|
|
ОглавлениеГлава 2. Революция 1905—1907 гг. и ее последствия Глава 3. Первая мировая война и крушение монархии в России Глава 4. Духовная, художественная и научная жизнь в России во второй половине XIX — начале XX в. Глава 5. Революция 1917 г. Истоки и причины Глава 6. Гражданская война в России Глава 7. Укрепление большевистского режима Глава 8. Советская модель модернизации Глава 9. СССР и вторая мировая война Глава 11. Первые попытки либерализации советской системы Глава 12. От стабильности к кризису Глава 13. Крах тоталитарного коммунистического режима Для бесплатного чтения доступна только часть главы! Для чтения полной версии необходимо приобрести книгуГЛАВА 1. РОССИЯ В XX в.§ 1. Закат Российской империиXX в. стал переломной эпохой в истории России. Яркий и эндемичный культурно-исторический феномен под названием «Российская империя» в 1917 г. в результате революции исчез с политической карты мира. То крушение стало судьбоносным в летописи Отечества и повлияло на весь ход европейской, а стало быть — и мировой истории. Революция радикально изменила не только систему власти, формы собственности и организацию общественной жизни. Она коренным образом трансформировала весь духовно-культурный строй жизни человека, весь комплекс нравственных, этических, психологических, эстетических и бытовых норм, представлений и ценностей, которые формировались многие века и которые были отброшены и преданы забвению. Любая революция это всегда отрицание былого, но не будет преувеличением считать, что русская революция есть экстремальный вариант отвержения исторического опыта народа и страны. В этом ее принципиальное отличие от всех прочих революций, в том числе и от самой известной предшественницы — французской 1789 г. Огромный исторический багаж не просто был предан забвению, он был отвергнут без колебаний, а все тысячелетние культурно-исторические реалии шельмовались и третировались многие десятилетия. Путем жестокой и целенаправленной вивисекции радикалам-коммунистам фактически удалось создать новый исторический этнопсихологический тип личности, наделенной комплексом представлений и навыков, прямо противоположных традиционному христианскому нравственному кодексу, взрастившему всю европейскую культуру последних двух тысячелетий. Крушение монархической России в 1917 г. уж скоро 100 лет служит предметом размышлений и умозаключений для историков, политологов, философов, публицистов, писателей и политических деятелей совершенно разных идеологических и мировоззренческих направлений. По этому поводу было сказано и написано невероятно много и у нас в стране, и за рубежом. В этом огромном комплексе суждений и умозаключений превалируют две генеральные концептуальные идеи. Первая, которой придерживались коммунисты и которая до сих пор жива, приобретя теперь налет социалистической респектабельности, сводится к следующему. Россия пала потому, что «потребности времени» требовали для страны глубоких и всесторонних перемен, которые не могли осуществить не только деятели и силы старой России, но и все либерально ориентированные группы и партии. Исходя из этого, якобы только радикальным социалистам-коммунистам удалось «вывести страну на путь прогресса», преодолеть «средневековую осталось» и спасти Россию от полного закабаления промышленно развитыми странами. Вторая, либерально ангажированная идеологема возлагает вину за крушение России на монархический истеблишмент, не желавший и не сумевший вовремя провести социальную модернизацию, установить полноправный конституционно-правовой строй и привлечь к управлению «ответственные общественные элементы», способные «поставить Россию в ряд передовых цивилизованных стран». Сторонники и той и другой концепции приводят множество фактических примеров, документальных фактов, «безусловно» подтверждающих их базовые мировоззренческие постулаты. В этом смысле каждый из устоявшихся подходов имеет свое предметно-фактурное обоснование. Но при этом на принципиальный вопрос — о готовности и способности русского социума к восприятию либеральных или социалистических идей — приверженцы обеих указанных концепций внятного и обусловленного фактическими данными ответа не дают, ограничиваясь умозрительными идеологическими построениями. Если же отрешиться от устоявшихся клише и посмотреть на русский обвал 1917 г. не с позиции идеологической заданности, анализируя не только политические акции тех или иных сил, формы и способы хозяйственной жизни, роль и способности определенных исторических фигур, а с точки зрения органического строя всего русского национально-духовного этномира, направлений и форм его эволюции, то совершенно иначе будет выглядеть и вся картина исторической обусловленности не только предпосылок падения, но и последствий его. С формально-исторической точки зрения крушение трудно поддается логическому объяснению. В начале XX в. Россия уверенно развивалась, темпы индустриального развития накануне Первой мировой войны были самыми динамичными в мире. Происходили качественные изменения в аграрном строе России: на смену латифундиальному (помещичьему) и коллективному (общинному) владению приходили капиталистическое частновладельческое хозяйство; стал ускоренно