Теория познания. Герменевтическая методология. Архитектура понимания. Монография

Ильин В.В.

Возрастное ограничение: 0+ Жанр: Философия Издательство: Проспект Дата размещения: 21.04.2017 ISBN: 9785392244805 Язык: Объем текста: 242 стр. Формат: epub

Оглавление

От автора

Глава I. Понимание «понимания»

Глава II. Пространство смыслозначимости

Глава III. Герменевтическая процедура

Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгу

Глава I.
Понимание «понимания»

Герменевтическая методология, теория понимания — «медленная» методология и не менее «медленная» теория — «медленны» по способу самоактуализации: невозможность прямой адресации ни к modus rectus, ни к modus obliquus активирует modus procedendi. Последнее предопределяет конструктивно-реконструктивный принцип мыследействия, ориентирующий на достигание условного символического соприсутствия: обозрение возможностей действительного (для наличного) и действительностей возможного (для чаемого).

Конструктивный момент понимания — момент порождающий; реконструктивный момент понимания — момент сопоставляющий. Взаимоконтакт данных разноосных и эмерджентных моментов выстраивает драматургию понимания, заключающуюся в победе его над данностью. Более пространно сказанное выражается так.

Отсутствие четких кулис простодушия и открытости в фигурах взаимообмена деятельностью — обилие завуалированных интонаций, произвольности пятен красок, эффектов самоиндукции, отстраненности от контекстов — способны лишать общение последних остатков ясности. Коммуникация как символический акт зиждется на распознавании, однако полисемантичность подспудья интенций, этот акт захлестывающая, исключает способ автоматически решить, чтó имеет отношение к смыслозначимости, а что нет.

В идеальном случае агент проникается к контрагенту сочувственным взглядом человеческого существа; в неидеальном случае возбуждаются нерезонансные, несочувственные взгляды. По основанию содержательной удостоверенности предметов общения, специфике их представленности выстраиваются градации понимания: на некой шкале ясности ранжируются единицы с позиций близости или удаленности от предельных значений. Предельные точки процесса «понимание» — «непонимание» опосредуются промежуточными значениями — степенями, выражают зависимость одних переменных от величин других. «Величина» в нашей формулировке толкуется в максимально широком смысле — как любой смыслозначащий параметр, элемент произвольного множества, символически определяющий значение зависимых переменных — функцию понимания.

В формальных теориях понятие функции задается аналитическим, графическим, табличным способами. В неформальной и неформализуемой теории понимания (как в герменевтической методологии в целом) поступать таким образом невозможно. Дополнительную сложность предобусловливает недостижимость редукции расплывчатого (неотчетливого) к нерасплывчатому (отчетливому), как, скажем, в интеракционистских рассмотрениях, подменяющих «характер» «ролью». Интеракционизм очень условно можно квалифицировать как глубокую понимательную платформу человеческой самореализации ввиду игнорирования «богатого внутреннего мира», не подменяемого поведенческой маской. Человек — не функция, не амплуа, не стандарт; не безропотный узник ни свойств нервной системы, ни темперамента, ни принадлежности к статусам. Активный устроитель персональной судьбы, человек уверенно и непреднамеренно распоряжается аутентичным потенциалом, черпает вдохновительное жизнеутверждение в самоорганизующей самостийности.

Соответствующее действительной природе человеческой самости (das selbst) ее понимание должно избегать свертывания многообразия субъективности до неких получаемых путем «снижения и сниженности» (Гегель) необязательных элементарных знаков. Выйти из плена ложных мыслей позволяет центростремительное выстраивание антропореальности в нелатерализованном формате образности, понятийности, откровенности.

Защитная сила человеческой жизни — многообразие проявлений, отображение которых в обход умышленности востребует выхода на эпическое раздолье объемной, лишенной соматической и институциональной инерции антропологики.

Мы недаром сближаем суждение о многомерности антропореальности с убежденностью в холистической методологии ее освоения. Любая частичная, алгоритмичная техника воспроизведения фигур das selbst, находясь под влиянием односторонних, а значит, ложных гипотез, является произвольной. Основной акцент теории понимания — дифференцированная внутренняя жизнь в ее сопряжении с внешним миром. В согласии с данным акцентом в качестве презумптивной установки уместно руководствоваться идеей множественности световых полос, получающихся при прохождении лучей через преломляющую среду. Откуда вытекает естественный полисемантизм как неизбежный аккомпанемент достаточно богатой коммуникации.

