|
|
ОглавлениеГлава 2. Революция 1905—1907 гг. и ее последствия Глава 3. Первая мировая война и крушение монархии в России Глава 4. Духовная, художественная и научная жизнь в России во второй половине XIX — начале XX в. Глава 5. Революция 1917 г. Истоки и причины Глава 6. Гражданская война в России Глава 7. Укрепление большевистского режима Глава 8. Советская модель модернизации Глава 9. СССР и вторая мировая война Глава 11. Первые попытки либерализации советской системы Глава 12. От стабильности к кризису Глава 13. Крах тоталитарного коммунистического режима Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГЛАВА 2. РЕВОЛЮЦИЯ 1905—1907 гг. И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ§ 1. Революционное движение 1905 г. Манифест 17 октябряПосле 9 января 1905 г. все отчетливей проявлялись признаки надвигающейся социальной бури. Недовольство стало открыто проявляться на страницах газет и журналов, на собраниях земских и городских деятелей. Учебные заведения, в первую очередь университеты, бурлили; по стране покатилась волна стачек и манифестаций. И на первом месте стояло требование перемен, которых желали очень многие. Неудачная война усугубила старые проблемы, породила новые. Вопросы реформирования системы выходили на первый план общественной жизни. В высших коридорах власти отчетливо это начинали осознавать. В июле 1904 г. в центре Петербурга бомбой террориста был убит министр внутренних дел В. К. Плеве — человек твердых консервативных взглядов, не желавший принимать никаких новых политических идей и считавший, что мир и порядок в империи можно поддержать только жесткой, бескомпромиссной политикой. Подобные представления были все еще достаточно широко распространены. Вместе с тем начинали проявляться и иные подходы, нацеленные на то, чтобы изыскать формулу взаимодействия между властью и общественными силами в лице земско-либеральной оппозиции. В августе 1904 г. на ключевой пост министра внутренних дел был назначен бывший товарищ министра внутренних дел, бывший виленский, ковенский и гродненский генерал-губернатор князь П. Д. Святополк-Мирский, провозгласивший политику доверия к общественным кругам. Началась «осенняя весна» надежд и ожиданий. 25 августа 1904 г. князь получил аудиенцию, на которой Николай II сообщил ему о принятом решении. Министр дал несколько интервью газетам, встречался с представителями либеральный кругов и популяризировал свою политическую программу, узловыми пунктами которой были: веротерпимость, расширение местного самоуправления, предоставление больших прав печати, изменение политики по отношению к окраинам, разрешение рабочих сходок для обсуждения экономических вопросов. Эти заявления производили сенсацию. Политические деятели либерального толка отнеслись к ним весьма скептически. Они были уверены, что время самодержавия подходит к концу и не хотели связывать себя никакими обязательствами с «уходящей властью». В середине 1904 г. П. Н. Милюков, будущий бессменный лидер кадетской партии, на страницах журнала «Освобождение» восклицал: «Будем патриотами для себя и для будущей России, останемся верными старой «народной поговорке» — «Долой самодержавие!». Это тоже патриотично, а заодно гарантирует от опасности оказаться в дурном обществе реакционеров». Лозунг «Долой!» становился самым популярным среди оппонентов и противников царского режима всех мастей. Лишь через годы пришло понимание преступного характера безоглядно отрицательных настроений, владевших умами образованного общества в те смутные времена. Одна из участниц тех событий, видная деятельница кадетской партии уже в эмиграции признавала: «Чтобы власть ни делала, все подвергалось огульной недоброжелательной критике. Левые готовы были «бороться и страдать за народ», служить ему, но им и в голову не приходило, что ради этого надо служить и российскому государству, что любовь к народу обязывает любить и беречь наш общий дом, Российскую державу. Большинство интеллигентов не знало, чего народ хочет, какого счастья ищет, на каких верованиях и преданиях держится крестьянская жизнь. Свои стремления, свои настроения навязывали они народу, переносили на него... Даровитые ораторы красноречиво доказывали, что в России нечего охранять, нечего беречь. Точно и не было в истории России никаких творческих проявлений народного духа».