальных форм при рассмотрении гражданских дел позволяет распределить компетенцию между судами различных уровней и т. п. Так или иначе разделение труда по его отдельным видам, формам способствует продуктивности процесса.

Возможно, модельную познавательную судебную деятельность (в частности, при рассмотрении типичных правовых ситуаций) целесообразно рассматривать в качестве основания для специализации труда по количеству и качеству интеллектуально-творческих затрат, необходимых для его разрешения. Чем проще, однородней и уже проблема, тем легче ее охватывает ум, тем меньше требуется творческих поисков интеллекта, что в практической плоскости означает достаточность непредельного уровня профессиональной квалификации. Здесь уже можно было бы говорить о специализации другого, следующего вида, уровня. В некоторых правовых системах такое разделение судейского труда является привычным. Так, в федеральной судебной системе США в категории судебных клерков существует должность «судей-магистратов». Судьи-магистраты могут проводить слушания в гражданских делах по всем ходатайствам, которые не влияют на рассмотрение дела по существу. Без согласия сторон они вправе проводить слушания и принимать такие решения по ходатайствам, которые влияют на рассмотрение дела по существу; однако эти решения имеют рекомендательный характер и должны быть проверены и утверждены судьей. По согласию сторон они также вправе проводить полное разбирательство гражданских дел (включая разбирательство с участием присяжных) вплоть до принятия решения по делу точно так же, как его принял бы сам окружной судья. Объем ответственности федеральных судей-магистратов варьируется от округа к округу и в большой степени зависит от отношения судей в данном округе к делегированию им обязанностей судьи. В качестве судей низших инстанций судебные клерки выступают и в некоторых других, в том числе европейских, странах. Этот опыт подлежит осмыслению на предмет использования в процессуальной деятельности российских судов. Положение о помощнике судьи, утвержденное Приказом ВАС РФ от 4 декабря 2002 г., прямо включает в его компетенцию подбор законов и иных нормативных правовых актов, материалов судебной практики, необходимых для рассмотрения дела, подготовку судебных актов. В науке в настоящее время активно обсуждается вопрос о роли и статусе помощника судьи в гражданском и арбитражном процессах, высказываются предложения о наделении их дополнительными процессуальными полномочиями. Практика работы помощников, в частности, арбитражных судов РФ, показывает, что они вполне готовы к самостоятельной процессуальной деятельности. Производство по определенным категориям дел, например, рассматриваемым в порядке упрощенного производства, приказного производства, могло бы поручаться именно помощнику судьи.

Разумеется, такого рода предложения нуждаются в научном осмыслении. Необходимо разрабатывать процессуальные инструменты, позволяющие разумно организовать сочетание рутинной и творческой составляющих познавательной судебной деятельности.

Не исключено, что одним из самых перспективных направлений является социологическое изучение судебной деятельности. Это обусловлено тем, что судья как субъект познания должен постичь суть социального взаимодействия, приведшего к правовому конфликту. Вместе с тем необходимо и в отношении судьи выявить и показать во взаимодействии неправовые — социальные, экономические, психологические и др. — факторы, определяющие качество познавательной деятельности как основы правосудия.

2. Реформа судопроизводства: размышления и предложения

Практика и, прежде всего, законодатель в последние годы довольно часто упрекают науку в том, что она имеет комментирующий характер, постфактум, т. е. после принятия закона подвергает его анализу и критике, однако очень мало предлагает прогностических исследований.

Конечно, такая критика небезосновательна. Рискну, однако, заявить, что есть очень старая теория, научная разработка, которой уже не меньше века, которая, как эстафета, передается от одного поколения ученых к другому, следующему, и которая по своему содержанию отнюдь не комментарий законодательства.

Имеется в виду теория судебного права. Обратить пристальный взгляд на эту теорию побуждает нас реформа судопроизводства, затянувшаяся уже на несколько десятилетий. Впрочем, длительность не самое большое зло нынешней реформы. Много хуже — что реформирование осуществляется раздробленно и довольно хаотично: каждый процесс (уголовный, гражданский, арбитражный, административный) реформируется сам по себе, изолированно. Отдельные исключения, когда можно констатировать сбалансированность и унификацию, присутствуют в цивилистических процессах. Несомненный пример унификации в планах законодателя дает Концепция Единого гражданского процессуального кодекса.

Процесс предопределяется несколькими факторами в совокупности: это осуществление судебной власти и правосудия; это реализация охранительных правоотношений определенного типа и применение норм материального права. Независимо от вида процесса в нем можно выделить единую сущностную составляющую в его характеристике — это процесс, посредством которого осуществляется судебная власть и правосудие. Это абсолютно очевидная констатация, и понимание этой реальности приводит к следующим выводам.