Сочетание «достаточно богатой» фиксирует ситуацию размытости спектральных линий в неэлементарных коммуникационных контекстах. При соответствующей фокусировке достижим эффект резкого света, позволяющий по содержанию символических раздражителей от агентов налаживать сопоставительные мыслительные ряды у контрагентов. Нерв понимания, что очевидно, — тема: содержательные мыслительные сопоставления. Предпримем в указанную благодатную тему необходимые рефлективные интервенции.

Опыт общей характеристики «сопоставления» влечет апелляцию к сравнению, сличению с целью установления тождественности, идентичности, конгениальности, т. е. совпадаемости, подобности, конгруэнтности, соразмерности, пропорциональности трактовки сути вещей. Поименованные известные, правда, гносеологически непрозрачные отношения в пределе сводятся к «взаимооднозначности». Взаимооднозначность содержательных единиц (ментальных таксонов), принадлежащих мыслительным рядам агентов и контрагентов, означает равноценность, равнодостойность (или постоянность) семантических расстояний между любыми парами соответственных точек (при постоянности интервалов возможно введение коэффициентов подобия).

Установление подобия (достижение равноценности) предполагает задействование систем преобразований, движений, обеспечивающих сохранение постоянства базовых величин при осуществлении параллельных переносов. Вне зависимости от типов переносов (в том числе в ветвящихся, цепных, каскадных, флуктуационных процессах) отношение подобия гарантирует инъективность отображения (вложения), т. е. ситуацию, где различные образы множества А имеют различные представления в множестве В, но одни и другие описываются языком взаимооднозначности.

Отсутствие последней осознается как «непонимание», присутствие последней градуируется в интервале «абсолютное — относительное» понимание.

Первый исход — практически недостижимый случай идентичного мировидения. При формальной реконструкции речь может идти о всецело механическом процессе типа марковой цепи, где в последовательности случайных величин х0, х1, … хn условие распределения хn при любом n зависит от значения хn–1 и не зависит от всех предыдущих значений. Конечно, это экзотический по своей простоте, элементарности случай, локализующийся эпизодом растительной жизни по предсказуемым, самоочевидным, вегетативным потребностям. Многогранные потенции мысли в лице наглядно-образности, действенности, логичности умещаются здесь в непредставительный фокус распознавания естественных надобностей. Так мы «понимаем» натуралистические позывы ребенка, больного, старика.

Более витиеватая вариация первого исхода — достижение особых (измененных) состояний в супранатуралистических практиках. Специальные оккультно-магические действа, аскетические, экстатические, медитативные ритуалы, внутренние волевые акты самовозбуждения, нацеленные на мистическое богослияние, мгновенное озарение, растворение в истине отрабатываются в:

• буддизме (буддийской йоге): внутренняя сосредоточенность — дхьяна — предусматривая отключение чувств (пратья-хара), концентрацию внимания (дхарана), обусловливает очищение, просветление ума (читты), освобождение «Я»;

• суфизме: богоугодный таухид, ведущий аскетический образ жизни, выходит на мистический путь (тарикат), венчающийся сверхразумным постижением истины в боге (халикат); истолкованное как озарение (ишрак) — обретение света, единение с познаваемым, последнее членится на взаимоусиливаемые ступени–стадии: прохождение (сайр), обхождение (сулук), обнаружение (кашф), усмотрение (шухуд);

• каббале: примыкание к божественной неопределимой беспредельности (Эн-Соф) посредством самоинициации — «возбуждению снизу» коррелятивно «возбуждение сверху»;

• ответвлениях христианства: розариумы — молитвенные упражнения (в XIII в. вводил Доминик), предполагающие многократное повторение (до 150 раз) песнопений (псалмов) с достижением эффекта впадения в транс; «прямое общение» со святым духом духовных христиан (хлысты, трясуны), посредством подергиваний на радениях доводящих себя до экстаза;

• исихазме: путь человека к единению с богом посредством очищения сердца (слезами), самососредоточением — системой приемов психофизического самоконтроля (самоинициация в регулировании дыхания, движения крови, проговаривания молитв) — практики египетских, синайских аскетов IV–VII вв.: Макарий Египетский, Евагрий, Иоанн Лествичник;

• йоге, тантризме (направление буддизма и индуизма), тапасе (фрагмент брахманистско-индуистских систем, джайнизма, позднего буддизма): практики активного подавления плоти (в йоге — изнурительные позы; тантризме — эзотерические техники; тапасе — самоистязание огнем, водой) — через персональный аскетизм повышение телесно-эмотивного напряжения с целью спиритуализации чувственности.

Гносеологический типаж «озарение» по исключению из него коннотаций таинственности, загадочности в редакции «внезапное прояснение сознания» захватывает деятельность причастных к объективной логике объективного предмета носителей профессиональной сметки — специалистов, диагностов «от бога».