Эта была как раз та «идеология государственного отщепенства» русской интеллигенции, о которой как об опасной болезни за несколько десятилетий до того писал Ф. М. Достоевский. Невзирая на внешнее разнообразие структурировавшихся оппозиционных сил, сформировавшаяся еще в XIX в. «идеология государственного отщепенства» делала все эти течения и объединения генетически родственными. Популярная антиномия «мы» (все, кто вне власти) и «они» (все, кто во власти и для власти) являлась не только «мировоззрением момента», но и в реальности отражала расстановку общественных сил. Поэтому и не удивительно, что более чем за десятилетний период своего легального существования крупнейшее либеральное объединение — констуционно-демокра-тическия партия — так ни разу и не осудила политический террор левых и торпедировала все поползновения добиться его морального осуждения в Государственной думе. В самый разгар «святополковой весны», в конце сентября — начале октября 1904 г., известнейшие отечественные либералы, группировавшиеся вокруг журнала «Освобождение», издававшегося с 1902 г. под редакцией П. Б. Струве сначала в Штутгарте, а затем в Париже, инициировали в Париже проведение съезда оппозиционных партий. На нем присутствовали различные либеральные и радикальные объединения. Из наиболее заметных отсутствовала лишь партия левых социал-демократов, лидером которых был В. И. Ленин. На этом собрании были единогласно вынесены резолюции о необходимости ликвидации самодержавия, о замене его «свободным демократическим строем на основе всеобщей подачи голосов» и о праве «национального самоопределения народностей России». Чрезвычайно влиятельными на съезде были представители этнических эмигрантских кругов, преобладающие среди лидирующего состава революционного движения. По данным полицейских органов на конец 1904 г., среди поднадзорных числилось 4526 человек, в том числе — 1898 русских, 1676 евреев, 624 поляка, 124 представителя кавказских народностей, 85 выходцев из Прибалтики и т. д. На съезде в Париже присутствовал цвет русской либеральной интеллигенции, составивший позднее костяк конституционно-демократической (кадетской) партии. Эти господа, борцы за свободу и демократию, сочли уместным определять политику совместных действий с крайними течениями и группами, с теми, кто запятнал себя кровавыми убийства, например партией социалистов-революционеров (эсеров), поставившей террор главным инструментом своей политической деятельности. Позже выяснилось, что «левые друзья либералов» в этот период разработали план начала вооруженного восстания в Петербурге в 1905 г. и получили на эти цели крупные денежные субсидии и от японского правительства, и от американских миллионеров. Уже после 1917 г., когда все прекраснодушные мечты либеральных краснобаев развеяла грубая реалия русской жизни, некоторые из них прозрели и осознали свое политическое легкомыслие. В начале 1930-х гг. в эмиграции известный кадет В. А. Маклаков, говоря о пресловутом парижском конгрессе, писал: «Со стороны либерализма это соглашение было союзом с грозящей ему самому революцией. Спасти Россию от революции могло только примирение исторической власти с либерализмом, т. е. искреннее превращение самодержавия в конституционную монархию. Заключая вместо этого союз с революцией, либерализм «Освобождения» этот исход устранял; он предпочитал служить торжеству революции». Провозглашенная Святополком-Мирским «эпоха доверия» очень скоро начала демонстрировать свою бесперспективность. Оказалось, что легко давать обещания, но очень трудно их исполнять. Собственно, сразу в центре дискуссий и обсуждений стал уже старый и такой болезненный вопрос о создании общероссийского представительного органа, о его компетенции и путях формирования. Он непосредственно замыкался на проблему незыблемости прерогатив монарха. Князь П. Д. Святополк-Мирский был убежден, что самодержавие и представительство совместимы, а многие другие в правящих кругах не разделяли этой позиции. Они опасались, что создание любого не назначенного, а выборного органа неизбежно породит неразбериху в управлении, будет