Прежде всего, поскольку судебная власть едина, постольку все то в процессах различного вида, что проистекает из существа судебной власти, также должно характеризоваться единством, а точнее, единообразным регулированием. Нельзя не поддержать профессора Л. А. Воскобитову в ее утверждении, что «базовые категории для обсуждения единства судопроизводства могла бы дать теория судебной власти, которая постепенно формируется и позволяет углублять понимание природы и содержания отдельных видов судопроизводства, нащупывать то, что является единым для них, не нивелируя и не теряя их специфики и различий».

Поэтому весьма важно четко уяснить, что в процессах независимо от их вида предопределяется именно судебной властью и правосудием.

Вспомним, что есть что. Вести речь о судебной власти и правосудии можно как порознь, так и в паре. Мы же посмотрим на них как на неразрывно связанные явления: через правосудие осуществляется судебная власть; последняя, хотя и имеет другие формы проявления, без правосудия немыслима.

Правосудие — вид государственной деятельности, поэтому не следует присовокуплять к нему деятельность по разрешению споров и защите права негосударственных органов, прежде всего третейских судов.

Следует заметить, что в последние годы наметился явный интерес и научной среды, и практики, и законодателя к альтернативным способам разрешения споров, и особенно — к третейскому производству. К сожалению, термин сыграл не совсем благовидную роль. Использование слова «суд» в связке «третейский суд» вместо привычного западным правовым системам термина «арбитраж» привело отдельных исследователей к ошибочным выводам о существовании третейского судопроизводства, третейского правосудия. Несомненно правы те исследователи, которые, определяя правовую природу и сущность третейского производства, четко и резко отграничивают его от судопроизводства и деятельности по осуществлению правосудия.

Правосудие — властная деятельность, посредством которой реализуются охранительные правоотношения. Реализация власти вообще и судебной власти в частности в рамках демократического правового государства, каким по Конституции является Россия, предполагает соблюдение базовых основ, принципов. Многие из них закреплены Конституцией РФ. Причем эти принципы относятся к осуществлению судебной власти и правосудия независимо от вида судопроизводства, вида процесса.

Автор этих строк уже обращал внимание на различие в законодательном закреплении в разных кодексах процессуального права конституционного принципа участия народа в отправлении правосудия, квалифицируя это различие как ошибку законодателя. Федеральный конституционный закон «О судебной системе Российской Федерации», провозгласивший единство судебной системы, также в ст. 8 закрепляет участие граждан в осуществлении правосудия, а участие присяжных и арбитражных заседателей в осуществлении правосудия признает их гражданским долгом.

Нельзя не отметить, что самый «молодой» процессуальный кодекс — КАС РФ также не предусматривает самой возможности участия народа в отправлении правосудия по административным делам, что следует признать не соответствующим Конституции РФ и расценить как проявление слабости государственной власти.

Рассмотрим внимательнее названный новейший нормативный акт. Анализируя первую главу КАС «Основные положения», надлежит обратить внимание на явную оригинальность кодекса, давшего в ст. 6 исчерпывающий перечень принципов административного судопроизводства. Однако такая оригинальность вряд ли достойна похвалы и поддержки. Хорошо известно, что фиксация принципов судопроизводства в законе осуществляется по-разному, отдельные принципы не имеют своего прямого текстуального закрепления, а выводятся из содержания нескольких правовых норм. Хрестоматийным примером является в этом смысле принцип диспозитивности в гражданском судопроизводстве (в гражданском и арбитражном процессах). Наличие в КАС исчерпывающего перечня принципов и использование приема последующего постатейного раскрытия содержания перечисленных принципов может привести к ошибочным выводам о том, что иным принципам судопроизводства нет места в административном судопроизводстве.

Не менее оригинально в КАС закрепление принципа законности. С одной стороны, ст. 9 КАС называется «Законность и справедливость при рассмотрении и разрешении административных дел», и можно предположить, что она закрепляет два принципа — законности и справедливости. Однако содержание самой ст. 9 таково, что его можно истолковать как раскрытие только принципа законности. А справедливость при этом рассеивается, как бы встраиваясь в законность правоприменения и получения судебной защиты. И вновь оригинальность оказывается излишней.

Пример Кодекса административного судопроизводства показателен в том смысле, что он демонстрирует ненужность, даже ошибочность стремления к индивидуальности при закреплении основных положений, т. е. там, где необходима максимальная унификация, соответствие Конституции РФ и федеральным конституционным законам.