Второй исход — неидеационный случай сравнительно неидентичного, не безусловно совпадающего мировидения. В качестве «даров духа» здесь обособливаются проявления

(1) Непредикативно схватываемое в чувстве-образе существо бытия, гносеологически специфицируемое как предпонятие: вне точного радиуса концептуального действия досужденческое содержательное обладание вещностью на базе «усмотрения», включения откровенной, нестесненной, искренней открытости.

Если первый исход тематизируется в терминах «экстатическое», то расцениваемая вариация второго исхода — в терминах «экзальтированное». Это не «видение» минуя разум (Рембо), а момент синестезии — ассоциативной межчувственной связи, не позволяющей осуществлять усмотрение universalem in re, но позволяющей производить усмотрение по роду символического цепляния за объект по предметно-чувственной ассоциации.

«Сверхразумное» гносеологически не осваивается — не имеется гносеологической теории экстаза, транса, медитации, ревеляции, иерофании, дивинации. «Неразумное» гносеологически осваивается — имеется (правда, недостаточно разработанная) гносеологическая теория выражения того, что чувствуется, хотя в слова не облекается. (Деликатность статуса указанной теории — балансирование на грани рациональности, нижним порогом которой является возможность перевода чувственных впечатлений в материальные носители мысли). Такое лучше представлять языком остенсивов.

Чаадаев: «…Мысль разрушила бы нашу историю, кистью одною можно ее создать». (Из письма А. И. Тургеневу).

Sic: освоить предмет не мыслью — «кистью».

Лермонтов:

…сладость есть

Во всем, что не сбылось, — есть красоты

В таких картинах; только перенесть

Их на бумагу трудно: мысль сильна,

Когда размером слов не стеснена,

Когда свободна, как игра детей,

Как арфы звук в молчании ночей.

Sic: мысль сильна бессловесностью.

Левитан: «…я никогда еще так сильно не чувствовал это божественное нечто, разлитое во всем… оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью» (из письма А. П. Чехову).

Sic: в полноте переживания природы «вербализуемое» замещается «изобразительным».

Блок:

Когда ты загнан и забит

Людьми, заботой иль тоскою;

Когда над гробовой доскою

Все, что тебя пленяло, спит;

Когда по городской пустыне,

Отчаявшийся и больной,

Ты возвращаешься домой,

И тяжелит ресницы иней,

Тогда — остановись на миг

Послушать тишину ночную;

Постигнешь слухом жизнь иную,

Которой днем ты не постиг;

По-новому окинешь взглядом

Даль снежных улиц, дым костра,

Ночь, тихо ждущую утра

Над белым запушенным садом,

И небо — книгу между книг…

Sic: замена рационального постижения «вслушиванием».

Фет: «Меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую я уходил, насколько хватало сил моих».

Sic: выражение само-чувствия обыгрыванием звукового облика слова — силой аллитерации.

Толстой: «“Неужели и этот обманет, — подумала она. — После всего, что было, это было бы очень дурно с его стороны”. Если бы Мисси должна была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она не могла бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала (! — В. И.), что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Все это были не определенные слова (! — В. И.), но взгляды, улыбки, намеки, умолчания».

Sic: в репрезентативной позиции «она» утрируется потенциал не рациональной, но эмоциональной коммуникации с эвидентным исходом.

Там же: «Тяжелое чувство, испытанное им от разговора с Мисси, не покидало его. Он чувствовал, что формально… он был прав перед нею: он ничего не сказал ей такого, что бы связывало его, не делал ей предложения, но по существу он чувствовал, что связал себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что не может жениться на ней».

Sic: в репрезентативной позиции «он» утрируется тот же потенциал с прямо противоположным, но столь же эвидентным исходом.

Там же: «…Глаза начинали говорить что-то совсем другое, гораздо более важное, чем то, что говорили уста».

Sic: слова не передают внутреннего прозрения, подлинного (едва не кровавого) прорыва во что-то настоящее.

По тому же поводу: «Они поцеловались и, улыбаясь, посмотрели друг на друга. Совершился тот таинственный, невыразимый словами, многозначительный обмен взглядов, в котором все было правда, и начался обмен слов, в котором уже не было той правды».

Sic: правда «читается» в глубине глаз.

Там же: «Я нехорошо говорил с твоим мужем, и меня это мучало… Я знала, я уверена была, — сказала сестра, что ты не хотел… И слезы выступили у ней на глаза, и она коснулась его руки. Фраза эта была не ясна, но он понял ее вполне и был тронут тем, что она означала. Слова ее означали то, что, кроме ее любви, владеющей всею ею, — любви к своему мужу, для нее важна и дорога ее любовь к нему, к брату, и что всякая размолвка с ним — для нее тяжелое страдание».