способствовать параличу власти, чем непременно и воспользуются враги трона и монархической России. Поводов для таких опасений с конца 1904 г. становилось все больше. Страсти накалились особенно во время и после съезда земских деятелей, происходившего в Петербурге в начале ноября 1904 г. Министр внутренних дел съезд разрешил, но попросил участников заняться обсуждением «практических вопросов земской жизни». Однако в атмосфере социальной напряженности и резкой политизации всей общественной деятельности добиться регламентации было практически невозможно. Земцы вкратце обсудили некоторые свои специфические вопросы, но центр их внимания находился в русле общеполитических проблем. Было признано необходимым: созвать «народное представительство», провести политическую амнистию, прекратить «административный произвол» и отменить «положения об усиленной охране» 1881 г., гарантировать неприкосновенность личности, утвердить веротерпимость. Хотя собравшиеся оставили за властью инициативу проведения преобразований и отвергли предложения некоторых участников выдвинуть лозунг созыва Учредительного собрания, но все равно состоявшее событий являлось беспрецедентным. Впервые подданные царя, собравшиеся в имперской столице, выступили с призывом политического характера. Наиболее вызывающим являлся пункт 10 резолюции, гласивший, что только конституционный строй, ограничивающий самодержавную власть, может удовлетворить общественное мнение и дать России «спокойное развитие государственной жизни». Данный тезис вызвал решительные возражения умеренных участников съезда во главе с известным деятелем земско-либерального движения Д. Н. Шиповым. В своей пространной речи он отстаивал старый славянофильский тезис: «Народу мнение, царю решение» и не допускал никаких бумажных договоров и гарантий между властью и народом, считая, что их отношения зиждутся не на юридических, формальных началах, а на незыблемых началах нравственных. Эти доводы не возымели действия, и при вотировании этого пункта большинство голосов было отдано за конституцию. Власть была шокирована; удовлетворить подобные крайние требования она не могла, так как это фактически означало самоликвидацию исторической власти, но и оставить все по-прежнему не имела возможности. В начале декабря 1904 г. в Царском Селе прошли совещания высших должностных лиц империи, где обсуждались неотложные меры для преобразования внутреннего строя. В центре дискуссий оказалась программа, предложенная министром внутренних дел. Особое внимание участников привлек пункт о выборных представителях в составе Государственного совета (до того все члены назначались лично монархом). Большинство собравшихся высказалось против. Обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев именем Бога заклинал царя не ограничивать самодержавие. Эту позицию поддержали министр финансов В. Н. Коковцов, председатель Комитета министров С. Ю. Витте и большинство других. Царь в начале колебался, но вскоре однозначно выступил за сохранение незыблемости власти и заметил: «Мужик конституцию не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, а тогда — я вас поздравляю, господа!» По окончании царскосельских совещаний был опубликован указ Сенату, содержащий пожелания пересмотреть положения о печати, установить веротерпимость и т. д. О выборных представителях в нем не было ничего сказано. Либералы же надеясь, что выборное начало там будет оговорено. Но власть все еще не была готова к резким переменам. Они наступили позднее, в следующем году. В январе 1905 г. произошли кровавые события в Петербурге, П. Д. Святополк-Мирский был уволен в отставку. Им были недовольны все, а представители «партии власти» обвиняли его в том, что своей мягкотелостью, нерешительностью, заигрыванием с оппозицией он расшатал порядок и в результате случилось это абсурдное и бессмысленное побоище в центре столицы. Министром был назначен бывший московский губернатор А. Г. Булыгин. Страсти в стране накалялись. Зимой и весной 1905 г. начались беспорядки в деревнях, сопровождавшиеся захватом, разграблением и поджогами дворянских усадеб. Волнения охватили и армию. Летом произошло невероятное событие, произведшее сильное впечатление и в России, и за границей: 