формироваться обширный слой крестьян-собственников. Росло общее благосостояние населения, повышалась грамотность, возникали новые социальные возможности для выходцев из «непрестижных» слоев населения, которых ранее не существовало. После 1905 г. в стране начала утверждаться либеральная социально-правовая система. Действовали партии самой разной ориентации, до социалистических включительно; их представители заседали в Государственной думе, где имели возможность без боязни последствий обсуждать (и осуждать) действия властей. Хотя цензура формально и не была упразднена, но выходило множество газет и журналов, позволявших себе невероятно критические выпады против самых высокопоставленных должностных лиц. Положение мало изменилось и в годы мировой войны, когда строгая цензура была введена практически во всех странах. В России же, например, газеты и в период жестоких военных баталий позволяли себе размышлять о том, «изменник» ли военный министр или нет, и на основании каких-то туманных слухов и предположений требовать смены не только конкретного лица, но и всего правительства. В империи была провозглашена веротерпимость, люди могли исповедовать любую религию, откровенно придерживаться любой национально-культурной ориентации, совершенно свободно выезжать за границу. Много и других признаков коренной трансформации всего социального строя жизни наблюдалось в России в последние годы перед 1917 г. Но все это сдвиги и изменения, которые так удивляли непредвзятых иностранцев, не укрепляли монолитность социально-политического строя, а скорее, наоборот, способствовали его ослаблению. Утверждение либерально-демократических элементов и индивидуалистических принципов в русской практике вело к усилению центробежных тенденций, ослаблявших и подрывавших не только институциональные, а в первую очередь духовные устои самодержавной монархии, изначально созидавшейся по законам патернализма и религиозного послушания. В конечном итоге ведь рухнула не просто «царская монархия», о чем чаще всего говорят и размышляют, а именно «православная монархия», о чем упоминают крайне редко. А между тем здесь скрыта органическая причина исчезновения коронной власти, которая не имела исторических шансов на существование в условиях индустриально-буржуазного общества. В начале XX в. русская социогосударственная модель сохраняла и по форме, и по сути органические признаки традиционалистской христианской системы, которая в Западной Европе стала считаться анахронизмом уже в XVIII в. Россия же оставалась не просто христианской, а именно православной монархией, сохраняя символы, каноны и нормы веры и жизни, исключавшие принципы социального торжества личного начала и индивидуального успеха, на которых зиждилась вся западноевропейская цивилизация новейшего времени. В этом заключалась ее историческая неаутентичность и феноменологичность. Дело не сводилась просто к «отсталости» социальной организации или форм хозяйства. Это лишь внешние контуры сложной историко-культурной амальгамы, которую являла Россия и в начале XX в. Воздействие индустриальной, или буржуазной, цивилизации, которая стала фактом в целом ряде стране, было сильным и всесторонним. Невозможно отрицать, что в начале XX в. Россия ускоренно двигалась по тому социально-экономическому пути, на который такие страны, как Англия, США, Германия, Голландия, Франция и некоторые другие, встали значительно раньше, добившись на этом направлении заметных экономических результатов. Для России же этот путь открывал не благополучное будущее, а являлся дорогой к крушению. Острота исторической коллизии не исчерпывалась популярной в либеральных кругах проблемой несоответствия самодержавной власти новым «потребностям времени». Этим требованиям не отвечала и основная толща социальной среды, этически и психологически не способная воспринять ценности и фетиши индивидуальной частнособственнической цивилизации. В противоречии между требованиями секулярной цивилизационной модернизации и возможностями русской православно-культурной исторической модели заключалась основная линия разлома, чем дальше, тем больше делавшая эту модель существования неустойчивой. Онтологически это являлось столкновением Цивилизации и Культуры, столкновением, не имевшим компромиссного решения. Если продолжить метафорические заключение философа Н. А. Бердяева, назвавшего цивилизацию «рабством у тлена», то русский культурно-исторический тип можно без всякой натяжки назвать «рабством у Духа». Торжество цивилизационных принципов неизбежно должно было не просто отринуть или видоизменить исторически культурную самобытность, а полностью заменить ее, что в конечном итоге и произошло. Весь комплекс самодержавно-государственных представлений базировался на христианской идее Истины, на этой великой трансцендентальной Реальности, которая не могла обосновываться секулярными методами. Как Истина христианства предметно недоказуема, так обусловленная ею истина Самодержавия — лишь предмет веры и приятия, но не объект логически-лексических спекуляций. Идея царской власти как идея священного служения содержала огромный духовный потенциал, реально и раскрывавшийся в многовековом успешном деле державоустроения. Крушение монархии