Sic: вырезка из хаотического потока интерактивных фигур формирует участливое переживание «своего другого».

По тому же поводу: «Он чувствовал, что нет больше той Катюши, которая когда-то была так близка ему, а есть только раба чуждого ему и неприятного черного волосатого мужа».

Sic: подобная вырезка из подобного же вызывает прямо противоположное ощущение.

Там же: «Одно из двух: или она полюбила Симонсона и совсем не желала той жертвы, которую я воображал, что приношу ей, или она продолжает любить меня и для моего же блага отказывается от меня и навсегда сжигает свои корабли, соединяя свою судьбу с Симонсоном».

Решает эпизод: «Я не прощаюсь, я еще увижусь с вами, — сказал Нехлюдов. — Простите, — сказала она… Глаза их встретились (! — В. И.), и в странном косом взгляде и жалостной улыбке, с которой она сказала это не «прощайте», а «простите», Нехлюдов понял, что из двух предположений о причине ее решения верным было второе: она любила его и думала, что, связав себя с ним, она испортит его жизнь, а уходя с Симонсоном, освобождала его и теперь радовалась тому, что исполнила то, что хотела, и вместе с тем страдала, расставаясь с ним».

Sic: существование не представимо лишь по способу понятия; дух достигает высшей степени ясности через целевоплотительный момент.

Формальное, логическое жало мысли бездействует ввиду эффектов человеколюбивого сострадания, сомыслия, сочувствия (относительно чего Толстой настаивает: «Если можно признать, что что бы то ни было важнее чувства человеколюбия, хоть на один час и хоть в каком одном, исключительном случае, то нет преступления, которое нельзя бы было совершить над людьми, не считая себя виновным»), находящего многообразные проявления в выражении лица, душевной жизни, разоблачающейся в сценах.

Не так уж неправ в свете сказанного Джемс, напоминавший: истина покоится на «кредитной системе» — способности ее усматривать и принимать.

Непреходящее достижение современной гносеологии — преодоление одноплановости традиционной схематичной абстракции «преимущественности» рационального познания. Иную — с печатью глубины, оригинальности, доктринальную трассу пробивает учение «мудрости аффектов» (ср. с набившей оскомину схемой классической гносеологии «аффекты — причина заблуждений») — «схватывание» персонально важных жизненных обстояний.

Концентрируясь на доминантных группах признаков (как выражение глаз: коммуникация «Нехлюдов — Маслова»: «Ах, что это? Зачем? — проговорила она и тем странным, всегда особенно действующим на Нехлюдова, косящим взглядом посмотрела ему в глаза. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг друга. И взгляд этот многое сказал и тому, и другому»), тормозя сопутствующие психические процессы, аффективное мышление навязывает «распознавание правды». И это не мистика, не романтизация, не привнесение поэзии в теорию познания (ср.: мистицизм без поэзии — суеверие; поэзия без мистицизма — проза). Это учет сложившихся в эволюционном процессе высоко адаптивных механизмов постижения природы вещей (способов типичного действования в типичных условиях).

Не будет избыточным в данной связи указать на вызванную биологическими факторами характерную фокусировку (центровку) сознания. То же «смотрение в глаза» как соматическая реакция сопровождается повышением уровня окситоцина — вырабатываемого в гипоталамусе нейрогормона, стимулирующего формирование привязанности. (Такого рода инструмент обратной связи действует при упрочении любви матери к ребенку; подобное же наблюдается в коммуникационной сцепке «хозяин — любимый пес» и не наблюдается в коммуникационной сцепке «человек — волк». За время доместикации (с мезолита) собаки биологически (гуморально) закрепили роль взгляда, чего не сделали дикие псовые.)

Как подчеркивает Дьюи: «Наши аффекты, когда они освещены пониманием, являются органами, посредством которых мы проникаем в смысл естественного мира таким же подлинным образом, как и путем познания, но с большей полнотой и интимностью».

Ильин В.В. Теория познания. Герменевтическая методология. Архитектура понимания. Монография

Ильин В.В. Теория познания. Герменевтическая методология. Архитектура понимания. Монография

Монография посвящена гносеологической природе понимания. Сущность «понимания» развертывается как многоотсечный когнитивный процесс умственного означивания ресурсом герменевтики. Работа представляет шестую книгу издания, задуманного как систематическое положительное изложение философской доктрины познания.<br /> Для специалистов в области философии, психологии, методологии, педагогики, культурологии.

Внимание! Авторские права на книгу "Теория познания. Герменевтическая методология. Архитектура понимания. Монография" (Ильин В.В.) охраняются законодательством!