14 июня 1905 г. взбунтовалась команда эскадренного броненосца Черноморского флота «Князь Потемкин Таврический». Это был один из лучших кораблей флота, вступивший в строй всего лишь за год до того. Восстание вспыхнуло стихийно и продолжалось до 25 июня. Все эти 12 дней и командование флотом, и военные власти, и высшая администрация в Петербурге, как и множество других лиц по всей империи, внимательно наблюдали и заинтересованно обсуждали всю «потемкинскую одиссею», закончившуюся в румынском порту Констанца сдачей корабля румынским властям. Натиск на власть все более смелевшего либерального общественного мнения не ослабевал. Общественные деятели уже открыто призывали к конституции. В мае в Москве состоялся съезд земских и городских деятелей, где призыв к конституционным преобразованиям был принят подавляющим большинством голосов. Съезд избрал делегацию, которую 6 июня 1905 г. принял в Петергофе император и которая вручила ему свои требования. Это была первая встреча самодержца с представителями либеральных кругов. К этому времени монарх уже был уверен в необходимости введения представительного органа с выборным началом. В ответ на речь главы делегации, князя С. Н. Трубецкого, Николай II сказал: «Я скорбел и скорблю о тех бедствиях, которые принесла России война и которые необходимо еще предвидеть, и о всех наших внутренних неурядицах. Отбросьте сомнения: Моя Воля — воля Царская — созывать выборных от народа — непреклонна. Пусть установится, как было встарь, единение между Царем и всею Русью, общение между Мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам. Я надеюсь, вы будете содействовать Мне в этой работе». В кругах «образованного общества» этим словам не придавали значения. Конец зимы, весна и лето 1905 г. стали для власти временем выработки новых подходов, поиском адекватных форм разрешения социальной напряженности. 18 февраля 1905 г. был опубликован царский манифест, объявлявший о намерении создать законосовещательную Государственную думу, а 6 августа 1905 г. появился манифест, провозглашавший создание в России национального законосовещательного органа на выборной основе. По имени министра внутренних дел он получил название булыгинской Думы, ее открытие намечалось на январь 1906 г. Выборы планировались непрямыми и неравными, а некоторые категории населения исключались из выборной процедуры: женщины, военнослужащие, учащиеся, рабочие. Для крестьян предполагалось установить четырехстепенные выборы, для землевладельцев и горожан, имевших имущественный ценз, — двухстепенные. На крестьян приходилось 42% выборщиков, на землевладельцев — 34%, 24% — на городских избирателей, имевших имущество стоимостью не менее 1500 рублей, а в столицах — не менее 3000 рублей. Этот проект означал существенные перемены в представительных функциях власти. Либеральные круги хоть и с оговорками, но поддержали этот проект. Группы социалистической ориентации выступили с критикой, а большевики сразу призвали к бойкоту, считая булыгинскую Думу «обманом масс». Однако через несколько недель события приняли столь драматический оборот, что власти пришлось идти значительно дальше по пути уступок. В сентябре 1905 г. в России развернулась широкая забастовочная кампания. События начались 19 сентября в Москве, когда печатники прекратили работу, выдвинув экономические требования. Скоро к ней присоединились представители других профессий, а забастовки перекинулись в другие районы. Помимо экономических требований появились и политические, в том числе и требование созыва «народных представителей». В октябре 1905 г. хозяйственная жизнь империи оказалась почти полностью парализованной. Не действовали железные дороги, почта, телеграф, не выходили газеты, закрылись рестораны, аптеки, многие магазины. Большинство промышленных предприятий тоже не работало. В ряде мест случились беспорядки, сопровождаемые грабежами и насилием. В крупнейших городах начали возникать так называемые советы рабочих депутатов, стремившиеся перенять функции местной власти. 