Для осуществления судебной власти посредством правосудия характерна процессуальная форма. Понятие процессуальной формы определено доктриной, не имеет четкого законодательного закрепления, и потому ее содержание весьма спорно.

Анализировать гражданскую процессуальную форму очень трудно, поскольку в реальности она не существует, а представляет собою некую абстрактную научную конструкцию.

Более широкое по объему понятие — процессуальная форма — пристально изучали и анализировали представители науки теории права. Так, в книге «Правовые формы деятельности в общенародном государстве» о ней пишут следующее: «Процессуальная форма как научная конструкция, общая модель структуры правовой формы — явление внутреннего, глубинного порядка. Благодаря этому точное установление ее онтологического характера и реальной модели — занятие трудоемкое и не всегда результативное».

В другой книге — монографии, появившейся десятилетием ранее и, как обозначено в анонсе, представляющей собой попытку объединить усилия ученых отдельных отраслей юридической науки в исследовании процессуальной формы в советском праве, предлагается такое определение: «Под процессуальной формой следует понимать совокупность однородных процедурных требований, предъявляемых к действиям участников процесса и направленных на достижение определенного материально-правового результата».

И определение, и само появление книги вызвали жаркую дискуссию и неприятие идеи необъятного определения процессуальной формы и единого юридического процесса. В частности, «традиционные» процессуалисты подвергли такой подход резкой критике, проведя обсуждение названного сборника и издав в 1980 г. своеобразный «антисборник». Не восприняли широкое понимание процесса и юридической процессуальной формы многие теоретики права. Так, А. М. Васильев писал: «…Понятие процесса и процессуальной формы в праве сложилось на иной, специфической основе и получило исторически самостоятельное значение, поскольку служит для отображения особенностей специально регламентированного правом процесса судопроизводства. Поэтому расширение значения терминов «процесс» и «процессуальная форма» по существу не ведет к углублению знаний ни о юридическом процессе, ни о правоприменении, а сводится только к перелицовке терминов. Терминологические споры, исключая лингвистику, малопродуктивны, ибо не создают реального прироста научных знаний. Для науки важна достоверность и объективность обозначаемых терминами понятий».

Своеобразный промежуточный итог дискуссии относительно содержания и значения процессуальной формы подвел в 1991 году В. Н. Протасов в своей книге «Основы общеправовой процессуальной теории». В параграфе, посвященном понятию процессуальной формы, он рассмотрел и проанализировал имеющиеся на тот период определения, и констатировал, «что по мере продолжения общетеоретических разработок процесса с позиций его широкого понимания понятию «процессуальная форма» придавалось все более гипертрофированное значение. Оно стало рассматриваться как научная конструкция структурирования правовой формы деятельности, в ней были выделены свои элементы в виде процессуальных производств, процессуальных стадий и процессуальных режимов. Другими словами, на эту категорию была возложена непосильная для нее задача анализа строения процесса и процессуального механизма в целом, которая по плечу только такой методологии, как системный подход». В итоге В. Н. Протасов пришел к выводу, что «категория «процессуальная (процедурная) форма — это вчерашний день теории процесса и процедуры в целом. Употребление данной категории во всеобъемлющем и всепроникающем значении в какой-то мере было оправдано в то время, когда еще не ставился вопрос о разработке общих для всех процессуальных отраслей закономерностей, о процессуально-правовом механизме и его элементах. При нынешнем уровне развития категориального аппарата общеправовой процессуальной теории понятие «процессуальная форма» можно использовать лишь для того, чтобы подчеркнуть общее назначение юридического процесса как средства (формы) реализации иных, материально-правовых отношений. Не нужно требовать от этого понятия большего, чем оно может дать. Кроме как к путанице это ни к чему не приведет».

С такими оценками понятия «процессуальная форма» в целом согласились В. Н. Баландин и А. А. Павлушина. Они полагают, что «категория «юридический процесс» является на сегодняшний день более употребимой, устоявшейся, представляется более емкой. Понятие же процессуальной формы сложилось в правоведении как более частное. Оно может употребляться параллельно с термином «процесс», но при анализе его конкретных проявлений, а не когда речь идет об общепроцессуальной теории».

Значительно раньше, а именно при обсуждении монографии М. А. Гурвича «Судебное решение» в 1977 году, Р. Е. Гукасян предложил вообще отказаться от понятия «гражданская процессуальная форма» и, в частности, исключить его из учебных программ. Ссылаясь на выводы М. А. Гурвича, он заметил, что гражданская процессуальная форма в абстрактном виде — это объективное гражданское процессуальное право, а в конкретизированном по данному делу — форма данного процесса или гражданское процессуальное правоотношение.