явилось следствием не столько и не только общественно-политических, военных и экономических факторов. Эти проблемы на самом деле были серьезны и глубоки. Однако главная, органическая причина коренилась не здесь. Февральская революция 1917 г. (а это была в полном смысле слова революция) явилась результатом глубочайшего духовного кризиса, стала следствием в первую очередь дехристианизации сознания. Как предупреждал еще раньше митрополит Московский Владимир: «Враги нашего отечества так много употребляют усилий к подрыву нашей веры и Церкви, конечно, выходя из того убеждения, что там, где падают алтари, — падают и престолы». Владыка оказался провидцем. Фактически «алтарь» в России начал падать значительно раньше «престола». Конечно, говорить о том, что вся Россия отреклась от православия, было бы неверно. Но то, что большая часть общественных сегментов, которых принято называть «состоятельными» и «образованными», с православием как универсальным миросозерцанием рассталась, в том не приходится сомневаться. Со времени Петра I, с начального рубежа насильственной европеизации, православная вера постепенно лишается своего универсанализма, теряет значение абсолютного нравственного критерия в делах общественных. В соответствии с реформаторской традицией вера приобретает значение «верования», превращается в частное дело отдельного лица. Попытки некоторых монархов (здесь особо примечательны фигуры Александра III и Николая II) личным благочестием возродить государственно-православный дух никакого заметного воздействия на общественное сознание не оказали. Не говоря уже об интеллигенции, большая часть которой с момента своего зарождения оказалась носительницей антиправославных настроений, даже для многих сановных персон, для «первых слуг государя» посещение церкви, как и в Западной Европе, являлось часто лишь ритуальным элементом воскресного времяпрепровождения. Секуляризм как мироощущение выступал не просто оппонентом традиционного, «староверного» православия, но был его антиподом, а следовательно, неизбежно, раньше или позже, но оказывался в столкновении с царекратическим принципом власти. Если православие выступало в качестве структурообразующей, центростремительной государственной силы, то обмирщенное сознание, восставая против церковного ранга, вольно или невольно, но одновременно бросало вызов и принципу власти, а следовательно, являлось по отношению к государству силой центробежной. Сам факт утверждения капиталистического уклада в России, вся буржуазно-индустриальная модернизация вели к сокрушительной социальной метаморфозе. Она проявлялась в раскрестьянивании России, в маргинализации огромных масс населения, по мере укрепления капиталистически-индустриальной инфраструктуры все больше и больше терявших не просто свои исходные сословные признаки, но и признаки народного архетипа. Эта неизбежная так называемая демократизация затрагивала уже нижние этажи социальной пирамиды, показывая и с этой стороны, что время исторической России подходило к концу. Если даже и не считать торжество коммунистов в 1917 г. и всю их политическую практику «цивилизационным прорывом», то все равно нельзя не признать сам факт их утверждения крупнейшей национально-культурной катастрофой в истории России, продемонстрировавшей теоретически и практически полную несостоятельность народнических и либеральных теорий. Историческая действительность показала, что реальной альтернативой самодержавной системе был лишь политический радикализм экстремального толка, являвшийся продуктом маргинализации социальной среды... § 2. Промышленная модернизация России. Золотая валютаВ последние годы XIX в. в России наблюдалось интенсивное хозяйственное развитие, и этот период позже получил название «русского экономического чуда». В ведущих секторах индустрии — металлургии, угле- и нефтедобыче, тяжелом машиностроении, химическом производстве — ежегодный прирост составлял 12% и более. Стоимость производства в металлообрабатывающей промышленности с 1887 по 1900 г. выросла с 114,4 млн до 357,8 млн рублей, в горнозаводской промышленности — с 185,8 до 671,6, в химической — с 54,8 до 131,2 и т. д. Общая стоимость произведенной продукции за указанный период поднялась с 1400,9 млн до 3086 млн рублей, или более чем на 200%, и основная доля прироста пришлась как раз на вторую половину 90-х гг. XIX в. Удельный весь России в мировом промышленном производстве за этот период поднялся с 3,4 до 5%, и она уверенно заняла пятое место в промышленной иерархии стран, уступая значительно лишь США (30,1%), Англии (19,5%) и Германии (16,6%) и вплотную приблизившись к Франции. Если в 1893 г. в России действовало 522 торгово-промышленные компании с суммарным капиталом в 601 млн рублей, то в 1900 г. их количество поднялось почти до 1400, а размер абсорбированных средств достиг 1800 млн рублей. Невиданными ранее темпами шло приращение железнодорожной сети. За семь лет, с 1893 по 1899 г., длина действующих железнодорожных линий в империи выросла с 27 818 до 39 787 верст, т. е. в год вступало в эксплуатацию в среднем более 1700 верст железных дорог. Свидетельством экономической активности являлись и изменения бюджетных показателей. |
||||||||||||||||||||||