13 октября подобная организация возникла в Петербурге, чуть позже — в Москве (в октябре они существовали почти в 50 населенных пунктах). Эти организации объединили главным образом представителей крайне левых партий и течений. Советы в двух столичных городах оказались самими деятельными, а их тактика и требования наиболее радикальными. Петербургский совет уже 14 октября потребовал от городской Думы выдать деньги для «вооружения рабочих» и перестать выделять довольствие для содержания войск. Естественно, что это требование не нашло поддержки среди «отцов города». 17 октября 1905 г. совет избрал руководящий орган — Исполнительный комитет, состоявший из 31 человека. Его возглавил двадцативосьмилетний помощник присяжного поверенного П. А. Хрусталев (Носарь). В тот же день из печати вышел и первый номер газеты под названием «Известия совета рабочих депутатов», редактором которой являлся Л. Д. Троцкий, получивший позднее широкую известность в качестве одного из большевистских вождей. Лидеры Совета были убеждены, что «сила творит право». Руководствуясь подобной философией, 29 октября они постановили явочным порядком устанавливать на предприятиях восьмичасовой рабочий день. Подобное решение было с энтузиазмом воспринято многими рабочими. Однако затея успеха не имела. Хозяева начали прибегать к локауту, и уже через две недели за воротами оказалось около 100 тыс. рабочих. Призыв Совета объявить по этому поводу всеобщую забастовку отклика не получил. На авансцене политического действия оказался С. Ю. Витте, только недавно вернувшийся триумфатором из Америки, где ему удалось подписать Портсмутский мир. В атмосфере страхов и неопределенности многим стало казаться, что этот человек может все. Ранее он был сторонником твердых решений, считая, что для укрепления власти необходимо создать единое консолидированное правительство, способное проводить сильную политику (в качестве его главы он видел себя). В начале 1905 г. в письме К. П. Победоносцеву С. Ю. Витте писал: «Нужно, чтобы публика знала и чувствовала, что есть правительство, которое знает, что оно хочет, и обладает волею и кулаком, чтобы заставить всех поступать согласно своему желанию. Оно должно вести публику, а не подчиняться толпе и, в особенности, обезумевшей». К осени 1905 г. взгляды его сиятельства (в награду за Портсмутский мир Витте получил графский титул) сильно изменились и заметно «порозовели». Он не оставил мысль об объединенном кабинете, но вместе с тем уже ратовал за создание выборного представительного органа с широкими законодательными, а не только совещательными правами. Он составил специальную записку, представленную царю 9 октября, содержавшую программу срочных преобразований. Она предусматривала: предоставление гражданских свобод, созыв народного представительства с законотворческими функциями, создание объединенного совета министров, введение нормированного рабочего дня и государственного страхования. Будучи по природе прагматиком, С. Ю. Витте понимал, что предлагаемые, еще совсем недавно немыслимые уступки необходимы для ослабления сокрушительного социального натиска, считая, что полноту царской власти можно сохранить и при народном представительстве. Главное, по его мнению, одержать тактическую и политическую победу над противником именно в настоящий момент, в данную критическую минуту, а потом все можно будет урегулировать. Обращаясь к монарху, граф писал: «Идея гражданской свободы восторжествует, если не путем реформы, то путем революции... Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, все повергнет в прах. Какою выйдет Россия из беспримерного испытания — ум отказывается себе представить; ужасы русского бунта могут превзойти все то, что было в истории... Попытки осуществить идеалы теоретического социализма, — они будут неудачны, но они будут, несомненно, — разрушат семью, выражение религиозного культа, собственность, все основные права. Как в пятидесятых годах правительство объявило освобождение крестьян своим лозунгом, так и в настоящий несоизмеримо более опасный момент государственная власть не имеет выбора: ей надлежит смело и открыто стать во главе освободительного движения... Государственная власть должна быть готова вступить на путь конституционный. Государственная власть должна искренно и явно стремиться к благу государства, а не к сохранению той или иной формы». Император серьезно отнесся к доводам и аргументам