В отраслевой науке гражданского процессуального права к такому предостережению явно не прислушались и продолжили исследования процессуальной формы: в 1995 году подготовлена кандидатская диссертация Н. А. Рассахатской «Гражданская процессуальная форма», а в 2001 году также кандидатская диссертация О. В. Егоровой «Сущность гражданской процессуальной формы».

В настоящее время и термин, и понятие «процессуальная форма» прочно вошли в обиход процессуалистов: учебники по гражданскому и арбитражному процессу непременно включают параграфы, посвященные процессуальной форме, экзаменационные билеты имеют соответствующий вопрос, научные публикации изобилуют употреблением данного термина.

Живучесть абстрактной научной конструкции под названием «гражданская процессуальная форма», видимо, имеет свои предпосылки. И они не только в том, что «точное установление ее онтологического характера и реальной модели — занятие трудоемкое», а, значит, исследование гражданской процессуальной формы благодатный материал для диссертаций, но и в каком-то ее реальном теоретическом и практическом значении. Такое значение трудно усмотреть, если понимать ее просто как синоним гражданского процессуального права или процесса. Но если рассматривать гражданскую процессуальную форму как выражение сущности судебного цивилистического процесса, тогда научная конструкция приобретает и смысл, и значение.

Следует заметить, что не все современные ученые — представители науки теории права отрицают ценность и значимость понятия «процессуальная форма». Так, Е. Г. Лукьянова, кандидатская диссертация и монография которой были посвящены исследованию теории процессуального права, уделяет этому вопросу должное внимание, называет и характеризует признаки, а также дает определение процессуальной формы.

Однако обратимся вновь к оценкам и выводам А. М. Васильева, приведенным в его монографии «Правовые категории». «В юридическом значении процессуальная форма не может быть сведена до понимания самих по себе процедуры и последовательности совершения действий. Она является законодательным установлением и существует лишь постольку, поскольку определена законом для вынесения решений по строго определенному кругу юридических вопросов. Без единой последовательной и специальной регламентации законом порядка принятия таких решений нет и процессуальной формы в строго юридическом значении. Процессуальная форма устанавливается законом не в любой правоприменительной процедуре, а в той, в которой охраняемые права и интересы требуют дополнительных гарантий и средств защиты через суд как особый орган, специально управомоченный на применение наказания, определенных административных санкций, а также на разрешение споров по гражданским, трудовым, семейным и другим делам. В этом заключен смысл процессуальной формы. Именно для решений по спорным делам и по делам, требующим выяснения вопроса о возможности возложения ответственности за преступления, прежде всего и устанавливается процессуальная форма судопроизводства». (Выделение в цитате — Н. Г.)

Отметим главное в приведенных суждениях.

Во-первых, процессуальная форма не есть сама по себе процедура или последовательность совершения действий. Акцент надо сделать не на том, что не всякая процедура есть процессуальная форма, а на том, что никакая сама по себе процедура (последовательность действий) не есть процессуальная форма. Иными словами, неправильно ставить знак равенства между гражданской процессуальной формой и гражданским процессом (абстрактным или конкретизированным).

Во-вторых, для процессуальной формы характерно наличие единой последовательной и специальной регламентации порядка принятия решений. Опять же не сам порядок есть процессуальная форма, а наличие его есть непременный признак процессуальной формы.

Юридическая Под ред. Громошиной Н.А. Цивилистический процесс современной России: проблемы и перспективы. Монография

Юридическая Под ред. Громошиной Н.А. Цивилистический процесс современной России: проблемы и перспективы. Монография

Работа посвящена анализу происходящей в российском законодательстве реформы гражданского судопроизводства. Изменения в Конституции РФ, принятие и вступление в силу Кодекса административного судопроизводства РФ, существенные изменения в АПК РФ и ГПК РФ, а также разработка проекта Единого гражданского процессуального кодекса РФ – все это вехи и признаки существенного реформирования цивилистического процессуального законодательства. В настоящей монографии в той или иной мере они рассматриваются и оцениваются, а равно высказываются предложения и прогнозы.<br /> Законодательство приводится по состоянию на 1 мая 2016 г.<br /> Для ученых-правоведов, юристов-практиков, участников законодательной деятельности, преподавателей, аспирантов, магистрантов и студентов юридических вузов и факультетов, а также для всех, кто интересуется современными проблемами процессуального права.