С. Ю. Витте и 13 октября известил его о назначении председателем Совета министров, предлагая объединить деятельность кабинета для «восстановления порядка повсеместно». Однако граф этим не удовлетворился и заявил, что примет пост лишь при условии одобрения изложенной программы, которую советовал обсудить в совещании лиц «по усмотрению государя». Такие обсуждения состоялись в последующие дни. На них рекомендации Сергея Юльевича были одобрены, и 17 октября 1905 г. самодержец подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», ставший важнейшей политической декларацией последнего царствования. Манифест содержал обещания «даровать народу незыблемые основы гражданских свобод»: неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов; привлечь к выборам в Государственную думу все слои населения; признать Думу законодательным органом, без одобрения которого ни один закон не мог вступить в силу. Осуществление намечаемых предначертаний возлагалось на Совет министров. Манифест 17 октября 1905 г. — переломный момент в истории России, крупнейший шаг по пути конституционной эволюции, создания правового государства. Во имя мира и благополучия в стране монархическая власть отказывалась от исконных, освященных веками истории и Божественным соизволением прерогатив. Под напором событий и увещеваний С. Ю. Витте, великого князя Николая Николаевича и ряда других лиц из ближайшего окружения Николай II принял новые реалии. Через два дня после манифеста император писал матери в Данию: «В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно, наши разговоры начинались утром и кончались вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами раздавить крамолу; затем была бы передышка и снова пришлось через несколько месяцев действовать силою... Другой путь — предоставление гражданских прав населению — свободы слова, печати, собраний, союзов и неприкосновенности личности. Кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Государственную Думу — это, в сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь, говоря, что хотя он и рискованный, тем не менее единственный в настоящий момент... Он прямо объявил, что если я хочу его назначить председателем Совета министров, то надо согласиться с его программой и не мешать действовать». Получив большие властные полномочия, главе кабинета надлежало решить невероятно сложные задачи: создать дееспособную администрацию, покончить с анархией и кровавыми эксцессами, разработать серию законодательных мер по реализации положений Манифеста 17 октября. И все это в атмосфере паралича власти, паники, безответственности и финансового кризиса. Первая и самая насущная задача сводилась к наведению порядка, в установлении мирного и предсказуемого течения общественной жизни. Октябрьский манифест, как и предполагал С. Ю. Витте, внес некоторое замешательство в ряды оппозиции, умеренно-либеральные представители которой пришли к заключению, что борьба с властью выиграна. Хотя они не стали сторонниками правительства, но на некоторое время перестали выступать заодно с радикалами всех мастей, стремившихся лишь к разрушению. Левые же не собирались довольствоваться достигнутым. Лидер большевиков — В. И. Ленин неистовствовал на страницах газеты «Пролетарий»: «Вперед же, к новой, еще более широкой и упорной борьбе, чтобы не дать опомниться врагу!» Однако восторженный энтузиазм даже в либеральной среде разделяли далеко не все. Один из известных общественных деятелей П. Н. Милюков (будущий бессменный руководитель кадетской партии) находился в момент опубликования манифеста в Москве. Здесь, в Литературном кружке, по получении известия о манифесте восторженные посетители подняли его на руки, принесли в центр ресторанной залы, поставили на стол, дали в руки бокал шампанского и заставили произнести речь. И будущий бессменный глава кадетской партии сказал то, чего от него многие не ожидали: «Ничто не изменилось, война продолжается». Ученик известного историка В. О. Ключевского не принимал от власти никаких половинчатых уступок. Подобные деятели требовали всего и сразу: полной конституции, полных гражданских прав, всеобщего избирательного права и т. д., а пока «власть этого не дала, мы будем с ней бороться». Взгляды социалиста-экстремиста Ленина и кадета-либерала Милюкова совпадали не только в этом пункте. Либералы милюковского толка не только выдвигали политические требования самого крайнего характера, но, по сути дела, давали моральную индульгенцию террористическим преступлениям левых. Негодующему и страстному осуждению подвергались лишь все силовые действия властей. Когда же убивали губернатора, министра, офицера, городового или даже («по ошибке») простого обывателя, то голосов возмущения в либеральной среде слышно не было. Пройдут годы, и в первые дни Февральской революции 1917 г., выступая в Таврическом дворце, П. Н. Милюков публично признает свои политические «дружеские привязанности»: «Мы и наши друзья слева выдвинуты революцией, армией и народом на почетное место членов первого русского общественного кабинета». Но до этих широковещательных саморазоблачительных заявлений лидера партии, называемый часто «главной силой российского либерализма», в 1905 г. было далеко. Кадетам очень хотелось стать режиссерами и постановщиками революционного действия, они мечтали исполнять первые роли! Известнейший в начале века журналист, обозреватель влиятельной столичной газеты «Новое время» М. О. Меньшиков в 1906 г. язвительно прокомментировал распределение ролей в кровавой «антрепризе» под названием «освободительное движение». «Длинный ряд молодых людей, подростков с неустановившимися мозгами, длинный ряд экзальтированных девушек с револьверами и бомбами — это лишь актеры бунта, редко опытные, чаще бездарные. За кулисами скрываются более тонкие режиссеры; они не срывают рукоплесканий райка, зато загребают кассу. В случае победы партии кости Зинаиды Коноплянниковой (эсерка, в августе 1906 г. покушавшаяся на убийство командира лейб-гвардии Семеновского полка генерала Г. А. Мина. — А. Б.) будут гнить в Шлиссельбурге, а в министры попадет, пожалуй, г. Набоков. Он корректен, он, кажется, даже ест в перчатках... Он, видите ли, только режиссирует «освободительное движение», не больше». Главе объединенного кабинета не удалось договориться о деловом сотрудничестве с известными общественными деятелями либеральной ориентации, некоторым из которых были предложены министерские портфели. В их числе были: Д. Н. Шипов, М. А. Стахович, князь Е. Н. Трубецкой, А. И. Гучков, П. Н. Милюков и ряд других. Свое согласие они обставили таким количеством условий и требований, принять которые самодержавной власти было невозможно. Особо неприемлемых было два: убрать из администрации не угодных земцам лиц и провозгласить политическую программу деятельности кабинета. Удовлетворение последнего требования, по сути дела, означало признание ответственности правительства не перед монархом, а перед земско-либеральными кругами. Конфронтационный характер носили и решения земского съезда (последнего в истории), открывшегося 6 ноября 1905 г. в Москве. Собравшиеся отказались выразить поддержку кабинету Витте даже в условной форме, выступили за введение всеобщего избирательного права (всеобщего, равного, тайного и прямого, так называемая «четыреххвостка») и за предоставление Думе права принимать конституцию. Фактически они призвали созвать Учредительное собрание. Кроме того, участники съезда потребовали «немедленного осуществления» полной свободы: отмены всех чрезвычайных законов, всеобщей амнистии, отмену смертной казни. При этом все знали, что волна террора расширялась. Как позднее написал один из известных либералов В. А. Маклаков, «тогда никто серьезно не думал, что можно бороться с террористическими покушениями только амнистией и свободами». Это была лишь «политическая линия»... Манифест 17 октября хотя и привел к ликованию в некоторых салонно-либеральных кругах, но не погасил революционный пожар, достигший наивысшего размаха в ноябре — декабре 1905 г. Мятежи, забастовки, митинги, манифестации, погромы усадеб, террористические нападения на должностных лиц, восстания в армии и на флоте в эти первые недели «весны свободы» лишь множились. В середине декабря дело дошло до вооруженного восстания в Москве. За несколько дней до того царь принял представителей монархических организацией, которые чуть ли не в ультимативной форме потребовали от монарха отменить манифест и подтвердить незыблемость царской власти. Отвечая им, Николай II сказал: «Манифест, данный Мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение Моей непреклонной и непреложной воли, и акт, не подлежащий изменению». Первые недели после 17 октября С. Ю. Витте пребывал в состоянии растерянности. Царь, предоставив главе правительства большие полномочия, ждал решений и действия, а исполнительная власть находилась в коллапсе. В письмах матери Николай II писал: «Вообще он (Витте) не ожидал, что ему будет так трудно на этом месте. Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на скорое успокоение» (27 октября). «У меня каждую неделю раз заседает Совет министров. Говорят много, но делают мало. Все боятся действовать смело, мне приходится всегда заставлять их и самого Витте быть решительнее. Никто у нас не привык брать на себя, и все ждут приказаний, которые затем не любят исполнять» (10 ноября). Витте жаждал лавров и изъявлений восторгов, но их не было ни с чьей стороны. Правые ненавидели его за то, что он нарушил «исконный порядок», пошел на поводу у либеральных крикунов и заставил монарха подписать «ужасный акт». Либералы кадетского толка не верили ни Витте, ни царю, ни государственным институтам, подозревая всех и вся лишь в интригах и лицемерии. Левым же группам и течениям не нужны были никакие преобразования, они добивались полного разрушения всех составляющих государственной системы. Глава кабинета явно недооценил инерционные силы революции и не предполагал, что после манифеста вместо успокоения в стране усилятся антигосударственные выступления. Власть сделала невероятные уступки, а результат был обратный ожидавшемуся. Премьер этого не предвидел и не предучел. Получив огромные полномочия, которых давно добивался, не знал, как ими распорядиться. Один из сподвижников Витте, С. Е Крыжановский, близко наблюдавший его в тот момент, вспоминал: «В голове его был хаос, множество порывов, желание всем угодить и никакого определенного плана действий... Может быть, в финансовой сфере, где он чувствовал почву под ногами, он и был на высоте, но в делах политики и управления производил скорее впечатление авантюриста, чем государственного деятеля». После появления Манифеста 17 октября административная власть во многих частях империи была фактически парализована. Старые методы управления как бы упразднялись, а новых директив из Петербурга не поступало. Между тем народные толпы в разных местах чинили бесчинства, и эта вакханалия насилия продолжалась все первые недели осенней «весны свободы». В Москве в декабре 1905 г. произошли самые кровавые эксцессы, ставшие неизбежным результатом неразберихи и хаоса, господствовавших в стране. В течение нескольких дней шли настоящие уличные бои между левыми вооруженными группами и войсками. Имелось много жертв и разрушений. События произвели на современников сильное впечатление. От правительства требовалось принять силовые решения, и они после некоторых колебаний были приняты. Войска для усмирения беспорядков использовались многократно. После московского восстания взгляды премьера резко поправели, что озадачило даже царя, который, как ему казалось, хорошо знал сановника. В одном из писем матери Николай II заметил: «Витте после московских событий резко изменился; теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видал такого хамелеона». Манифест 17 октября 1905 г. не был конституцией; это была декларация намерений. Данная очевидность нередко игнорировалась (и игнорируется). Немалое число современников, главным образом из числа фигурантов «освободительного движения», как и последующих исследователей, в угоду политическим интересам и догматическим мировоззренческим пристрастиям трактовали его как «закон прямого действия». Согласно подобным воззрениям все положения о свободах и правах должны были стать нормой жизни в огромной империи сразу же после опубликования. И это при отсутствии всякого законодательного регулирования! В действительности никаким «актом прямого действия» манифест не являлся и являться не мог. Власть намечала перспективу преобразований, которые надлежало проводить постепенно, в атмосфере стабильности и порядка. |
||||||||||||||||||||||
